Ника.
По лестнице взлетаю, перепрыгивая через ступеньку, и забывая о высоких каблуках. Забегаю в спальню, закрываю двери и баррикадируюсь при помощи того же кресла, которое не первый раз использую в качестве заслона. Не уверена, что этот «замок» удержит Шакала, но мне так спокойнее.
Отхожу от двери, прижимаю руку к груди, пытаясь успокоиться. Это не особенно помогает. Вообще не помогает, если честно. Момента, когда разъяренный хищник ворвется в мою комнату, чтобы наказать, жду в немом ужасе. Оглядываю комнату в поисках оружия, или того, что можно использовать для самозащиты.
И почему не озадачилась этим раньше? Решила, что Одаевский пошутил про то, что хочет меня видеть в качестве невесты, пусть и «липовой». А вот посчитать меня своей он решил по-настоящему. Кто ж знал, что этот мужчина слов на ветер не бросает?!
Обхожу комнату, осматриваю стены, двери. Ищу хотя бы выпирающий плинтус. Но интерьер не балует нужными мне изысками. В отчаянии смотрю на бедное кресло, прикрывающее меня от насилия. И тут, о счастье! вижу, что на спинке, сзади, немного выпирает гвоздь.
Подбегаю к находке, обхватываю его руками, пытаюсь вытащить. Но эта зараза никак не хочет поддаваться. Но и я сдаваться не намерена. Расшатываю его во все стороны, а потом дергаю. И почти вскрикиваю от радости, ощущая, как проклятая железяка вываливается из места своей дислокации.
Зажимаю в руке гвоздь, злорадно раздумывая, что, если Одаевский заявится сейчас в мою спальню, то у него в паху окажется не только мое колено, но и аргумент повесомее.
Интересно, если вогнать этот гвоздь ему в пах, укол от столбняка врач назначит? Боже, о чем я только думаю?!? Какое мне дело до его здоровья?! Главное — лишить насильника орудия преступления. Ага.
Сделав оборонительную стойку, на полусогнутых коленях, как учил меня Иван Сергеевич, напряженно жду нападения. Прислушиваюсь к каждому шороху за дверью. Но торопливых шагов в мою сторону все не слышно. Вообще никаких звуков не слышно, будто дом замер в ожидании. Или это у меня уже паранойя?
Минуты тянутся мучительно долго, а враг все не идет. Может, забыл о расправе? Верится с трудом. Но и спрашивать об этом Одаевского, нарываясь на неприятности, я тоже не стану.
Ослабляю хватку, опускаюсь на кровать. Все еще смотрю с опаской в сторону двери. Но дыхание уже восстановилось, да и сердечко уже не грохочет в груди, как сумасшедшее. Меня начинает отпускать напряжение. И теперь я даже могу здраво рассуждать. И никак, вот совсем никакими внятными причинами, не могу оправдать свое поведение там, в кабинете.
Ладно, насчет шпионажа мне все понятно, и ни капельки не стыдно. Каким образом мужчина меня вычислил непонятно, ведь я вела себя тихо, как мышка. Уверена, что занавеска ни разу не шелохнулась, пока я за ней пряталась. Или мне хочется так думать? В общем, учту и в следующий раз буду предусмотрительнее.
Но что было потом? Какого черта я так отреагировала на этого мужчину?! Стоит закрыть глаза, как все тело начинает вибрировать от одного лишь воспоминания. Надо бы злиться и проклинать Шакала, но не получается. Он, конечно, мудак, но я же получила удовольствие. Уплыла куда-то далеко и очнулась только, когда услышала лязг ремня, когда мужчина его расстегивал. Хорошо еще, что реакция сработала мгновенно и удалось вовремя дать отпор.
А вот, что было бы, если бы не успела?
Нет, даже думать об этом не хочу.
И своему врагу не дамся, что бы он там о себе не возомнил.
Как я могла забыть о том, что он враг? Еще и такой хитрющий, женщин в платьях ему подавай. Вот и пусть учит своих шлюх, как им одеваться! Я-то тут при чем?! Мог бы и согласиться хотя бы на джинсы, раз уж я по-дружески попросила.
Кого я обманываю?! Никогда не быть нам друзьями!
Когда через час разъяренный Шакал так и не появился на этаже, чтобы выломать дверь в мою спальню, я облегченно выдохнула и даже захотелось прилечь. Что я и сделала. Сон не идет, я все еще напряженно прислушиваюсь. Мне уже не так страшно. А, зажатый в руке гвоздь, вселяет уверенность, что отбиться от нападения у меня получится в случае чего.
А ведь, туфли на шпильке — тоже оружие. Если ловко попасть каблуком между глаз, можно основательно дезориентировать противника. И почему я раньше об этом не подумала? Видно, хорошая мысля приходит… опять не вовремя. Впрочем, еще не поздно. Поднимаю с пола свои туфли и прячу их под подушкой. Так значительно спокойнее, и я даже смогла уснуть.
Мне снится Одаевский. Его черные глаза, кажется, заполнили собой все пространство. А руки на моих бедрах вызывают мурашки во всем теле. И мне хочется поддаться ему, согласиться на все. Мужчина склоняется надо мной, его рот накрывает мои губы. Он целует жадно, нетерпеливо, будто пытаясь подчинить меня. И мое тело предает меня, оно плавится в его руках, желая продолжения.
В его руках так жарко и так сладко. Огонь расползается под кожей, задевая каждый нерв, каждый мускул. Тянусь к мужчине, как бабочка на пламя.
«Нужно бежать», — мелькает в мозгу, возвращая в реальность. Резко просыпаюсь, подскакивая в кровати и ощущая боль в шее.
Отдышавшись, я сразу понимаю природу боли. Спать на туфлях мне еще не доводилось, и оказалось, это не очень удобно. Даже, если накрыть обувь подушкой. Да и в узком платье по фигуре тоже не айс. Сейчас мне даже странно, что не додумалась переодеться во что-то поудобнее. Хотя бы в те самые трикотажные штаны и футболку.
Встаю с кровати и иду в ванную. Быстро привожу себя в порядок, снимаю платье и натягиваю штаны с футболкой. Волосы собираю в неряшливый пучок. Из зеркала на меня смотрит не гламурная Вероника, а такая, которую ни один нормальный мужик не захочет. Повторения вчерашнего совсем не хочется. А из комнаты, рано или поздно, выйти придется. Вот бы только при этом не натолкнуться на хозяина особняка. Было бы неплохо позавтракать. Живот громко заурчал, соглашаясь с этой мыслью.
Отодвигаю в сторону кресло и, положив, добытый с трудом, гвоздь в карман штанов, выглядываю из комнаты. За дверью никого. И я крадусь по лестнице, как шпион. Хорошо, что сегодня босиком, теперь даже чуткий зверь не услышит моих шагов.
Дохожу до кухни, заглядываю внутрь. Валентина Степановна возится у плиты, что-то тихо напевая себе под нос.
— Доброе утро, Вероника, — говорит женщина, заметив меня, — проходи. Я тебе завтраком накормлю.
— Доброе утро, — прохожу и занимаю самый дальний от двери стул.
Передо мной почти тут же появилась тарелка с сырниками и креманка с джемом. А еще ароматный кофе. Быстро поглощаю угощение. Рассчитывая сбежать до появления хозяина дома.
— Так приятно, когда кушают с аппетитом, — комментирует женщина, глядя на меня с улыбкой, — а я уже думала, придется все выбросить. Марк Альбертович даже кофе не выпил.
При упоминании Одаевского я чуть сырником не поперхнулась.
— Он сейчас придет, да? — спрашиваю, чувствуя, как под столом колени начинают мелко дрожать.
— Нет, он уехал, — вздыхает женщина, — ни свет, ни заря отбыл.
— Куда? — вырывается у меня.
— Откуда ж я знаю? Он мне о своих планах не отчитывается.
Выдыхаю с облегчением. Фух, кажется сеанс самообороны на сегодня отменятется.