Вуазне собирался провести выходные в лесу и на озерах, с биноклем и фотоаппаратом. Машин не хватало, и он брал с собой Жюстена и Ретанкур. Четверо других парижан выбрали город и уезжали в Оттаву и Монреаль. Адамберг решил отправиться на север. Утром, перед отъездом, он пошел проверить, отстоял ли вчерашний клекочущий гусак свое верховенство или нет.
Оказалось, что деспот остался у власти: гуси следовали у него в форватере, синхронно поворачивая, стоило вожаку поменять направление, и застывая, когда он, распушив перья, кидался гонять по воде уток. Адамберг ругнулся, погрозил ему кулаком и вернулся к машине. Перед тем, как тронуться, он присел на корточки, чтобы проверить, нет ли под машиной белки.
Он поехал прямо на север, пообедал в Казабазуа и продолжил путешествие по бескрайним землям. В десяти километрах от города асфальт кончался: квебекцы попросту его не клали из-за морозных зим и обледенения. Адамберг ужасно обрадовался мысли, что если будет ехать все время прямо, то попадет в Гренландию. Такая идея не придет в голову, когда выходишь с работы в Париже. Или в Бордо. Он отклонился в сторону, свернул к югу и остановился на опушке леса неподалеку от озера Пинк — Розового озера. Леса были пустынны, на ковре из красных листьев тут и там лежал снег. Попадались таблички, советующие остерегаться медведей и обращать внимание на следы когтей на стволах деревьев. «Помните, что медведи-гризли взбираются на буковые деревья за плодами». Ладно, пообещал Адамберг, поднял голову и, трогая пальцем отметины от когтей, поискал взглядом животное в листве. Пока что он видел только бобровые плотины и олений помет. Повсюду были одни следы и отпечатки, а звери где-то прятались. Как следы Максима Леклерка в «Schloss» в Агно.
Не думай о «Schloss», иди полюбуйся на это розовое озеро.
Озеро Пинк было одним из миллиона маленьких озер, но Адамбергу оно показалось красивым и широким. Еще в Страсбурге он принял решение читать все таблички, а потому не прошел и мимо той, где рассказывалось об озере Пинк. Табличка сообщала, что он попал на уникальное озеро.
Адамберг попятился. С недавних пор он то и дело натыкался на исключения, и это его нервировало. Он прогнал глупые мысли, привычно махнув рукой, и продолжил чтение. Глубина озера Пинк достигала двадцати метров, дно покрывал трехметровый слой ила. Замечательно. Но вот ведь незадача: из-за большой глубины вода на поверхности не смешивалась с водой в глубине. В пятнадцати метрах от поверхности вода переставала двигаться, туда не поступал кислород — как и в ил, которому стукнуло десять тысяч шестьсот лет. С виду нормальное озеро, резюмировал для себя Адамберг, вода в нем розовато-голубоватая, но внизу скрывается другое, со стоячей водой, мертвое, выгребная яма истории. Самым жутким было то, что там обитала морская доисторическая рыба. Адамберг взглянул на изображение рыбы. То ли карп, то ли форель, но с колючками. Он еще раз перечитал табличку, но названия не нашел.
Живое озеро, покоящееся на мертвом. Убежище безымянного создания, представленного только изображением. Адамберг наклонился над деревянным ограждением, пытаясь рассмотреть сквозь розовую воду загадочную недвижимость. Как получается, что его мысли всегда возвращаются к Трезубцу, отвлекаясь от следов медвежьих когтей на деревьях, от мертвого беззвучного, илистого, сероватого озера, в котором плавает выходец из давно минувшей эпохи?
Поколебавшись, Адамберг достал из куртки блокнот. Согрев руки, он тщательно перерисовал проклятую рыбину, обитающую между раем и адом. Он думал подольше побыть в лесу, но озеро Пинк заставило его заторопиться назад. Он повсюду натыкался на мертвого судью, соприкасался с опасными водами Нептуна, со следами его проклятого трезубца. Как поступил бы на его месте Лалиберте? Рассмеялся и отшвырнул бы дурные мысли ударом большой лапищи, голосуя за педантичность, педантичность и еще раз педантичность. Или схватил бы мертвой хваткой жертву? Удаляясь от озера, Адамберг чувствовал, что роли переменились и теперь жертва охотится за ним, готовая вонзить в него зубы. Колючки, когти, лезвия. Пожалуй, Данглар был прав, говоря о его навязчивой идее.
Адамберг медленно вернулся к машине. Его часы (он выставил на обоих местное время, сохранив разницу в пять минут) показывали 16.12. Комиссар рулил по пустым дорогам, ища успокоения в однообразии лесов, но вскоре его потянуло к цивилизации. Он притормозил на подъезде к своей гостинице, но потом медленно набрал скорость, выехал из Халла и направился к Монреалю. Происходило именно то, чего он не хотел делать. Он повторял себе это на протяжении двухсот километров, но машина мчалась сама по себе, как радиоуправляемая модель, со скоростью 90 километров в час, следуя за фарами ехавшего впереди пикапа.
Если машина знала, что катит в Монреаль, то Адамберг прекрасно помнил все, что сообщалось в зеленой программке, и время, и место. Можно, конечно, пойти в кино или в театр. Почему бы и нет. Тогда придется сменить машину, бросить эту чертову тачку и найти другую, которая не потащит его ни на озеро Пинк, ни на концерт Монреальского квинтета. В двадцать два часа тридцать шесть с половиной минут, сразу после антракта, он проскользнул в церковь и сел на переднюю скамью, спрятавшись за белой колонной.