Игрушка для Шакала (СИ)

Глава 37

Всю обратную дорогу меня распирает от чувства несправедливости. А этот гад, то есть, Одаевский, сидит рядом и, как ни в чем не бывало, смотрит в окно. Так бы и треснула ему между глаз! И пусть бы катился к своей идеальной шлюхе в мокром платье.

Когда машина останавливается во дворе, я выхожу и быстрыми шагами иду в дом. Одаевский что-то говорит мне вслед, но я его даже не слышу. Да и что такого он может мне сказать? Что ему жаль? Что кается и просит прощения? Да он быстрее язык проглотит, чем произнесет что-то подобное!

Холл пролетаю в считанные секунды. Замираю у лестницы, смотрю наверх. И так тошно становится от того, что сейчас я пойду в спальню, где почти тут же нарисуется Одаевский. Поэтому обхожу лестницу, чтобы пройти в небольшую дверь, которая ведет в подвальное помещение с огромным бассейном.

Купальник я не прихватила. Да и не нужен он мне сейчас. Сбрасываю туфли и запрыгиваю в воду прямо в платье.

Вода обдает прохладой, немного успокаивая. Проплываю в центр бассейна, где дно находится глубже всего, и погружаюсь под воду.

Плевать на макияж и прическу! Мне нужно просто смыть с себя этот день и вернуть спокойствие.

Только не тут-то было! Мой сеанс медитации внезапно прерывают, резким взмахом руки подкидывая на поверхность воды. Жадно вдыхаю кислород и не сразу понимаю, что произошло.

— Какого черта ты делаешь?! — гремит Одаевский во весь голос. Эхо разносит его вопль по всему помещению.

— Я просто хотела поплавать, — отвечаю, загребая руками и отплывая в сторону бортика.

— На дне? — не унимается мужчина.

— А тебе-то какая разница? Жалко, что ли?!

Он нагоняет меня и, развернув к себе лицом, упирается руками по обе стороны от моей головы. На мужчине костюм, в котором он провел вечер, он даже пиджак не снял. И теперь все это великолепие, как и мое платье, безнадежно промокло.

— Ты можешь думать обо мне что угодно. Но. Утопиться. Я тебе. Не дам, — чеканит каждое слово.

— Да не собиралась я топиться!

Мужчина обхватил рукой мой подбородок, фиксируя лицо, вынуждая смотреть ему в глаза.

— Какого черта ты устроила сегодня? — спрашивает хрипло.

Черные глаза внимательно всматриваются в мое лицо. Так же, как он делает всегда, когда пытается считать в моих мыслях что-то, для себя важное. Мне резко стало неуютно. Нутром я чувствую, что этот мужчина, если ему будет нужно, сможет даже в голову мне залезть. А, как говорится, лучшая защита — это нападение. Поэтому смело отвечаю на его взгляд.

— Шел бы ты со своими претензиями к фифе своей! — выплевываю ему в лицо. — Ждет тебя небось! Она даже не скрывала, что вы с ней близки.

Одаевский удивленно приподнял брови. Во взгляде недоумение, граничащее со скукой.

— Не собираюсь я ни к кому идти, — отвечает спокойно. — Ну было и было. Чего такого? Не бери в голову.

Так обыденно он это говорит. Подумаешь, что такого? То одна у него, то другая. Меня сейчас стошнит от его безразличия. Сжав руки в кулаки, со всей силы толкаю его в грудь.

Глыба из мышц даже с места не сдвинулась, а я взвыла от бессилия.

— Постой, — прозревает этот гад, — ты ревнуешь?

— Еще чего?! Не переоценивай себя! — рычу ему в лицо, снова дергаясь в попытке вырваться.

— Ревнуешь, — лыбится Одаевский, как полоумный. Довольный такой, прибила бы гада!

— Ничего подобного! — мне все-таки удалось освободить из захвата лицо. — Просто это несправедливо.

— Что именно несправедливо, золотце? — ухмыляется Одаевский.

— Ты требуешь от меня, чтобы я вела себя, как монашка, а сам… водишься со всякими шлюхами, — поверить не могу, что высказала ему это в лицо.

— Ну, не топиться же из-за этого, — посмеивается с меня мужчина.

Его забавляет этот разговор. А вот мне не до шуток. Потому, как вся эта ситуация мне не нравится. А еще больше не нравится то, что он опять одерживает верх, как бывает почти в каждом нашем споре.

— Да не собиралась я топиться! — ударяю его кулачком в грудь. — Просто я так плаваю.

— Как топор? — он с трудом сдерживает смех.

Ну, хоть у кого-то из нас двоих вечер удался.

— Рада, что повеселила тебя. Пусти! — шиплю на него, снова пытаясь вырваться. Только мои жалкие потуги были пресечены на месте крепким захватом рук вокруг талии.

— Мне нравится, когда ты ревнуешь, — его голос стал тише, будто, завораживающим. — Крышу сносит, малыш.

Замираю и с недоверием смотрю ему в глаза. Все-таки, интересно же, как выглядит Шакал, у которого снесло крышу. Только нифига он не похож на полоумного. Лыбится себе, раздражая своей довольной рожей.

И вообще, не могу я его ревновать. Это просто ощущение несправедливости. От того, что ему можно все, а мне нет. А так, мы с ним все равно не навсегда вместе. Так странно, что он что-то еще требует от меня. Как он там сказал? Было и прошло? Ну, у него, наверное, со всеми так. И со мной пройдет однажды.

Почему же тогда он выглядит таким убедительным сейчас? И смотрит так странно. С такой надеждой, что это даже немного пугает. Наверное, все дело в опыте. Да, точно, натренировался за годы бурных отношений со всякими… фифами.

Одаевский вжимает меня в свое тело, проводит носом по щеке. По коже побежали мурашки, и совсем нет от холода. У него всегда лихо получается переключать меня на нужную ему волну.

— Нет никого, кроме тебя, принцесса, — выдыхает он хрипло.

— Что-то не верится, — голос сбивается. А все от того, что рука мужчины с силой смяла мою ягодицу. — Может, я тоже, для разнообразия, хочу попробовать…

Одаевский всасывает кожу на моей шее, до боли ее прикусывая. Вскрик сам вырывается с губ.

— Больно! — хнычу. — Не делай так большей!

— А ты глупостей не болтай! — хрипит он, сдерживая раздражение.

Обхватив мой затылок, больно сжимает волосы в кулак. Отпускает мою шею и заглядывает в глаза.

— Хочешь разнообразия?! Я тебе его устрою! — шипит мне в лицо, сверкая глазами. — Про других мужиков можешь забыть. Ты только моя!

Он вгрызается в мои губы поцелуем, действуя жестко, местами больно. Вырывая из горла то стоны удовольствия, то возмущения. Нежность в движениях резко сменяется жесткостью, даже грубостью. Руки больно сминают бедра и ягодицы. Уверена, завтра на теле будут синяки, но мне плевать. Потому, что, вопреки здравому смыслу, мне нравится его грубость сейчас. Ощущения, как на горках, то подбрасывают вверх, то ахают вниз. Но под кожей струится ток, грозящий перерасти в настоящее пламя. Каждое прикосновение, как острый бумеранг, возвращается новой порцией возбуждения. Сама не помня себя, приветствую этот новый опыт, прижимаясь к телу мужчины.

— Пиздец, ты горячая, — шепчет Одаевский, — охуеть, малыш.

Даже грязные ругательства возбуждают. Сейчас они, как вода на раскаленных камнях, добавляют жару.

— Хочу тебя, — выдыхаю осипшим голосом.

Одаевский хрипло рычит, резко дергает ткань трусиков, разрывая их. Быстро расстегивает ширинку. Подхватив меня под ягодицы, насаживает сверху. Вскрикнув, замираю, сжимая в кулачки ткань промокшей насквозь рубашки. Ощущения слишком острые, на грани удовольствия и боли.

— Еще, — выдыхаю чуть слышно.

Мужчина начинает двигаться, быстро набирая темп и разгоняя волны на воде. С каждым толчком меня уносит все дальше от реальности. Если это и есть разнообразие, то я согласна попробовать с ним что угодно.