Игла бессмертия

Глава 23

Утром следующего дня лагерь князя не опустел, даже наоборот, к нему стекались по одному, по два измождённые беглецы, а позже подошёл небольшой отряд, и внутри началась какая-то суета и строительство.

Воронцов спозаранку взошёл на галерею башни и наблюдал за противником в подзорную трубу — вчерашние беглецы появлялись перед лагерем будто из воздуха, их тут же вязали и вели к колдуну. Ничем другим, кроме как действиями полудницы, объяснить это было невозможно.

Георгий размышлял о том, чтобы отправить в Воронеж гонца. Получалось, что если и ехать, то только ему самому, так как только он мог бы как-то справиться с духом, закрывшим дорогу. Однако мысль о том, чтобы удалиться от колдуна, была противна всему его существу, так что по всему выходило сидеть в осаде.

Правда, для этого были все условия — еды и воды вдосталь, хватит месяца на три, а если беречь, то и на пять. Проломы в стенах латались за счёт бревен изб и сараев, так что укрепления были все так же надёжны.

Погода испортилась, северный ветер нагнал туч, и всё небо затянуло серой хмарью, но настроение у осаждённых было приподнятое — после вчерашних событий вера в благополучный исход противостояния окрепла.

Демид даже стал присматриваться к казачкам и то и дело многозначительно крутил ус, то рядом с одной, то рядом с другой. Это петушиное поведение вполне могло привести к потасовке, так как казаки, как и всякие прочие мужчины, не жаловали чужого внимания к своим женщинам. И в таких случаях Фёдор, по давней привычке, осаждал своего друга, но не теперь. Теперь его вообще не было видно, и большую часть времени он проводил в одиночестве, засев в какой-нибудь тёмный закуток.

Николай радовался возвращению господина капитана и наслаждался свободой от ответственности. Теперь, когда начальство на месте, всё очень скоро завершится, в этом он был уверен твёрдо, а война, ну что ж, дело привычное.

Перещибка подумывал о том, чтобы устроить-таки небольшой отдых и опорожнить бочонок вина. Очень ему хотелось заручиться дружбой Воронцова, глядишь, и дочке столичный капитан глянется.

И только Георгий чувствовал некоторую тревогу, скорее связанную с колдуном, чем с князем.

Однако беда пришла именно от князя.

После полудня к хутору подскакал парламентёр и передал послание:

— Его светлость предлагает господину капитану покинуть со своими людьми хутор и направиться куда ему заблагорассудится! А предателю и трусу Арсланке Корчысову велит возвратиться! В обмен же его светлость сохранит жизнь крепостному Тишке Шапкину и девице Катьке Найдёновой, кои находятся под властью князя. А коли щедрое предложение князя не будет услышано, то названные Тишка и Катька будут повешены на закате.

Гонец ускакал, а из лагеря в подтверждение его слов ненадолго вывели Тихона и Найдёнову.

— Merde!

— А хто ци люди? — Перещибка разглядывал пленников в подзорную трубу.

— Мой денщик и племянница князя.

— Племянница? На кой ляд она вам нужна?

— Это долго объяснять.

— Но ты же понимаешь, що вин обманет? Вас нэ выпустят.

— Да, князю веры нет.

— Значит, и выбору — идти чи оставаться — у вас нэма.

— Значит, нет.

— Ось и добре.

Однако Георгий понимал вполне, что выбор есть. Это был выбор совести — попробовать вызволить пленников или обречь их на смерть своим бездействием. Но рисковать всем поиском, всем походом было немыслимо! Ведь уйти из хутора — значит, потерять инициативу, значит, отдать сей отчего-то драгоценный для врага холм без боя. Обратной дороги уже не будет, это точно. А кроме того, если князю так уж нужно удалить государева человека из хутора, тем вернее следует остаться, разве нет?!

Воронцов продолжал стоять у стены, а Перещибка отошёл, позволив ему обдумать положение. Капитан мысленно приводил всё новые и новые доводы в пользу того, чтобы остаться в хуторе, и вот уже их набралось с десяток, а напротив них, на стороне Тихона и Найдёновой, было всего по одному — привязанность к слуге и обещания доверившейся ему барышне.

И это «déséquilibre»[22] в доводах Георгий тоже видел и понимал, что вызвано оно его собственным нежеланием покидать место событий.

Но что делать, если не соглашаться? Отбить пленников? Казаки едва ли захотят рисковать в атаке из-за непонятно кого, сил мало, да и не поспеть, охрана всё равно успеет убить несчастных. Магической формулы для этого случая тоже не было. Что ещё?

И тут он вспомнил про Корчысова. Ведь он влюблён в Найдёнову, он мог бы согласиться вернуться к князю. Возможно, Семихватов удовлетворится этим и не станет прибегать к казни. Скользкая идейка, низкая… но она снимала часть ответственности за принятие решения и давала надежду на благополучный исход.

— Прошу вас, велите привести Корчысова, — попросил Перещибку капитан.

Мурзу подвел Николай, и Воронцов рассказал Корчысову об ультиматуме.

— А-а-а! Проклятье! Проклятье! — возопил тот. — Я убью его! Дай саблю, атакуем лагерь!

— Не успеть, судьба пленников решится раньше.

— А-а-а!!! — Мурза завыл обречённо и закрыл лицо связанными руками.

Так продолжалось несколько минут, пока он не решился.

— Я пойду.

— Но князь убьёт тебя, — фальшиво побеспокоился Воронцов.

Лживая забота показалась Георгию такой явной, что он отвёл взгляд от мурзы.

— Может, и не убить, он сам не везти и не продать рабов. — Как всегда в волнении мурза коверкал слова.

— Если только он не ищет мести, — совсем уж пробубнил капитан, он ненавидел себя в это мгновение.

— Я не могу по-другому.

— Хорошо, Николай, развяжи ему руки. Быть может, подождём до вечера?

— Нет, я не терпеть.

Мурза взял конец веревки, поглядел на всех и, перевалив через полуразрушенный частокол, стал спускаться.

Капитан отошёл и присел на бревно у разобранной избы — ему нужно было знать, как всё пройдёт, и он решил разбудить ворона. Колдовство, однако, долго не удавалось. С удивлением Георгий обнаружил, что дрожит, словно на морозе, а сердце колотится.

«Это мгновение… истины, — ясно понял он. — Это поступь судьбы, и если сейчас я не предприму никаких действий, то ничего уже нельзя будет исправить».

С минуту Воронцов колебался, желание пойти вслед Корчысову, освободить свою совесть, мелькнуло и пропало под валом аргументов против.

«Но я сделал всё возможное, решение принято», — сам себе ответил он, но уверенности в этом у него не было.

Воронцов несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Он должен успокоиться, он должен знать, что произойдёт.

Собравшись с мыслями, он вызвал птицу и отправился с нею к лагерю.

— Эх, Тишка, Тишка, ведь пропадёт… — негромко вымолвил Николай, но пролетавший мимо ворон услышал.

— Чему быть, того не миновать, — ответил солдату Перещибка. Похоже, он тоже не верил в благополучный исход.

Но Воронцов уже не колебался, он всё решил.

Серые тучи, пришедшие утром, заплакали дождём, вокруг сделалось промозгло и неуютно.

Корчысов шёл твёрдо и с поднятой головой. Не дожидаясь, пока он подойдёт сам, к нему навстречу бросилось несколько причащённых. Головы их ещё более вытянулись, кости заострились, не поспевающая за ростом кожа местами порвалась, так что в прорехах виднелась плоть. На бегу они выли и издавали звуки, похожие на ржание.

Причащённые схватили мурзу, бросили наземь и приволокли к лагерю.

— С возвращеньецем! — карикатурно приветствовал Корчысова князь. — Как изволил погостить?

Мурза молчал.

— А я заждался уж тебя. Что, больше гостей не будет?

— Отпусти её, князь.

— Почему ты меня предал, Арслан? — Семихватов подошёл и склонился над пленником.

— Ты ввязался в сатанинские дела, отшельник тебя заморочил.

— Меня никто заморочить не может! — Глаза Семихватова горели лихорадочным огнём. — Если бы не предатели и трусы, всё уже было бы кончено! Но я вас заставлю подчиняться! Приведите пленников!

Ворон капитана вспорхнул выше и сделал круг над лагерем — палатки выглядели заброшенными, некоторые были размётаны и валялись кучей грязного тряпья. Причащённые бестолково слонялись по лагерю, по временам сталкиваясь друг с другом, на взгляд, их было не больше четырёх-пяти дюжин.

Рядом со входом в лагерь к перекладинам прилаживали верёвки — доделывали виселицу. Пленников сторожили пятеро, вид у них был хоть и лихой — ножи с топорами за поясом, — да уж больно напуганный. Они поминутно косились на бессмысленных и не переставали креститься.

Найдёнову и Тихона вывели из лагеря и представили пред очи хозяина.

Арслан не сводил глаз с Найдёновой, а та лишь затравленно бросила на него один пугливый взгляд.

— Борис, прошу, скажи, что это всё шутка! — Катерина подбежала к Семихватову и приникла к его груди.

Руки её были связаны спереди, но она всё равно попыталась приложить их и обнять князя.

— Шутка, душечка, шутка. Ты-то со мной, верно, шутила, когда ускакала с капитанским служкой? — Семихватов погладил её по голове, наблюдая при этом за Корчысовым. А тот был белее мела.

— Я делала только то, что ты велел! Но он будто не видел меня, и мне пришлось сказаться жертвой, я хотела как лучше!

— И потому тебя перехватили только под Воронежем?

— Борис, ты же знаешь, я верна только тебе. Я обязана тебе всем!

— Обязана, да, но не верна. — Он оттолкнул барышню. — Предатели, предатели и трусы! Тащите виселицу.

— Нет! Борис, умоляю, не надо, не надо! — Найдёнова упала на колени и попыталась обнять ноги своего судьи.

— В назидание остальным, в назидание! — Князь отступил, и барышня повалилась наземь.

— Князь, ты обещать! Князь! — вскричал Корчысов.

Он рванулся из рук конвоиров, но те держали крепко. Они ещё круче заломили ему руки и ткнули лицом в землю.

— Ты тоже обещал… Обещал, что капитан не уедет из Боброцска неделю, что хутор возьмём за день… а сам всё провалил, да ещё и сбежал, оставил меня в дураках. Но нет, я шапку шута примерять не намерен, не намерен, слышишь?! Всё будет так, как я сказал!

Из лагеря принесли два столба с четырьмя опорами и перекладину с веревками. Люди князя стали сколачивать виселицу, а Георгий взирал на их работу в оцепенении. План его провалился, это было очевидно, и теперь он с ужасом глядел на последствия своего малодушия.

Дождь размочил утоптанную землю перед лагерем и выпачкал грязью красивое платье Найдёновой, оставил чёрный след на лице Корчысова.

— Катюша, Катюша, — шептал Арслан, ища её взгляд, но Найдёнова не слышала. Она скорчилась на земле и дрожала крупной дрожью, как бывает в лихорадке.

Георгий всё время наблюдал за этой парой несчастных, то ли случайно, то ли нарочно избегая глядеть на своего слугу. А Тихон стоял смирно и переводил взгляд с виселицы на хутор и обратно. Он надеялся на что-то, не верил в свою судьбу и смотрел так, как если б ждал чего-то. А когда виселица была готова, у него выскользнуло нечаянно:

— Георгий Петрович…

Георгий вздрогнул и перевёл взор птицы на своего Тишку — на простодушном лице слуги застыла как будто детская обида.

Воронцов прервал связь с птицей.

— Перещибка! Степан, давай атакуем! Он близко! Сейчас убьём князя и дело кончим!

— Георгий Петрович, как же успеем? Да и…

— Верхом! Верхом, ведь ты мастер. А нет, так вели дать мне коня! — В ажитации капитан подошёл вплотную и навис над казаком.

— Ты что, Георгий, какой конь? Ведь нет ворот…

Воронцов огляделся — разрушенные ворота были заложены брёвнами. Конечно, всё верно, и сиюминутная горячность покинула его, оставив без сил. Теперь уж ничего не сделать, мгновение истины потеряно.

Он закрыл глаза руками.

— Кончено, — сказал кто-то.

Перещибка достал из-за пояса подзорную трубу, посмотрел сам и протянул её Воронцову.

Но Георгий сначала глянул так — из-за дождя видно было плохо, но два силуэта на перекладине всё же различались.

Он проглотил комок в горле, поднёс трубу, но ничего не увидел — стекло залило водой.

«Это слёзы», — подумалось Воронцову.

Он не спеша отёр линзу о полу своего камзола, и, прикрывая трубу рукой, посмотрел ещё раз. Найдёнова и Тихон висели рядом, чуть покачиваясь. Лиц не было видно, но Георгий знал: Тихон ждал его до последней минуты — и теперь, конечно, обижен. Был обижен.

Катерина в своём нарядном и испачканном платье показалась сломанной куклой, брошенной, ненужной и одинокой.

Корчысов же ещё был жив. Его держали, но он, кажется, пребывал в бесчувствии и не сопротивлялся. Колдун вливал ему в открытый рот своё зелье.

Георгий опустил трубу. На душе у него было так погано, как ещё никогда не бывало прежде. Он развернулся и пошёл к дому.

— Георгий Петрович, не казнись, що ты мог зробыты? — сказал ему вдогонку Перещибка.

Капитан остановился.

— Но я же ничего не сделал, — ответил он, полуобернувшись. — Ничего.

Воронцов ушёл в дом, забрался на галерею третьего этажа, прогнал мальчишку-дозорного, и уселся на пол. Едкие мысли занозами сидели в голове — ничего не сделал, понадеялся на авось, спустил с рук ношу ответственности и в результате предал на смерть верившего ему слугу, обрёк на погибель женщину. От мыслей не было спасения, как невозможно убежать от себя самого. Он мог поступить иначе! Да хоть бы и пойти к князю с ножом в рукаве! Кто знает, как бы обернулось?! О боже, ведь ещё час назад всё можно было исправить!

«А-а-а!» — Капитан взвыл внутри себя и обхватил голову руками.

Он сидел так с четверть часа, пока разрушительные мысли не покинули его. Но на их место пришёл гнев, а за ним и жажда действия. Князь — гордец и преступник, он должен ответить за свои злодеяния! Но что он, Воронцов, может?! Ничего.

Георгий до хруста сжал кулаки. Что делать? Что делать?!

Гнев душил его, обжигал. От прилива крови лицо его покраснело, стало трудно дышать.

— Ну да я сделаю, кой-чего сделаю, — наконец сказал он сам себе и чуть успокоился.

Воронцов не раз экспериментировал с волшебством, и большей частью эти опыты заканчивались ничем. Но кое-что ему удалось выяснить. Так, если дольше держать поток той душевной силы, что истекает из его глаз в заклинание, то эффект будет сильнее.

Дождь кончился, Георгий глубоко вздохнул, и ток влажного прохладного воздуха освежил его, принёс облегчение. Теперь заклинание — привычный вызов ворона из перстня.

Всё шло как обычно, благо солнце за тучами давало ещё достаточно света, но только на сей раз, завершив чтение заклинания, Георгий не остановил поток крутящихся искорок своей души, и ручеёк их продолжил вливаться в колдовское существо. Мгновения сменяли друг друга, и Воронцов увидел, что крохотная птичка стала увеличиваться в размерах. Из мухи она выросла в воробья, из воробья в настоящего ворона и продолжила рост.

Георгий предполагал такой эффект, оттого, обрадованный и увлеченный этим новым опытом, не заметил боль в сердце. Сначала она ощущалась лёгким ожогом, таким, как бывает, если загасить пальцами свечу, но со временем разрослась в острое незатихающее жжение.

Воронцов продолжал, пока ворон не стал уже размером с собаку. Когда сердце запылало, и терпеть боль стало невыносимо, он прервал поток искорок и привалился в изнеможении к стене, приложив к левой стороне груди руку.

Перед ним стоял огромный, невиданный ворон. Чёрный глаз его внимательно смотрел на хозяина. Хозяин же дышал тяжело и сам, взглядом птицы, видел своё состояние.

— Ну да ничего, я сделаю, сделаю.

Птица вспорхнула на парапет, а затем взлетела в небо.

Ощущения от полёта были теперь иные. Если ранее каждое крохотное трепетание ветра сносило ворона, то теперь казалось, что птица способна справиться и со штормом.

Воронцов сделал круг над лагерем, но князя не увидел. Вокруг его шатра стояли причащенные, за пределами лагеря колдун раздавал зелье людям из небольшого отряда, которые привели пленников сегодня. Те по незнанию пили без сопротивления.

Георгий направил ворона на шатёр. Никогда ещё ему не приходилось управлять им подобным образом, но волшебная птица многое делала сама, понимая чаяния своего хозяина.

Так ворон, пролетая сверху вниз вдоль купола шатра, когтем распорол ткань, а на втором заходе проскользнул внутрь.

Под куполом было тесно, и птица сильно била крыльями, стараясь не упасть.

Князь отдыхал на своей кровати. Не теряя времени, Георгий направил ворона к нему, вложив в посыл весь свой гнев.

— Что?! — воскликнул Семихватов.

Он кубарем скатился с кровати и, защищаясь, закрылся руками, но ворон настиг его и ударил клювом в голову, в висок. Хрустнуло. Без последнего вскрика, мешком, князь повалился на устланный коврами пол.

Ворон стал рядом — Георгий глядел на поверженного злодея.

«Как просто. Слишком просто», — мелькнула мысль.

В это мгновение в шатёр вбежал колдун. Он обвёл обстановку взглядом, и брови его приподнялись, выдавая удивление.

— Это что же, игра закончилась? — разочарованно и не свойственной ему нормальной речью высказался колдун.

«Сейчас всё закончится», — подумал Георгий и направил птицу на колдуна.

Ворон оттолкнулся от земли, взмахнул крыльями и в одно мгновение настиг вошедшего. Так же, как и князя, он ударил его клювом, так же послышался хруст ломаемой кости, но колдун не упал, а схватил рукой ворона за горло.

— Жаль, — только и сказал он, — это было увлекательно.

С этими словами он свободной рукой достал из-за пояса нож и ударил им птицу.