Индия наизнанку

Глава 1. Дели

Немного придя в себя от увиденного, я направился изучать окрестности. Жить мне довелось в странноватом месте с не менее странным названием Пахаргандж, неподалеку от центрального железнодорожного вокзала Нью-Дели. Главной артерией этого райончика являлась улица Main Bazar, состоявшая из сплошных рынков и бездомных коров.

Как ни странно, вся эта загаженная территория содержала в себе немало гостиниц, хостелов и других мест обитания иностранных туристов. Индусам не было стыдно за то, что туристический центр столицы представляет собой огромный рынок-свалку. Они прекрасно себя чувствовали в бесконечном потоке городской суеты и, кажется, совсем не заботились о том, какой облик имеет их главный город в глазах иностранцев. При выходе из гостиницы туриста мгновенно оглушали звуки, запахи и движения не очень стерильного города. Главный санитарный врач России Г. Онищенко, думается мне, умер бы от мгновенного инфаркта, окажись он в центре Пахарганджа. Но факт остается фактом: индусы, закаленные своей неперевариваемой острой едой, застрахованы от всяких птичьих и прочих свиных гриппов.

Перед своей поездкой в удивительную страну Индию я не сильно озабочивался доскональным изучением местностей — куда и когда я поеду. Однако прямо накануне вылета мне довелось выступать в некоем московском йога-клубе.

Рассказывал я московским йогам о своем недавнем путешествии по Турции, Ирану, Туркмении и нескольким среднеазиатским республикам. Я в то время так и не понял, зачем йогам слушать про мусульманские страны, однако, после лекции впитал себя пары сжигаемых индусских палочек и информацию о различных интересных и не очень местах Индии. Товарищи йоги и попросили меня попередавать приветов различным их друзьям в разных местах Индостана и снабдили полезной информацией.

Маршрут рисовался практически в самолете, на основании электронного путеводителя и пары-тройки исписанных по окончании моей лекции листков, поэтому в Дели я прилетел почти неподготовленным.

Ближе к обеду первого делийского дня я разыскал своего ленинградского — на тот момент просто знакомого, а, в дальнейшем, хорошего друга — Федора, который был частым гостем в Индии и прилетел сюда накануне в сопровождении товарищей с пересадкой в Ашхабаде. Увы, Ашхабад ребята не посетили, так как летели транзитом и не имели туркменской визы: пределы аэропорта они не покидали. Я рассказал им про самый красивый город в мире Ашхабад, Федор же меня морально готовил к Индии.

— Самое главное, — рассказывал он, — не отравиться. Хотя в Индии, с непривычки, травятся все. Отравишься и ты. Тут есть разные типы кухонь, — объяснял Федор. — Есть обычные индусские, где стоимость блюда не превышает десяти рупий, но качество еды сомнительное. Есть и специальные, для иностранцев, где в блюда кладут меньше специй, а порой даже встречается мясо (индусы же по своей сущности — вегетарианцы).

В подобную забегаловку для иностранцев на крыше какого-то здания взобрались и мы с петербуржцами.

Отобедав и распрощавшись с русскими ребятами, я отправился изучать город повнимательней и в одиночестве.

Приближался главный праздник — День Республики (26 января), когда на главной площади (там, где стоят известные Ворота Индии), проходит грандиозный военный парад, как на Красной Площади в День Победы. До парада оставалось всего три дня, и я занялся поисками путей попадания на него. Нужен был пропуск или пригласительный билет. Познакомившись с местными студентами, я озадачил их своим желанием попасть на парад, и они пообещали мне помочь. Слоняясь по зданиям различных министерств, мы с важным видом изучали внутренности этих строений, почти всегда умудряясь убеждать охрану, что «нам надо по делу». Пару раз нас обыскивали при входе, не слишком тщательно, по-индийски. Но бюрократия и пофигизм индусов не были похожи на российские: никто нас ниоткуда не выгонял, поэтому я спокойно прогуливался со студентами по коридорам министерств, сам уже поверив в то, что «у нас важное дело». Однако, несколько часов безуспешного шатания по зданиям государственных учреждений, раскиданным вокруг Президентского дворца, результатов не дали. Пропуск на парад я так и не получил. Я все-таки понял, что бюрократия и пофигизм в Индии похожи на российские: до меня не было никому дела.

Неподалеку от Парламента Индии, располагались какие-то будки, в которых сидели служащие жуликоватого вида, якобы могущие мне помочь раздобыть пропуск на парад.

Студенты кивнули на них:

— Могут помочь, они занимаются пропусками.

— Все предварительные пропуска уже выданы. Приходи 26-го, с утра, — сказали они. — Может быть, поможем.

Не тратя больше времени, я распрощался со студентами и пошел прочь от Президентского дворца: вечерело, и нужно было питаться. На улицах и в зданиях располагалось немало точек общепита, среди которых был даже вегетарианский Макдоналдс.

К счастью (или к сожалению), к моменту своего первого визита в Дели мой организм еще ни разу не сталкивался с невозможностью переваривать потребляемую пищу и я всюду довольствовался местной кухней, без проблем ее усваивая. Поэтому гастрономический удар, обрушившийся на мой организм в ближайшие пару суток, оказался более чем неожиданным, несмотря на все предупреждения Федора и других матерых индиеведов.

По своей обычной привычке я решил отведать чего-нибудь уличного, простого. Увидев вереницу столичных жителей (нет, не бомжей, но вида бомжеватого), стоявших в очереди к какой-то длинной коптильне, отдаленно напоминавшей полевую кухню, я пристроился в хвосте. Очередь двигалась быстро, и через несколько минут в моих руках оказалась тарелка, изготовленная из листьев, в которой повар-индус грязными руками размешал два ингредиента: слипшийся рис и в таком же количестве обжигающе острую консистенцию типа соуса. Индусы с аппетитом заталкивали в себя эту острую кашу руками. Я последовал их примеру, однако, запихнув внутрь себя часть этого обеда и усомнившись в его съедобности, остаток отдал бомжу, околачивавшемуся поблизости.

Я правда не знаю, чем именно траванулся: была ли виной эта острая каша или же проблема была в других, в не менее несъедобных компонентах, которые я дегустировал на улицах и базарах Дели. Факт остается фактом: последующие пару дней я провел в нетранспортабельном и лихорадочном состоянии. Вспоминая предостережения Федора, я чувствовал приближающийся конец.

«Мда, вот так, оказывается, кончаются дни невеликих путешественников», — думалось мне, пока я лежал бревном в своей гостинице и смотрел, как по потолку расползаются зеленые круги.

Подробно описывать последствия резкого снижения иммунитета и своих мобильных качеств я не стану. Но, увы, активность моя понизилась, и на протяжении пары суток все мое перемещение ограничилось походами от туалета до кровати и обратно. Находясь в горизонтальном положении, я смотрел на застывший и не работающий, наверное, с момента постройки гостиницы вентилятор, на расползающиеся по потолку круги и видения, близкие к галлюцинациям. Есть не мог, пить не мог, голова была тяжелой и постоянно кружилась, даже, кажется, в те недолгие минуты, когда я проваливался в сон.

Смотритель гостиницы — мужик с усами — не предлагал своей помощи и хлопал меня по плечу:

— Адаптируешься.

Я начинал верить, что адаптируюсь, старался не жаловаться и мужественно блевал.

Через пару дней, проверив на себе бесполезность всех российских лекарств, я догадался приобрести в аптеке местные пилюли. Здоровье пошло на поправку, и ближе к ночи второго дня я решил прогуляться по городу, подышать воздухом. Индусы знают, как травить и — соответственно — как лечить жертв своих отрав, поэтому местные лекарства оказались более пригодными, чем заморские, отечественные.

Пройдя боевое крещение, я сделал несколько полезных для себя выводов. С тех пор я старался меньше экспериментировать с индийской едой. Я начал учиться самостоятельно готовить простую, неострую вегетарианскую пищу.

Я вышел на улицу обновленным: покрещенным, выблевавшим все, что мог, навстречу жутким делийским пейзажам и новым приключениям.

Стоит немножко уйти в сторону от красочного повествования о колорите города Дели и его обитателях и рассказать читателю о местах культурного значения: музеях, заповедниках и достопримечательностях. Не все же шарахаться по помойкам…

Не буду сильно углубляться в историю развития города Дели, отмечу лишь, что на территории современного города находилось несколько крепостей-фортов, принадлежавших различным индийским кланам. По мере развития агломерации, четкая граница между зонами влияния этих фортов-кланов стиралась, и два, три и более фортов (по-индийски — «кила») входили в состав одного большого населенного пункта. Если Москва, например, почти равномерно разрасталась в разные стороны от Кремля, поступательно приобретая радиально-кольцевой облик, то историческое развитие Дели осуществлялось по несколько иному маршруту. Город рос, заглатывая, как черная дыра, все эти форты-килы внутрь себя, и, вопреки (или благодаря) раздолбайству и невоинственности индусов, форты эти от времени почти не пострадали, постепенно превращаясь в туристические объекты и обрастая торговцами сувенирами, помойками и попрошайками. За время пребывания в Дели мне удалось посетить несколько таких фортов, среди которых была самый большой и старый — Пурана Кила.

Эти самые Килы, являя собой обычные средневековые крепости, обладали несомненным минусом: платным входом. В Индии же, как и в прочих не сильно развитых государствах (в России, например), стоимость входа для иностранцев значительно превышала стоимость для местных.

Несмотря на то, что в сотнях туристических мест, будь то самаркандский Регистан или Египетский музей, мне удавалось просачиваться по цене для местных (благо я в равной степени похож и на узбека, и на кубинца, и на таджика и даже на араба), с индусами такой метод мог не пройти. Зоркий хитрый билетер бдительно отфильтровывает неместных от местных, заставляя платить «белых мистеров» (к которым, теоретически, я и относился) за вход в десятикратном размере. Тем более, я только приехал в Индию из январской Москвы и был бледен и незагорел, как настоящий нерезидент. Будучи уверенным, что индусы, особенно осуществляющие различные поборы, — народ корыстный, я провел эксперимент: сунул в руку билетеру бумажку, превышающую стоимость входного билета для местных, но в разы ниже стоимости билета для иностранцев.

— Мне без билета, — подмигнул я.

Механизм, тысячекратно опробованный в российских пригородных электричках, сработал и тут: индийские билетеры — они как контролеры в подмосковных электричках, корыстны и меркантильны. Бумажка незаметно провалилась в карман индуса, а я столь же незаметно просочился в Пурана Килу — форт красного камня, построенный афганским правителем Шером Шахом аж полтысячелетия назад. Механизм попадания в платные места по неофициальному курсу был разработан: индусы — люди не из бескорыстных.

Другие форты в городе мною осмотрены не были, как не были осмотрены и сотни других, несомненно, интересных делийских музеев: таких, как мусульманские мавзолеи, индуистские крематории для сжигания умерших индусов, музеи ковров, коров и Индиры Ганди. Немножко пожалел лишь о том, что не посетил Международный музей туалетов (или Sulabh International Museum of Toilets — именно под таким именем он значился в большинстве путеводителей). Но музей этот располагался на окраине города, вблизи аэропорта, и я, вспомнив свой нелегкий путь от аэропорта до центра, через дымящиеся свалки, примыкающие к мегаполису, решил не тратить времени на поездку в сей музей, расценив, что Дели сам по себе уже является музеем-туалетом под открытым небом. В музее же остались не осмотренные мной сортиры чуть ли не самого Тутанхамона и других очень известных и очень древних персонажей.

В городе-герое Дели, несомненно, существовал музей почитаемого индусами Джавахарлала Неру. Он располагался под одной крышей с музеем индийской космонавтики и планетарием.

К моменту визита в Индию познания мои о Джавахарлале были достаточно поверхностными, но, тем не менее, фамилия его была мне очень знакома: институтские занятия я часто прогуливал на фонтанах, расположенных на площади имени товарища Неру, неподалеку от родных пенатов — Московского Государственного Университета. Неру уважали все наши институтские товарищи: он, в отличие от постоянно патрулирующих площадь милиционеров, не препятствовал распитию алкогольных напитков, а, мирно сложив ручки на груди, взирал на студентов-бездельников. Еще бы: московский Джавахарлал был бронзовым.

Вникнув в детали экспозиции выставки: как Неру проводил реформы, помогал бедным, защищал беззащитных, спасал обездоленных — я еще больше зауважал первого индийского премьер-министра.

Музей был бесплатен: бескорыстность товарища Неру по наследству передалась его потомкам, открывшим и содержавшим этот музей на благо всего человечества.

«They call me the Prime Minister of India, but it would be more appropriate if I were called the first servant of India[1]» — значилось на стенке.

Постепенно я, проникшись идеями индийского реформатора и борца за независимость, спустился в подземный этаж, в планетарий. Этот музей — порождение капитализма — был уже корыстным и платным. Экспонаты и надписи рассказывали о значительном вкладе индусов в мировую астронавтику, о первых индийских космонавтах. На витринах были старательно разложены тюбики с космической едой и личные предметы астронавтов, стояли скафандры и прочие внеземные объекты.

«Надо же, — думалось мне. — Как эти стаи бичей умудрились построить космические корабли и отправиться в космос?»

Вскоре все прояснил смотритель: становлению индийской космонавтики помогал Советский Союз, а самый первый из космонавтов-индусов, оказывается, летал в космос с нашими советскими товарищами и впоследствии получил медаль Героя СССР и орден Ленина из рук самого Брежнева.

Белок и стрелок индийцы в космос тоже не запускали: к первому самостоятельному полету индийцев дорожка в космос была проторена, и все необходимые эксперименты к тому времени были давно проведены советскими испытателями и на советских же гагариных.

Выйдя на воздух, я опять попал в оживленную толчею и базар. Позади был космос и Неру; впереди — толпы цыган (индусов) и совсем не космические запахи. Я старался ловить и запоминать образы этого многомиллионного мегаполиса: нескоро еще сюда вернусь. (Несмотря на завтрашний военный парад, я решил двигаться на юг.) Напротив ж.д. вокзала Нью-Дели Вот бегут какие-то женщины в разноцветных нарядах с босыми детьми: они явно куда-то спешат.

Бомжеватого вида старик в грязной шапке Адидас полусидит-полулежит на обочине, забаррикадированный тряпками. Нет, не сидит — живет! Да, он тут живет. Он не просит милостыню, он просто существует на этом пятачке. Смотришь — куча: это его еда; рядом — другая; это — не еда…

Вот идет калека в желтом шерстяном пледе и с костылями. Он только проснулся и тоже куда-то спешит, подрезая машины, рикши и уворачиваясь от коров.

Продавец несет на голове сплетенную из бамбуковых листьев корзину; в ней — лепешки. Он кричит: «Лепешки! Лепешки!». Лепешки падают, продавец их торопливо собирает, выковыривая из грязи, спеша собрать свой товар до того, как его заметят одичавшие мартышки, встает и продолжает, как ни в чем не бывало, шагать по улице и рекламировать свой товар.

А вот — под грудой наваленных коробок, рядом с костром, посвященным какому-то божеству (вроде бы тут сидит заплеванный и грязный Ганеша [2]) торчит железный почтовый ящик. Брось сюда открытку — и — глядишь, через пару месяцев — она всплывет где-нибудь на севере Москвы. И не будет ее получатель знать, что каких-то пару месяцев назад эта открытка засыпала рядом с заплеванным Ганешей.

Отправителю нужно только понять, что это почтовый ящик, а не мусорка.

Я впитывал Дели, его образы, его людей. Совсем непонятно, как во всей этой суматохе умудрялись выжить представители фауны и редкой флоры. Мартышки — не в счет, они — полноценные горожане, такие же грязные, пыльные и бездомные. Но вот откуда в некоторых парках встречались настоящие белки, которых можно было кормить с руки, — было и правда непонятно. Вдоль магистралей иногда встречались редкие кусты, огороженные низким заборчиком с табличкой «Green Delhi [3]». Увы, программа по озеленению Дели провалилась: дерево умирало, не успев родиться.

Приближалась ночь. Город засыпал: успокаивались рикши, умолкали продавцы, замедлялось и без того размеренное движение челюстей коров, все большее количество городских бродяг принимало горизонтальное положение. Я брел домой. Не спал только вокзал, где люди начинали разводить костры (холодно: январь), готовить пищу и с шумом отгонять от своих импровизированных кухонь бродячих собак. По пути домой я справился о завтрашних электричках на Агру.

Переночевав, наутро 26 января, аккурат в День Республики, я покидал Дели.

На парад я не попал. Электричка уносила меня на юг.