Игра Нептуна

LXV

Восемь членов квебекской экспедиции провожали Лалиберте и Санкартье в Руасси. Самолет улетал на Монреаль в 16.50. За последние семь недель Адамберг в шестой раз оказывался в этом аэропорту, и всякий раз у него было разное состояние духа. Присоединившись к коллегам под табло, он почти удивился, не увидев среди них Жан-Пьера Эмиля Роже Фейе, славного Жан-Пьера, которому он с радостью пожал бы руку.

Они с Санкартье отошли в сторонку — канадец хотел подарить ему свою всепогодную двенадцатикарманную куртку.

— Смотри, — объяснял Санкартье, — это не простая куртка, а двусторонняя. Наденешь черной стороной — укроешься от непогоды, снег и дождь тебе будут не страшны. А наденешь синей — будешь виден на снегу как на ладони, но она не отталкивает воду. Можешь промокнуть. Куртка под настроение, как хочешь, так и надевай. Не обижайся, все как в жизни.

Адамберг провел рукой по короткому ежику волос.

— Я понимаю, — кивнул он.

— Бери, — Санкартье сунул куртку Адамбергу, — будешь меня помнить.

— Тебя я точно никогда не забуду, — прошептал Адамберг.

Санкартье хлопнул его по плечу.

— Включай мозги, вставай на лыжи и вперед! Желаю удачи.

— Передай от меня привет сторожевому бельчонку.

— Черт, так ты его приметил? Джеральда?

— Его зовут Джеральд?

— Да. Ночью он прячется в водосточной трубе, она ведь покрыта антифризом. Вот ведь хитрюга! А днем выходит на дежурство. Знаешь, у него была любовная драма…

— Я не в курсе — у меня тоже были проблемы.

— Но ты заметил, что у него любовь?

— Конечно.

— Так вот, она его бросила. Джеральд заболел с горя, день и ночь сидел в своей норке. Вечером я чистил ему дома орешки, а утром клал их у желоба. Через три дня он сдался и поел. Шеф орал, спрашивая, какой дурак принес белке корм. Я, конечно, промолчал, у него и так на меня зуб из-за твоего дела.

— И что теперь?

— Джеральд недолго грустил, снова начал работать, а красотка вернулась.

— Его красотка?

— Не знаю. Поди разберись с этими белками! Но Джеральда я узнаю из тысячи. А ты?

— Наверное.

Санкартье снова хлопнул его по плечу, и они наконец расстались: Адамберг с сожалением смотрел, как канадец идет на посадку.

— Приедешь снова? — спросил Лалиберте, пожимая ему руку. — Я твой должник и хочу, чтобы ты вернулся посмотреть на красные листья и тропу. Проклятие снято, ходи по ней в любое время.

Лалиберте держал руку Адамберга железной хваткой. Комиссар всегда различал во взгляде суперинтенданта всего три чувства — теплоту, строгость и ярость, а теперь вот появилась этакая задумчивость, и выражение лица изменилось. Под гладью вод всегда что-то кроется, подумал он, вспомнив озеро Пинк.

— Хочешь, скажу кое-что? — продолжил Лалиберте. — Пожалуй, среди полицейских тоже должны быть романтики.

Он выпустил руку комиссара и ушел. Адамберг проводил взглядом его массивную спину. Вдалеке маячила голова Добряка Санкартье. Адамберг с радостью отщипнул бы чуточку его благожелательности, занес на карточку, вложил в бумажный медальон, сунул в ячейку и впрыснул в свою ДНК.

Семеро сотрудников отдела шли к выходу. Адамберг услышал, как его зовет Вуазне, обернулся и медленно догнал своих, неся на плече куртку сержанта.

Встань на лыжи и вперед, мечтатель.

Садись на облако, мужик.

И рули.