Просыпаюсь от того, что болит шея и занемела рука, которую я подложила под голову. Открываю глаза я не сразу понимаю, почему я сплю в ужасно неудобной позе, свернувшись калачиком в кресле. И, только взглянув на постель, вспоминаю причину моего странного пробуждения.
После того злосчастного приема, на котором меня чуть не убили, Одаевский пропал на два дня. И только сегодня ночью он явился в особняк и отправился прямиком в мою спальню.
Посреди ночи меня разбудили его поцелуи и руки, которые ловко задрали ночнушку и бесцеремонно ласкали бедра. Ошалев от такой наглости, я пыталась закричать мужчине, чтобы проваливал и не путал больше наши спальни. Но мой рот бесцеремонно заткнули поцелуем.
Одаевский был настроен решительно. Но и я тоже.
Рука сама потянулась к вазе с цветами, которая так удачно все еще стояла на тумбе, и она была разбита о буйную голову этого гада. Мужчина дернулся и обмяк, распластавшись на мне тяжелой тушкой. Пришлось приложить усилия, чтобы перевернуть его и выбраться из-под «завала». Я даже проверила, жив ли мой неугомонный тиран, прислушиваясь к дыханию. И, только удостоверившись, что не переусердствовала, забралась в кресло. Там я и уснула.
Потянулась, вытянула ноги, сделала массаж шеи. И только после этого почувствовала себя человеком.
Тело на кровати пошевелилось и хрипло промычало.
— Что со мной? — прорычал недовольный мужской голос. — Как же болит голова!
Я подобралась в кресле, кутаясь в плед.
— Ты пытался взять меня силой, и мне пришлось остановить тебя, — напоминаю мужчине.
— И я — принцесса, — добавляю. Вдруг, перестаралась и память отшибла?
Тело на кровати снова болезненно промычало, перекатилось и откинулось на спину.
— Нет, ты — не принцесса. Ты — черти что такое, — заключил Одаевский. Ну, с памятью у него явно порядок. — Настоящая принцесса поломалась бы немного и получила бы удовольствие. И точно принцесса не стала бы разбивать разные предметы о голову совершенно невинного человека.
Невинного?! Он издевается?
— Это ты тут невинный? — возмущаюсь. — Я тебя, между прочим, не звала!
— А могла бы и позвать, — совершенно серьезно говорит мужчина, — в благодарность за спасение жизни. Но ты у нас совершенно неблагодарная принцесса.
Он, точно, издевается.
— В благодарность за спасение жизни могу кофе тебе сделать, — предлагаю, ощутив укол совести, который тут же был безжалостно задавлен здравым смыслом. — Но на большее даже не рассчитывай!
Одаевский снова пошевелился, обхватил руками голову.
— Кажется, ты мне череп проломила, — вдруг сообщил он.
Сердце пропустило удар, а потом принялось качать кровь с удвоенной силой. Неужели, перестаралась? Но я же не могла высчитывать скорость полета вазы и силу падения тяжести на шакальскую голову в тот момент! Просто долбанула тем, что подвернулось под руку, чтобы спастись.
Одаевский хрипло застонал, а мне стало не по себе. А вдруг, я все же переусердствовала?
Встаю с кресла и подхожу к кровати. Наклоняюсь, пытаясь рассмотреть голову мужчины.
То, что это стало моей роковой ошибкой, я поняла уже тогда, когда оказалась распластанной на кровати, усеянной осколками и розами. Одаевский ловко обхватил мои запястья и поднял вверх руки, чтобы не могла сопротивляться. Сам он устроился у меня между ног, нависая сверху и довольно ухмыляясь. Ночная сорочка задралась при первом же натиске мужчины, обнажив меня по пояс. К моему большому сожалению и радостному ликованию мужчины. Его эрекция упирается мне в промежность, заставляя меня краснеть от смущения.
— Вот ты и попалась, принцесса, — прошептал Одаевский, наклонившись к моему лицу.
— Пусти! — дергаюсь, пытаясь вырваться. Но, куда там! Мужчина только сильнее вжался в меня пахом.
Какая же я дура! Повелась на такую примитивную манипуляцию!
Одаевский провел носом по нежной коже на шее, лизнул пульсирующую венку. Горячее дыхание обожгло, запустив ток по венам. Его запах заполнил легкие. А тяжесть сильного тела, в сочетании с провокационной позой, заставляет сердце биться сильнее. Всхлипнув, я вдруг поняла, что эта игра начинает мне нравится. Если бы еще шипы роз не впивались больно в спину.
— Ты моя, принцесса, — шепчет этот гад мне в ухо, почувствовав мою слабость.
Резкой вспышкой в сознании мелькает воспоминание о том, что он — враг. А я не собираюсь растекаться перед ним лужицей только потому, что этот мужик знает, как обращаться с женщиной.
— Нет! — говорю твердо, пресекая дальнейшую болтовню на эту тему.
Он может настоять на своем, может взять меня силой, может заставить подчиняться ему. Но любить его он меня не заставит. Наверное, что-то такое мужчина прочитал в моих глазах, когда, приподнявшись, встретился со мной взглядом.
— Я никогда не буду твоей! — говорю ему прямо в лицо. — Можешь сколько угодно раз брать меня силой, но никогда я не приду к тебе сама!
Чернота в глазах мужчины вспыхнула опасным пламенем. Тот самый момент, когда я перешла грань и разбудила зверя. Кажется, я уже научилась безошибочно вычислять это.
— Все приходят, и ты придешь, — шипит он мне в губы. — Считаешь себя особенной? Исключительной? Ты — такая же, как все, не строй иллюзий, детка.
Противно и горько. Какого черта, Вероника? Он же враг, он просто играет с тобой. Почему тогда так обидно это слышать сейчас?
— Тогда какого черта ты принуждаешь меня, если так уверен в своей неотразимости?!
Мужчина сжал челюсти, на скулах заиграли желваки.
— Сдалась ты мне! — он резко отпускает мои запястья и поднимается с кровати. Смотрит на меня сверху-вниз. — Я умею ждать. Однажды ты придешь сама.
Выдыхаю, закатив глаза. Его самоуверенность зашкаливает. Неужели, этому мужику еще не одна женщина не отказывала?! Но Шакал такого поведения не любит. Он резко склоняется надо мной снова, упираясь кулаками по обе стороны от моей головы.
— И когда ты придешь, — шипит зло мне в губы, — я заставлю тебя просить, чтобы я тебя трахнул.
Щеки вспыхнули багрянцем. Но мужчину моя реакция не волнует. Он резко выпрямился и, не взглянув на меня, вышел из спальни, громко хлопнув дверью.