Ирландское обещание

20

АНА

Несколько дней все кажется почти нормальным. На следующее утро я просыпаюсь в постели Лиама, хотя его там нет. Когда я, спотыкаясь, выхожу, сонная и полуодетая, в майке и трусиках, я вижу, что он спал на диване.

— Я не доверял себе, что проснусь рядом с тобой и не окажусь внутри тебя, — просто говорит он, откидывая наброшенный на себя кашемировый плед, его рыжие волосы взъерошены, а лицо размякло со сна.

Я бы хотела, чтобы он это сделал, думаю я, но в ярком утреннем свете я не могу заставить себя сказать это. Я просто краснею и вижу, как на его лице вспыхивает желание, то же самое желание, которое я почувствовала, когда он это сказал, но он не двигается, чтобы встать или прикоснуться ко мне.

— Вчера вечером сгорел ужин, — со смехом говорит Лиам. — Нам повезло, что пентхаус не сгорел дотла, пока мы…

— О боже мой! — Я прикрываю рот рукой. — Черт! Мне так жаль…

— Все в порядке. — Лиам поднимается с дивана и шагает ко мне. С новой волной возбуждения, от которого у меня подкашиваются колени, я осознаю, что на нем только футболка и боксерские трусы, последние из которых облегают выпуклость его утреннего члена так, что мне хочется опуститься на колени и взять его в рот.

Он тянется ко мне, притягивает к себе, и я ахаю.

— Боже, Ана, — шепчет он, проводя пальцами по моим волосам и глядя на меня сверху вниз. — Я не знаю, что в тебе такого, но я ничего не могу с собой поделать, когда нахожусь рядом с тобой. Я вижу, как ты стоишь тут, полуодетая, и я еле сдерживаюсь, чтобы удержаться от того, чтобы не швырнуть тебя на диван и трахать до тех пор, пока ты не кончишь на мой член так сильно, что закричишь. — Его руки скользят вниз по моей талии, останавливаясь на стройных бедрах, и звук его голоса, бормочущего эти слова, с чуть усиливающимся ирландским акцентом, вызывает у меня почти головокружение. — Но я не могу удержаться от этого, — бормочет он, его рука скользит по моему затылку, когда он опускает свои губы к моим, и я поднимаюсь, обвивая руками его шею.

Его рот на ощупь такой приятный, теплый и мягкий, нежно прикасающийся к моему, когда он целует меня медленно, неторопливо. Он позволяет своим рукам блуждать, совсем немного, скользя по моей заднице в обтягивающих хлопчатобумажных трусиках-бикини, которые на мне надеты, скользя по внешней стороне моих бедер.

— Я тоже должна прикоснуться к тебе, — шепчу я, опуская руки к его груди, слегка проводя ногтями по его мышцам, спускаясь к выпуклостям живота. — Все по-честному, верно?

— Ты маленькая лисичка, когда тебе что-то надо, девочка, — рычит Лиам мне в губы. — Где та застенчивая девушка, которую я привез сюда? Та, которую я встретил в России?

— Она та, кого ты хочешь? — Я смотрю на него снизу вверх, мои губы приближаются к его губам, пальцы касаются его пресса. — Испуганная, застенчивая Ана? Это она тебя заводит?

— Ни хрена, — рычит Лиам, его рука крепче сжимает мои волосы, и чувство облегчения, которого я не ожидала, захлестывает меня. До этого момента я не знала, что боюсь, что он хотел ее и только ее, дрожащую, контуженую, зависимую девушку в инвалидном кресле, которую он смешил в русском саду.

— Я хочу девушку из видео, которые София показывала мне, — бормочет он, его руки на моих бедрах, притягивая меня ближе. — Мне нужна та, кто ругается, кто танцует, кто смеется, кто знает, чего она хочет и как это получить. Я знаю, что части ее больше нет, что девушка, которая так красиво танцевала на сцене, потеряна, что ты не можешь собрать все части себя обратно. Но я хочу все, что осталось от нее, и я хочу всю тебя такой, какая ты есть сейчас, Ана. Я хочу тебя, и все, чего я хочу, это чтобы ты тоже хотела меня, и только меня.

— Я подумала… — Я делаю глубокий вдох, чувствуя, что дрожу от его прикосновений. — Ты так сильно подталкиваешь меня к разговорам, к походам на встречи, к исправлению ошибок… я думала, может быть, ты любишь меня, только если я потеряна, чтобы я поняла, что не могу без тебя, и завишу от тебя…

— Нет. — Лиам качает головой. — Я хочу, чтобы ты исцелилась сама, Ана, чтобы ты могла быть счастлива. Я хочу, чтобы ты смогла оставить Александра позади, чтобы, возможно, мы могли быть счастливы. Но я люблю тебя сейчас, прямо сейчас, такой, какая ты есть.

Затем он наклоняет голову, его губы захватывают мои, когда солнечный свет проникает через французские двери прямо за нами. Я чувствую, что могу разразиться слезами и смехом одновременно, мое настроение поднимается так, что я почти забыла, что это возможно.

— Я люблю тебя, — шепчет он мне в губы. — Я хочу, чтобы ты была счастлива, Ана. Это все…

Он ахает, когда мои руки опускаются ниже, мои пальцы пробегают по выступу его твердого члена в обтягивающих боксерских трусах, и, как будто он ничего не может с собой поделать, его рука тоже опускается, поглаживая меня между бедер.

— Ты такая мокрая для меня, — стонет он. — Ты всегда такая мокрая, такая хорошая девочка…

— Ты твердый для меня, — шепчу я ему в губы. — Такой чертовски твердый. Лиам, пожалуйста, позволь мне…

Он закрывает глаза, втягивая воздух. Я чувствую, как его член подергивается под моей рукой, его бедра напрягаются от усилия не вонзиться в мою ладонь.

— Я не собираюсь трахать тебя, Ана. Пока нет. Я сказал…

— Я знаю, что ты сказал. Я не буду просить об этом, пока ты не почувствуешь, что готов… мы закончили, — обещаю я, поднимая на него глаза. — Но я все еще хочу тебя, Лиам. Пожалуйста, позволь мне.

Он знает, о чем я его прошу.

— Только твоей рукой, — хрипло произносит он, его тело содрогается от едва сдерживаемого желания. — Черт возьми, Ана, как ты меня так заводишь, я этого не вынесу…

Его рот снова обрушивается на мой, когда я просовываю руку внутрь, мои пальцы скользят по его горячей, напрягшейся обнаженной плоти, пока он втягивает мою нижнюю губу в свой рот, мягко прикусывая ее край.

— Боже, даже твоя рука на ощупь такая охуенно приятная. — Он прижимается своим лбом к моему, его бедра дергаются, когда я обхватываю его рукой, стягивая с него трусы, чтобы я могла полностью взять его в свои руки, мой большой палец потирает влажный кончик, а другой я сжимаю его у основания.

— Ана! — Он выкрикивает мое имя, его руки сжимают мои бедра, когда он начинает тяжело дышать, в то время как я глажу его обеими руками, скользя ими вверх и вниз, так что каждый дюйм его толстого, твердого члена трогается, гладится, доставляя ему удовольствие. — Ана, боже, я этого не вынесу, я не могу…

Я чувствую внезапный, неожиданный прилив сил от этого, от того, что держу его пульсирующий член в своих руках и слышу, как он зовет меня, говорит мне, как это приятно. Мои собственные трусики промокли, мой клитор пульсирует от желания, но все, чего я хочу, это прикоснуться к нему, заставить его кончить.

— Мне нужен твой рот, — выдыхает он. — Черт, Ана, пожалуйста, мне это нужно. Мне нужно…

Меня не нужно просить дважды. Я падаю на колени, кладу одну руку ему на бедро, смотрю на него снизу вверх и подношу его набухший член к своим губам. Выражение его лица не похоже ни на что, что я когда-либо видела раньше, полное такой мучительной потребности, что я чувствую, что почти могу кончить от одного этого вида, от того, что беру его в рот, чувствуя, как он заполняет его, когда он стонет звуком, который, кажется, исходит из самых глубин его души.

— Боже, о, черт, это так чертовски хорошо, — выдыхает он, запинаясь на словах, когда я провожу губами по его члену, потирая языком по всей длине, а другой рукой провожу вверх по его бедру, между ног, обхватывая и поглаживая его яйца, пока сосу его до самого основания, вбирая его так глубоко в свое горло, как только могу. — Я долго не протяну, — выдыхает Лиам, и я чувствую, как его бедра дергаются, проникая глубже, его пальцы запутались в моих волосах. — У тебя так хорошо получается, черт возьми, твой рот…Ана!

Слышать, как он выкрикивает мое имя от удовольствия, это как наркотик, как лучшее гребаное чувство, которое я когда-либо испытывала, электризующее каждый мой нерв, захлестывающее меня. Я сжимаю его член, сосу сильнее, смотрю на него снизу вверх и смакую каждую искорку удовольствия, пробегающую по его лицу. Теперь его рука сжимает мои волосы сильнее, его мышцы дрожат, когда он заставляет себя не трахать мое лицо, позволяя мне двигаться с моей собственной скоростью.

— Ты такая хорошая девочка, Ана, стоя передо мной на коленях, блядь, блядь… — Он рычит последние слова, другая его рука прижата к боку, мышцы живота напрягаются, когда он вздрагивает. Я снова скольжу вверх, слизывая предварительную сперму с его головки и постанывая при этом, позволяя ему почувствовать вибрации на своей напряженной, сверхчувствительной коже. Я обвожу его языком, посасывая только головку, пока он не вскрикивает. Я чувствую, как его член твердеет еще больше, пульсируя на краю пропасти. Затем я поднимаю на него глаза, удерживая его взгляд своим, пока соскальзываю вниз, позволяя ему наблюдать, как каждый дюйм его члена исчезает в моем горле. Я высовываю язык, когда давлюсь им, провожу языком по его яйцам, хватая его за бедра, и в этот момент он теряет контроль.

— Я собираюсь кончить, Ана, я… о боже, о черт, о фуууух! — Он вскрикивает, все его тело содрогается, когда я чувствую, как он напрягается, и первая горячая струя его спермы проливается на мой язык, когда я сжимаю губы вокруг него, посасывая сильнее, чем когда-либо, когда он входит в мой рот. — О боже, проглоти мою сперму, Ана, пожалуйста, пожалуйста… — Его рука сжимает мои волосы, его бедра дергаются, содрогаясь, все его тело почти изгибается от удовольствия. Я слышу, как он стонет мое имя снова и снова, пока наполняет мой рот своей спермой. Я судорожно глотаю, желая каждую каплю, продолжать пробовать его на вкус, сосать его, доставлять ему удовольствие так, как он это делал для меня.

Я жду, пока ничего не останется, пока он не начнет дрожать не только от удовольствия, но и потому, что этого слишком много. Затем я медленно провожу губами по его размягчающемуся члену, слизывая последние капли его спермы, прежде чем заправить его обратно в боксерские трусы, все еще стоя на коленях и глядя на него снизу вверх.

— Господи, Ана. — Он тихо ругается себе под нос, наклоняется, чтобы схватить меня за плечи и поднять на ноги. Я задыхаюсь, когда он притягивает меня к себе, слегка целуя в губы, и я чувствую дрожь, которая проходит по его телу, когда он это делает.

Я чувствую, как то, что произошло в Париже, исчезает, и это никогда не ощущалось так далеко, как сейчас, когда я стою в гостиной Лиама, в которой светит солнце и обещает нам новый день впереди. Кажется, что всех этих ужасных вещей здесь быть не может, не сейчас, когда его руки обнимают меня, а его губы на моих, его вкус все еще у меня на языке.

— У меня сегодня встречи, — говорит он, наконец отстраняясь. — Но ты ведь тоже пойдешь на прием, верно? У тебя сегодня встреча с доктором Томасом.

— Я знаю. Я пойду. Тебе не нужно беспокоиться. — Я улыбаюсь ему, хотя чувствую, как у меня скручивает живот от этой мысли.

Я давно не была у врача, чтобы проверить свои ноги и другие зажившие травмы, полученные Франко, и, конечно, никто не осматривал меня после Алексея. Я боюсь того, что они мне скажут, хотя я не уверена, что это может быть хуже, чем то, что я больше никогда не буду танцевать. Это просто ужасно, но я обещала Лиаму пойти. И впервые за долгое время я хочу сделать это не только для того, чтобы угодить ему, но и для себя. Я хочу стать лучше. После Франко, и особенно после похищения в России, я не могла видеть пути вперед. Я думала, что все закончилось, и в некотором смысле мне до сих пор кажется, что это так. Я точно не знаю, кем я буду, если не балериной, но впервые за долгое время я хочу это выяснить.

Лиам целует меня еще раз, легко, а затем проскальзывает мимо меня, исчезая в своей комнате. Я смотрю ему вслед, обнимая себя за талию. Я знаю, что прошло не так много времени. Я знаю, что мне предстоит пройти долгий путь. Но я хочу этого. Я хочу его. Я хочу лучшего будущего, чем то, которое я видела в Париже с Александром.

Возможно, с его помощью я смогу найти способ сохранить то, что мне было нужно из того, что произошло со мной там, и ценить это, и по-прежнему двигаться вперед без него. Может быть, я смогу научиться отделять хорошее от плохого, принять это и двигаться дальше. Ради себя, Лиама, и ради того, что у нас могло бы быть вместе.

Я чувствую себя легче, чем когда-либо, когда возвращаюсь в свою комнату, принимаю душ и надеваю сарафан в цветочек, который он купил для меня, оставляя волосы сушиться самостоятельно, пока я иду на кухню готовить завтрак. Я вижу, как светлеет лицо Лиама, когда он выходит, одетый по случаю дня в черные облегающие брюки и синюю рубашку на пуговицах с закатанными выше локтей рукавами. Я чувствую себя почти по-домашнему, когда он заходит на кухню и легонько целует меня в макушку, когда я пододвигаю к нему тарелку с бубликами и фруктами.

— Я мог бы к этому привыкнуть, — бормочет он. — Это лучшее утро, которое у меня было за долгое время.

— Я не собираюсь делать тебе минет каждое утро, — нахально говорю я ему, и он улыбается мне, хватая за талию и притягивая к себе.

— Ты была плохой девочкой этим утром, — говорит он низким и хрипловатым голосом, постукивая меня по переносице. — Я не могу устоять перед тобой, ты это знаешь.

— Ты собираешься наказать меня? — Я хлопаю ресницами, глядя на него, и он стонет, берет тарелку, обходит стойку с другой стороны и садится на один из барных стульев.

— Ты доведешь меня до смерти, малышка, — говорит он, указывая на меня и беря бублик. — Но я умру счастливым.

Я остаюсь по другую сторону прилавка, откусывая фрукт со своей тарелки. Он прищуривается, наблюдая за мной.

— Ты собираешься съесть все это, не так ли? — Лиам указывает на мой собственный бублик рядом с клубникой и бананом, которые я нарезала. — Ты обещала мне, что съешь.

— Я пытаюсь. — Я тыкаю пальцем в тесто. — Мне также было трудно есть в Париже несмотря на то, что еда была вкусной. Когда я была балериной… — Я колеблюсь, с трудом сглатывая. Мне до сих пор так трудно сказать "было", когда это было всем для меня в течение такого долгого времени.

— Я знаю, ты говорила, что с тем, что ты могла есть, было очень строго. — Лиам смотрит на мою тарелку. — Пока ты пытаешься. Я буду думать, что ты прекрасна, Ана, даже если ты сейчас не совсем такая. Ты для меня нечто большее.

Я чувствую, как краснеют мои щеки, когда я опускаю взгляд в свою тарелку. Я не хочу признавать, что беспокоилась бы об этом, хотел бы он меня по-прежнему или нет, если бы у меня не было тела той же танцовщицы. Сейчас я хрупкая, тоньше, чем была даже в бытность балерины, без прежнего мышечного тонуса, но я понятия не имею, как буду выглядеть через полгода или год. Но судя по тому, как он это говорит, я верю, что он будет любить меня и хотеть, несмотря ни на что. Это настолько отличается от всего, что у меня было раньше, что мне хочется разрыдаться, но я сдерживаюсь, заставляя себя продолжать говорить. Я не хочу продолжать плакать перед ним.

— Я хочу спросить доктора, что нужно делать, чтобы выздороветь. — Я беру бублик, заставляя себя откусить. — Я больше не могу бегать или танцевать, как раньше.

— Что бы там ни говорили, есть хороший тренажерный зал, в который я хожу, если ты этого хочешь. — Лиам откусывает еще один кусочек, накалывая его на кусочек клубники. — И твоя физиотерапия поможет… пока ты ходишь, — многозначительно добавляет он. — Я хочу, чтобы ты чувствовала себя хорошо, Ана. Это все, что имеет для меня значение. Он наклоняет голову в сторону французских дверей, ведущих на балкон. — Наверху есть бассейн, он частный, — добавляет он. — Никто не увидит ни тебя, ни твоих ног. Ты можешь плавать сколько угодно или принимать горячую ванну, и тебя никто не побеспокоит. Я также хотел тебе сказать… — Он откладывает бублик, глядя на меня с такой искренностью в глазах, которую я не уверена, что когда-либо видела на чьем-либо лице раньше. — Я хочу, чтобы твоим друзьям здесь тоже были рады, Ана. Если ты заведешь друзей здесь, в Бостоне, если София, Катерина и Саша захотят навестить тебя, тебе не нужно спрашивать разрешения. Конечно, дай мне знать, чтобы я мог сообщить службе безопасности, но тебе не нужно спрашивать меня, все ли в порядке. Это и твой дом тоже, до тех пор, пока ты хочешь оставаться здесь.

Я испуганно моргаю, глядя на него, и на этот раз не могу сдержать слез.

— Спасибо, — шепчу я. — Лиам, прости…

— За что? — Он выглядит искренне пораженным.

— Что я все еще… — Я перевожу дыхание, задаваясь вопросом, должна ли я вообще это говорить, должна ли я рискнуть испортить этот момент, упомянув Александра. — Что у меня все еще есть чувства к… ты знаешь. В этом я еще не полностью разобралась.

Лиам на мгновение замолкает, и мое сердце переворачивается в груди. Черт. Я опять все испортила… мне не следовало ничего говорить. Черт…

— Все в порядке, — наконец говорит он, и я моргаю ему.

— Это так? Я имею в виду…

— Я не собираюсь притворяться, что меня это не задевает или что я понимаю, — тихо говорит Лиам. — То, что ты мне сказала… я не понимаю, как ты могла хотеть этого или его. Но я понимаю, что ты чувствовала, и что это что-то значило для тебя, в чем ты нуждалась в то время. И я никогда не переживал ничего подобного тому, что пережила ты. — Он делает паузу, на мгновение поджимая губы. — Я справился с потерей, Ана. В моей жизни произошли изменения, о которых я никогда не думал, и мне пришлось научиться видеть себя другим человеком, чем я думал, что буду. И я надеюсь, что со временем я смогу поделиться этим с тобой и, возможно, смогу отчасти понять тебя с этой точки зрения. Но сейчас я не хотел говорить об этом, потому что не хотел отнимать у тебя это. Ты через многое прошла, через то, что я даже представить себе не могу, и не мне судить тебя за то, что ты сделала, чтобы пережить это, или за то, что ты чувствовала.

Я не могу говорить. Слезы наворачиваются на глаза, стекая по моим щекам, и Лиам встает, обходит стойку, чтобы нежно провести большим пальцем по линии моего подбородка, куда стекают слезы.

— Прости, что я вчера был зол, Ана. Тяжело видеть, что ты думаешь о нем, знать, что он тебе небезразличен. Ты выкрикивала его имя, пока я был внутри тебя… — Он делает паузу, закрывая глаза. — Но это не твоя вина. Я знаю это. Я тоже пытаюсь.

— Должны ли мы так сильно стараться? — Я поднимаю на него глаза. — Что, если я слишком сломлена? Что, если то, что он сделал…

— Я не хочу в это верить. — Лиам качает головой. — Пока нет. Я хочу продолжать пытаться, Ана. Ты — единственное в этом мире, за что я хочу так упорно бороться. Больше, чем за свое место во главе Королей, больше, чем за что-либо еще. Я обещаю, что буду продолжать бороться столько, сколько ты захочешь. Я…

Затем он замолкает, и я чувствую, как мое сердце сжимается в груди от выражения его лица. Но в то же время я не могу отделаться от мысли, что он чего-то недоговаривает мне, чего-то, что он хочет сказать, но не делает. Я не знаю, как я могу спросить его, когда есть вещи, о которых я тоже пока не готова ему рассказать.

— Мне нужно идти. — Лиам целует меня в макушку, его пальцы все еще поглаживают щеку. — Я буду дома вечером, Ана.

Я смотрю, как он уходит, мое сердце колотится в груди. Я чувствую себя противоречивой, разорванной, сбитой с толку. Даже до всех тех ужасных событий, которые произошли, когда я была обычной девушкой с нормальной жизнью, ни один мужчина не относился ко мне так, как Лиам. Дело не только в одежде, красивой квартире и посещениях спа, не только в том, что он заботится обо мне. Это то, как он смотрит на меня, как он прикасается ко мне, как он, кажется, хочет понять меня.

Я боюсь доверять этому.

Больше всего на свете я хочу перестать бояться.