Клементина впустила измученного Адамберга, не выказав ни малейшего удивления. Она усадила его перед камином и заставила съесть тарелку макарон с ветчиной.
— На сей раз речь не только об ужине, Клементина, — сказал Адамберг. — Нужно, чтобы вы меня спрятали, у меня на хвосте все легавые страны.
— Бывает, — спокойно ответила Клементина, протягивая ему йогурт с воткнутой в него ложкой. — У полицейских — из-за их профессии — мозги устроены иначе, чем у нас. Вы поэтому так загримировались?
— Да. Мне пришлось бежать из Канады.
— Шикарный костюм.
— Я тоже полицейский, — продолжил свою мысль Адамберг. — Так что гоняюсь сам за собой. Клементина, я сделал глупость.
— Какую?
— Огромную глупость. В Квебеке я напился как свинья, встретил девушку и убил ее вилами.
— Я придумала, — объявила Клементина. — Мы разложим диванчик и придвинем его к камину. Дадим вам два хороших стеганых одеяла, и вы устроитесь по-королевски. Ничего лучшего я вам предложить не смогу, потому что в кабинете спит Жозетта.
— Превосходно, Клементина. А ваша Жозетта не болтлива?
— Она знавала лучшие времена. Даже жила когда-то на широкую ногу, была настоящей дамой. Теперь занимается совсем другими делами. Она будет молчать о вас, вы о ней. Хватит о пустяках. Скажите, а подлянку с вилами, случайно, не ваш монстр устроил?
— Вот этого-то я и не знаю, Клементина. Либо он, либо я.
— Ну и дела! — Она покачала головой, доставая одеяла. — Аж кровь в жилах быстрей побежала.
— Вы меня удивляете!
— Что ж тут удивительного? Без таких вещей на свете было бы скучно жить. Нельзя же всю жизнь только и делать, что варить макароны. Так вы не имеете ни малейшего представления, кто все-таки убил девушку?
— Понимаете, — объяснил Адамберг, двигая диванчик, — я столько выпил, что не помню вообще ничего.
— Со мной такое однажды случилось: я была беременна дочкой, упала на тротуар, что было потом, не помню.
— И у вас были ватные ноги?
— Вовсе нет. Похоже, я бегала по бульварам, как кролик. За чем я гналась? Тайна, покрытая мраком.
— Тайна, — повторил Адамберг.
— Не беда. Никогда точно не знаешь, за чем бежишь. Шаг влево, шаг вправо, что это меняет?
— Я могу остаться, Клементина? Я вас не стесню?
— Ничуть, я вас подкормлю. Надо набраться сил, чтобы бегать.
Адамберг открыл сумку и протянул ей горшочек с кленовым сиропом.
— Я привез это для вас из Квебека. Его едят с йогуртом, с хлебом, с блинчиками. Хорошо пойдет с вашим печеньем.
— Как мило… Учитывая все ваши проблемы, я тронута. А горшочек красивый. Сок течет из деревьев?
— Да. Самое сложное — изготовить горшочек. А все остальное просто — надрезается ствол, и сок начинает капать.
— Практично. Вот бы так же со свиными отбивными…
— Или с правдой.
— Нет, с правдой сложнее. Она прячется, как гриб в траве, одному Богу ведомо почему.
— И как же ее найти, Клементина?
— А как гриб. Вороша листья в темных уголках. Иногда на это уходит уйма времени.
Впервые в жизни Адамберг проснулся в полдень. Клементина снова разожгла камин и бесшумно навела на кухне порядок.
— Мне нужно нанести важный визит, Клементина, — сообщил Адамберг за кофе. — Подправите мне грим? Я могу побрить голову, но не знаю, как вернуть рукам белый цвет.
Адамберг принял душ, и его кожа снова стала смуглой, а лицо осталось бледным.
— Я не умею, — призналась Клементина. — Лучше поручить это Жозетте, у нее есть все причиндалы. Она каждый день красится по часу.
Жозетта мгновенно засуетилась: осветлила тон на руках комиссара, подмазала шею и лицо и пристроила на живот подушку, чтобы он выглядел поупитанней.
— Почему вы проводите так много времени за компьютером, Жозетта? — спросил Адамберг, пока старушка трудилась над его волосами.
— Перевожу, компенсирую, перераспределяю.
Адамберг не стал уточнять, что именно она переводит и распределяет. При других обстоятельствах он наверняка заинтересовался бы деятельностью Жозетты, но не в этой экстремальной ситуации. Он поддерживал беседу не только из вежливости, но и потому, что упреки Ретанкур на него подействовали. Дрожащий голос Жозетты звучал очень мелодично, и Адамберг мгновенно распознал неистребимый акцент человека, родившегося и выросшего в богатстве.
— Вы всегда работали в информатике?
— Начала в шестьдесят пять.
— Наверное, непросто было.
— У меня получается, — сообщила старушка ломким голосом.