Индия наизнанку

Глава 3. Агра. Рикша

Агра — город, воспетый во многих путеводителях, месторасположение всемирно известной мусульманской крепости Тадж-Махал. Мое прибытие в Агру ознаменовалось жарой, новыми порциями бичей возле вокзалов, коровами и атакующими меня со всех сторон рикшами. Я только недавно прилетел в Индию и загореть лицом не успел, поэтому пока что сливаться с толпой у меня не получалось: рикши быстро вычисляли во мне нерезидента и набрасывались с предложением прокатиться на их транспорте.

«Ничего нового по сравнению с Дели» — подумал я и, отбиваясь от рикш, вскочил в автобус, едущий в так называемый «исторический центр города».

Вереница бомжацких трущоб протянулась от вокзала почти что до Тадж-Махала. Агра, как и многие населенные пункты в этой стране, оказалась городом-миллионером низкоэтажной застройки, причем вокзал располагался не совсем в центре города. Это означало, что большую часть пятнадцатиминутной дороги от вокзала до центра из окна автобуса приезжающим туристам приходилось любоваться картонными домами, завешанными тряпками, жующими целлофан коровами, грязными, ползающими по дороге детьми и прочими прелестями пущенной на самотек «демократии», помноженной на индуизм и раздолбайство.

Центр Агры — венец исламского творения — огороженный многометровым забором белоснежный мусульманский замок-крепость Тадж-Махал. После непродолжительных торгов с администратором какой-то помоечной гостиницы мне удалось выбить долларов за пять комнату с видом на кусок этого восьмого чуда света — Тадж-Махала.

По сравнению с Дели я прогрессировал: в гостинице было даже окно. По крыше метались мартышки. Смеркалось. Я выдвинулся на прогулку.

Горожане занимались привычной для них деятельностью. Молодежь от скуки играла в крикет. Попрошайки попрошайничали. По одной из улиц тащился караван верблюдов, обгоняемый бесконечными рикшами и мотоциклистами. Корова, распотрошив мусорку с надписью «Clean Agra — Green Agra[4]», тщательно пережевывала содержимое. Переваренное содержимое других коров, превращенное в лепешки, было навалено предприимчивыми индусами в аккуратные стопки на телегу, в телегу был впряжен осел, рядом — мужик с весами, торгующий ценным товаром: коровий навоз с непереваренным сеном используется горожанами не только в качестве удобрения, но и в качестве дешевого и энергоемкого топлива. В город приехал грузовик, из которого одни индусы выгружали огромных не то псов, не то волков в клетках. Другие индусы наблюдали за процессом. Я наблюдал за всеми индусами и за псами.

Дышалось все же в Агре чуть легче, чем в Дели: не то погода, не то слабый ветер с вонючей реки, не то уменьшенное (правда, не осязаемое физически) количество горожан делали свое дело: Агра казалась городом, чуть более пригодным для жизни, чем центр Дели. А на противоположной стороне реки даже виднелся захудалый парк с пальмами и другими зелеными деревьями.

Тут я встретил двух московских студенток. По редкому стечению обстоятельств, оказалось, что мы происходим из одного университета — Московского государственного.

— Меня носило по каирским трущобам, бразильским и венесуэльским фавелам, — делилась москвичка Таня. — Но такие города-помойки, как в Индии, мне встречаются впервые. Неужели тут везде так?

— Не удивлюсь, что так и есть. Хотя на самом деле не знаю, — ответил я. — Я сам, как и вы, кроме Дели и Агры, нигде не был. Пока что особой красоты я не заметил.

— Мы хотим скорей сбежать на юг, в Гоа, — делились со мной своими переживаниями отчаянные студентки. — Возможно, там нам удастся обрести счастье. Сейчас же, в этих гадюшниках, счастья мы не ощущаем.

Как ни странно, никаких признаков счастья не ощущал и я. Единственным счастьем было то, что я выжил после отравления. Организм почти полностью восстановился — и я вновь был готов ставить над ним эксперименты. Поэтому мы вместе отправились исследовать гастрономическую составляющую города Агры.

Тадж-Махал уже был закрыт по причине позднего часа.

Девчонки жили на другом конце города. Окончив наш совместный ужин, после ожесточенных торгов с налетевшими на нас рикшами, мне удалось, взяв клятву настоящего индуса с одного из извозчиков доставить их в целости и невредимости и — главное — за оговоренную сумму, и ни рупии больше, до места назначения. Я же отправился ночевать в свою гостиницу.

Утром меня разбудили не угомонявшиеся за целую ночь ни на минуту мартышки, бесновавшиеся на крыше. На окнах по счастью были решетки — как в поездах.

Тадж-Махал продолжал находиться в закрытом, но охраняемом состоянии: пятница, мусульманский выходной. Я обошел это внушительное строение по периметру. С севера от крепости протекала вонючая речка. Над рекой в поисках проплывающей пищи летали вороны и какие-то другие птицы с белыми ногами, похоже, тоже падальщики. На берегу околачивались индусы и предлагали туристам покататься на утлых суденышках и поглазеть на рассвет или закат на фоне Тадж- Махала. Затея была сомнительной: риск перевернуться и оказаться внутри нестерильного водоема был велик.

Каждые из ворот в заветный Тадж-Махал охранялись бдительной охраной: еще бы — самый дорогой туристический объект страны; вход для иностранцев составлял неоправданно высокую величину — двадцать пять долларов. Индусы же платили не в десять, не в двадцать, а почти в сорок раз меньше туристов: менее доллара. Абсолютно плоский и гладкий забор высотой в несколько метров также лишал потенциальных зайцев возможности перемахнуть через него. Совсем неприступная крепость! Несмотря на весь лоск и мраморность Тадж-Махала, впечатления у меня данный объект вызвал не сказать чтобы сильные: иранские мечети, например, где-нибудь в Ширазе или Мешхеде — куда более помпезные, впечатляющие и — главное — действующие. Многотысячные толпы паломников со всех концов мусульманского Ирана, мощные прожекторы, освещающие золотые минареты мечетей, кричащие в рупоры муэдзины — все это заставляет путешественника трепетать перед энергией святых вибраций иранских городов-мечетей.

А тут — памятник мертвой эпохе, лениво шатающиеся под палящим солнцем туристы с объективами фотоаппаратов один больше другого, билетеры, кассиры, таблички и искусственные газоны. Конечно — это не стоит забывать — действующая мечеть Харам самого святого иранского города Мешхеда и Тадж-Махал — достопримечательности совершенно разного статуса.

В иранский Мешхед, как в Мекку, едут помолиться, очиститься, в Тадж-Махал же — послушать экскурсовода, заплатить двадцать пять долларов и понажимать на кнопки фотоаппарата. Дорогущий вход делал соотношение цена/качество мраморного Тадж-Махала весьма и весьма непривлекательным для граждан, умеющих считать деньги. Однако стоит отметить, что внутри, за крепостными стенами, как нигде в Индии, царит чистота и порядок. Еще бы, за двадцать пять долларов с носа можно поддерживать стерильность клочка земли даже в перманентно загаживаемом индийском мегаполисе, особенно если отгородить этот клочок от источников грязи — коров и индусов — десятиметровым забором.

С подобными размышлениями я отправился к другой достопримечательности, в Агра Форт — еще более неприступную крепость, на противоположный конец города, обратно в район вокзала.

Недалеко от этого музея красовался памятник мужику в бусах, ковырявшемуся в носу.

«Каковы ценности — таковы и памятники» — сделал я вывод.

Осмотрев Агра Форт за взятку, которую я дал некоему «гиду», вившемуся возле кассы и помогавшему не только в экскурсиях, но и в проникновении на территорию туристам, не желавшим платить необоснованно высокую цену для иностранцев, я вернулся на шумную площадь ко входу в музей. В туристических местах за нужную сумму найдутся и дырки в заборах, и наркотики, и проститутки. Последние два пункта меню меня не интересовали вовсе, поэтому я ограничился осмотром неприступного Агра Форта и окрестными видами, открывавшимися с его стен.

Возле входа в этот музей вились, помимо гидов, всяческие попрошайки, торгаши, самопровозглашенные экскурсоводы и, конечно же, рикши, мечтавшие подвезти вас в любую точку города.

Как и в большинстве городов и штатов современной Индии, в Агре были запрещены обычные, пешеходные рикши, когда в телегу впрягается человек. Слишком уж трудным и унизительным считалось данное занятие. Поэтому рикши тут, в Агре, водились только велосипедные. Если не ошибаюсь, то к началу XXI века унизительные пешие рикши — как в фильмах про Индиану Джонса — остались только в некоторых, самых бедных и наименее туристических штатах Индии — типа Бенгалии. Но что поделать — конкуренция, нищета и необходимость кормить родных — заставят и не таким заниматься.

В мои планы не входило пользоваться таким видом транспорта — вовсе не из-за цены, а из-за недопустимости мысли об эксплуатации человека человеком; стоило же это сомнительное удовольствие копейки.

Но один рикша все же ухватился за меня основательно, предлагая довезти куда-нибудь. Я же принципиально не хотел использовать рабскую силу.

— Давай, хотя бы через мост провезу.

— Ладно, — сдался я. Только через мост. — Сколько денег?

— Заплатишь, сколько захочешь, — схитрил рикша. Я знал, что «сколько захочешь» не получится, но спорить не стал. Можно было выручить бедного рикшу и парой долларов. Я чувствовал себя зажиточным барином, бароном Апельсином из сказки про Чиполлино, чьи слуги тащат его огромный живот.

Мы проделали путь чуть больше километра: рикша и его старый велосипед безбожно хрипели и скрипели.

— Сколько лет ты этим занимаешься? — поинтересовался я, когда мы остановились.

— С шестнадцати лет, то есть уже больше сорока, — на вид ему было как раз под шестьдесят.

Рикша не врал.

Я оторопел. Сорок лет крутить педали, от зари до зари, чтобы заработать в лучшем случае десяток долларов в день.

— А что делать? — ответил он. — Ничего другого я не умею, да и не мог ничему научиться. Во времена моей молодости возможностей было еще меньше, чем сейчас.

Я приехал из деревни сюда, в город, чтобы хоть что-то заработать. Я — рикша из низшей касты, поэтому на многое рассчитывать мне не приходится. Да и велосипед не мой. В любое время у меня могут его отобрать, — подытожил он.

Дело в том, что совсем бедные рикши, которые и на велосипед-то не могут заработать, вынуждены брать его в аренду, платя мзду специальным прокатчикам велорикш. Ночуют часто велорикши прямо в своем транспорте, так как ехать каждый вечер из миллионного города к себе домой в пригород — экономически невыгодно.

Питаются на улицах, вынуждены платить поборы государственным или криминальным структурам, и даже не всегда умудряются окупать свою деятельность. Вот такая изнурительная работа.

Мне стало жаль бедного старого рикшу, и в мою плавящуюся от жары голову пришла беспрецедентная идея.

— Слушай, а давай мы поменяемся местами: я буду крутить педали, а ты говорить, куда нужно ехать. Я буду рикшей. А ты посидишь, отдохнешь.

Это не было прихотью. У меня было желание почувствовать себя в шкуре индуса из низшей касты, попробовать выдержать хотя бы несколько часов этой адской и бесполезной в двадцать первом веке работы. Эксперимент ради эксперимента, а не ради развлечения.

Когда по телевизору показывают телевизионных «путешественников», облачающихся в папуасские наряды, варящих в костре «настоящих», «аутентичных» тараканов посреди саванны или обжигающих горшки где-нибудь в сирийской гончарной мастерской, — и пытающихся приобщиться к «культуре» и профессиям этих самых народов, с которыми они снимаются в обнимку, — все это выглядит или неправдоподобно, или комично. Десять минут работы на камеру — с подстраховкой опытных профессионалов (варильщиков тараканов, обжигальщиков горшков) — и материал для телезрителей готов. Я относил себя к другому — нет, не более высокому, но определенно другому — классу путешественников.

И хотя мой уровень путешественнической продвинутости далек от совершенства, я решил проверить, смогу ли я хотя бы на несколько часов заняться изнуряющим трудом рикши под жарким индийским солнцем, посреди шума и гама перенаселенных проспектов, на ржавом и кривом велосипеде.

Рикша взглянул на меня как на дурака, как Карлсон, которому Малыш сказал, что не в тортах счастье.

— Не бойся, денег я тебе все равно дам, — предвосхищая его вопрос, заявил я.

— Что ж, давай, — после недолгих колебаний согласился мой новый знакомый.

Эксплуатируемым теперь стал я. Рикша водрузился на сиденье, немного нервничая, что я могу сломать его бесценное транспортное средство, стал показывать, куда ехать, немного страхуя меня от беспорядочного уличного трафика: здесь лучше срезать, а тут — объехать, чтобы не попасть в пробку.

Даже без пассажира управление этой подыхающей махиной отнимало массу килоджоулей моей энергии: педали крутились с трудом, по причине несмазанности, руль постоянно норовил уйти в сторону, равновесие еле удерживалось. Тормозная система была далека от идеала: чтобы остановиться, нужно было так сильно жать на ручные тормоза, что уходило столько энергии, будто тормозил ты не колодками, а зубами. Инертный велосипед трогался с трудом, останавливался с еще большими усилиями. Довершали картину невыносимая жара и сумасшедший трафик. Нас постоянно кто-то подрезал и гудел, а я вертел головой по сторонам, потел и скрипел — не меньше велосипеда.

Мы остановились передохнуть. С момента старта прошло минут десять-пятнадцать, не больше. За это время мы успели преодолеть километра полтора. Рикша впервые улыбнулся. Он, похоже, понял, что я неплохой парень, хоть и кажусь идиотом.

— Давай меняться обратно, — предложил он.

Я, весь потный и пыльный, отказался.

— Ничего, я уже приноровился крутить твои ржавые педали, — упрямо ответил я. — Едем сюда, — я ткнул на карте в какую-то деревушку рядом с городом — километров восемь от нашей точки. В путеводителе было сказано что-то интересное про это место, но мне было, признаться, все равно.

— Это же очень далеко, давай лучше я буду крутить.

Я продолжал упрямиться.

Было решено довести эксперимент до конца — на карте уже был нарисован остаток моего сегодняшнего маршрута. Его я планировал завершить в седле рикши. До заката было еще далеко. Однако я уже ощутимо выдохся. Но продолжал крутить педали. И это — с тощим и хлипким пассажиром, бывшим рикшей с сорокалетним стажем, который на короткий срок превратился в эксплуататора белого человека из Москвы. А что будет, если тащить какую-нибудь толстую британскую тетку с мужем, взрощенных на гамбургерах и прочей нездоровой пище? Я не стал задавать этого вопроса своему новому знакомому. Я продолжал, несмотря на нытье в ногах, крутить примитивный педальный механизм.

При подъезде к деревне меня ждало следующее испытание. К задней части нашего колесного транспорта прицепились малолетние дети, сразу штуки три.

Особо сильно нас это не замедлило, да и усилия я продолжал прилагать все те же: просто скорость стала еще ниже. Основная трудность заключалась как раз в том, чтобы разогнаться и затем выдерживать монотонность движения, бесполезность однообразного кручения несмазанных педалей. Моральная же составляющая процесса меня не пугала: я понимал, что эксперимент временный. Если бы меня заставили заниматься подобной работой сорок лет, то, наверное, я бы психологически сломался.

Покинув черту города, я ощутил улучшение своего рикшевого положения — значительно снизился трафик. Никто не гудел и не подрезал. Мы тащились по ровной дороге. Жара же никуда не делась.

Детям было весело катиться на белом человеке.

Товарищ рикша попытался было шикнуть на них.

«Пожалуй, — размышлял я, рвя педали в гору — это тоже одна из трудностей, подстерегающих велорикшу — халявщики-дети», — и попросил своего пассажира не разгонять их: до нашей точки оставалось меньше километра.

Мы доползли до деревни, название которой уже стерлось из моей памяти.

Зачем мы туда поехали — я тоже не помню. Настолько, видимо, велика была степень концентрации моего духа и тела на процессе кручения педалей, что остальные задачи и ощущения отошли на второй план и со временем все, что я увидел, услышал, прочувствовал — стерлось из захламленного моего сознания. Я просто полдня работал педалями. В памяти остался лишь скрип, щемящие икры ног и одуряющая жара.

Запомнился еще и общественный сортир, зачем-то отстроенный посреди деревни. Такой же, как и в Дели, — без дверей, козырьков: просто три стенки, покрытые битым кафелем и загаженные от длительного использования, людьми внутри и коровами снаружи. Эти коровы прогуливались вокруг, более толстые, чем их городские коллеги, поскольку вокруг в изобилии произрастала трава, кусты и деревья.

Больше я, увы, ничего не запомнил из этой деревни.

Мы вернулись в город. Скорость наша была близка к нулю. Я решил подкрепиться и заодно накормить своего друга-рикшу. Для этой цели мы купили треугольники из слоенного теста, начиненные острым горохом. В разных частях Азии эту пищу называют по-разному: эч-почмак, самоса. Индийские подавались теплыми, острыми, маслянистыми и в тарелочке из листьев — самой экологичной одноразовой посуде.

— Все, с меня на сегодня хватит, — сказал я рикше.

— Давай я довезу тебя до дома, — предложил он.

Сопротивляться я не стал: ноги отваливались. За полдня мы накрутили от силы двадцать километров.

— Сколько в среднем ты проезжаешь за день? — решил сравнить я наши показатели.

— Бывает, что и под сотню километров, — наверное, соврал рикша.

Я лишь удивленно развел руками.

— И так — сорок лет?

— И так — сорок лет, — подтвердил он.

Мы еще пообщались о жизни. Но крутить педали я больше не хотел, хоть и, наверное, мог. Вечерело. Мы подъехали к моему дому.

Я ему вручил сколько-то денег. Он слегка скривился.

«Мало, — подумал я. — Не буду жадничать».

И сунул ему еще немного денег. Рикша почти удовлетворился.

— А оставь мне отзыв в этой книжке, — попросил он.

— Не проблема, — я взял в руки его блокнот и стал листать. Несколько десятков благодарных отзывов от различных туристов — преимущественно европейцев — на пожелтевших от старости страницах. Рикша берег этот блокнот. Рикша жил этими отзывами. Жил в своем маленьком мире, мире пробок, жары, постоянного кручения педалей и редких отзывов в блокноте.

Я понял рикшу. Он понял меня.

— Ты счастлив? — спросил я.

— Абсолютно, — без тени лукавства ответил он и покрутил свои педали прочь.

«Большинство людей счастливы настолько, насколько они считают себя счастливыми» — вспомнил я Авраама Линкольна.

И рухнул спать.

Наутро мое знакомство с Агрой и Тадж-Махалом заканчивалось: я сбегал из очередной индийской помойки дальше, на юг.

Знал бы Император Шах Джахан, построивший дворец Тадж-Махал, какими жуткими антисанитарными окрестностями обросло его творение за время эксплуатации индусами — перевернулся бы в гробу. Но Шаха Джахана уже нет на свете, как, возможно, нет на свете сегодня, спустя несколько лет после моего покидания Индии и агрского рикши с желтым блокнотом, в шлепанцах и со скрипящим велосипедом — старого рикши с сорокалетним стажем кручения педалей…

Впереди меня ждало новое испытание — целая ночь в индийском поезде.

А пока что я ждал своего поезда на вокзале, предварительно приобретя билет в самый дешевый класс: места в спальных вагонах были полностью выкуплены.

Надеясь, что удастся разрулить вопрос с ночлегом в горизонтальном положении по ходу движения, я слонялся в платном (!) зале ожидания и наблюдал за происходящим.

Сама по себе платность зала ожидания чистоты ему не прибавляла: через импровизированную кассу-столик, за которым спал билетер, просачивались собаки и состоятельные бичи (могущие заплатить целую рупию). А иностранцы могли официально пройти сюда совсем бесплатно. Отличие от бесплатного зала ожидания заключалось лишь в плотности бомжей на квадратный метр: тут их было заметно меньше. Да и платным он был лишь для того, чтобы слегка ограничить поток текущих на вокзал бездомных бичей.

За всем происходящим, помимо меня, наблюдали еще двое европейцев: венгерские парень и девушка с огромными рюкзаками, к которым я подошел знакомиться. Не сразу они признали во мне не-индуса, но, быстро найдя со мною общий язык, стали предлагать палинку — венгерскую самогонку. Видно было, что особого комфорта европейцы на этом вокзале не испытывали, хотя и держались молодцами. Быстро нашлось объяснение и огромным размерам их рюкзаков: начитавшись ужасов о негодности индийской пищи, ребята решили захватить максимум еды с собой из Венгрии. По Индии они путешествовали недолго, всего лишь неделю, к тому же это было первое их путешествие за пределы буржуазной Европы.

Представляю, каким шоком стал для них Дели, после чистых и ухоженных еврогородов.

Наконец, приехал наш поезд, в который мы быстро влезли, расталкивая остальных пассажиров. Нашлось за дополнительную плату и лежачее место для меня; поездка в Каджурахо обещала быть комфортной.