Игрушка для Шакала (СИ)

Глава 41

— Твоя взяла, — говорит Одаевский, не выпуская меня из объятий, — чего ты хочешь?

Мужчина спеленал меня своими ручищами, не давая даже вдохнуть полной грудью. И это, несмотря на то, что мы находимся на открытии выставки его друга. А ведь, вокруг нас полно людей. Но Одаевского, как обычно, не волнует ничье мнение, кроме его собственного.

— Я хочу…, - театрально закатываю глаза, придумывая на ходу, — я хочу…

Мой сексуальный тиран проспорил мне желание, и теперь хочет мне его отдать. Эх, я точно знаю, чего хочу. Но это совсем не то, что он может мне дать. Вернее, конечно, Одаевский может вернуть мне то, что когда-то принадлежало моему отцу, а теперь по праву должно быть моим. Только он никогда этого не сделает. Приходится прикидываться дурочкой, которую это совсем не волнует. Ему нужна игрушка, а куклы серьезными вопросами не увлекаются.

— Я хочу, — мне в голову внезапно пришла идея, — провести выходные на твоей яхте.

Мужчина оторвался от моей шеи, которую только что целовал, и заглянул в глаза.

— На яхте? — переспрашивает он. — Неожиданно.

С вызовом выдерживаю его взгляд, давая так понять, что отступать не намерена. Мне хочется свой приз, пусть даже для меня самой такой выбор стал неожиданностью. Конечно, это каприз. И, быть может, я потом пожалею…

— Только я хочу, чтобы там мне было посторонних. Никаких слуг, только ты и я, — добиваю мужчину своим требованием. И себя, кстати, тоже. Вот уж, не ждала, что способна на такие романтические идеи. Раньше мне все это казалось дикой чушью.

В глазах Одаевского заплясали черти. И я слишком хорошо знаю, что это означает. Боюсь даже представить, какие еще эксперименты меня ждут сегодня ночью. С его фантазией, это может быть, что угодно. Но, вопреки чувству самосохранения и здравому смыслу, по телу пробежала дрожь от предвкушения.

— Любой каприз, принцесса, — говорит Одаевский, снова наклоняясь, он проводит носом по моей щеке. — Я отменю все встречи на выходных.

Он так быстро согласился, даже странно. Может, где-то есть подвох? Не может же Шакал быть таким милым!?

— Правда? — пытаюсь увернуться от поцелуя. А то Одаевский совсем распоясался, позабыв, что мы на людях.

Мужчина понял намек, но даже не оглянулся по сторонам. А, ведь, наши фото могут уже завтра попасть во все газеты. Неужели, ему все равно? Как-то не так я представляла себе железного бизнесмена, у которого всегда есть план и на все есть ответ.

Внезапное ощущение, как укол в спину, заставляет меня повернуть голову. И я тут же понимаю причину своей реакции.

Калинин.

Он стоит немного в стороне, но, конечно же, наблюдает за нами. В своей привычной равнодушной манере, с непробиваемым лицом. Сталь в его глазах кажется сегодня еще более холодной, чем в прошлую нашу встречу.

Но вот, мужчина пошевелился, сделал шаг в нашу сторону. И, еще до того, как он успел подойти, я успела понять его намерение. Выворачиваюсь в руках Одаевского, почти в тот момент, как Калинин успел приблизится совсем близко.

— Добрый вечер, — говорит, глядя на меня. Но тут же переводит взгляд на моего спутника, протягивает ему руку.

— Федор Михайлович, — отзывается Одаевский, пожимая протянутую руку, — какая приятная встреча.

Калинин не смотрит на меня, но его присутствие обжигает. И ощущение, что я должна ему ответ, взамен на правду, которую он долго хранил в секрете и поведал мне недавно, давит на меня со страшной силой. Хочется бежать от его присутствия, или крикнуть ему, чтобы отвалил и не мешал. Но язык прилип к небу, я, будто, онемела. Тупо пялюсь на этого властного мужчину, который оказался моим отцом.

— Интересные полотна, — говорит Калинин, делая жест в сторону самой большой картины в огромной раме. — Я думаю приобрести себе вот эту.

Поворачиваю голову, разглядываю картину, которую хочет купить мужчина. Странная история. Грубые мазки с преобладанием бирюзовых оттенков должны символизировать морскую пучину. Только, у меня туго с фантазией, без таблички с надписью не сообразила бы.

— Хороший выбор, — кивает Одаевский. — Сложное решение, конструктивизм в нетрадиционном исполнении. Я бы не отказался иметь такую у себя дома.

О, Боги! Он еще и в живописи разбирается?! И как в одном человеке может умещаться столько разноплановых навыков?! Даже странно, что ему хочется проводить со мною время. Рядом с этим мужчиной я — просто неуч. А, с учетом того, что Одаевский не собирается поощрять мое желание учиться, так неучем и помру.

— Вы правы, — мигом соглашается Калинин. — А что вы думаете насчет этой? — и мужчина кивает на картину, висящую на противоположной стене.

— Неплохо, но чего-то не хватает. Пожалуй, воздуха, — почти не раздумывая, говорит Одаевский.

— Но это допустимо для данного стиля, — тут же вторит ему Калинин.

Надо же, и Калинин, как выяснилось, совсем не так непроницаем, как кажется. В живописи разбирается, ага. Пожалуй, краснеть тут придется одной мне. Или молиться, чтобы мне не задавали вопросов. Да, точно! Улыбаться и молчать.

Мужчины еще какое-то время говорят о живописи, свободно оперируя терминами, значения которых я не понимаю. Я же молча жду окончания этого странного разговора. Вернее, со стороны все это выглядит обыденно и вполне логично. А вот у меня ощущение, что кто-то поджаривает мне пятки на раскаленных углях. И, только, когда Калинин отошел, заметно полегчало.

— Не утомили мы тебя своими обсуждениями? — спрашивает Одаевский, снова наклоняясь к моему уху и обдавая горячим дыханием щеку.

Утомили? Ну что ты! Ходить по лезвию ножа — мое хобби. Люблю и практикую!

— Нет, все хорошо, — отвечаю мужчине, стараясь, чтобы голос не выдал моего волнения. А, тем временем, сердце заходится в груди, ведь я все еще ощущаю на себе взгляд Калинина. Меня так и подмывает обернуться и посмотреть, из-за каких кустов за мной подглядывает этот несносный человек. Но я не могу себе позволить этого безрассудного любопытства. Поэтому мило улыбаюсь мужчине и делаю вид, что ничего не произошло.

Вечер продолжается. К нам подходят разные люди, Одаевского многие знают, мне вежливо кивают. А я все-таки замечаю Калинина, который наблюдает за нами. Как кот за мышью. Выслеживает, заманивает. И, в конце концов, меня это все начинает бесить. А больше всего я злюсь на себя. За то, что побаиваюсь разговора с ним, оттягиваю его, как могу. Но, рано или поздно, этот разговор, все равно, состоится. Нам нужно объясниться. Так почему не сейчас? Пошлю его к черту, и все это, наконец, закончится!

— Я отойду на пять минут, — шепчу Одаевскому на ухо. И тот, хоть и неохотно, но отпускает.

Повернувшись и смело встретившись взглядом с Калининым, я иду в его сторону. Но сворачиваю в сторону дамской комнаты. Я знаю, что Одаевский проследит мой путь настолько, насколько сможет. И знаю, что Калинин появится совсем скоро.

Так и случилось.

Едва я вошла в комнату, Калинин заходит следом и закрывает двери.

Он настроен решительно, это читается во всем его облике и во взгляде. Но и я, не менее решительно, настроена доходчиво послать его к черту и даже кратко объяснить путь в ад.