Игла бессмертия

Глава 15

После веселого застолья собирались бестолково. Николай с Фёдором пихали и поливали успевшего захмелеть Евсейку, казаки, похватавши сабли, ещё не раз бегали в хаты то за бронями, то за шапками.

Однако ж через четверть часа десяток казаков и телега с гостями выдвинулись-таки в поля.

Дорогой слушали Антипа.

— …из воздуха! — стращал, выпучив глаза, староста. — И спрашивает дочку! Мол, скажешь про дочку, так помогу поля убрать. И серп откуда ни возьмись в руке! А серп бурый, как в крови!

— А она что в ответ? — спросил Николай.

— А что ей отвечать? У Семёновны-то сыновья! Да и тех уж три года как в солдаты забрили. Завопила да бегом в село.

— Так, а остальные?

— Остальные тоже подхватились на телеги и до дому. Но без зерна! Понимаешь ты? Без зерна!

— Понимаю, понимаю.

— Эх, да что вы, солдаты, в этом можете понять? Вам харчи в котелках подносят, самим не надо добывать.

— Ладно-ладно, и я не в мундире родился. Скажи лучше, баба эта ещё с кем-нибудь говорила?

— Нет.

— А тронула кого?

— Нет.

— А сам ты туда ездил?

— Куда уж мне?! Я к вам!

— Ну, добро, всё верно сделал.

Антип-то правильно поступил, а что ему, Николаю, предпринять, вот вопрос. Понятно, что полудница к бабам в полях приходила, но зачем? И что с ней делать? Да и можно ли с ней что-то сделать, кроме как уговорить? Ответов Николай не знал.

Фёдор сидел беспокойно, всё хмурился и озирался вокруг, иногда подолгу вглядываясь в какую-то далекую точку. Ему мерещилась полудница с серпом, и встречи с ней он вовсе не желал.

Олега же чудные дела уже не занимали. Все его мысли надолго поселились в конюшне Перещибкиного хутора. Вновь и вновь он возвращался к встрече с Олесей и спрашивал сам себя: всё ли так, всё ли правильно? Понравился ли ей рисунок и когда доведётся увидеть её ещё раз? В том, что доведётся, он не сомневался.

Ехали не шибко быстро, но и не плелись праздно и через полчаса прибыли на место — ржаное поле, ещё немного, с одного края, тронутое серпами.

Вдоль наезженной колеи стояли скирды, а чуть дальше лежали не связанные охапки, но большая часть поля была не убрана. Колосья уже перестаивали.

Казаки разъехались в стороны, но ничего необычного не видели. На земле валялись забытые впопыхах грабли, серпы, попался узелок с дневным перекусом, крынка молока.

Перещибка чувствовал себя неуверенно — он казацкий голова, он главный, но что делать — непонятно.

— Ну, що, други, що будэмо робыть? — отдал он всё же право решать Николаю.

— Пока ничего, а лучше бы вам вернуться на дорогу.

Николай прошёл к границе срезанной неубранной ржи и потрогал стебли — ничего, никакой крапивы.

— Нечистой силы здесь больше нет, — объявил он.

— И що ж теперь?

— Пока ничего.

— Э-э-э… — неопределённо промычал голова и отъехал переговорить с Антипом.

Николай же двинулся, хромая, вдоль границы, то тут, то там проверяя прикосновением колосья.

А Фёдор, обрадовавшись, что нечисть сгинула, слез с телеги и пошёл к скирдам.

— Добро, добро… — приговаривал он, осматривая их.

Вот чем должны заниматься люди — хлеб растить, а не гоняться не пойми за чем, не тыкать друг дружку штыками, не палить из пушек!

А вот тут непорядок — он подошёл к не сложенным ещё охапкам и нагнулся собрать их. Но помешал заткнутый за пояс пистолет.

Фёдор взглянул на него, как в первый раз увидавши — зачем он? Вовсе не нужен! Отбросил в сторону и отстегнул ремень с тесаком. Снова нагнулся и стал собирать копну.

Он поддался старой своей мечте о хозяйстве и теперь дал волю рукам, истосковавшимся по работе в поле. В его родимой сторонке скирды собирали не так, как здесь: не всё вместе — стожком, а в три небольшие связанные между собой копны, навроде рогатки против кавалерии.

Вот так, вот так. Перевяжем сначала две, а теперь добавим третью… Как закончил, отыскал брошенный серп и пошёл жать. Только взялся за колосья, как почувствовал ожог — крапива!

Тут же в отдалении вскрикнул Николай.

— Мать честная, да что же это?! — Фёдор в ужасе отдёрнул руку. — Да что ж, мне никогда теперь не поработать?!

Как в памятный раз, расступилась трава, и явилась полудница.

— Помогай тебе Велес, — обратилась она к Фёдору.

— Сгинь, сгинь, пропади пропадом! — воскликнул тот и попятился.

Казаки взволновались — кто-то крестился, кто-то тянул саблю, а иные двинулись уже обходить прозрачную бабу с боков.

— Не видал ли ты дочку мою, Отрадку? — Дух по-прежнему обращался к Фёдору.

— Стойте, назад! — Николай замахал казакам руками, и те послушали. — Пороша! — окликнул он. — Пороша, мы дочку твою не видали.

— А где же она?! Отрада-а-а-а! — позвал дух, и вышло так громко и пронзительно, словно ветер завыл.

Николай обернулся на Олега, вдруг он как давеча сможет? Но Олег сидел на телеге и только смотрел на полудницу, чуть улыбаясь.

— Олег, можешь помочь?

Парень сперва не понял — чем, но быстро сообразил, кивнул и подскочил к духу. Взял за руку и стал молиться. Он просил Бога помочь в горе, ниспослать утешение. Казалось, послушник делал всё как тогда, но ничего не произошло. Обескураженный, Олег только развёл руками и отошёл.

Полудница склонила голову и стала истаивать.

— Пороша, а ведь в деревне была твоя дочка, помнишь? — торопливо заговорил Николай, чувствуя, что если он её упустит сейчас, то она уже не появится.

— Была в деревне.

— Там и надо спросить.

— Нет мне хода с этих полей, — она развела руками, — здесь я поставлена моей хозяйкой.

— А что же, она тебя не отпустит? — Николай шел по краю — и про хозяйку надо узнать и спугнуть нельзя.

— Не отпустит.

— А давай я за тебя попрошу, — неожиданно для себя решился он.

— Ты? За меня? — удивилась полудница. — Попроси!!! — Она быстро приблизилась, взяла его за руку и повлекла в поля.

И глазом моргнуть никто не успел, как Николай и полудница исчезли — только рожь всколыхнулась.

Георгий лежал на той же самой лавке, но уже развязанный и с влажной повязкой на голове. После того как сняли путы, недавний пленник попытался сесть, но не смог — закружилась голова, и он кулем повалился обратно.

— Эк тебя Берендейка… не помиловал, — притворно посокрушалась карга.

Бабкин помощник бегал взад-вперёд по избе и не столько помогал, сколько мешал старухе готовить целебное зелье.

— Всё, уйди, Прасковку лучше позови, она лечить словом может.

Угрюмый просвистел в ответ и двинулся к левому углу избы. Брёвна пришли в движение, разошлись, посыпался мох, и открылся лаз, куда квадратный человечек немедленно и юркнул. Георгий лежал к тому месту головой, но извернулся и всё углядел. Волшебство, настоящее, то самое, что он разыскивал, свершилось прямо у него на глазах.

— Как вы это делаете — без слов?

— А это и не я, соколик, это Берендейка умеет пути открывать, таков уж он уродился.

— А кто он?

— Да кто ж его знает, сам же слыхал, речи он не разумеет. Нашла я его в давние годы, приютила.

Бабка врала или недоговаривала. Воронцов был уверен, что она понимала свист своего слуги, но настаивать сейчас не мог. Как не мог толком расспросить о ней самой, о долгой жизни, о прочей ворожбе и… о людоедстве.

Последнее обстоятельство, очевидно, делало старуху неподходящим рекрутом на службу, и по приказу он бы должен её взять под стражу. Шаткое положение, и сейчас он не в силах ничего с этим поделать.

— А что это за колдун? И зачем он спалил церковь? — нашёл что спросить недавний пленник.

— Он страшный. — Бабка перестала суетиться и присела. — Сильный, я с ним сладить не могу. — Она задумалась и продолжила: — Знаю я его давно. В незапамятные времена, когда я ещё молодкою была, пришёл он сюда с закатных земель. Его слуги людишек с окрестных деревень в стада согнали и заставили насыпать три кургана. Что-то он там схоронил, а после и слуг, и людишек перерезал.

— А вас не тронул?

— Меня? — Бабка глянула с подозрением. — Я в лесу отсиделась.

И снова Воронцов ей не поверил.

— Зачем же он вернулся?

— Откуда мне знать? Он ко мне на поклон не захаживал. На мою землю пришёл незваный, не спросясь управляется, мне с ним толковать не о чем.

— А что в курганах? И где они?

— Найти их немудрено, но ты сам постарайся, поищи, я тебе не помощница.

— Что ж, поищем. Но все же, что внутри?

Карга пожевала губами в раздумьях.

— Вещицы волшебные, а какие — не спрашивай, не знаю. — Старуха снова занялась приготовлением отвара.

Ведьма явно плутовала. Курганы есть, а где — не знаю, «la amulette» есть, а какие — не знаю. Неверный союзник.

— Чем же вы мне помочь можете?

Бабка обернулась к Воронцову.

— Помочь-то? Помогу тем, что тайну раскрою: убить его нельзя.

— Как это?

— А вот эдак. Бессмертный он — хошь руби его мечом, хошь жги, хошь топи, а толку не будет.

— А как же тогда?

— Убить нельзя, а схватить можно. Вот как с тобой, соколик, вышло.

Георгий поджал губы. Да, с ним вышло легко, унизительно легко.

— А откуда он такую силу взял?

— Не знаю. — Бабка проворно отвернулась. — У него спроси, как свидитесь.

Сильный, бессмертный колдун… интересно, очень интересно, да и его высокопревосходительство заинтересуется.

Снова посыпался мох из щелей, и брёвна пришли в движение. Из лаза выпрыгнул Берендейка, а следом показалась Прасковья.

Медленно, с трудом и на ощупь выбиралась она из норы. Глаза её были закрыты, а по щекам размазаны струйки засохшей крови.

— Э, Прасковка, это где ж ты свои очи выкрасила?

— У-у-у, тебе молодца ловила, а вон как вышло! — В её голосе слышались плаксивые нотки.

— И кого?

— Проезжего барина, а он… а он мне вон что. — Прасковья указала на свои глаза и заревела.

— Ну-ну, несмышлёная ты ещё, видать. — Бабка обняла внучку и погладила по плечам.

— У-у-у…

Прасковью было трудно узнать в грязной изорванной одежде, в крови, и Георгий сомневался, что перед ним Тихонова любушка, ведьма из Боброцска. А если это она, то что станет делать старуха, сохранит ли своё обещание? Воронцов потянулся к своему дару.

— У-у-у… — подвывала Прасковья, уткнувшись бабке в плечо.

Но вдруг прекратила.

— А? — Она повела носом. — Что за дух? Кто здесь у тебя? — Незрячая ведьма отстранилась и стала принюхиваться.

— А вот знакомься: царёв слуга. Он ведьм на службу созывает, хе-хе, — не удержалась от смешка старая.

— Это он!!! — завопила Прасковья. — Где ты, подойди!

Она пробормотала Сильное слово, и ногти её превратились в когти, много прибавив в размерах. Георгий подобрался.

— С-сударыня… — начал было он.

— А-а! — ведьма прыгнула.

Но зацепилась ногой за кадку и упала.

— Где ты, где? Покажись! — Она на коленях двинулась на ощупь к лавке.

А Георгий уж сполз оттуда и теперь на карачках пятился к двери. Он ещё не был готов колдовать, но искорки уже танцевали в его зрачках.

А бабка вовсю потешалась.

— Ах-ха-ха! Ой, ну буде, буде играться, дитятки, — прокаркала она, и в тот же миг в дверь постучали.

— Хозяева! Есть кто дома? — услышал Георгий знакомый голос.

— Входи, Николай! — крикнул он и привалился к стене.

Прасковья остереглась набрасываться.

Николай открыл дверь и вошёл, пригнув голову под низким сводом. Внутри было темновато, поэтому он не сразу разглядел того, кто его звал.

— Ваше высокоблагородие? — удивился солдат.

— Николай, достань-ка пистолет.

Солдат достал оружие и подал начальнику, всё так же сидевшему на полу.

— Вот так-то лучше. Ещё кто с тобой?

— Никого, я один.

Однако не сильно лучше.

Будто прочитав его мысли, старуха обронила Слово, и за её спиной появилась полудница.

— Ты не огневись, соколик, нам грызться ни к чему. А Прасковка шутковала, она девка добрая, не мне чета.

Прасковья поднялась и села на лавку, закрыв лицо руками. Когти истаяли.

— Ваше высокоблагородие, дозвольте к хозяйке обратиться.

— Зачем? — Георгий весьма удивился просьбе.

— Меня сюда привела Пороша, — Николай указал на духа, — с тем, чтобы я попросил за неё хозяйку.

— Ладно. — Воронцов ничего не понимал, но решил, не зная всего, не вмешиваться.

— Хозяйка, — солдат поклонился, — смилостивься, отпусти твою служанку дочку поискать, очень она горюет по ней, печалится.

— Пока живу я, она мне служит, таков наш с ней уговор был, — сказала старуха и посмотрела на Порошу. — А ты много себе воли взяла — заступника нашла, просишь, чего не надо… никак жизнь вспомнила?

— Вспомнила, благодетельница, вспомнила, заступница. Молю, скажи, где моя доченька.

Бабка перевела взгляд на Николая.

— А ты кто таков будешь?

— Это мой солдат, — ответил за него Воронцов, — мы одно дело делаем.

— Что ж… — Ведьма на минуту задумалась. — Добро. Дочка твоя, — обратилась она к духу, — прожила жизнь и детям её передала, и было это веков пять тому назад.

Полудница отшатнулась и приложила руки к груди. К левой стороне, к сердцу, но там уже давно ничего не было, и она остро почувствовала эту пустоту.

— Уйди, — приказала старуха, и Пороша исчезла.

Наступила пауза.

Георгий не знал, что предпринять, но склонялся к тому, что наилучшим исходом было бы хотя бы просто выбраться из этой избушки. И этому, кажется, уже ничто не мешало.

— Прасковка, скажи Слово над целебным отваром, полечим нашего гостя.

Молодая ведьма молча приняла плошку и произнесла Слова. Георгий старался расслышать, но не преуспел.

— На-ка, соколик, испей, враз вся хворь сойдёт.

Однако Воронцов недавно уже пробовал ведьмино варево и повторения подобного не хотел.

— Нет, благодарствую, уж я как-нибудь так.

— Ты не артачься, ведь проку в тебе хвором ни на грош. Корысти нет мне никакой тебя травить, ведь и чихнуть бы не успеть, как ты был в моей власти.

С этим было трудно спорить, и Георгий выпил три глотка зелья. Вздохнул и почувствовал, что грудь уже не болит, что голова исцелилась, да и нога окрепла.

— Благодарю.

— Её благодари, без её Слова не вышло бы, я-то уж не могу лечить, — пояснила та и добавила с толикой грусти: — Теперь только калечить.

— Э-м-м, примите мою признательность, Прасковья. Если я стал причиной вашего недуга, то готов заплатить деньгами или… как-либо ещё загладить свою вину.

Прасковья повернулась на звук его голоса.

— Сочтёмся. — И было непонятно, гневается ли она или приняла извинения.

Георгий протянул кубышку бабке.

— Оставь себе, пригодится, — сказала она.

— Благодарю.

— Ты не серчай на нас, соколик. Когда с колдуном столкнёшься, мы неподалёку будем.

— Хорошо, прощайте.

— Прощай, прощай. Прасковка, проводи.

Георгий с Николаем вышли из избы. В плену время для Воронцова летело незаметно, и оказалось, что на дворе уже темно. Дом стоял в лесу, и света луны не хватало, чтобы разглядеть хоть что-нибудь дальше дюжины сажен.

— Возьмите меня за руки, — сказала слепая колдунья, — короткой дорогой пойдём.

И они двинулись. Шли неспешно, но скоро увидели поля. Здесь было гораздо светлее и идти на удивление легче — колосья будто сами расходились в стороны. Через короткое время оказались неподалеку от деревни. Прасковья отпустила их руки, и в тот же миг они остались одни.

К деревне шли молча, каждый был погружен в свои мысли. Как вышли к крайним дворам, так увидели колодец, а возле него — седельные сумки и оружие Воронцова, кучкой сложенные прямо посредине дороги.

— Вот за это спасибо, — сказал Георгий, повернувшись к полям.

Николай хотел было подобрать вещи, но не смог присесть.

— Что с тобой? — спросил Воронцов.

— С упырями на дороге повстречались, так вот — недоглядел.

— Ладно, подробно доложишь завтра. А сейчас выпей-ка и ты этого отвара.

— Благодарствую.

Николай перекрестил горшочек и пригубил.

— Скажи в двух словах: нашли что-нибудь здесь?

— Нашли кой-чего, но кто и что делает — не дознались.

Георгий покивал. Он стоял перед целью своих стремлений за последние дни — деревней Сухая Берёзовка, где сгоревшая церковь и колдун, и все те тайны, что нашёл Николай — и пребывал в некоторой оторопи. Сюда он спешил, здесь было то, что он искал — в диковинных силах искусник и его знания — и ему надлежало окунуться в здешние дела и исполнить приказы. Но он тянул с тем, чтобы войти и узнать. Сумбур последних дней и недавнее пленение сделали его неуверенным, и он почувствовал это.

Воронцов вдохнул прохладный ночной воздух, взглянул на звёздное небо и отринул сомнения.