Ирландское обещание

4

ЛИАМ

Я стою за дверью ванной, закрывая ее за собой, мои руки сжимаются в кулаки, когда я закрываю глаза.

Черт возьми. Это будет сложнее, чем я мог себе представить. Раньше, прежде чем прийти проведать ее, я сказал себе, что не прикоснусь к ней, что буду держаться на расстоянии, что отвечу на любые ее вопросы и оставлю ее в покое. Вместо этого я оказался со своим членом у нее во рту, она глотала мою сперму, а мой рот был у нее между ног. И если бы она сказала, что ей нужна помощь в душе…

Видение ее бледного, миниатюрного, совершенного тела под горячей водой, ее розовеющей кожи и мыла, покрывающего ее маленькую грудь, возможность того, что именно мои руки могут с ней делать, сводят меня с ума. Я чувствую, как мой член снова твердеет, и я заставляю себя прогнать эту мысль, открываю глаза и быстро моргаю, чтобы прогнать фантазию.

Я хочу ее так чертовски сильно, что это причиняет боль. Ничто никогда не было таким сладким на вкус, как мой рот между ее ног, и ничто никогда не было таким приятным, как ее губы и язык на моем члене. Ничто никогда не выглядело так прекрасно, как ее голубые глаза, смотрящие на меня снизу вверх, пока она отсасывала мне, широко раскрытые, довольные глаза, устремленные на мое лицо, когда я доводил ее до кульминации за кульминацией. Я не хотел останавливаться. Я хотел остаться там, между ее бедер, облизывая ее до бесконечного количества оргазмов.

Мне пришлось заставить себя остановиться, заставить себя не идти дальше. Я хочу от нее всего, но я знаю, что лучше не давить на нее. Я мог видеть, как крутятся колесики в ее голове, когда она стояла там у душа, вероятно, сравнивая меня с Александром, пытаясь решить, что она чувствует по поводу всего этого, позволять ли мне прикоснуться к ней снова и хочет ли она, чтобы я это сделал.

У меня есть проблемы поважнее, чем просто Ана, которые ждут меня в Бостоне, и я это знаю. Титаническим усилием я выталкиваю из головы картинку с ней, полуобнаженной и стонущей, направляясь к лифтам. Я должен встретиться с Максом и Левином в баре, но сначала я захожу к стойке консьержа в вестибюле.

— Могу ли я вам помочь, сэр? — Консьерж сразу становится внимательным, когда видит меня, и приятно улыбается.

— Мне нужен кто-нибудь, кто доставит сюда подборку женской одежды, всю, от корки до корки.

Консьерж приподнимает бровь.

— Какого роста дама? — Спрашивает он, и я слышу любопытство в его голосе. Однако он слишком профессионален, чтобы показать, как сильно хочет знать, что происходит в номере, под моим именем.

— Я… я не уверен. — Черт. Я ни хрена не смыслю в размерах женской одежды, и Левин, вероятно, тоже, Макса можно и не спрашивать. Я не уверен, что он вообще когда-либо был с женщиной. В конце концов, он был священником.

— Как вы думаете, какого размера ваша леди? — Спрашивает консьерж таким тоном, который предполагает, что если я прикасался к ней, то должен хотя бы иметь возможность оценить размер ее платья.

— Она очень миниатюрная. Она, э…э… она доходит примерно… — Я показываю на верхнюю часть груди. — Она очень стройная. Маленькая грудь…

— Думаю, я понял, сэр. — Консьерж ободряюще улыбается мне. — Я немедленно найду кого-нибудь. Должен ли я распорядиться, чтобы вещи доставили в номер, в котором остановилась леди?

— Да, было бы прекрасно. — Я тоже благодарно улыбаюсь ему и даю солидные чаевые, последнее, кажется, значительно улучшают его настроение.

Макс и Левин уже ждут меня в баре. Левин, как обычно, пьет водку, а Макс виски, под закуску.

— Значит, ужинаем? — Я пытаюсь казаться беззаботным, когда сажусь, но они оба видят выражение моего лица.

— Мужчина должен есть, — говорит Левин, беря с тарелки кусочек кростини. — Я бы сам предпочел что-нибудь более сытное и вкусное, но, полагаю, этого хватит.

— Вкусное? — Макс корчит гримасу. — Это, наверное, лучший копченый лосось, который я когда-либо пробовал. — Он смотрит на меня с озорной ухмылкой на лице. — Лиам, если у тебя когда-нибудь будет для нас какое-нибудь другое задание, в котором ты будешь платить едой и проживанием, я более чем готов предложить свои услуги.

— Разве священники не дают обет бедности? — Левин прищуривается, глядя на Макса. — Я многое знаю о тебе, знаешь, учитывая, что ты находишься под защитой Виктора…

— Тогда ты бы знал, что я больше не соблюдаю церковные обеты, — говорит Макс, приподнимая бровь и откусывая еще кусочек закуски. — Я выпью еще стакан виски, Лиам, если ты будешь заказывать что-нибудь выпить.

Я могу сказать, что они стараются поднять себе настроение так же сильно, как и я, но девушка наверху занимает мысли всех нас троих, не говоря уже о мужчине, которого я оставил истекающим кровью на полу столовой в Париже.

К нашему столику подходит официантка, и я заказываю еще два виски, одно для себя и одно для Макса, но отклоняю ее предложение сделать заказ на еду для меня. У меня пропал аппетит, все проблемы, которые мне удалось отодвинуть на задний план, когда я был с Анной ранее, нахлынули на меня, напоминая о том, насколько трудным, вероятно, будет предстоящий мне путь.

— Ты собираешься рассказать нам о том, что произошло в той квартире? — Наконец Левин спрашивает глубоким и слегка подозрительным голосом. Я не могу винить его, именно его контакты во многом сделали возможным спасение Аны, и я уверен, что любой удар, скорее всего, падет на него. Он пошел на огромный риск, обратившись к своему старому боссу и нынешнему деловому партнеру Виктору, и я не безразличен к этому.

Это также снова подчеркивает, насколько глупо было с моей стороны идти туда в одиночку.

Я не решаюсь рассказать им все. Но я также знаю, что неразумно утаивать информацию. Эти двое мужчин были рядом со мной, пересекли страны и подвергли себя значительному риску, чтобы помочь мне найти Ану. Я обязан рассказать им всю историю целиком. И вот, за нашими напитками, я рассказываю им обоим, что произошло, каждую деталь, с того момента, как я вошел в квартиру Александра, и до того момента, как я ушел, с накачанным наркотиками телом Аны в моих руках и телом Александра на полу.

— Что он сделал? — Макс ошеломленно смотрит на меня. — И женщина…Христос. — Он тихо ругается, и Левин смотрит на него, прежде чем снова посмотреть на меня.

— Я боялся, что что-то подобное может случиться, если ты войдешь один. — Он замечает выражение моего лица и вздыхает. — Не совсем так, конечно, я бы не ожидал чего-то настолько безумного. Этот француз ненормальный, это точно. Но я же говорил, что тебе нужна подмога…

— Я знаю. — Я провожу рукой по лицу, внезапно чувствуя себя глубоко измученным. — В том, что произошло, моя вина. Моя собственная глупая вина из-за гордости. — Я бросаю взгляд на Макса, наполовину ожидая, что у него найдется что сказать по этому поводу, но он молчит, его лицо напряженное.

— И что теперь? — Левин откидывается назад. — Ты говоришь, что не уверен, жив он или мертв. Ты думаешь, он придет за ней?

— Я не знаю, — признаюсь я. — Я не могу представить, чтобы он легко воспринял потерю актива стоимостью в сто миллионов долларов, но опять же, она стоила этого только для него. И, возможно… — Я с трудом сглатываю, ненавидя эти слова, даже когда они слетают с моих губ. — Возможно, она больше не стоит таких денег для него.

— Потому что ты трахнул ее…

— И ей это понравилось. ДА. Ее предательство могло заставить потерять всякую ее ценность в его глазах. — Я пожимаю плечами, делая еще один глоток виски. — Трудно понять, что думает такой человек, как он.

— Не стоит недооценивать мужчину, который чувствует себя преданным. — Левин допивает свою водку, жестом приказывая официантке принести ему еще. — Было бы неразумно предполагать, что он покончил с ней. Но она вернется в Нью-Йорк, верно? Это больше не твоя забота. Наверное, Луки, я полагаю…

— Она вернется со мной в Бостон, — я тоже допиваю виски. — Она чувствует себя плохо, навязываясь Луке и Софии, и я не думаю, что они с Лукой так уж близки. Я предложил ей пожить со мной в моей квартире в Бостоне, пока она не встанет на ноги.

— Ты думаешь, это хорошая идея? — Макс смотрит на меня с беспокойством. — Ты слышал, что она была травмирована раньше, но сейчас она, должно быть, травмирована вдвойне, даже втройне. И Александр использовал тебя в качестве инструмента для этого. Ты думаешь, что ее проживание с тобой, мудрая идея в сложившихся обстоятельствах?

— Я думаю, ей нужен кто-то, кто присматривал бы за ней, — твердо говорю я. — Ей нужен защитник. Кто сделает это для нее? Лука? Виктор? У них свои семьи, свои заботы.

— У тебя есть и другие проблемы, — напоминает мне Левин. — Одна по имени Сирша, насколько я помню.

Я пристально смотрю на него, позволяя ему увидеть раздражение, явно написанное на моем лице.

— Ты моя правая рука или Виктора?

Левин пожимает плечами, беря у официантки свой новый стакан водки.

— Просто говорю, Лиам. Я не участвую в этой борьбе, и, возможно, именно поэтому тебе следует прислушаться к тому, что я хочу сказать. Из того, что ты сказал, следует, что эта женщина настолько сломлена, что думала… возможно, все еще думает, что влюблена в мужчину, который купил ее, и что он тоже влюблен в нее. Женщину, которую ты был вынужден трахнуть. Александр поиздевался над вами обоими.

— Такую травму нелегко преодолеть, — вмешивается Макс. — Возможно, было бы разумно отпустить ее домой, Лиам. Вернуть ее к знакомой семье и друзьям. Я знаю, что ты хочешь ее, но…

— Речь не об этом, — настаиваю я. — У нее нет семьи, и только пара друзей, которые имеют дело со своими семьями и собственной травмой. Ей нужен защитник.

— Всего несколько дней назад ты говорил, что ей нужен спаситель, — указывает Макс. — И чем это обернулось для вас обоих, Лиам? — Моя челюсть сжимается, и он пожимает плечами, откидываясь на спинку стула и делая еще один глоток виски. — Предостережение от друга, вот и все, — говорит Макс.

— Мы теперь друзья? — Я слышу резкость в своих словах, но Макс, похоже, не воспринимает это плохо.

— Я думаю, ты сейчас нуждаешься в друзьях, — говорит Левин. — Я бы не стал отталкивать тех, кто предлагает свою помощь, Лиам.

— Она возвращается со мной в Бостон, — натянуто говорю я. — Решение уже принято.

Макс кивает, ставя свой стакан.

— Тогда я хотел бы помочь, если смогу, — просто говорит он. — Может, я больше и не священник, но у меня все еще есть слух. Я был бы рад предложить это тебе, а также ей, если это может помочь вам.

— Ты остаешься на Манхэттене, — говорю я, нахмурившись. — Длинная прогулка для дружеской беседы, не так ли?

— Я могу остаться в Бостоне на некоторое время, — говорит Макс. — Я найду, где остановиться. — Затем он ухмыляется, искоса поглядывая на Левина. — Возможно, мне, как священнику, и пришлось бы принять обет бедности, но мой отец определенно этого не делал. Он оставил мне щедрую сумму, когда уходил из жизни, которую я до сих пор практически не трогал благодаря своему призванию, а затем и помощи Виктора.

— Будешь ли ты в безопасности в Бостоне без его защиты? — Я хмурюсь. — Я не могу предложить тебе многого, но я могу расширить и свою собственную защиту, чего бы это ни стоило.

— Как к этому отнесутся Короли?

— Это не имеет значения, — кратко отвечаю я. — Я их лидер. Если я говорю, что наша защита распространяется на кого-то, это последнее слово.

Левин наклоняет свой стакан в мою сторону, одобрительно кивая.

— И именно таким лидером тебе нужно быть, Лиам, чтобы держать их в узде. Тем, кто приказывает, а не апеллирует.

— Да. — Я допиваю остатки второго виски с задумчивым выражением лица.

Левин не ошибается. Чтобы руководить такими людьми, как Короли, мое слово должно быть законом. Даже такой человек, как Грэм О'Салливан, не должен быть в состоянии отменить его или побудить других восстать против меня. Но чтобы обладать такой силой, мое слово должно иметь вес. Разрыв моего контракта о помолвке с Сиршей подвергнет меня значительной опасности. Эта мысль давит на меня тяжелым грузом. Спустя много времени после того, как Левин, Макс и я заканчиваем наш разговор, я поднимаюсь на лифте обратно на этаж, на котором находятся мои апартаменты. Я останавливаюсь у двери Аны в нерешительности, прислушиваясь, не спит ли она еще.

Изнутри доносится только тишина, и я стучу ключом по двери, проскальзывая внутрь. В комнате темно и тихо, и я останавливаюсь на краю короткого коридора, ведущего в нее, чтобы увидеть ее, свернувшуюся калачиком на боку огромной кровати, в изножье которой стоят пакеты с покупками, которые, должно быть, принес консьерж.

Я не утруждаю себя осмотром, чтобы посмотреть, что в них. Вместо этого я тихо прохожу по ковру, чтобы встать рядом с ее стороной кровати, глядя сверху вниз на то, как она спит. Она выглядит нежной и умиротворенной, как ангел, ее светлые волосы разметались по лицу, руки прижаты к груди. На ней что-то розовое, что-то из шелка и кружев, что, как я могу только предположить, является чем-то вроде неглиже, у консьержа, вероятно, были другие представления о том, какую ночную одежду я хотел бы для Аны, чем у меня.

Желание откинуть одеяло и увидеть ее миниатюрное тело в этой шелковой ночной рубашке, как подарок, который я едва удерживаюсь, чтобы не развернуть, настолько сильно, что мне приходится физически отстраниться, делая вдох, чтобы сосредоточиться. Я могу представить, как это будет облегать ее маленькую грудь и стройные бедра, как это будет ощущаться под моими руками, если я снова раздвину ее, если я прикоснусь к ней так, как я этого жажду. Не под угрозой или принуждением, не в качестве способа расплаты. Ни для чего иного, кроме как для ее удовольствия и моего. Я хочу ее, но только если она захочет меня взамен. И только если она хочет меня таким, какой я есть. Не для того, чтобы заглушить свою боль не для того, чтобы убежать от прошлого не для того, чтобы заменить Александра. Пока я не узнаю наверняка, что она чувствует ко мне, пока я не буду уверен, что она хочет меня для себя и для собственного удовольствия и ничего больше, я не буду трахать ее снова. Какие бы другие границы ни были пересечены сегодня вечером, я буду твердо придерживаться этой.

Я выполнил то, что намеревался сделать в самом начале. Я спас ее, спас от Александра и вернул домой. Я думал, что это решит все проблемы, но я понятия не имел, насколько сложной она может стать. Я понятия не имел, насколько глубоки ее раны или что она сделала, чтобы залечить их, и я до сих пор не знаю всего этого. Я не знаю, как много я хочу знать.

Александр. При мысли об имени этого человека у меня сжимаются зубы и закипает кровь. Я ненавижу его глубокой, инстинктивной ненавистью, которая заставляет меня желать, чтобы он появился передо мной сию минуту, чтобы я мог убить его голыми руками и на этот раз убедиться, что он мертв. Но это невозможно, и как бы мне ни хотелось вернуться в Париж и закончить работу, я хочу еще больше обезопасить Ану. Я хочу, чтобы она была рядом со мной, чтобы помочь ей исцелиться и собрать воедино ее разбитые части. И тогда, может быть, когда Александр станет для нее всего лишь дурным сном, мы сможем вместе начать залечивать ущерб, который он нам причинил.

До тех пор мне нужно держаться подальше от ее постели, если смогу конечно.