Индия наизнанку

Глава 5. Санчи. Шри-Ланкийские монахи

В деревушку Санчи я влюбился сразу. На центр деревушки, заключавший в себе развалины храмов, ступ и монастырей, относящихся к раннебуддийской архитектуре, открывался отличный вид с окружающих смотровых площадок. Их я благополучно облазил в компании местных детей.

Жизнь в деревне текла своим аграрным чередом: больше всего порадовали большие навозные лепешки, которыми были усыпаны многие холмы вокруг исторического центра. Таким образом они сушились, превращаясь в строительный и отопительный материал.

В населенном пункте, помимо древних развалин, находится несколько действующих монастырей, внутри которых проживают разнообразные монахи: где шри-ланкийские, где непальские, где индийские.

Буддийская культура сильно отличается от индуистской. Для дилетанта и стороннего человека, в первую очередь, большей чистоплотностью буддистов: они не так гадят, как индусы. Такие детали, как история развития религии, населяющие ее божества, практики — это для тех, кто хоть что-то в них понимает.

Основной достопримечательностью Санчи являлась, несомненно, первая в истории ступа, датируемая аж третьим веком до нашей эры.

Ступа — святое место для буддистов, как часовня для православных.

Первоначально ступы выполняли функцию памятников над могилами правителей, примерно как курганы. В дальнейшем их функциональность стала более ощутимой: ступа превратилась в склад, хранилище всяческих реликвий.

Вход в эту древнейшую ступу и окружающую ее территорию был условно платным: ленивая будка-касса, доброжелательные охранники, закрывающие глаза на то, что многие лезут в обход. Забор был невысок, но существовали тропы с тыльной стороны ступы, которые не охранялись вовсе. Если сделать небольшой крюк, попасть внутрь можно бесплатно.

Что ж, чем менее туристично место, тем ниже забор. Вспомнить хотя бы Тадж- Махал: без альпинистского снаряжения внутрь не заберешься, а понатыканные по периметру менты не дадут пролезть зайцу: тщательно берегут от халявщиков красоты мусульманской крепости, внутренности которой сокрыты от внешнего мира двадцатипятидолларовым билетом. А деревушка Каджурахо с ее похабными барельефами: тут забор низок, и если бы не глупая затея тащить через него европейцев, то музей остался бы без моей спонсорской помощи. А тут, в деревушке Санчи, в шестистах километрах от Дели, где на всю деревню полтора иностранца, ограды не замыкаются, и при должной смекалке можно вообще никуда не лазить, а забор просто-напросто обойти.

Жить мне довелось у настоящих шри-ланкийских монахов, в монастыре.

Туалеты со свастиками, оранжевые одежды и достаточно современный взгляд на вещи обитателей монастыря — все это не могло не импонировать. За несколько лет жизни в монастыре они, правда, успели обындуситься: ели руками такую же острую пищу, что и индусы, знали хинди и английский. Накормили и меня.

Из писем на Родину.

«К вечеру я вернулся и — замучившись от этой индусской еды — решил приготовить себе ужин своими руками: буддистская общага снабжена кухней. Из меня не очень хороший кулинар, но зато я наварил кучу картошки и проглотил ее мгновенно. Я еще ни в одной стране не утруждал себя самостоятельной готовкой: всегда можно питаться в пунктах общепита — это недорого. Только по России (пока мы ехали автостопом из Москвы во Владивосток) мы путешествовали с газовой горелкой: варили гречку и другие продукты. Но в России мы часто жили автономно, в палатке, по рекам-лесам-озерам, на Алтае, например. Там горелка нужна была. А в Индии дело уперлось не в дороговизну или недоступность пищи, а в невозможность ее есть. Индусы кладут острые приправы в любую еду. Вот картошка. Вместо того чтобы ее готовить по-человечески, они смешивают картошку напополам со специями, заворачивают в тесто и жарят в масле в жутких антисанитарных условиях. Получается антисанитарная, но острая, поэтому не заразная пища. Если тебе интересно, мой рацион составляют следующие продукты. Часто: бананы, рис, яйца, лепешки, помидоры. Реже: картошка, печенье, кокосы, каша. Вот, наверное, и все. Остальное есть невозможно, или я пока не научился. Иногда я употребляю в пищу некоторые неведомые мне продукты, но пока ни один еще не понравился настолько, чтобы питаться им регулярно. Мяса тут нет. Курицы водятся только в живом виде. Коровы — в живом, но достаточно тощем. Индусы разукрашивают коровам рога — это очень смешно:) Куриц я резать умею (научился в Абхазии), но ловить чужих куриц и отрывать им головы — неправильно, поэтому буду временно вегетарианцем, пока друзья не привезут мне на Гоа колбасы и тушенки. (Интересно, пропустят ее в аэропорту?)»

Мне очень понравились стрижки монахов. Макушки лысые, ровные, одинаковые.

— Я тоже так хочу, — улыбнулся я.

— Без проблем, — ответил монах и вынул машинку.

За всю мою биографию у кого только мне не доводилось стричься: китайские модельеры, арабские парикмахеры и тульские левши старались над моей прической.

А уж сколько таджикских, узбекских и прочих среднеазиатских умельцев в московских парикмахерских придавали форму моим волосам — и не сосчитать. К шри-ланкийским мастерам я попал впервые. Выбор не велик: они лишь спросили, сбривать ли мне брови.

— Брови, пожалуй, лучше оставить, — решил я.

— Оставляем, — ответил упитанный монах и в пять минут оказал мне бесплатные парикмахерские услуги.

Так, с легкой руки буддистских монахов, я избавился от такого не нужного при путешествиях по тропическим странам атрибута как волосы. Теперь я стал лысым, как они.

Монахи снабдили меня велосипедом, и в последующие несколько дней я накручивал километры вокруг Санчи, изучая забытые богом и туристами окрестные деревни. Жизнь в деревнях казалась мне более спокойной и менее антисанитарной, чем жизнь городская.

Катаясь по окрестностям, замечаю огромное количество свастик — древнего индуистского знака, который несколько веков спустя Гитлер стал использовать в Третьем Рейхе. Эти свастики повсюду: на входах в здания и выходах из них, автобусах и грузовиках. Индусы украшают свастиками рамы своих велосипедов, ворота домов, и даже строительные кирпичи заклеймены огромными рельефными свастиками.

Некоторым свастикам находилось вполне логичное объяснение. Например, четырехконечные изображения на многокилограммовых гирях: свастатое клеймо считается гарантией качества и честности продавца. Ну а вот свастики на аптеках, или же на сортирах иногда вгоняли меня в ступор.

Здесь, в деревушке Санчи, живя у монахов, я погрузился в философские мысли и сделал вывод, что Индия — страна, не очень богатая на неожиданные приключения. Фестивали, праздники — все это есть, но ни один индус не станет просто так, безо всякого повода катать тебя по окрестностям, показывать интересные места и искать приключения на ваши пятые точки.

Здесь нет ни коммунизма, ни мусульманства. Пофигизм, безалаберность, незаинтересованность к происходящему вокруг — главные черты характера населения.

Редкий индус будет тащить тебя к себе домой, и мало кому есть дело до того, кто ты такой и есть ли у тебя проблемы.

В гости почти никто не зовет, автостопные эксперименты выливаются в деньгопрошение водителей, а о безопасности путешественника мало кто заботится (значит, и полицейским на тебя наплевать — никто не будет бесконечно опекать, охранять, заботиться о твоей безопасности, как, например, на Кубе).

Поэтому путешественник в Индии должен как нигде более писать свою биографию самостоятельно.

Ждать приключений — не лучший метод. Событиям нужно помогать случиться. Лазить через заборы, пробираться в почтовые поезда и монастыри, стучаться в двери министерств и тадж-махалов. Сам путешественник — вот главный писатель сюжета своего путешествия. Тем более что в Индии можно делать почти все…

А это — несомненный плюс: книга может выйти весьма и весьма красочной.

Что ж, будем писать свою книгу. Книгу путешествия по Индии.

Немного пофилософствовав и покатавшись на велосипеде в Санчи, я продолжил свой путь на юг, путь навстречу приключениям.