VI

Восемь участников квебекского десанта заседали при температуре +8° по Цельсию, что не могло не сказаться на их настроении. Все, наверно, провалилось бы, не вступи в игру лейтенант Виолетта Ретанкур. На ней не было ни перчаток, ни шапки, но она, в отличие от замерзших коллег, говорила сильным, уверенным голосом, отстаивая командировку, которая очень ее интересовала. Рядом с ней сидели Вуазне, прятавший нос в шарф, и молодой Эсталер, относившийся к разносторонне одаренному лейтенанту, как к всемогущей богине. Для него она была Юнона, Диана-охотница и двенадцатирукий Шива. Ретанкур убеждала, доказывала, подводила итоги, направив на это всю свою энергию и силу убеждения. Адамберг, усмехаясь про себя, позволил ей вести игру. Несмотря на бурную ночь, он выглядел спокойно-расслабленным, глядя на его лицо, никто бы не подумал, что накануне он злоупотребил джином.

Данглар наблюдал за раскачивавшимся на стуле комиссаром, к которому вернулась вся его беззаботность; казалось, он забыл вчерашнюю ссору и ночной разговор с богом моря. Ретанкур продолжала опровергать аргументы оппонентов, и Данглар чувствовал, что почва уходит у него из-под ног и неотвратимая сила толкает его к дверям «боинга», чьи моторы набиты скворцами.

Ретанкур победила. В десять минут первого отъезд в Гатино был проголосован семью голосами против одного. Адамберг закрыл заседание и отправился к префекту. В коридоре он остановил Данглара.

— Не бойтесь, — сказал он. — Я буду держать нить. Я очень хорошо умею это делать.

— Какую нить?

— Ту, что удерживает самолет, — пояснил Адамберг, сжав вместе большой и указательный пальцы.

Он покивал, подкрепляя обещание, и ушел. Данглар спросил себя, не посмеялся ли над ним комиссар. Но Адамберг выглядел абсолютно серьезным, похоже, он и правда думал, что держит в руках нити, не позволяющие самолетам падать. Данглар провел рукой по корешку помпона — с этой ночи он превратился для него в амулет. Как это ни странно, мысль о нити и фокуснике Адамберге чуточку успокаивала.


На углу находилась большая уютная пивная, где плохо кормили, а на другой стороне улицы — маленькое кафе, где почти не топили, зато еда была вкусная. Чуть не каждый день сотрудникам криминальной бригады приходилось решать принципиальный вопрос: что выбрать — чревоугодие в темной и холодной забегаловке или гастрономические страдания в старой пивной, где посетители сидели на бережно сохраняемых с тридцатых годов банкетках. Сегодня перевесил уют и центральное отопление: человек двадцать двинулись в «Пивную философов». Название было воистину нелепым — заведение ежедневно посещало человек шестьдесят легавых, не склонных размышлять над концептуальными понятиями философской науки. Адамберг проследил взглядом за коллегами и направился к холодному бистро «Кустарник». Он ничего не ел в последние двадцать четыре часа, ведь ирландская еда была сметена порывом шквалистого ветра.


Доедая дежурное блюдо, он достал из внутреннего кармана мятый газетный лист и разложил на скатерти. Его заинтересовало это шильтигемское убийство, от которого повеяло ветром прошлого. Жертва, двадцатидвухлетняя Элизабет Винд, была убита около полуночи, когда возвращалась на велосипеде в свою деревню, расположенную в трех километрах от Шильтигема. Каждую субботу, вечером, она ездила этим путем. Тело было найдено в кустах в десятке метров от автострады. Первичный осмотр выявил ушиб черепа и три колотые раны живота, ставшие причиной смерти. Девушка не была ни изнасилована, ни раздета. Подозреваемого задержали почти сразу: Бернар Ветийе, тридцати восьми лет, холост, без определенного места жительства. Он спал у обочины и был мертвецки пьян. Жандармерия заявляет, что против Ветийе имеются веские улики, а сам он твердит, что ничего про ту ночь не помнит.

Адамберг прочел статью дважды. Он медленно качал головой, разглядывая голубой свитер с тремя окровавленными отверстиями. Нет, невозможно. Кому, как не ему, знать это. Комиссар колебался, машинально водя рукой по газете, потом вытащил телефон и набрал номер.

— Данглар?

Заместитель ответил ему с набитым ртом — он сидел у «Философов».

— Можете найти мне координаты командира жандармерии Шильтигема, департамент Нижний Рейн?

Данглар знал наизусть имена всех комиссаров полиции Франции, но с жандармским начальством дело обстояло хуже.

— Это так же срочно, как поиск Нептуна?

— Не совсем, но одного порядка.

— Я перезвоню через четверть часа.

— Во всей этой суматохе не забудьте о ремонте котла!

Адамберг допивал двойной кофе — он был гораздо хуже того, что давала их «машина-кормилица», — когда Данглар перезвонил.

— Майор Тьерри Трабельман. У вас есть чем записать номер?

Адамберг нацарапал телефон на бумажной скатерти, дождался, когда старые часы в «Кустарнике» пробили два часа, и позвонил в жандармерию Шильтигема. Майор Трабельман держался настороженно: он много слышал о комиссаре Адамберге — и плохого, и хорошего — и не знал, как себя вести.

— Я не собираюсь переходить вам дорогу, Трабельман, — успокоил его Адамберг.

— Все так говорят, и все мы знаем, чем это кончается. Жандармы делают грязную работу, а как только становится интересно, руль перехватывают полицейские.

— Мне нужно всего лишь подтверждение.

— Не знаю, что вы там себе напридумывали, комиссар, виновного мы поймали, и улик у нас достаточно.

— Вы имеете в виду Бернара Ветийе?

— Да. В пяти метрах от жертвы, в траве, мы нашли орудие убийства. Отпечатки Ветийе на рукоятке. Ни больше ни меньше. Вот так.

— Но Ветийе все отрицает? — спросил Адамберг.

— Когда мои люди взяли его, он еще был пьян в стельку. Едва на ногах держался. Его слова гроша ломаного не стоят, он помнит одно — как напивался.

— На него есть досье? Он раньше на кого-нибудь нападал?

— Нет. Но все с чего-то начинают.

— В статье говорится о трех колотых ранах. Нож?

— Шило.

Адамберг помолчал.

— Необычное орудие убийства, — прокомментировал он.

— Не сказал бы. Бездомные таскают с собой кучу хлама. Они открывают шилом консервные банки, вскрывают замки. Не морочьте себе голову, комиссар, гарантирую вам, это он.

— И последнее, майор… — Адамберг заторопился, чувствуя, что Трабельман начинает терять терпение. — Шило новое?

На другом конце воцарилось молчание.

— Как вы узнали? — с подозрением в голосе спросил Трабельман.

— Так я прав?

— Да. Но что это меняет?

Адамберг прижал кулак ко лбу и уставился на газетный снимок.

— Окажите мне любезность, Трабельман, пришлите фотографии тела — раны крупным планом.

— С чего бы мне это делать?

— Потому что я прошу вас самым почтительным образом.

— И все?

— Я не перехвачу ваше дело, — повторил Адамберг. — Даю слово.

— Что вас беспокоит?

— Одно воспоминание из детства.

— Тогда ладно. — Трабельман сдался так неожиданно, как будто, упомянув детские воспоминания, Адамберг произнес волшебное слово.

Загрузка...