Ирландское обещание

1

АНА

На минуту мне кажется, что все это мне приснилось. Каждая, безумная, испорченная, несчастная, счастливая секунда этого…

Сначала Алексей. Затем парижская квартира. Александр. Кабинет. Спальня. Его спальня. Его обеденный стол. Лиам. Руки Лиама, член Лиама. Иветт, приставляющая пистолет к моей голове. Тест, который я провалила. О боже, я полностью его провалила!

Александр, зовущий меня. Я, зовущая его. И Лиам, всаживающий пулю ему в колено. В плечо. В другие части его тела, куда я не увидела.

Он мертв?

Отчасти это похоже на сон, отчасти на кошмар. Я не знаю, что с этим делать, поэтому я крепко закрываю глаза, потому что не уверена, хочу ли я, чтобы все это было сном или нет, учитывая если я хочу, чтобы ничего из этого не происходило. И если ничего из этого не было, то в чьей постели я сейчас нахожусь? Где я? Я снова в своей крошечной квартирке в Нью-Йорке, которую я сняла после того, как София переехала к Луке, а я не смогла платить за ту огромную квартиру? Видит бог, я не смогла бы содержать ее на стипендию балерины, так что у меня не было выбора, кроме как переехать куда-нибудь попроще. Лука немного помог мне, чувствуя вину за то, что Франко сделал со мной, но все же мне пришлось переехать.

Мне не нравилась моя квартирка. Это были четыре стены и кровать, и я распадалась там, утопая в своей печали, депрессии и жалости к себе, надеясь, что умру, но у меня не хватало духу покончить с этим самой. Там я игнорировала все то, что помогло бы мне поправиться. Но место, где я нахожусь сейчас непохоже на мою квартирку, также совсем не похоже на парижскую квартиру, полную солнечного света, произведений искусства и книг, растений и ароматов города, кофе, хлеба и лимонного чистящего средства, проникающих через окна.

Было ли что-нибудь из этого реальным?

Была ли у меня галлюцинация с музыкальной шкатулкой… или так оно и было? Это была галлюцинация внутри галлюцинации? Я что, схожу с ума?

Я медленно открываю глаза. У меня пересыхает во рту, наверное, из-за того, что меня накачали наркотиками, если все это было на самом деле. Я помню эту часть, или мне кажется, что помню себя извивающуюся в объятиях Лиама и кричащую, пытаясь освободиться, его разочарование, прежде чем он, наконец, сделал что-то, что позволило бы вытащить меня из квартиры. Я точно не могу винить его, если это было действительно реально, хотя и хочу. Я сделала все, что могла, чтобы освободиться и добраться до Александра.

Почему? Почему я так сильно хотела остаться с ним? Почему мое сердце разрывается при мысли, что я потеряла его?

Он отдал меня.

Оставил боль, где-то глубоко в моем разбитом сердце. Он говорил, что хочет защитить меня, свою маленькую сломанную куколку, а потом этого не сделал. Он отдал меня Лиаму просто так, сказав, что, если я действительно люблю его, я не получу от этого никакого удовольствия.

Но это было нечестно.

Я хотела Лиама с того момента, как впервые увидела его, так, как ты хочешь чего-то, что, как ты знаешь, недостижимо. Например, дизайнерскую пару обуви, которую ты никогда не сможешь себе позволить, платье, которое, как ты знаешь, никогда не будет хорошо смотреться на твоем типе телосложения, еду настолько дорогую, что ты никогда не сможешь оправдать поход в ресторан, бутылку шампанского, которую ты говоришь себе, что купишь однажды, когда заслужишь это. Когда я встретила Лиама, я сразу поняла, что никогда не смогу заслужить его. Даже в тот день в саду я знала, что все это лишь моя фантазия, что я разговаривала с кем-то, кто в конечном итоге вернется к своей жизни и время от времени будет думать обо мне с нежностью и жалостью, а не с тем, что хотел бы вернуться за мной. Не было никого, кто любил бы меня и пришел за мной. Спас меня.

Я даже не думала, что заслуживаю Александра, хотя он ближе к тому, чего, по моему мнению, я могла бы заслуживать. Он тоже был сломлен, как и я. Ему причинили боль, уничтожили, его душу разорвали на столько кусочков, что он не был уверен, что даже помнит, кем он был, превратили во что-то настолько отличное от человека, которым он когда-то был, что от него осталась только самая суть. Это нашло отклик у меня, потому что я точно такая же.

Но…Лиам.

Глава ирландских королей. Красивый и могущественный, наследник чего-то большего, чем я могу себе представить. Нет, я не смогла бы быть с таким мужчиной, вернее он бы не пошел за мной, но… если верить всему, что я помню, Лиам все же пришел, чтобы спасти меня. Меня. Он оставил все, за что был ответственен в Бостоне, и проехал полмира, чтобы вырвать меня из рук Александра и увезти… куда?

Где я?

Когда я открываю глаза, я нахожусь в постели. Белоснежная кровать, сильно отличающаяся от той, в которой я проснулась в парижской квартире, но она повторяет те воспоминания, четкие, ровно, как и тогда, когда я проснулась с сухостью во рту и сонливостью, как и сейчас, оглядываясь по сторонам и не узнавая окружающее меня пространство, задаваясь вопросом, что было сном, а что реальностью. У меня так много было таких дней, что я больше не полностью доверяю собственному разуму. Я чувствую, что плыву, хватаюсь за воспоминания, чтобы придать чему-то более конкретное ощущение, и я ненавижу это. Я хочу снова почувствовать себя цельной, реальной.

Александр заставил меня почувствовать себя настоящей, хотя бы ненадолго. И в то же время… нет. Лишь куклой. Его красивой сломанной куклой.

Мысленно я пытаюсь представить порядок событий вплоть до Франко. Он похитил меня из отеля, где я встретила одного из бойцов Братвы, пытаясь раскопать любую информацию о Викторе, которую я могла добыть, для Софии, чтобы попытаться дать ей возможность сбежать от Луки, конечно, еще до того, как она призналась, что любит его. До того, как она узнала и поверила, что он сделает все, чтобы защитить ее и их ребенка.

Я думала, Александр сделает тоже самое для меня… защитит меня от чего угодно, но в конце концов, он не смог защитить меня даже от меня самой, и от него тоже, и от его паранойи. Ему понадобилось точно знать, что я полностью принадлежу ему, и только ему.

Люди Франко отвезли меня связанную на склад, где они допрашивали меня, избивали и уродовали мои ноги, прежде чем бросить на пороге дома Луки. За этим последовали мучительные недели, визиты к врачу, операция, терапевт и физиотерапевтические процедуры, которые я пропускала. Дни в постели, попытки Софии вытащить меня из моей скорлупы, напомнить мне, что когда-то я была цельным человеком.

Потом оставшиеся верные люди Виктора пришли с Лукой и некоторыми из его людей, чтобы сказать мне, что я в опасности и что мне нужно идти с ними. Несмотря на то, что Франко был мертв, те же действия, которые привели его к пыткам надо мной, внесли меня в черный список Алексея. Франко был жестоким, но Алексей был кем-то другим. Социопат во всех смыслах этого слова, жестокий и расчетливый, желающий сломать людей, которые, по его мнению, причинили ему зло, там, где это причиняет самую глубокую боль. И, в конце концов, я не знаю, сбежал ли от него кто-нибудь, кроме меня.

Может быть, Лиам пришел за мной не из-за какой-то затянувшейся нашей связи ради меня самой, а потому, что София, Катерина, Саша и девочки потеряны или мертвы, и ему нужно было найти меня, чтобы загладить свою вину? Мысль обхватывает ледяными пальцами мое сердце и впивается в него, вызывая слезы на глазах. Если это так… Я не думаю, что смогу жить с этим. София и Катерина — это все, что у меня осталось в мире, теперь, когда Александр предал меня, и если они мертвы или потеряны навсегда…

Сколько должен выдержать один человек, прежде чем сдастся? Как бы сильно часть меня, которая всегда была сильной, не хотела этого признавать, я достигаю предела. Часть моего разума уже чувствует себя разбитым, а когда остальное исчезнет… что от меня останется?

Останется ли что-нибудь?

Дверь открывается, и я резко сажусь, прижимая одну руку к ноющей голове, откидываясь на подушки и натягивая простыню на грудь. На мне все еще то платье, в котором я была на вечеринке, красивое льняное платье лавандового цвета, которое купил мне Александр. Я хватаюсь за юбку одной рукой, стягивая ее вниз, насколько это возможно несмотря на то, что я уже укрыта одеялами. Браслет из розового золота с необработанным аметистом, который подарил мне Александр, все еще у меня на запястье, и когда я поднимаю другую руку, чтобы дотронуться до ушей, серьги в тон все еще болтаются там.

Лиам не раздевал меня и ничего не снял из драгоценностей, отчего мне стало немного лучше. Он вообще все еще здесь? Интересно, сможет ли он вообще посмотреть мне в глаза после того, что он сделал со мной в столовой Александра. Александр заставил его, но он видимо хотел трахнуть меня так, как у него встал. Ему удалось это сделать, и я не знаю, что я чувствую по этому поводу.

Я не знаю, как ко всему этому относиться. Мне хочется разрыдаться, но я знаю, что это ничему не поможет, это только загонит меня в спираль паники, из которой будет практически невозможно выбраться. И кто бы ни вошел в эту дверь, мне нужно иметь достаточно чистого разума, чтобы справиться с этим. Я почти надеюсь, что это будет Александр, такой же разъяренный и убитый горем, как и я, хотя я не знаю, как это может быть. Я даже не знаю, жив ли он.

Но это, конечно, не он…

Это Лиам. Он выглядит так, как будто не спал, его рыжие волосы взъерошены, борода пышнее, чем я ее помню, одежда помята. Он выглядит так, как будто спал в том, в чем пришел к Александру: рукава рубашки закатаны, несколько первых пуговиц расстегнуты, лицо бледное, под глазами мешки. Он выглядит измученным и грустным, и на короткую секунду мое сердце трепещет и тянется к нему, пока я не вспоминаю, что он не просто “спас” меня. Он также трахнул меня перед аудиторией и застрелил мужчину, которого я люблю. Которого, как мне кажется, я люблю? Который, как мне кажется, любит меня? К этому я тоже не могу решить, как относиться.

Он медленно входит в комнату и останавливается в изножье кровати, и что-то сжимается у меня в груди, сжимается и причиняет боль. Я думаю, что это будут слезы, пока они не вырвутся наружу, а затем, когда первые истерические звуки срываются с моих губ, я понимаю, что это смех, и я смеюсь как сумасшедшая. Глаза Лиама расширяются, но, к его чести, он не двигается и не выбегает из комнаты. Он просто сжимает поручень в изножье кровати так сильно, что костяшки его пальцев белеют, когда он смотрит на меня, скорчившуюся на подушках и смеющуюся до тех пор, пока я на самом деле не начинаю рыдать.

Все это так похоже на то первое утро с Александром, что я ничего не могу с собой поделать. Как будто все это повторяется раз за разом, только с Лиамом вместо Александра. Это заставляет меня задуматься, не приснилось ли мне каким-то образом все, что было в Париже, была ли я в коме или просто спала после того, как оказалась в шале Алексея.

— Это все на самом деле? — Спрашиваю я, как только могу говорить, и Лиам на мгновение выглядит ошарашенным.

— Что именно? — Он проводит рукой по своим волосам, и я не могу не замечать, насколько он красив. Он один из самых физически привлекательных мужчин, которых я когда-либо видела, с его волосами цвета меди и бородой, из-за которых острая челюсть кажется шире, подчеркивая углы скул. Я вижу намек на те же медные волосы в расстегнутом v-образном вырезе его рубашки, мятая белая ткань облегает его плоский живот, мышцы на предплечьях напрягаются, а вены выступают, когда он сжимает перила кровати так сильно, что я почти уверенна, что он может их сломать.

— Все это, — шепчу я. — Париж. Александр. Мне это приснилось?

— Я не совсем понимаю, что там произошло, — медленно произносит Лиам, конечно же, он не знает. Его не было там со мной, только лишь в конце. — Но да, — продолжает он, настороженно наблюдая за мной, как за диким животным, которое, как он боится, может прыгнуть на него. — Это было по-настоящему. Александр был настоящим, и он держал тебя в плену в своей квартире в Париже.

— Я не была пленницей, — говорю я, защищаясь.

Лиам хмурится.

— Тебе разрешалось уехать? Вернуться в Нью-Йорк, если захочешь? Он предлагал тебе возможность вернуться домой?

— Нет, — шепчу я, проглатывая комок в горле. Проще говоря, это рисует Александра в совершенно новом свете, но, как сказал Лиам, его там не было. Он не знал Александра. Я знала.

— Тогда ты точно не была гостем, — прямо говорит Лиам.

Мы вдвоем долго молча смотрим друг на друга через всю кровать.

— Он мертв? — Наконец спрашиваю я, мой голос срывается. — Ты убил его?

Челюсть Лиама напрягается, и я вижу, как там дергается мускул, пока он обдумывает свой ответ. Колебания заставляют мое сердце пропустить удар в груди, сжимаясь от преждевременной скорби, когда я представляю, что это должно произойти, несомненное знание того, что Александр, мой Александр, мертв.

— Почему тебя это волнует? — Наконец Лиам спрашивает с резкостью в голосе, которой я раньше не слышала. — Господи, Анастасия, почему? Человек отдал тебя перед всеми. Он владел тобой, как собственностью. Он причинил тебе боль, он вынудил меня… — Затем он проводит обеими руками по волосам, резко отворачиваясь так, что оказывается ко мне спиной, и я вижу, как вздымаются его плечи, когда он опускает руки по бокам, сжимая их в кулаки. Проходит несколько секунд, прежде чем он снова поворачивается ко мне лицом. Я слышу биение своего сердца, ожидая его ответа, и вопреки себе начинаю плакать. Сначала слезы текут медленно, горячими каплями по моим щекам, а затем быстрее, пока они не перерастают в рыдания, которые мне приходится сдерживать, пока слезы не стекают по подбородку и не скапливаются в уголках губ. Лиам заметно вздрагивает, когда оборачивается и видит меня, беззвучно плачущую, вцепившись руками в одеяло, которое я все еще прижимаю к груди.

— Нет, — наконец говорит он. — Я его не убивал. Насколько я знаю, Александр Сартр не мертв, хотя я бы хотел, чтобы он был мертв!

Его последнее восклицание только заставляет меня плакать сильнее, и Лиам качает головой, обходя кровать и направляясь ко мне, его лицо краснеет от видимого разочарования.

— Жаль, что я не убил его, — свирепо рычит он. — Жаль, что я не выстрелил ему в гребаное сердце за то, что он посмел овладеть тобой, за то, что он сделал, за то, что заставил меня сделать с тобой, но вытащить тебя, убедиться, что ты в безопасности, было важнее. Ты понимаешь меня, Ана? Ты понимаешь, что я сделал, чтобы спасти тебя, что я…

Его голос повышается, и это разжигает панику в моей груди, поднимающуюся горячую и густую. Я чувствую, что начинаю дрожать, и дико трясу головой, когда он приближается ко мне, чувствуя, как меня начинает закручивать по спирали.

— Нет! — Я кричу, отползая от него. — Нет, блядь, отойди от меня! Отойди!

Пока я жива, я никогда не забуду выражение его лица, когда я кричу это. Такого выражения я никогда не видела ни у одного мужчины, кроме Александра. Я знаю это очень хорошо, потому что видела такое выражение на своем собственном лице в зеркале. Где-то между садом в доме Виктора и этим гостиничным номером Лиам Макгрегор стал сломленным человеком.