Игла бессмертия

Глава 17

Ночь длилась и длилась, и казалось, что рассвет позабыл дорогу к этим местам. Ничего примечательного не произошло, разве что Фёдор всю ночь стонал, будто животом скорбный, а после и вовсе взвыл в голос. Воронцов стражу ему не доверил, и сам бдел до самого утра.

Как только солнце показалось из-за горизонта, Георгий вышел наружу. Сырой, прохладный воздух бодрил и придавал сил, несмотря на то, что выспаться не удалось.

— Мало того, что не выспался, так ещё и не приходил никто, — сам себе сказал капитан и принял обратно на перстень своего соглядатая.

А что теперь делать?

Пока не подошло время подъёма, Воронцов отправился проводить ритуал поиска и успел зарисовать два портрета, прежде чем Николай позвал на завтрак. К сожалению, оба рисунка показали своих же — Николая с Антипом. Ритуал над следами когтей не увенчался успехом, так как оставлены следы были ночью.

За кашей с кусочками сала Георгий объявил дальнейшие планы:

— Нынче переберёмся к Перещибке, раскопаем холм под его хутором. Ты, Николай, отправляйся в Берёзовку расспрашивать о Митрофане. Быть может, его приютил кто или видел. Если Демиду стало легче — возьмешь его с собой.

Идти до хутора было недалеко, версты две. Пока шли, Георгий рассуждал, как ему вести себя с хозяином.

Убийство солдат не шутка, тут дело может кончиться виселицей. С другой стороны, если бы это был какой-то войсковой наряд, то тридцать душ не потеряли бы, особенно из гарнизонных, ведь оттуда не бегут. Кто ж откажется от тёплого угла в крепости? Это не то что в походы ходить, где и голод, и холод, и вражьи пули. Обязательно стали бы разбираться и вернулись бы сюда не тремя десятками, а ротой.

На собственных, Воронцова, солдат тоже напали с оружием. Как видно, нападать на солдат у этого казака дело привычное. Но дело кончилось миром, хоть и с раненым.

В конце концов смутьян сам явился с дочерью и всё рассказал. Да-а-а… Что бы следовало с ним сделать, имей Воронцов достаточно солдат? Взять под стражу как бунтовщика, а после уж глядеть. Но пока имеет смысл держаться «neutral» — ни вашим, ни нашим.

Хутор показался башней хозяйского дома ещё издали.

Что ж, холм и в самом деле схож размерами с церковным. А отчего ж такие укрепления?

— Кого опасается Перещибка, зачем стены? — спросил капитан Фёдора, но тот будто не услышал.

Он всё утро был смурной и пришибленный. Отвечал односложно, на расспросы о том, что его так взволновало ночью, не отвечал. Вот и теперь как шёл ссутулившись, так и идёт.

— Фёдька, тебе говорю.

— А? Не могу знать, ваше высокоблагородие, — ответил солдат, остановившись и развернувшись к начальнику.

— Что ты не можешь знать? Что я спросил?

— Н-не могу знать.

— Говорил ли Перещибка о том, зачем ему такие укрепления?

— Не могу знать.

— Заладил. Что с тобой стряслось, ты головой не прикладывался?

— Н-нет, ваше высокоблагородие. Я-а-а не мог… я животом захворал.

— Животом? Хм.

Что-то он темнил. Впрочем, что может скрывать солдат? Что прихватил вещицу или гривенник где-нибудь на постое? На баловство с девками Фёдор не решится, в этом деле от Демида стоит ждать подложной свиньи. Тогда что? Хм.

Вскоре на дороге показались казаки, ехавшие к церкви. Георгий завернул их обратно, одолжил у одного лошадь и в сопровождении прибыл на хутор.

Хозяин, видимо, углядев мундир, встречал гостя лично.

— Здравствуйте на долгие года, господин капитан!

— Приветствую вас, Степан Остапович.

— Рад, дуже рад, вас принять у себя. Прошу пана ось сюда, к коновязи.

Воронцов спешился и осмотрелся. Действительно, хутор напоминал скорее укреплённый лагерь.

— Любезный Степан Остапович, скажите, а от кого вы так обороняетесь? — спросил Воронцов напрямик. — Палисад у вас и сходни у ворот.

Сходни, приставленные к небольшой деревянной площадке за тыном, очень напоминали артиллерийский раскат — подкатное место для лёгкой пушки.

— Э-э… мы уже и не обороняемся, — замешкался казацкий голова. — Это ранише було… мы опасались, як местные люди нас примут, мы-то пришлые.

— А выглядит всё как новое. — Воронцов дал понять, что не поверил.

— Та, ось так вот… — Перещибка не нашёлся с ответом. — Алэ прошу до дому, отобедаем и поговорим.

В доме у хозяина было просторно — две большие комнаты и кухонька. В одной лавки с длинным столом, видимо, обедали тут все вместе. Во второй вдоль стен были установлены самые настоящие турецкие диваны — возвышения над полом, застеленные коврами и усеянные маленькими подушками. На стенах висело немало всякой амуниции — кольчуги, шлемы, сабли, пики. Целый арсенал.

Воронцов даже присвистнул, разглядывая такую выставку. Не стоило также забывать, что где-то на хуторе было спрятано не меньше трёх дюжин ружей.

— Как у вас здесь необычно, — заметил Воронцов.

— Так, я бував в Турэтчине и ось решил и дома завести такой порядок. Як вам сподручней, здесь или за столом отобедать?

— Пожалуй, что для обеда ещё рано. Степан Остапович. А где ружья, что вы сняли с покрутчиков?

Голова, не готовый к таком вопросу, отвёл взгляд, но ответил:

— У подполе, там у нас арсенал.

— Извольте показать.

Перещибка вздохнул и повёл капитана в подклеть, вход в которую был снаружи.

Там и в самом деле оказался почти что цейхгауз — на полках стояли бочонки с порохом, на полу лежали пирамидки ядер к трёхфунтовке, а ближе ко входу, на стенах, висели ружья.

— А где пушка?

— У сарае.

— Откуда она?

Перещибка глубоко вздохнул, но хитрить уж не было смысла.

— Осталась с минулых времён.

Что ж, подобная откровенность заслуживала уважения и добавляла доверия к казацкому голове. Возможно, что он и в самом деле не бунтовщик.

— Благодарю за показ. — Хозяин и капитан вышли на двор. — Вот что, Степан Остапович, нам надо учинить под вашим хутором раскоп.

— На що же?

— Нечистая сила ищет что-то в окрестных холмах. Под церковью потому раскопано. Ещё один холм нашли мои солдаты в лесу неподалёку от Сухой Берёзовки. Там тоже норы. Раз нечисть не уходит, «cela veut dire», не всё ещё получила, а ваш холм последний в этих местах.

— Що вы изволили сказаты? Я нэ знаю немецкого.

— Это по-французски — стало быть.

— Так, так… и що же за раскоп трэба?

— Полагаю, что такой же, как если бы мы собирались устроить мину под ваш замечательный острог.

— Мину? Не-е, порушим частокол и без пороху.

— Что ж, тогда колодец.

— Колодец? Хм, можлыво.

Стали выбирать место.

Пока начальство занималось важными разговорами и делами, Олег ходил и высматривал Олесю. Он приготовил ей ещё один рисунок — её портрет в платье, в том самом, в котором она заезжала с батюшкой к господину капитану. И подпись: «Дочь отца своего».

Девушки нигде не было видно. Соваться в избы юноша стеснялся, Светик в конюшне скучал в своём стойле один, и, значит, хозяйка дома.

Как же тяжело жить немым, и не спросишь никого. В последние дни Олег часто размышлял о том, как нечестно, несправедливо, что он лишён такого естественного и доступного всем дара — речи. В своих размышлениях он даже спрашивал об этом Бога: за что ему с младенчества такое увечье? Чем он провиниться успел? Конечно, раньше, в монастыре, он никогда бы не осмелился так непочтительно обращаться к Господу, но и голос ему нужен был теперь так, как никогда ранее.

Олег подошёл к стойлу Светика и сунул ему яблоко. Тот покосился на него глазом, обнюхал подношение и откусил половину плода.

«Вот и ты животина бессловесная, — подумалось юноше, — а Олеся тебя любит, разговаривает с тобой. Вот если бы и со мной стала…»

Неожиданно Олегу пришла идея оставить новый подарочек тут, в конюшне. Он подлез под ограждением, прошёл к висящему на суку седлу и вложил рисунок в кожаную складку.

А во дворе уже приступили к раскопкам.

Место выбрали в двух шагах от господского дома, то есть в самой высокой точке холма. И всё оттого, что никакое другое место Перещибке не годилось — на гумне нельзя, на току нельзя, тут кони проходят, тут коровы, там свиней выпускают, везде клин. Пришлось размечать, считай, под самыми окнами.

Воронцов договорился с хозяином о том, что и сам он, и солдаты погостят у него на время раскопок.

Работы предстояло много, так как до подножия холма было саженей семь, а то и восемь. Георгий поставил Фёдора на работу, и тот махал заступом наравне со всеми, ничуть не показывая хвори.

Что ж, пусть не хотел отвечать, но от работы не отлынивает, уже хорошо.

Теперь следовало наведаться к лесному кургану, а перед тем заехать в Берёзовку за проводником — Антипом или Николаем, смотря кто свободен.

Перещибка разрешил пользоваться лошадью как будет угодно капитану и сам напросился в попутчики.

Дорогой он рассказывал Воронцову о своём житье: как они мирно соседствуют с деревней, как он не раз выручал крестьян зерном или лошадьми под пахоту, как его казаки помогают оставшимся без мужиков бабам по хозяйству. А ежели от такой помощи и нарождаются лишние рты, то о них никто не забывает!

Словом, описывал почти что райский уголок, и Георгий всё не мог взять в толк, к чему он это делает. Выяснилось это под конец пути.

— Ось так, Георгий Петрович, живём мы дружно, ниякых притеснений никому нэмае. Алэ така жизнь села занозой в задницу одном местному князю — Бориске Семихватову. Достал он откуда-то бумажку, которой и цена-то три копейки ассигнациями, що моя земля завещана ему то ли евоной бабкой, то ли тёткой. Що я вам скажу — цэ крывда вид початку и до конца.

— А как вам эта земля досталась?

— За вийну! За крымское дило пожалована была мэнэ ця землица! И грамота у меня есть! — Перещибка полез за пазуху.

— Нет-нет, я вам верю вполне. К тому же я всё равно не полномочен разбирать дворянские споры.

— Але вы столычный начальник, и я бы хотел, щоб вы знали правду.

— Хорошо.

— Ось добре.

К концу разговора всадники как раз добрались до Антипова двора, спешились и прошли в избу. Внутри нашёлся сам староста и Николай с Демидом.

При появлении капитана солдаты встали, за ними поднялся и Антип.

— Доброго дня, Антип. Николай, есть что доложить?

— Так точно. Антип Осипович раскольника приютил в сарае.

— Так. — Георгий посмотрел на старосту. — А сейчас он где?

— В лес пошёл, грибочки собирать, — ответил тот.

— А часто ты его к себе пускаешь? Что можешь о нём рассказать?

— Бывало, что приходил ночевать. Божий человек, как не пустить?

— Божий человек? Ладно. Демид, Николай, вы отправляйтесь на хутор Степана Остаповича, а мы с Антипом предпримем прогулку к лесному кургану. Быть может, и Митрофана там повстречаем.

— Георгий Петрович, — обратился к Воронцову Перещибка, — не про того ли вы пытаете приживалу, що у церквы обретается?

— О нём. Вы что-то знаете?

— Вин домогався жить у мэнэ на хуторе. И я приютил его. Але вин стал смущать людей своей болтовнёй, а как я его прогнал, так грозился пустить мэнэ красного петуха, щоб спалыты всё.

— А когда это случилось?

— Мисяца с два тому.

— Церковь уже сгорела?

— Так. А-а-а, що вы думаете, вин поджёг?

— Про то его расспросить надобно.

— Да не мог он, — влез Антип.

— Мог, мог, — возразил Перещибка. — Вин мэнэ сразу нэ пришёлся к сердцу.

Спор не имел продолжения. Солдаты отправились на хутор, выпросив у старосты телегу и пообещав вернуть её с мальчишкой, а капитан с казацким головой и старостой двинулись через деревню в сторону леса.

Антип шёл позади всадников, глядя в землю и бормоча себе под нос. Не было у него веры капитану, не след ему раскольника отдавать. Вот он и старался как мог задержать поиск — телегу отдал, а сам плёлся да спотыкался.

Староста уже почти доковылял до колодца на самом краю села, когда поднял взгляд и обнаружил, что всадники остановились. Но не за тем чтобы подождать его.

Впереди, в полях, поднимался пыльный шлейф, как бывает от топота множества ног по земляной дороге.

— Кто же цэ до нас пожаловал? — Перещибка забеспокоился и огляделся. Дорога узка, едва ли две телеги разъедутся, а вокруг плетни крестьянских огородов, не шибко способно к тому чтоб быстро утечь, хотя…

Вскоре стало видно, что впереди шагом едут дюжины две всадников с пиками и саблями, за ними нестройно, но человека по три в ряд топают какие-то военные. Без мундиров, кто-то с ружьями, кто-то без, одеты кто во что горазд.

Перещибка первым углядел предводителя.

— Это Бориска! Тьфу, пёс брехлывый, тот самый, про кого я вам говорыв!

— Князь?

— Так. Георгий Петрович, мне с ним балакаты нэ о чем, я до дому.

— Подождите. Я говорил с князем в Боброцске, он обещал прислать мне людей для… установления порядка, но теперь я полагаю это излишним.

— Я… — начал было Перещибка, но тут их заметили — от колонны отделились всадники и поспешили навстречу.

Впереди скакали князь и мурза, сопровождаемые татарами. Семихватов в красном камзоле на военный манер, при шпаге и с пистолетами в седельных кобурах, а мурза в национальном костюме и с саблей, хоть и с рукой на перевязи.

Остановились заранее, саженях в десяти, и приблизились шагом.

— Господа, рад нашей встрече, — поприветствовал их Семихватов.

— Доброго дня, Борис Константинович!

Перещибка промолчал. Образовалась пауза.

— Я вижу, вы познакомились, — сказал князь.

— Да, — поспешил ответить Воронцов. — Благодарю вас, ваше сиятельство, за содействие, но в людях нет необходимости.

— Стало быть, я могу ехать обратно, вы меня отпускаете? — с иронией сказал князь. — Да в уме ли ты, капитан?

— Что?! — Снисходительный тон возмутил Воронцова, и он ответил, не подумав, как раз по-мальчишески: — Я на государевой службе и послан сюда Тайной Экспедицией Сената, не забывайте об этом.

— Ах, да-да, благодарю за напоминание. Впрочем, к вам, — князь подчеркнул обращение, — у меня нет никаких дел. А вот к этому, — он плёткой указал на Перещибку, — есть. Взять его!

Ближайшие всадники дали коням шенкелей и стали заходить с боков, приближаясь к казаку.

— Борис Константинович, остановитесь! — воскликнул Воронцов. — Вашу распрю следует обсуждать в Сенате, а не здесь!

— До Сената далеко, но придёт время, и там обсудят.

Перещибка сидел в седле спокойно, пока один из татар мурзы не подъехал к нему поближе. Тогда он резко, без замаха, стеганул плеткой и ожёг всадника поперек лица.

— Хрен тебе, собачий сын, а не мой хутор! — крикнул казак, плюнул в сторону князя и вонзил пятки в конские бока.

Он умело и загодя поставил свою лошадь так, что та скакнула через плетень в чей-то огород. Несколько мгновений, и ещё один скачок через плетень, и вот Перещибка уже на дороге нахлёстывает свою кобылу, а погоня бестолково топчется, пытаясь разъехаться.

— До-о-огнать! — закричал Семихватов, но без толку — казак уже гнал намётом.

Тем временем колонна княжьих людей добралась до деревни и остановилась.

Его сиятельство огляделся и перевёл взгляд на капитана.

— Я прошу вас, — он интонацией подчеркнул слово «прошу», — составить мне компанию, господин капитан.

Воронцов понял, что отказ принят не будет. Отказаться — значило лишиться шпаги, а согласиться — соблюсти мнимый «status quo ante bellum».

— Хорошо.

— Прекрасно, мои люди разобьют лагерь около моего же хутора, временно занятого этой шайкой, а мы с вами пока остановимся у старосты. Антипка, беги приготовь избу.

Мужик поклонился в землю и так припустил к дому, что только пятки сверкали.

Воронцов попытался изобразить на лице спокойствие и отрешённость, но получалось не слишком удачно. Он был взбешён! Во-первых, его принудили прервать едва только начавшуюся работу, во-вторых, никогда, «merde», никогда ещё он не бывал в таком униженном положении — пленён местным князьком и не может совершенно ничего предпринять.

Двигаясь шагом в окружении княжьих людей, Георгий волей-неволей, несмотря на свой мрачный настрой, заметил, что те уж больно смуглы и удивительно одеты — будто бы с чужого плеча. Странные вояки шли молча, лишь кидая на него полные враждебности взгляды.

Вернувшись в избу старосты, Воронцов обнаружил, что хозяин успел вынести прочь все свои пожитки, включая лавки. Княжьи слуги заполняли пустое место креслами и столиками. Застелили белоснежной скатертью стол, поставили канделябры, вазу с фруктами, бутылку вина.

Князь, видимо, несколько остыл от неудачи и предложил Воронцову присаживаться.

— Георгий Петрович, давайте начнём нашу сегодняшнюю встречу сначала. Поймите, я прибыл сюда ещё и для того, чтобы показать вам злокозненность этого смутьяна. Он, и никто иной, тревожит своими набегами все окрестные уезды.

— Пока что я видел лишь вашу несдержанность.

Князь неприязненно взглянул на собеседника.

— Не хотите поддержать моё начинание, ну да бог с вами. А вот-с, не желаете ли почитать? — Семихватов достал из кожаного, богато украшенного портфеля папку и передал её Воронцову.

— Что это?

— А это выписка из родословной книги нашей губернии. Полюбопытствуйте, полюбопытствуйте и, полагаю, вы измените свое мнение об этом прохвосте.

В выписке, кроме прочего, было указано: