Иерусалим правит

Глава вторая

Эти вагоны для скота всегда приводили меня в уныние. Они пахнут и выглядят почти одинаково в России, Америке, Северной Африке и Германии, и, независимо от обстоятельств, путешествовать в них унизительно. В поезде непременно окажется по меньшей мере один громила, который примется терроризировать пассажиров. Мы с Джейкобом Миксом были избавлены, по крайней мере в ту ночь, от звука ботинок на металлической подошве, который доносится с крыши и несет невидимую угрозу. Как им нравилось мочиться на нас! И мы были признательны, если они этим и ограничивались. Люди, оплакивающие окончание паровой эпохи, оплакивают романтический миф, а не ужасную реальность, с которой многим приходилось сталкиваться.

Мистер Микс оказался человеком, наделенным кое-какими интеллектуальными амбициями. Он занимался самообразованием — пусть примитивным и нелепым — и потому был куда более приятным спутником, чем я ожидал поначалу.

Добросердечный, способный к самосовершенствованию негр — одно из лучших существ в мире. Ему не хватает сложных интеллектуальных ресурсов, но этот недостаток восполняется иными достоинствами — верностью и цельностью. У него нет времени ни для темнокожих бездельников, ни для «белого мусора». Таким образом, поскольку я не мог спать и хотел отвлечься от тревожных мыслей об Эсме, то с превеликой радостью вовлек Джейкоба Микса в разговор. Оказалось, он родился в Алабаме, но приехал на север, в Филадельфию, чтобы работать на заводе во время войны. Война закончилась, и белые пожелали занять свои прежние должности. Он делал разную черную работу, чтобы хватало на хлеб, но как раз сегодня решил все бросить и попытаться найти место на корабле, отплывающем из Нью-Йорка. Меня это совпадение обрадовало.

— Выходит, мы движемся в одном направлении!

— Полагаю, так, — сказал мистер Микс и снова продемонстрировал свою неописуемую дикую усмешку.

Я нашел друга и проводника в городских джунглях, зверя, превосходно приспособившегося к выживанию в современном мире. Было вполне логично сообщить ему, какому именно человеку он оказал поддержку. Я постарался по возможности кратко рассказать ему о своей жизни и планах. Не помню, как я заснул.

Поезд сильно тряхнуло, и я проснулся от страшного холода. Еще спавший Джейкоб Микс откатился немного в сторону. Его лицо оказалось рядом с моим, тогда он открыл глаза и подмигнул.

— Мы, должно быть, в Джерси-Сити.

Он посмотрел сквозь щели в стене на серое предрассветное небо, потом поднялся на ноги, стряхнул солому с потертого одеяния и расправил рубашку. Когда мистер Микс приоткрыл дверь вагона, я увидел только облако и несколько чаек, но звуки, доносившиеся ранним утром из порта, нетрудно было узнать. Я слышал их в Одессе и в Константинополе. Сердце мое радостно забилось. Мы добрались до доков! Теперь все, что нам оставалось сделать, — это отыскать пирс, куда причалит «Икозиум». Я хотел выскочить за дверь и броситься к воде. Я чувствовал запах соли, моторного масла, бриза. Esme, meyn bubeleh. Es tut mir leyd. Esmé! Esmé![33] Я посмотрел на часы. Если все шло по плану, то судно уже стояло в доке, но пассажиры еще не высадились. Я забыл номер пирса, но кто-то из чиновников обязан был помочь мне.

— Хорошо, полковник. — Мистер Микс внезапно распахнул дверь и подозвал меня к себе. — Беги вон к тому штабелю ящиков, прямо вперед. И побыстрее, парень!

Я легко спрыгнул на бетонный перрон оживленной сортировочной станции, окруженной подъемными кранами, большими локомотивами и товарными вагонами разных типов; мне удалось быстро добраться до ящиков и втиснуться в маленький проем, оставленный небрежными грузчиками. Мистер Микс присоединился ко мне почти тотчас же.

— Ты и бегаешь хорошо, — сказал он. — У тебя столько же опыта, сколько и у меня?

(Я запомнил эти вопросы, потому что они казались мне совершенно загадочными. Я совсем не понимал их. Иногда я полагал, что мой спутник всего лишь бессмысленно повторял фразы, которые он где-то слышал или читал, не задумываясь о содержании.)

Он приподнял мою левую ногу и осмотрел ее. Там появилось несколько мозолей, и носок превратился в изодранную массу из крови и хлопка. Мистер Микс, кажется, предложил сначала позаботиться о моей ноге, но я стремился к «Икозиуму».

— Как ты собираешься туда попасть, не имея бабок? — спокойно спросил он.

— Мне не нужны деньги, чтобы добраться до пирса, мой дорогой друг.

— Но тебе нужны три цента, чтобы сесть на паром. — Микс указал на полосу грязной воды, в которой плавало великое множество мусора. — Это — Гудзон, парень. Я думаю, пристань кунардеров[34] там, на манхэттенской стороне.

Я предполагал, что поезд отвезет меня прямо к причалам, как в Одессе! Как глупо было рассчитывать на самое очевидное! У меня не осталось денег. И все мои документы лежали в украденном бумажнике. Но, по крайней мере, у меня был спутник, который знал, где мы находимся.

— Мне придется заложить часы, — сказал я. — Нам лучше всего выбраться отсюда и поискать подходящего еврея.

— Это займет слишком много времени и будет слишком опасно. — Джейкоб Микс порылся в брюках и вытащил что-то, завернутое в подол рубашки. Это оказалась десятидолларовая банкнота, которой он взмахнул так, как будто обнаружил алмаз Кохинур [35]. — Я возьму часы в залог.

Я заметил, что в ломбарде получу гораздо больше.

— Возможно, но ты не в ломбарде и у тебя нет времени искать ломбард, — ответил мистер Микс и добавил: — Кроме того, я пока останусь с тобой. Я верну свои десять долларов, я не сомневаюсь.

— В ближайшее время, — пообещал я. — Ты мудро сделал, что доверился мне, Джейкоб Микс.

С этими словами я согласился на обмен.

— Сначала нужно сесть на паром. — Он повел меня зигзагами между штабелями грузов. — А потом найти аптеку. Нам надо привести тебя в порядок, парень, если ты хочешь произвести хорошее впечатление на свою девочку.

Внезапно я понял, как выгляжу со стороны.

Мне нужна новая обувь, — сказал я. — И какие-нибудь цветы. И, наверное, другой костюм и рубашка.

— У тебя есть мои последние десять долларов, — отозвался Джейкоб Микс. — Как ты их потратишь, мистер, это твое дело. Но больше денег нет. — К тому времени мы уже ползли вдоль пристани, медлительная грязная река катила свои воды под нами. — Подними вон ту доску. За другой конец.

Микс взялся за ближний край доски; мы подхватили ее и двинулись вперед по открытому пространству пристани к позеленевшей ограде, за которой качался на волнах маленький крепкий паром, его пассажиры друг за другом поднимались на борт. Когда мы приблизились к концу очереди, то положили доску и присоединились к рабочим, которые платили три цента у турникета, прежде чем сесть на паром. Я немного нервничал, доставая недавно добытую десятидолларовую банкноту, и мистер Микс, казалось, ожидал этого, потому что выступил вперед, когда очередь дошла до нас, и протянул кассиру шесть центов.

— Смотрите, держитесь в задней части парома, — скомандовал продавец билетов, когда мы ступили на трап.

Он думал, что мы бродяги, и не хотел, чтобы мы тревожили почтенных пассажиров. Спорить с ним было бесполезно, как заметил мне Джейкоб Микс. Пусть думает, что хочет. По крайней мере, в таком случае он не станет беспокоиться и злиться. Мне этот совет показался вполне осмысленным. В конце концов, подобные истины я усвоил во время большевистской войны.

Липкая пелена поднималась над свинцовой водой, и далекий берег был смутно различим. Я бросил взгляд на несколько огромных силуэтов, возносившихся в клубах тумана подобно ледяным великанам из славянского эпоса. Звуки невидимых кораблей казались печальными голосами, полными сожаления о падении сверхъестественной силы. В ответ раздавался высокий тревожный вой паромной сирены. Потом постепенно здания начали приобретать знакомые очертания: изящные башни «Вулворта» и международного телеграфа, такие легендарные отели, как изысканный «Шерри-Нидерланд» или классический «Савой-плаза»! Живые памятники американской предприимчивости Хекшер и Флэтайрон, Штраус, Парамаунт и Юнион-траст![36] В этой роскошной смеси готического и неоегипетского стиля был весь Нью-Йорк! Величественная и почти нежная красота знаменитых «небоскребов» открылась мне снова, когда солнце сожгло последние остатки тумана, явив миллионы сверкающих окон города! Пылающий гранит и мрамор его башен возносились в небеса — прекрасная, вдохновляющая дань новейшим футуристическим архитектурным идеям. Таков был совершенный город в чудесные дни — до того как силы Карфагена выползли из своих подвалов и заполонили улицы, до того как он стал столицей полукровок, коверкающих все языки. Воистину плавильный котел![37] Я называю его котлом ведьм, в котором пузырится едкое варево, доколе не появится оттуда яд достаточно сильный, чтобы угрожать погибелью всему прекрасному, благородному и человечному. Но в то утро, сверкая серебряной чистотой, передо мной предстал Нью-Йорк, который, казалось, мог только сделаться еще изумительнее, еще красивее. Конечно, я был оптимистом. Маленький паром вез меня прямо к возлюбленной. Мои приключения могли только придать особую пикантность нашему воссоединению. Я в самом деле чувствовал, что заслужил предстоящее счастье.

Утреннее солнце согревало мою кожу, пока я с восхищением смотрел на большие лайнеры, стоявшие у пирсов по правую сторону от парома, — так много замкнутых городов, построенных, чтобы преодолеть огромные силы природы, которые управляли Атлантикой, построенных, чтобы их пассажиры не заметили трудностей путешествия, не заметили, что остались позади уютные комнаты в Кенсингтоне или на Пятой авеню. Эти лайнеры теперь вздымались над нами, словно памятники цивилизации и инженерному искусству. Я сказал об этом Джейкобу Миксу, но негр был погружен в свои мысли.

— Я всегда хотел побывать в Африке. — Он не обращал внимания на этих монстров, так же как они не обращали внимания на нас. — Просто чтобы посмотреть, на что она похожа, понимаешь?

— Тебе сначала придется поехать в Европу, — я счел своим долгом описать ему положение дел, — а потом, возможно, в Марселе найти корабль до Танжера.

— Марсель, похоже, лучший вариант, — согласился он.

Мистер Микс прочитал очень много книг о путешествиях и мемуаров, и места, которые я посещал, были знакомы ему почти так же хорошо, как и мне. В его глубоко чуждом разуме таились стремления, столь же важные для него, сколь мои для меня. Я признал это, и взаимное признание связало нас особым образом. Думаю, что он стал считать меня кем-то вроде духовного гида, интеллектуального наставника, способного помочь ему достичь смутных целей, к которым он так отчаянно стремился. Подозреваю, мистеру Миксу было известно, что он не отличается высокими умственными способностями и подобающим социальным положением и потому не сумеет достичь этих целей самостоятельно; таким образом, присоединившись ко мне, он мог увидеть тот мир и общество, что до сих пор его отвергали. В свою очередь, я испытывал сильнейшее чувство, которое не могу назвать иначе, нежели отеческим. Хотя, вероятно, я был на пару лет моложе негра, но поддался желанию позаботиться о нем. Возможно, мистера Микса заставило присоединиться ко мне опять же признание — на сей раз нашей общей принадлежности к роду человеческому. Я никогда не узнаю этого наверняка. Пока паром стоял в доке возле скрытых в дыму строений и мерцающих машин Челси Пирс[38], я почти равнодушно посмотрел на средних размеров двухтрубный корабль, который бросил якорь в нескольких сотнях ярдов от нас и еще шипел и гудел после недавней остановки. И лишь тогда, когда паром повернул на пару градусов, чтобы подойти к причалу, я понял, что читаю название корабля, выведенное большими черными буквами на белом борту, — «Икозиум», Генуя. Это был корабль Эсме! Мне требовалось только спуститься по трапу и пройти по пирсу туда, где ожидало судно. И тут меня потрясла ирония происходящего. Я не мог предстать перед возлюбленной в таком виде. За причалом парома я заметил ряды зданий; из-за ограды мне удалось разглядеть несколько неряшливых витрин. Там я наверняка смогу отыскать ботинки и если не цветы, то по крайней мере какие-то сладости. Мне снова повезло. Когда мы с Джейкобом Миксом вышли на оживленную улицу, то увидели яркое пятно — цветочный киоск. Цветочница, конечно, воспользовалась ситуацией в своих интересах. К удивлению мистера Микса, я потратил пять долларов на большой смешанный букет, который вручил ему, попросив подержать; на другой стороне улицы я увидел вывеску магазина «Качественная одежда», где черные костюмы висели рядами, словно тела казненных преступников. Я стал сильнее хромать с тех пор, когда прекратилось действие кокаина, но принимать новую порцию у всех на виду мне показалось нецелесообразным. Мистер Микс следовал за мной, держа в руках цветы; он заявил, что начинает подозревать, будто внезапные перемены вскружили мне голову. Это предположение могло оскорбить меня, если бы я не понял, что так мистер Микс выражает заботу. Мой пиджак и брюки были ужасно изорваны, но рубашка и жилет еще могли послужить до тех пор, пока я не доберусь до телеграфа и не получу деньги. Я был уверен, что Эсме так обрадуется, увидев меня, что вряд ли обратит внимание на состояние моего костюма. Однако я не хотел встречать ее так — пропитанный зловонием вагона для перевозки скота, покрытый грязью железной дороги. Я вошел в магазин одежды, а мистер Микс остался ждать меня снаружи, изучая ботинки и туфли на стойках; чрезмерно подозрительный старый еврей, который управлял магазином, постарался, чтобы там не было парных вещей.

Еврей на своем резком и грубом наречии спросил, что он может для меня сделать. Я отказался говорить на этом упадочном диалекте и на английском потребовал показать один из лучших костюмов моего размера.

— Все по девять девяносто девять, все, какие вам только понравятся, — ответил он, осмотрев меня сверху донизу и сняв мерку.

Потом он подхватил длинную палку с крючком и побрел по этой огромной пещере, увешанной костюмами, чтобы найти подходящий.

— Вероятно, — сказал я, — вас устроит частичный обмен.

— Все эти костюмы совершенно новые, друг мой. — Он поскреб кожу под ермолкой, окидывая взглядом ряды брюк и пиджаков. — Если хотите купить подержанный, пройдите дальше по улице. Здесь все только за наличные. А что вы можете предложить взамен? — И он рывком подцепил один из костюмов. — Это ваш размер, мистер. Желаете примерить?

— Мой пиджак и брюки лучшего качества, — сказал я. — Любой специалист подтвердит.

— Когда-то, — согласился он, — у вас был хороший костюм. Кто бы его ни пошил, у этого человека есть вкус. Но теперь — взгляните! Его нужно чинить. Да и тогда дело не поправить…

— Возьмите его и пять долларов, — предложил я.

После этого настроение мужчины резко изменилось, и он отошел в сторону, закричав, чтобы я убирался из магазина и не тратил впустую его время. Разъяренный, я удалился с достоинством, призвав мистера Микса последовать за мной.

Я приблизился к вывеске с надписью «Заклады». Я подумал, что именно там могу получить все необходимое. Но прежде чем я вошел внутрь, мистер Микс схватил меня за руку.

— Надень это, — негромко сказал он. — Это, по крайней мере, поможет тебе ходить ровно.

Он стянул со стойки грубый башмак, который по цвету практически не отличался от моего и, как ни странно, прекрасно подошел.

Думаю, выглядит почти хорошо, — сказал Микс. Он поддержал меня, пока я завязывал шнурки, стоя на обочине. — Вряд ли кто догадается, что они не парные. Удачно!

Я пробормотал, что это скорее указывает на его воровские способности, чем на заступничество ангела-хранителя; он в ответ захихикал. Немного успокоившись, я вошел в новую пещеру, которая была еще темнее прежней. Здесь сильно пахло подгнившей кожей и сырой бумагой, плесенью и старой пылью. Одежда висела на стойках в одном конце помещения, в то время как другой был завален предметами домашнего обихода, велосипедами и корытами, механическими кухонными приспособлениями и всяческими устройствами, которые покупают для успокоения жен, с возрастающей яростью поджидающих глав семейств, пока те блуждают по мерзким трущобам. Такие магазины строили, чтобы разорять несчастных вроде меня и, как я предположил, моряков, которым зачем-то требовалось пробраться в обычный мир. Мне сказали, что пяти долларов хватит на пиджак, но «штаны стоят еще два пятьдесят». Времени уже не оставалось. Я не мог тратить на торг драгоценные минуты. Поэтому я согласился на пиджак, который, хотя и был мне немного маловат, неплохо сочетался с брюками и, по крайней мере, пусть от него и разило камфорой, оказался довольно чистым. Я сунул деньги в руку еврея и выбежал из его лавки. Пройдет всего полчаса — и я вновь встречусь со своей возлюбленной!

Большой лайнер во всем сиянии ослепительной меди и хрома, в белом, черном и красном убранстве еще не остановился окончательно; на его фоне казались маленькими даже трехэтажные посадочные эллинги, к которым по трапам собирались спускаться первые пассажиры. Повсюду слышался скрежет и грохот, стук и лязг. Моряки и докеры перекрикивались, перебрасывали, завязывая в искусные петли, канаты и цепи; натягивались страховочные тросы, зловоние нефти и дыма смешивалось с острым морским запахом озона, и я понял, что не слишком опоздал. Путешественники еще только покидали судно. Таможенники и флотские офицеры прохаживались по главному трапу, небрежно подавая сигналы матросам. Первые пассажиры, наскоро освежившись, всматривались вниз, отыскивая встречающих друзей. Немного опередив Джейкоба Микса, я подбежал к калитке в заборе, отделявшем причал от улицы, и барабанил по ней несколько минут, пока калитка не отворилась. За ней стоял охранник, одетый в форму; он выплевывал злобные вопросы, словно богохульные клятвы.

— Какого черта этот ублюдок, сукин сын, отребье шлюхи устраивает тут адский шум?

Я сказал ему, что опаздываю и что мне необходимо пройти прямо на корабль. Он рассмеялся мне в лицо.

— Даже особо важные персоны не могут этого сделать без моего разрешения.

Казалось, он уже выплеснул весь свой гнев. Я с подобающим достоинством сообщил, что перед ним не простой человек, а мой внешний вид объясняется несчастным стечением обстоятельств. Он снова рассмеялся и спросил, кто же в таком случае Джейкоб Микс.

Я опустил руку на плечо негра, как бы защищая его, и сказал высокомерному чиновнику, что мистер Микс — мой камердинер. В этот момент, без сомнения, устыдившись того, что не разобрался в ситуации, дурак захлопнул дверь, не став приносить извинения. Я сделал глоток из бутылки, которую вручил мне негр.

— Я не твой камердинер, Макс, — заметил мистер Микс, когда я промчался вдоль забора и свернул за угол, к главному выходу с пирса, где стоял большой знак, указывавший на место прибытия пассажиров. Но этот вход также сторожил тучный человек в униформе компании, под пунцовым носом которого висели усы, напоминавшие охотничий трофей. Охранник шагнул вперед, когда мы попытались войти.

— И чего джентльмены вроде вас хотят от пассажиров первого класса?

— Одна из этих пассажирок, мой добрый друг, — сказал я жирному мику[39], - моя будущая невеста. Именно я оплатил ее билет. Пусть вас не обманывает мой внешний вид.

— Меня волнует не столько ваш вид, сколько ваш запах. — С этими словами кретин театрально взмахнул рукой у себя перед носом. — Идите своей дорогой, ребята. Милостыни вы тут не получите. И здесь есть постоянные носильщики, которые могут заняться багажом пассажиров.

— Моя невеста на судне, — внушительно произнес я.

— И его невеста тоже? — Охранник указал на Джейкоба Микса. — Корабль приплыл из Италии, а не из Кейптауна. Идите отсюда, ребята, и не усложняйте мне жизнь, иначе мне придется обойтись с вами строго.

— Вы говорите ерунду. — Я попытался сдержать истерику. Так мало сна и еды, так много боли и неудач — все это не могло не подействовать на мой разум. — Я еще раз предупреждаю вас — вы потеряете работу, если не пропустите меня.

— Скорее наоборот — потеряю, если пропущу. — Он отодвинул нас в сторону. — В общем, я рискну.

Я видел женщин в блестящих шелках и мехах, мужчин в роскошно скроенных континентальных костюмах; смеясь и беседуя, они спускались туда, где таможенники почтительно изучали некоторые случайно отобранные чемоданы. Я искал взглядом Эсме, но она, несомненно, застенчиво держалась позади, надеясь увидеть меня с палубы. В моем воображении возникла напуганная, удивленная маленькая девочка, которая отчаянно нуждалась в утешении возлюбленного. Я распахнул ворота и рванулся к барьеру, где другие люди ждали своих прибывавших друзей. Внезапно меня схватили за волосы и пиджак и оттащили назад; в это время Джейкоб Микс умолял мужчину отпустить меня.

— Вы сами видите, бедняге пришлось нелегко.

Но в сердце этого злобного чиновного язычника не было жалости. К тому времени первые пассажиры уже вышли наружу и садились в ожидавшие их частные лимузины. Другие останавливали такси. Моя Эсме тоже непременно должна была выйти на улицу. В конечном счете, несомненно, мы окажемся вместе, но я мог представить, какое беспокойство и неуверенность моя девочка чувствовала тогда.

Я никогда не перестану проклинать этого жирного мерзавца и его ужасное высокомерие. Если бы я знал, как его действия изменят всю мою жизнь, я полагаю, что сумел бы рискнуть и убить его. Ferbissener? Могу ли я винить себя? Конечно, нет. Я не был никаким schnorrer. Я был простым pisher[40]. Пойдем же со мной, Эсме, еще есть время.

Я попытался снова.

— Пожалуйста, сэр, послушайте! Я — серьезный человек. Пусть вас не обманывает мой внешний облик. Я могу объяснить, как все получилось. История начинается в Голливуде, Калифорния…

— Лучше скажи — в Иерусалиме! — ухмыльнулся самодовольный kocheleffel[41]. И вытащил откуда-то чудовищных размеров дубинку.

И тут я увидел ее! О, Эсме, meyn naches[42]. Я пришел! Образ, рожденный в моем сердце, внезапно стал реальностью. Она источала невероятное свечение, как посланница из Страны грез. Ее волосы, уложенные по последней моде, сияли словно черный огонь. И она двигалась, как всегда, с невероятным изяществом.

Я не обманулся. Она была такой же, какой я ее воображал, такой же, какой я ее запомнил.

— Эсме! — Она проходила через барьер, туда, где стояли автомобили. — Эсме. Моя любимая. Сюда! — Она свернула не в ту сторону. Джейкоб Микс высказал какое-то нелепое предположение — возможно, это не богиня, о которой я говорил! Я проигнорировал его слова. — Эсме! Я здесь!

Она наконец обернулась, и я был уверен, что она узнала меня. Потом ее внимание отвлекла толпа, и я закричал еще раз:

— Я здесь, любимая!

Меня и мою будущую жену разделила тень (широкое пальто из верблюжьей шерсти, большая шляпа, сигара и трость) — и Эсме ушла, умчалась в огромном черно-желтом «роллс-ройсе».

— Эсме!

— Похоже, она нашла себе нового красавчика. — Мистер Микс дернул меня за одежду.

Я холодно сообщил ему, что белые девочки не проявляют подобной неразборчивости. Внезапно его настроение переменилось, и он оставил меня. Я заметил, как он умиротворяющим тоном заговорил с охранником. Меня не интересовало, о чем он рассуждал. Когда «роллс-ройс» повернул на главную улицу, я бросился за автомобилем в погоню. Но тут усталость одолела меня. Я споткнулся, упал лицом вниз и оказался в масляной луже; теперь я видел, как автомобиль уносил мою возлюбленную вверх по склону.

Она, должно быть, решила, что ее покинули! Она обратилась к незнакомцу за помощью. К какому незнакомцу? К сутенеру? К гангстеру? К некоему бесчестному левантинцу, «театральному агенту»? Возможны были самые разные варианты… Желудок у меня сжался, и желчь прилила к горлу, когда я встал на ноги и обнаружил, что мистер Микс, во всяком случае, не покинул меня. Я извинился за свои замечания. Белым людям не следует проявлять невоспитанность, используя собственное социальное превосходство, чтобы оскорблять негров. Я всегда придерживался этого правила. И все-таки девчонка Корнелиус по-прежнему смеется надо мной и называет меня ханжой. Как мне переубедить ее? Начистить до блеска ботинки и спеть «Mammy»[43]?

Мистер Микс сказал, что мое поведение понятно в сложившейся ситуации. У него когда-то тоже была возлюбленная, и в последний раз он видел ее на заднем сиденье в «дюзи»[44] Пола-Сутенера, где она устроилась, широко раздвинув ноги.

Я с легким недоумением ответил, что моя невеста совсем не похожа на девушек, с которыми происходят подобные вещи. Эсме решила, что осталась одна, и обратилась за помощью к кому-то другому.

Мужчина владел автомобилем. Очевидно, он был богат. Так или иначе я узнаю, кто он, и разыщу его. Все разъяснится, я воссоединюсь с Эсме, и жизнь вернется к нормальному течению.

— Его имя Грэм Мейлемкаумпф Третий, и этот автомобиль увез его на Центральный вокзал.

— На станцию? — Я был ошеломлен.

— Именно так. Парень обитает в Чикаго. Он занимается рогатым скотом.

— Ковбой! Мой ангел — с ковбоем?

Какие еще ужасы ожидали меня? Даже когда Джейкоб Микс объяснил, что, по словам охранника, у Мейлемкаумпфа свой «роллс-ройс» и он — один из самых богатых людей на Среднем Западе, я не мог отделаться от этой чудовищной картины.

Не прошло и минуты, как моя возлюбленная ступила на американский берег, — и ее уже похитил ковбой! Вот чего больше всего боится европеец, когда видит, как его родственницы садятся на корабль и отправляются в Соединенные Штаты. Как подобное могло случиться со мной, с человеком, так много сделавшим для своей новой страны, так страстно сражавшимся за ее величественные идеалы? (Бог испытывал меня, но тогда, в высокомерии юности, я не понимал этого.) Me he perdido[45].

Поскольку я не мог преследовать автомобиль, то решил выяснить адрес его владельца. Но прежде всего мне требовались наличные средства. Я попросил мистера Микса пойти со мной в офис «Вестерн Юнион» на Пенсильванском вокзале.

— Чем ты собираешься заплатить, полковник? — поинтересовался он. — Красным золотом?[46]

Стараясь беречь дыхание, чтобы как можно быстрее промчаться по Седьмой авеню, я не стал отвечать, но про себя уже решил, что телеграфирую «Дружищу» Хеверу, чтобы он выслал мне несколько сотен долларов. Оживленное движение в центре Нью-Йорка казалось мне родным, я вдыхал этот воздух, как другой человек мог вдыхать воздух соснового леса, но тем утром, ошеломленный всеми пережитыми бедствиями, я стал беспомощным и окунулся в кошмар. Я не помню, как мы добрались до офиса «Вестерн Юнион» и преодолели автоматические стеклянные двери, чтобы присоединиться к ожидающим очереди.

Без сомнения, мне снова следовало поблагодарить мистера Микса. Какой человек заслуживал столь возвышенной верности?

Когда подошла моя очередь, я извлек визитную карточку — она не слишком запачкалась — и вручил ее первобытного вида клерку, который посмотрел на нас с глубочайшим отвращением и попросил подождать в стороне. Ах, как легко нам пасть, если не хватает всего лишь обычного ладно скроенного костюма!

Когда он вернулся, первый вопрос (это было почти неизбежно) звучал так:

— Откуда мне знать, что это вы?

Я терпеливо объяснил, что на меня и на моего слугу напали на задворках железнодорожной станции в Уилмингтоне, штат Делавэр, и отобрали все. Мы, воспользовавшись стечением обстоятельств, достигли места назначения только для того, чтобы нас остановил чиновный неуч, которому удалось разлучить меня с суженой.

— И теперь она исчезла, ее умчал автомобиль какого-то преступника!

Я был изобретателем, нанятым фирмой Хевера из Лос-Анджелеса. Карточка подтверждала лишь это. Я порылся в карманах жилета и брюк в поисках удостоверения личности, но нашел только половину билета, выданного «Западным авиационным сервисом».

— Запросите полицию в Уилмингтоне. Они меня знают. Они арестовали пилота этого самолета. Я с ним летел. Там возникла проблема с контрабандой спиртного.

— Мистер Питерсон не имел с ней ничего общего, — послышался сзади голос Джейкоба Микса.

— Я, конечно, был невиновен. — Говоря это, я понял: если бы мистер Микс летел со мной, то ему, должно быть, пришлось бы путешествовать на крыле. Я попытался справиться с ненужными недоразумениями. — Если бы мой камердинер не прибыл вовремя, я бы сейчас лежал мертвый на грузовой станции. Просто свяжитесь с мистером Хевером и задайте ему вопрос. Мы с ним знакомы.

— А кто заплатит за телеграмму? — пожелал узнать этот человекообразный.

Тем временем другие люди, стоявшие позади нас и занятые срочными делами, начали вопить, чтобы мы двигались поскорее. После этого я вышел из себя, что было вполне оправданно. Признаюсь, я даже повысил голос. Я начал проклинать клерка, и компанию, и всех ее клиентов. Я всегда говорю в таких случаях на смеси русского и идиша, возможно, потому что я научился сквернословить в Одессе, среди молодых преступников в распивочных Слободки, где я проводил дни юности. Тогда я не знал о хитрости и вероломстве евреев столько, сколько знаю теперь. В те дни я замечал лишь их светлые стороны. Я всегда говорил, что родился без предубеждений. То, что люди предпочитают называть предубеждениями, — на самом деле нечто совершенно иное. Это — просто схожий опыт. Я не хочу обидеть ни одного представителя ни одного народа. Я — человек, наделенный бесконечной терпимостью и вниманием к чувствам других. Как могло быть иначе? Я же побывал в их положении. Я знаю, что такое — иметь ум и сердце и все-таки считаться животным. Мне повезло — у меня были и мозги, и талант, и приятная внешность. Все это, по крайней мере, спасло меня от отчаяния и бедности. Не каждому так повезло, и теперь наша обязанность — заботиться о подобных страдальцах. Но это не означает, что нужно возносить их на пьедестал и отдавать им предпочтение в сравнении с более опытными и квалифицированными личностями! Общество — это договор, заключенный между миллионами людей. Где-то все же следует провести черту. В Южной Африке это хорошо понимают.

В какой-то момент нашего спора с самодовольными чиновниками Джейкоб Микс исчез. Я не мог винить его за подобное бегство. Если эти люди были готовы оскорбить белого так грубо, как они оскорбляли меня, то даже нельзя представить, чем могло кончиться дело для Микса — возможно, что и виселицей. Ужасное происшествие в конторе «Вестерн Юнион» поколебало мою веру во врожденную вежливость людей. В итоге я оказался за дверьми офиса в обществе двух полицейских, которые предупредили: если возникнут еще какие-то неприятности, то меня бросят в тюрьму за бродяжничество. Я отправился обратно в доки, смутно представляя, как отыскать следы Эсме в корабельной конторе. Несколько минут спустя ко мне присоединился Джейкоб Микс, который усмехнулся и небрежно, как будто мы случайно встретились на улице, спросил, куда я иду. Услышав мой ответ, он покачал головой.

— Зачем попусту тратить время? Ее поезд как раз отправляется в Чикаго.

Он позвонил по нью-йоркскому номеру Мейлемкаумпфа и узнал, что миллионер уже сел на «Двадцатый век лимитед»[47]. Пульмановский спальный вагон должен был отправиться в ближайшие минуты. Я помню, как мчался сломя голову по авеню Америк. Мистер Микс, задыхаясь, следовал за мной. Копы, по его словам, все еще висели у нас на хвосте. Наконец я выбежал на залитый солнцем перрон, где на меня обратили внимание двое полицейских; бросившись к посадочной площадке «Двадцатого века», я уперся в ворота из кованого железа и оказался между этим барьером и полицейскими как раз тогда, когда могучий серебристый локомотив громко загудел и двинулся на запад, унося Эсме. He perdido mi rosa! Hе perdido mi hija[48].

— Эсме! — Я был уверен, что она услышит меня сквозь гомон голосов уезжавших путешественников, сквозь визг тормозов и скрежет металла. — Эсме!

На другом конце перрона начались шум и волнение, внезапно раздался крик владельца киоска — и полицейские заколебались. Я увидел, что мистер Микс подает мне знаки, стоя у дальнего выхода, и немедля помчался к нему. Как иронично, размышлял я: полковник Максим Артурович Пятницкий, потомок донских казаков, возможно, последний отпрыск старинной и аристократической российской фамилии — нашел в Нью-Йорке лишь одного друга, скромного негра. В тот миг я почувствовал приступ смирения. Бог обращается к нам подчас странными способами и посылает нам помощь в еще более странных обличьях. За долгие годы я усвоил по крайней мере эту истину.

— Как нам добраться до Чикаго, мистер Микс?

— Я знаю только один способ, — иронично ответил мой смуглый товарищ.

Итак, в обществе Джейкоба Микса я снова вернулся в эту захудалую дикую местность, в этот неведомый край отчаяния и безнадежности — в приют железнодорожных бродяг. Три ночи спустя, когда мы приближались к Чикаго, я зарос бородой и дрожал от озноба, из носа у меня беспрестанно текло и я не мог отыскать кокаин, чтобы избавиться от худших проявлений болезни. Теперь во мне бы никто не признал замечательного юного гения, представившего свою итоговую диссертацию в Петербурге и поразившего весь институт, где приветствовали мое невероятно развитое и сложное видение Земного Рая, которое при помощи здравого смысла и доброй воли могло стать реальностью. И что же вместо этого? Я опять превратился в gendzl. Gey vays… Es dir oys s’harts. Es dir oys s’harts, Esme. Эти meshuggeneh hint![49]

Я снова в вагоне для скота!