История Израиля. Том 1 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1807-1951

Сущность израильской внешней политики

Преамбулы подписанных Израилем на острове Родос соглашений о перемирии представляют собой занимательное и поучительное чтение. В каждом из текстов утверждается, что задача соглашения — перейти от перемирия к подлинному миру. Каждое соглашение одобряет призыв Совета Безопасности ООН к отказу от применения силы и подтверждает права как Израиля, так и арабских стран на безопасность. Для израильских государственных деятелей, однако, будущее направление политического курса определялось не высокопарным многословием международных документов, а острым ощущением уязвимости своей страны. Со стратегической точки зрения географическое положение Израиля было ужасным. Площадь этого молодого государства составляла всего 8 тыс. квадратных миль, длина сухопутной государственной границы — 600 миль, и сама граница не обеспечивала практически никакой защиты для тыла. Три четверти населения страны были втиснуты в полосу приморской равнины между Хайфой и Тель-Авивом и в узкий коридор, ведущий к Иерусалиму. Ни один город или сельскохозяйственное поселение страны, за исключением отдельных форпостов в пустыне Негев, не отстоял более чем на 18 миль от границ с арабскими соседями. “Талия”, самая узкая часть Израиля, составляла каких-то девять миль между Трансиорданским выступом и Средиземным морем. В некоторых местах “иерусалимский коридор” суживался до десяти миль, а израильский сектор Святого города мог с трех сторон обстреливаться хашимитской артиллерией. С Голанских высот сирийские орудия были в состоянии нанести невосполнимый ущерб еврейским сельскохозяйственным поселениям в Восточной Галилее. И наконец, доступ к Эйлату, южным воротам Израиля в страны Азии и Африки, мог быть перекрыт посредством египетской морской блокады. Короче говоря, вся страна была одной сплошной приграничной полосой, передним краем, единственным в мире неостровным государством, доступ к которому был возможен только по морю (или воздушным путем, над тем же самым морем).

Людские ресурсы страны также были ограниченными. Население окружающих арабских стран превосходило население Израиля в соотношении сорок к одному, а их вооруженные силы — восемь к одному. Даже после заключения соглашения о перемирии правительство Израиля не могло быть уверенным в сохранении договоренностей с соседями, не всегда держащими данное ими слово. Следует также подчеркнуть, что на протяжении первых двух десятилетий существования Израиля в качестве независимого государства в соседних арабских странах произошло не менее двадцати политических переворотов, совершенных, как правило, военными группировками; при этом ни один из пришедших к власти режимов даже не пытался смягчить политику своей страны по отношению к Израилю, опасаясь лишиться поддержки населения. Более того, сама враждебность этой политики выглядела довольно специфически: она не увязывалась с какими-либо конкретными политическими или территориальными претензиями, ее основой не являлись притязания на земельные или водные ресурсы Израиля либо его полезные ископаемые. Очевидно было, что арабские страны были охвачены одним, всепоглощающим и не оставляющим сомнений, стремлением: уничтожить Израиль как независимое государство.

Для отражения возможной агрессии еврейское государство располагало более чем скудными ресурсами — и территориальными, и военными, и людскими. У него не было ни друзей, ни покровителей. Израиль являлся единственной ближневосточной страной, которая не принадлежала ни к какому оборонительному пакту или политическому альянсу. У Израиля не было достаточных средств и практически не имелось профессиональных дипломатов, чтобы заняться установлением зарубежных связей. Действительно, первый министр иностранных дел Израиля Моше Шарет (Черток), соратник Бен-Гуриона со времен второй был человеком блестящих способностей и редкого обаяния, отличавшийся особым языковым даром и умением вести переговоры. Его ближайшие помощники, Реувен Шилоах и Вальтер Эйтан[371], также были людьми, преданными своему делу и необыкновенно увлеченными своей работой; однако их подчиненные не всегда и не в самой полной мере отвечали требованиям, предъявляемым к сотрудникам внешнеполитического ведомства. Кроме того, даже в 1968 г., то есть двадцать лет спустя после образования государства, персонал всего восьми дипломатических представительств Израиля за рубежом составлял десять и более человек, тогда как в двенадцати представительствах работало лишь по одному человеку, а в остальных — по три человека и менее.

Ощущение, что страна недостаточно защищена от угрозы извне, долгое время оставалось навязчивой идеей израильского руководства. Единственное преимущество, имевшееся у правительства в этой связи, носило характер чисто политический. Национальная изоляция являлась гарантией того, что хотя бы в сфере внешней политики у правительства имеется определенная свобода действий. Собственно говоря, кнесет не играл практически никакой роли в иностранных делах; он даже не ратифицировал договоры Израиля с зарубежными странами. Проходившие в кнесете дебаты по вопросам внешней политики были полезными в основном тем, что давали общественности пищу для ума, хотя даже такого рода обсуждения, как правило, случались не чаще одного раза в год. Впрочем, Комиссия кнесета по иностранным делам заседала еженедельно, заслушивая выступления и отчеты министров, дипломатов и армейского руководства; ее заседания были закрытыми, а их участники давали подписку о неразглашении. Членство в этой комиссии было особо почетным, поскольку давало возможность оказывать определенное воздействие на курс внешней политики страны. Но, тем не менее, выбор вопросов для обсуждения и право принимать решения оставались прерогативой кабинета министров.

Палестинская комиссия по примирению (ПКП), статус Иерусалима

Между тем соглашения о перемирии стали предпоследней стадией усилий, осуществляемых под эгидой ООН с целью прекращения арабоизраильского конфликта. Согласно положениям Резолюции ООН от 11 декабря 1948 г. (Статья XIII) была создана Палестинская Комиссия по примирению, на которую были возложены следующие три основные задачи: заключение прочного мира между Израилем и его арабскими противниками; осуществление мер по репатриации и расселению палестинских беженцев; разработка плана передачи Иерусалима под международное управление. Время показало, что Комиссия оказалась не в состоянии выполнить ни одну из этих задач; более того, своими поспешными и неадекватными действиями она свела на нет имевшиеся шансы решить эту проблему мирным путем. Так, в Израиле считалось целесообразным безотлагательно начать прямые переговоры с каждой из противостоявших ему арабских стран. Вместо этого три члена Комиссии, представлявшие Турцию, Францию и США, действовали в высшей степени неторопливо, словно пребывая в оцепенении. Потратив три месяца на неспешную и бестолково организованную поездку по странам Ближнего Востока, они добрались до Лозанны, где находилась их штаб-квартира, лишь к апрелю 1949 г. По прибытии в Швейцарию члены Комиссии приступили к работе и тут же совершили роковую ошибку, позволив арабским представителям участвовать в переговорах не по отдельности, а единым блоком. В таких условиях никто из арабов не рискнул взять на себя инициативу и первым занять хоть сколько-нибудь сдержанную позицию. Напротив, за редкими исключениями, когда члены Комиссии предпринимали конкретные шаги по сближению сторон, арабы решительно отвергали саму идею переговоров о перемирии и даже отказывались сидеть в одной комнате с евреями (Глава XIII).

Что же до самих членов Комиссии, то их мнения сходились лишь в одном: арабо-израильские договоренности не должны вступать в противоречие с интересами их собственных стран. Намерения Франции, например, сводились к тому, чтобы ограничить влияние Абдаллаха, британского ставленника. Вот почему на первом этапе Лозаннской конференции французский представитель Клод де Буассанжер открыто поддерживал сирийскую делегацию. Представитель Турции, Хусейн Калкит Ялсин, разделяя опасения правительственных кругов своей страны относительно советской угрозы, а также имея намерение установить некое подобие военного союза с арабскими странами, не скрывал своей проарабской ориентации. Марк Этридж, представитель США, активно поддерживал официальную политику Арабской лиги по таким вопросам, как Иерусалим и беженцы, и настаивал на том, что Израиль должен согласиться с необходимостью пойти на серьезные уступки в долгосрочной перспективе. Такой подход подрывал позицию как самого Израиля, так и умеренных арабских стран.

Однако и без вмешательства европейских держав между арабами и евреями существовали серьезные разногласия. Об этом свидетельствовал хотя бы текст единственного, да к тому же спорного, документа, подписанного на Конференции. Членам Комиссии, в их метаниях от одного представителя договаривающихся сторон к другому, удалось достичь согласия относительно ряда протоколов, которые были, наконец, признаны обеими сторонами 12 мая 1949 г. Основной документ гласил:

“Рабочий документ”, о котором шла речь, — это карта раздела, принятая в ноябре 1947 г. по предложению ООН. По сути дела, все означенные протоколы являлись не договором между Израилем и арабскими странами, а всего лишь соглашением для последующего обсуждения и дискуссий. Карта раздела 1947 г. была приложена “в качестве основы для обсуждений с Комиссией”. В то время, когда подписывались протоколы, это была единственная из числа существовавших на тот момент официальных карт ООН; по состоянию на 12 мая 1949 г. соглашение о перемирии между Израилем и Сирией еще не было подготовлено. Тем не менее, когда Комиссия оказалась не в состоянии сгладить противоречия между арабскими и израильскими требованиями, арабы тут же пожелали вернуться к границам, обозначенным в Резолюции ООН о разделе Палестины от 1947 г., назвав их своей основой для достижения соглашения. При этом они обычно ссылались на Лозаннские протоколы как на обязательство со стороны Израиля признать эти границы. Израильтяне решительно отвергали такую интерпретацию, заявляя, что подписанные ими соглашения о перемирии с арабами аннулируют границы, указанные в Резолюции о разделе Палестины.

Еще более запутанные, да к тому же значительно более фундаментальные расхождения во мнениях наблюдались по вопросу Иерусалима. Палестинская комиссия полагала, что одной из ее задач является определение постоянного режима опеки для Святого города, о чем говорится в Резолюции ООН (1947 г.). Однако еще задолго до окончания срока британского мандата, по мере того, как бои в Иерусалиме становились все более ожесточенными, стало ясно, что у такого режима нет будущего. Накануне окончательного ухода англичан из Палестины Генеральная Ассамблея ООН отвергла план опеки как нереальный. На фоне непрекращающихся боев, которые велись в Иерусалиме все последующие недели, в ООН было принято решение возложить решение задач, связанных со статусом Иерусалима, на графа Фольке Бернадота. Однако к тому времени, когда ооновский посредник прибыл в страну (28 мая), Арабский легион оккупировал весь Старый город, основная же часть Нового Иерусалима оставалась в руках израильтян. И вот когда, вскоре после этого, вступило в силу первое перемирие, Бернадот решил, что достижение статуса “corpus separatum”[372] для Иерусалима более не представляется реалистичным. Мы помним (Глава XIII), что посредник предложил передать весь город Трансиордании. Все остальные члены Арабской лиги, как и следовало ожидать, отвергли это предложение; Старый город к тому времени был в руках Хашимитов, и арабские лидеры отнюдь не собирались вручать Абдаллаху весь приз целиком. Этого же мнения придерживались и израильтяне. Они выдержали нелегкую осаду и готовы были защищать Новый город изо всех сил; сама мысль о том, чтобы передать его Трансиордании, казалась невообразимой.

Когда в июле 1948 г. возобновились военные действия, Бернадот проанализировал изменившуюся ситуацию и выступил с альтернативным предложением: Иерусалим будет демилитаризован, но административное управление каждой из частей города остается в руках соответствующих оккупационных сил. Израиль и Трансиордания были, во всяком случае, хотя бы готовы обсуждать такой вариант, однако другие арабские страны не хотели об этом и слышать. Таким образом, 29 июля Совет ООН по опеке принял решение отложить на неопределенный срок всякое обсуждение статуса Иерусалима. Вслед за этим, в тот же самый день, министр иностранных дел Израиля Моше Шарет заявил, что ввиду арабской агрессии в Палестине его правительство не считает возможным далее соблюдать условия Резолюции ООН о разделе Палестины. Шарет также дал понять, что Израиль скоро потребует передать Новый город еврейскому государству. А уже 2 февраля 1949 г. Бен-Гурион официально объявил, что находящийся в руках Израиля Новый город более не считается “оккупированной территорией”. Соответственно, в новой части Иерусалима было отменено военное правление, а 1 марта Трансиордания и Израиль подписали соглашение о демаркации в Иерусалиме границ перемирия, и в тот же день хашимитское правительство заменило военное правление в своем секторе города на гражданскую администрацию.

Другие арабские страны следили за развитием событий с чувством нескрываемой тревоги. Для того чтобы хоть как-то противодействовать происходящему, они информировали Палестинскую комиссию по примирению о своем согласии на передачу Иерусалима под международный контроль. Удивленный столь неожиданной демонстрацией арабской умеренности, Бен-Гурион, в свою очередь, объявил о смягчении своей позиции, согласившись на статус “corpus separatum” — но не для всего Нового города, находящегося под израильским управлением, а для святых мест. Впрочем, такой жест был не столь уж и широким: из тридцати основных святых мест, обозначенных на карте ООН о разделе Палестины, в Новом городе находились лишь две христианские церкви и две мечети, а все остальное было в Старом городе и его окрестностях, включая близлежащий Вифлеем. Оказавшись не в силах преодолеть неуступчивость как Израиля, так и Трансиордании, Комиссия предложила 1 сентября 1949 г. компромиссный план. Этот план предполагал установление постоянного международного контроля над всем Иерусалимом, причем город разделялся на две зоны — арабскую и еврейскую, соответствующие трансиорданскому и израильскому секторам. В каждой из зон местные власти должны были нести ответственность за городское хозяйство, тогда как на комиссара ООН возлагалась ответственность за сохранность святых мест, и, кроме того, он должен препятствовать “какой бы то ни было иммиграции, могущей угрожать нарушению демографического баланса в Иерусалиме и окрестностях”.

Такое предложение привело как еврейскую, так и арабскую стороны в состояние крайнего раздражения. Израильтяне просто отказались обсуждать этот план. Абдаллах заявил, что передача Иерусалима под международный контроль осуществится только через его труп. И в самом деле, к тому времени, как Генеральная Ассамблея ООН приступила к обсуждению этого компромиссного плана в конце ноября, представители Абдаллаха уже вовсю вели тайные переговоры с израильтянами о разделе города де-факто. События последующих месяцев носили отчасти сюрреалистический характер: на заседаниях Генеральной Ассамблеи ООН велись дебаты о статусе Иерусалима, а в самом городе тем временем израильтяне и иорданцы принимали прагматические, оперативные решения относительно своего будущего. В ООН католические государства, следуя инициативе Ватикана, выступали с требованиями передать Иерусалим под международный контроль. Святейший престол не очень волновало, какой политический режим установится в Иерусалиме, — до тех пор, пока все были уверены, что город войдет в состав мусульманского государства. Но как только Новый Иерусалим сделался частью, а в перспективе и будущей столицей еврейского государства, папские власти немедленно объявили, что склоняются к идее “corpus separatum”. Во всем католическом мире началась широкая кампания, имеющая явно выраженную антиизраильскую направленность; при этом Трансиордания даже не упоминалась, хотя Хашимиты контролировали территорию, на которой находилось подавляющее большинство иерусалимских святых мест.

Позиция Ватикана, по всей видимости, отражала опасения католиков относительно того, что может статься с мистическим духом города, если Иерусалим окажется под израильским управлением. К тому же, перейдя в руки евреев, город вряд ли сохранил бы свою притягательность для христианского населения, численность которого могла стать недостаточной, чтобы и впредь отстаивать интересы папского престола на Ближнем Востоке. Была еще одна причина, по которой передача святых мест Иерусалима под еврейский контроль не нравилась Ватикану. На протяжении столетий православные и католики безжалостно соперничали между собой в Святом городе. В целом численность прихожан Римско-католической церкви в Иерусалиме уступала числу прихожан православной церкви и представителей других христианских конфессий, не связанных с Римом. В ООН же, напротив, интересы православной церкви представляла только лишь одна Греция. Обладая столь внушительной дипломатической поддержкой, католический лагерь осознавал, что в данной ситуации нет места полумерам и что следует поддержать в самой полной мере идею ООН о статусе “corpus separatum” для Иерусалима. Исходя именно из этих соображений, папа Пий XII[373] выпустил 15 апреля 1949 г. свою вторую энциклику о Палестине, в которой призывал верующих, не щадя усилий, выступать за полную передачу всей территории Иерусалима под международный контроль.

Когда настал день голосования (9 декабря 1949 г.), Генеральная Ассамблея ООН большинством голосом отвергла предложенную Швецией резолюцию о “функциональном” международном контроле (что предусматривало контроль ООН только над святыми местами) и проголосовала за идею “corpus separatum”, как это и было предусмотрено в первоначальном варианте, согласно Резолюции ООН о разделе Палестины. По иронии судьбы делегаты советского блока голосовали за этот план вместе с делегатами католических стран — в пику королю Абдаллаху и его британским покровителям. Реакция Израиля на это решение была быстрой и решительной: 13 декабря кнесет единогласно одобрил предложение Бен-Гуриона разместить все учреждения законодательной власти в Иерусалиме, и 1 января 1950 г. в Иерусалим были переведены все правительственные учреждения страны, кроме министерств обороны, полиции и иностранных дел (перевод двух последних был осуществлен несколько позже). В тот же день, по другую сторону границы, король Абдаллах издал декрет, дававший статус подданных Трансиордании населению Западного берега реки Иордан, включая и жителей арабской части Иерусалима. Далее, в апреле, он пошел на переименование своих владений, назвав страну Королевством Иордания (Глава XVI. Движущие силы арабской воинственности). Несколько месяцев спустя Москва не без издевки объявила, что отзывает свою поддержку идее международного контроля, поскольку она оказалась неприемлемой ни для еврейского, ни для арабского населения города. К этому времени Советский Союз уже выполнил свою задачу, рассорив Иорданию и Великобританию с остальными членами Генеральной Ассамблеи ООН. На последующих сессиях продолжали выдвигаться предложения о территориальном и “функциональном” международном контроле, которые неизменно проваливались, не набрав большинства голосов. А со временем вопрос о статусе Иерусалима сам собой прекратил существование, перестав быть предметом дипломатических споров и разногласий.

Тем временем власти Израиля не ограничились переводом государственных учреждений в Иерусалим. 23 января 1950 г. кнесет торжественно провозгласил, что Святой город “всегда был” столицей еврейского государства. Через три с половиной года, в июле 1953 г., Министерство иностранных дел заявило, что с этого дня иностранные послы будут вручать свои верительные грамоты в Иерусалиме. После некоторых колебаний послы Великобритании и США согласились на эти требования и вручили свои рекомендательные письма президенту Израиля в его официальной иерусалимской резиденции. Их примеру последовали и другие страны. К 1957 г. в Израиле имелось 54 дипломатических представительства, и почти 40 % из них имели свои офисы в Иерусалиме (следует заметить, что большинство среди них составляли посольства латиноамериканских стран). Правительство Израиля вкладывало миллионы израильских лир в городское хозяйство, поселяя в Иерусалиме десятки тысяч репатриантов, но при этом строжайшим образом соблюдало свои обязательства относительно святых мест. Никому не воспрещался доступ к христианским или мусульманским святыням. Сами здания содержались в полном порядке и под надежной охраной. На иорданской стороне демаркационной линии христианские святыни также содержались под охраной и в порядке, чего нельзя было сказать о еврейских святых местах, находящихся на иорданской территории. В рамках соглашения о перемирии, подписанного между Израилем и Трансиорданией, евреи получали неограниченный доступ к Стене Плача. Однако хашимитские власти не всегда соблюдали это соглашение. Некоторое время спустя иорданцы проложили дорогу через еврейское кладбище на Масличной горе[374], а разрушенные при этом надгробья использовали в строительных целях, в том числе и для мощения дорожек, ведущих к армейским отхожим местам.

Арабские беженцы: судьба оставленной собственности

Одно из наиболее важных положений Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН от 11 декабря 1948 г. сформулировано в параграфе и, который гласит, что “беженцы, желающие вернуться домой и жить в мире со своими соседями”, должны иметь такую возможность и что “должна быть выплачена компенсация за утраченную собственность тем, кто не пожелает вернуться, или тем, чья собственность была утрачена или повреждена”, и это является долгом правительственных структур или властей. В этом параграфе идет речь о самом тяжелом последствии войны — о судьбе палестинских арабов, ставших беженцами. Оценки их численности расходятся. По мнению израильтян, их было 539 тыс.; по оценке ООН (1959 г.) — на 100 тыс. больше. В общем и целом, принято считать, что 100 тыс. человек бежали в Ливан, 80 тыс. — в Сирию, от 5 до 10 тыс. — в Ирак, от 115 до 150 тыс. — в Газу, и от 250 до 325 тыс. — в восточный сектор Палестины, находившийся под контролем Хашимитов. С самого начала их положение было ужасным. Кеннет Билбюи, корреспондент нью-йоркской “Геральд трибьюн”, так описывал свое посещение лагеря беженцев на иорданском Западном берегу:

Еще в июле 1948 г. граф Бернадот обратился к мировому сообществу с призывом заручиться содействием международных благотворительных организаций и начать оказание беженцам неотложной помощи. Генеральная Ассамблея ООН назначила сэра Рафаэля Киленто (Австралия) координатором деятельности этих организаций, в число которых входили Международная организация по делам беженцев, оказывавшая содействие арабам, ставшим перемещенными лицами на территориях Палестины, оккупированных Израилем и Трансиорданией; Красный Крест, принявший на себя ответственность за ситуацию в Ливане, Сирии и Трансиордании к востоку от Иордана; Американский комитет помощи, занимавшийся делами беженцев в секторе Газа. Для поддержания деятельности этих и других организаций Генеральная Ассамблея ООН выделила в ноябре и декабре 1949 г. сумму в 34,5 млн долларов. Тем не менее эта финансовая помощь не могла полностью решить данную проблему. Требовалось найти более действенное решение, и таким решением, по всей очевидности, мог стать параграф 11 декабрьской Резолюции ООН.

Однако подобного рода ответ отнюдь не представлялся очевидным еврейской стороне. Уход арабского большинства из израильского сектора Палестины помог вновь созданному еврейскому государству решить целый ряд неотложных проблем. Одной из них была проблема экономического характера. Более 60 % всех земель Израиля приходилось на долю участков, оставленных бывшими арабскими владельцами (в том числе и теми, кто в свое время самовольно захватил эти участки). Следует, однако, признать, что в немалой степени эти участки были неорошаемыми, малоплодородными, неосвоенными или вообще представляли собой пустоши и что впоследствии израильские эксперты оценили общую площадь пригодных для возделывания земель, оставленных законными арабскими владельцами, в 5 млн 793 тыс. дунамов. Эта цифра, однако, отличалась от оценок, сделанных Арабской лигой и ООН, согласно которым площадь участков, оставленных арабскими владельцами, была близкой к 10 млн дунамов. Во всяком случае, любые оценки подтверждают тот факт, что площадь сельскохозяйственных земель, оказавшихся в распоряжении еврейских земледельцев, по меньшей мере вчетверо превышала площадь тех участков, которыми они владели до того, как страна обрела независимость. Помимо сельскохозяйственных земель, арабы оставили целые города, включая Яфо, Ако, Лод, Рамле, Бейсан и Мадждаль, а также 388 небольших населенных пунктов и деревень и еще целые кварталы в 94 больших и малых городах, что составляло около четвертой части всех построек Израиля, в общем — порядка 100 тыс. жилых строений и 10 тыс. торговых и деловых предприятий и складских помещений. В 1951 г. Палестинская комиссия по примирению оценила стоимость оставленной арабской собственности в 120 млн израильских лир (в ценах 1947 г.).

Израильтяне отнеслись к собственности, оставленной арабскими беженцами, как к неожиданной удаче, буквально свалившейся с неба. Еще не окончилась война и еще не все беженцы покинули свое место жительства, как Временное правительство опубликовало первый Указ об оставленных зонах (от 30 июня 1948 г.). В этом документе в качестве “оставленной” определялась всякая зона, завоеванная израильской армией или покинутая всеми жителями либо их частью. В рамках этого Указа две недели спустя, 15 июля, был назначен первый израильский Государственный опекун. Когда сотрудники ведомства Государственного опекуна вошли в зону, покинутую арабами, то обнаружили, что значительная доля оставленной беженцами собственности уже используется как еврейскими сельскохозяйственными поселениями, так и отдельными лицами. И тогда было принято решение просто-напросто легализовать существующее положение, дав этим поселениям и лицам статус “временных” (еврейских) земледельцев и собственников. В декабре правительство приняло долгосрочные меры по удержанию этой собственности, сделав это в еще более явном виде — а именно опубликовав ряд Правил, касающихся собственности отсутствующих землевладельцев. Как мы помним (Глава XIV), на практике реализация этих Правил означала лишение арабов, в том числе и граждан Израиля, права на всю собственность, оставленную ими во время либо же сразу после окончания войны. Государственный опекун получил право лишить арабского владельца его земельной собственности, жилых построек и производственных сооружений путем простого удостоверения того факта, что данное лицо или группа лиц “отсутствуют” (в дальнейшем некоторые положения этих Правил были частично видоизменены).

На протяжении первого года существования независимого еврейского государства значительная часть этой собственности была просто занята евреями — как старожилами, так и новыми репатриантами. Еще до того, как определилось будущее арабских территорий, Еврейское агентство и армия направляли поток новых репатриантов в сторону освобождающихся земель и жилья. Еврейские власти полагали, что сотни тысяч репатриантов не должны бесконечно жить в палатках и лачугах и что следовало бы просто обеспечить им жилье за счет арабов. Таким образом, однажды начавшись, этот процесс не мог остановиться. К 1951 г. вся оставленная арабами собственность уже имела новых владельцев. Десятки тысяч евреев, являвшихся, в свою очередь, жертвами конфискационных мер в исламских странах, захватили чужую собственность, и не оставалось никаких сомнений в том, что при любой попытке принудить их вернуть эту собственность прежним владельцам они дадут отпор — если понадобится, то и силой оружия. Никому не удастся подвергнуть их экспроприации вторично.

Собственно говоря, у израильского правительства и не было таких намерений. В сентябре 1951 г. кнесет принял новый закон, легализовавший захват арабских владений. Основное положение этого закона явилось для отсутствующих арабских собственников тяжелым и крайне болезненным ударом. Ведомство Государственного опекуна получило право не только управлять оставленной собственностью и сдавать ее в аренду, но и продавать ее. Покупателем должно было выступать Управление по делам развития, некое юридическое лицо, созданное для того, чтобы правительство могло избежать обвинений в конфискации собственности; это Управление в дальнейшем перепродавало землю правительственным структурам либо, что чаще случалось на практике, Еврейскому национальному фонду, который, в свою очередь, сдавал собственность в аренду тем же поселенцам или поселениям, которые изначально ее и захватили. Таким образом, все улаживалось в кратчайшие сроки, и ясно было, что в сложившейся ситуации арабам не на что претендовать. Из 370 еврейских поселений, основанных в период 1948–1953 гг., 350 были созданы на базе собственности отсутствующих землевладельцев. В 1954 г. более трети еврейского населения Израиля проживало на территории, являвшейся собственностью отсутствующих землевладельцев, и почти треть новых репатриантов (350 тыс. человек) поселились в городах и деревнях, оставленных арабами.

Отвечая на запросы Палестинской комиссии, Израиль высказывал заверения в том, что средства, полученные от продажи собственности отсутствующих землевладельцев, будут переданы беженцам для использования по их усмотрению. При этом, однако, отмечалось, что не может быть и речи о выплате компенсаций до тех пор, пока не начнутся мирные переговоры, как это предусмотрено Резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 11 декабря 1948 г.; впрочем, и тогда, как подчеркивал министр иностранных дел Моше Шарет, компенсационный фонд будет использоваться отнюдь не для репатриации беженцев, а исключительно для их расселения вне территории Израиля. К тому же будет произведен взаимный учет убытков, при котором принимались бы во внимание встречные иски граждан Израиля по поводу конфискации еврейской собственности в арабских странах. Моше Шарет не упускал случая напомнить мировой общественности, что в период 1948–1953 гг. в Израиль прибыло порядка 400 тыс. еврейских беженцев, ставших жертвами ксенофобии в мусульманских странах, и что все они приехали в Израиль без гроша, поскольку власти этих стран перед выездом лишили их практически всего имущества, в результате чего они вынуждены были жить на полном иждивении еврейских благотворительных организаций в Израиле. И наконец, неизменно добавлял Шарет, возможности его правительства выплачивать компенсации с неизбежностью ограничиваются экономическими проблемами, связанными с непрекращающейся арабской блокадой и бойкотом — и это обстоятельство также не может не быть принятым во внимание. Позиция Израиля была твердой и, судя по всему, непоколебимой.

Арабские беженцы: репатриация или переселение

Положения Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН от 11 декабря 1948 г., призывавшие арабские страны и Израиль безотлагательно начать мирные переговоры и позволить беженцам вернуться в свои дома “в кратчайшие разумно возможные сроки”, несомненно, выглядели гуманными и человечными. Однако обе стороны — и арабы, и евреи — реагировали на эти условия безо всякого энтузиазма. Арабы настаивали на том, что следует дождаться окончательного решения проблемы беженцев, прежде чем они согласятся приступить к рассмотрению идеи мирных переговоров. Для израильтян такой подход был неприемлем. Дело, однако, заключалось в том, что израильтяне не считали нужным четко сформулировать свою позицию — хотя бы для того, чтобы самим уяснить ее в полной мере. Джеймс Д. Макдональд, первый посол США в Израиле, вспоминал:

В январе 1949 г. правительство Бен-Гуриона заняло следующую позицию: возвращение беженцев будет зависеть от подписания мирного договора — в противном случае возвращение арабских беженцев становится угрозой для безопасности Израиля. Однако через несколько недель и общественное мнение, и позиция правительства резко ужесточились, и стала отвергаться уже сама идея возвращения беженцев. Даже после подписания мирного соглашения, заявляли израильтяне, “принципиальное решение” проблемы беженцев может быть основано лишь на их расселении в соседних арабских странах. Шло время, и непримиримая позиция Израиля по этому вопросу начала всерьез беспокоить друзей еврейского государства. В довольно резком письме Бен-Гуриону от 29 мая 1949 г. Гарри Трумэн выразил свое “серьезное разочарование” неспособностью Израиля подойти к вопросу о беженцах с большей гибкостью. Президент США предупредил, что если не последуют “видимые изменения относительно проблемы беженцев”, то “Соединенные Штаты будут вынуждены пересмотреть свое отношение к Израилю”. Бен-Гурион не отступил ни на йоту. “Соединенные Штаты — это могущественная страна, — сказал он, выступая в кнесете. — Израиль — это маленькая и слабая страна. Нас можно сломить. Но нас нельзя принудить к самоубийству”.

Тем не менее, когда в конце июля 1949 г. началась вторая стадия Лозаннской конференции, израильтяне согласились поставить на обсуждение вопрос о беженцах и даже рассмотреть возможность принятия не более 100 тыс. палестинских арабов, — при условии, что их возвращение будет сопряжено с началом рациональных мирных переговоров. Это было искусной проверкой того, насколько серьезны намерения арабской стороны. Но на первых порах сама идея вызвала волну возмущения в самом Израиле — не только со стороны партии Херут, но и со стороны Мапам, и даже видных членов Мапай, которые при обсуждении этого вопроса пошли на нарушение партийной дисциплины. Однако, как показал дальнейший ход событий, даже такому выгодному израильскому предложению не суждено было осуществиться. К концу лета, когда стал явным провал мирных переговоров, кабинет Бен-Гуриона определил круг потенциальных арабских репатриантов, ограничив их женами и несовершеннолетними детьми тех “глав арабских семей, которые проживают в Израиле на законных основаниях”, а также “к исключительным случаям гуманитарного характера”. На практике результаты таких израильских уступок оказались весьма незначительными: к 1956 г. общее число членов арабских семей, воссоединившихся в рамках этой схемы, составило не более 35 тыс. человек.

К началу 1950-х гг. позиция Израиля относительно арабских беженцев ужесточилась. В ходе дебатов на заседании Генеральной Ассамблеи ООН по этому вопросу посол Израиля в ООН Аба Эвен официально отказался от израильского предложения, сделанного на Лозаннской конференции, относительно приема 100 тыс. палестинцев, причем не стал увязывать этот отказ с тем, будет или не будет подписан мирный договор. В своем выступлении он развил эту мысль:

Министр иностранных дел Моше Шарет, выступая в это же время в кнесете, подчеркнул, что не одни только палестинцы переживают трагедию беженцев. Он заметил, что в настоящее время в свободном мире существует 60 млн беженцев и что по отношению к этой цифре даже официально названное сотрудниками ООН число палестинских беженцев — 700 тыс. человек — составляет не более 1,25 %. Не существует исторических прецедентов возвращения такого значительного числа беженцев, заметил Шарет, тем более что эту арабскую эмиграцию, по сути дела, следует рассматривать как “обмен” на еврейских беженцев из мусульманских стран, которых принял Израиль. В начале 1920-х гг., например, Турция и Греция совершили обмен населением, в который было вовлечено почти 2 млн перемещенных лиц, жертв военных действий. После Второй мировой войны 900 тыс. немцев были насильственно переселены в Германию из Чехословакии, Польши, Венгрии и Югославии, тогда как обмен населением между Польшей и Советской Россией затронул интересы 2 млн 520 тыс. поляков, украинцев, белорусов и литовцев. После раздела Индии в 1947 г. 13 млн индусов и мусульман были насильно выселены с привычных мест жительства в рамках встречной миграции. Такого роды обмены населением необратимы, настаивал Шарет. Значительно лучше, сказал он, признать исход арабов из Израиля и евреев из мусульманских стран как fait accompli (фр. “свершившийся факт”) и принять меры по поощрению их расселения среди своих сородичей.

В марте 1950 г. Генеральная Ассамблея ООН пришла примерно к таким же выводам, в результате чего был упразднена временная комиссия под председательством Рафаэля Киленто по оказанию неотложной помощи беженцам. Вместо нее было учреждено Ближневосточное агентство ООН для помощи палестинским беженцам и организации работ (UNRWA-БАПОР) с бюджетом 54 млн долларов. В отличие от своих предшественников, это агентство не должно было заниматься оказанием помощи палестинцам, ему полагалось содействовать им в процессе трудоустройства по месту их проживания в арабских странах. Согласно оценкам, в течение полутора лет беженцы в большинстве своем должны были стать независимыми работниками и самостоятельно обеспечивать свое существование, как и все их соседи — после чего оказание помощи должно было раз и навсегда уйти в прошлое. Однако эти иллюзии довольно скоро рассеялись. Вступив в переговоры с правительственными учреждениями соответствующих арабских стран, БАПОР натолкнулось на решительный отказ сотрудничать в деле реализации каких бы то ни было планов экономической интеграции. “Параграф 11 Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН от декабря 1948 г. гарантирует беженцам право на возвращение в свои дома, — заявляли официальные представители арабских стран. — Мы не намерены участвовать ни в каких проектах, которые могут поставить под угрозу такое право”. При этом следует подчеркнуть, что в свое время все арабские страны единогласно проголосовали против декабрьской (1948 г.) Резолюции, поскольку она предусматривала, в конечном итоге, мирные переговоры с Израилем. Проблема беженцев использовалась как удобный повод для сворачивания дискуссий и эффективное средство оказания воздействия на общественное сознание. Правительства арабских стран не собирались заниматься ее решением. К концу 1950-х гг., то есть к тому моменту, когда, по решению ООН, предполагалось прекратить оказание помощи, к работе приступили не более 10 тыс. человек из общего числа 650–700 тыс. беженцев. Все остальные предпочитали по-прежнему жить в палатках и стоять в очередях за пособиями и продовольственной помощью.

Были, однако, палестинцы, которые приняли свое собственное решение по этому вопросу. В 1952 г. отчет БАПОР указал, что за последние несколько лет немалое число арабских беженцев нашли жилье и работу в соседних странах — в Ираке и княжествах Персидского залива. Не менее 280 тыс. беженцев обосновались в иорданской Палестине и включились в экономическую жизнь Хашимитского Королевства. Более того, их присутствие в Иордании способствовало тому, что Амман из тихого городка (в 1948 г. там было 50 тыс. жителей) превратился к концу 1950-х гг. в оживленный и достаточно современный город с населением 150 тыс. человек. В 1954 г. доклад Королевского института международных дел отмечал, что

В январе 1951 г. Комитет палестинских беженцев в Ливане направил политическому комитету Арабской лиги письмо, в котором говорилось, что для большинства палестинцев возвращение в их дома вряд ли возможно в ближайшем будущем и что, прежде чем будет найдено приемлемое политическое решение проблемы беженцев, вряд ли следует оставлять их на произвол судьбы в глуши, без нормальной пищи, жилья и средств к существованию. В письме говорилось, что арабские страны должны дать беженцам, выражающим желание поселиться вне пределов Палестины, такую возможность. Единственным положительным ответом на это письмо стало решение иорданского короля Абдаллаха предоставить иорданское подданство примерно 200 тыс. беженцев на Западном берегу. Из этого числа, как уже отмечалось, примерно половина нашли работу, а остальные продолжили жить в лагерях беженцев на пособие БАПОР. Сравним это положение дел с ситуацией в Газе, где беженцы содержались на положении едва ли не заключенных. Если не считать примерно 20 тыс. человек, которым в 1951 г. удалось устроиться на работу в Ираке и княжествах Персидского залива, все остальные не могли найти работу в Египте, не говоря уж о получении египетского гражданства. Жили они в состоянии крайней нищеты.

Время от времени руководство БАПОР выступало с предложениями относительно реализации конкретных и хорошо финансируемых программ обеспечения занятости в соседних с Израилем арабских странах. Однако арабские правительства делали все возможное, чтобы торпедировать эти программы, позволяя тратить деньги исключительно на пособия. Впрочем, их негативная позиция со временем перестала быть “делом принципа”, поскольку они начали осознавать, что абсорбция каждого последующего поколения беженцев неизбежно будет сопряжена со все большими трудностями. В 1949 г. доля взрослых мужчин-беженцев, имевших специальность или профессиональную подготовку, составляла менее 20 % (они-то и стали экономически самостоятельными). Остальные 80 % были либо сельскохозяйственными рабочими, либо не имели никакой квалификации. Кроме того, проблема абсорбции беженцев усугублялась по причине политической нестабильности в большинстве арабских стран и в силу разногласий между властями этих стран. Таким образом, завоевав симпатии арабского общественного мнения, палестинцы могли зачастую оказывать эффективное давление на правительства различных стран — в частности, в Иордании, где они составляли треть населения, и в Ливане (десятая часть населения). Поселяясь в разных частях арабского мира, палестинские беженцы привносили в общую атмосферу свое чувство горечи и разочарования, в немалой степени дестабилизируя обстановку в стране. С учетом всех этих обстоятельств, правительства арабских стран проявляли естественное нежелание усугублять за счет этих пришельцев свои политические и экономические трудности.

Что же касается самих палестинцев, то — после формального введения в действие программ помощи — они обретали определенные “преимущества”, связанные со статусом беженцев, и эти преимущества были не столь уж и незначительными. Во-первых, беженцы обеспечивались услугами системы здравоохранения. Уровень заболеваемости и смертности у этой категории населения был ниже, чем у проживающих по соседству коренных жителей, а уровень рождаемости — выше. Около 45 % их детей школьного возраста получали бесплатное образование. Полагающийся им рацион был скудным — примерно 1600 калорий в день (мука, бобовые, сахар, рис), но они не страдали от недоедания. По состоянию на конец 1956 г. только 39 % всех официально зарегистрированных беженцев жили в лагерях БАПОР, но ооновский паек получали все 100 %. Их физическое существование не вызывало опасений — тревогу внушало их моральное состояние. Прозябающие в убогих лачугах лагерей БАПОР, лишенные каких-либо занятий, они зачастую испытывали столь острое нервное напряжение, что регулярно устраиваемые ими беспорядки представляли опасность для стран, где были расположены эти лагеря. Тяжелое моральное состояние этих сотен тысяч ожесточенных изгнанников затрудняло достижение мира на Ближнем Востоке; вместе с тем устраиваемые ими волнения и беспорядки могли привести к конфликту не только между Израилем и его арабскими соседями, но и между самими арабскими странами.

Вспышки приграничного насилия

Наличие этих озлобленных и охваченных гневом беженцев в лагерях, расположенных вблизи арабо-израильских границ, являлось дестабилизирующим фактором и определило необходимость уделить особо пристальное внимание одному из самых важных пунктов, включенных во все четыре соглашения о перемирии. Напомним, что при заключении этих соглашений ставилась задача добиться установления некоторого переходного периода, когда должны были утихнуть негодование и обида и могли создаться предпосылки для ведения мирных переговоров. С этой целью был создан механизм, призванный уменьшить опасность насильственных действий вдоль границы, который состоял из двух элементов: Смешанные комиссии по вопросам перемирия, сформированные на основе соглашений о перемирии, и орган ООН по наблюдению за выполнением условий перемирия в Палестине (ОНВУП), созданный ранее, еще в ходе израильско-арабских военных действий. Сотрудники последнего набирались из числа ооновского персонала, наделенного соответствующими полномочиями. Деятельность обоих элементов была взаимосвязанной, и планы по уменьшению угрозы конфликта зависели от их тесного сотрудничества. Так, Смешанные комиссии (по одной на каждую из четырех границ Израиля с арабскими соседями) состояли из равного количества израильских и арабских представителей, под председательством старшего сотрудника ОНВУП. Задачей этих смешанных органов было определение фактов нарушения перемирия и последующее наблюдение за ходом разрешения конфликта. На заседаниях Смешанных комиссий представителю ОНВУП принадлежало право решающего голоса.

В принципе, идея этого механизма представлялась весьма целесообразной, но на практике его эффективность зависела от желания как арабов, так и Израиля действовать на основе положений, включенных в преамбулу соглашения о перемирии, — то есть не только избегать применения силы, но и признать, что “заключение настоящего соглашения о перемирии является необходимым шагом на пути установления мира в Палестине”. Когда соглашения были подписаны в 1949 г., стороны полагали, что всего лишь несколько месяцев отделяют их от заключения окончательного и безоговорочного мирного договора. Однако мирные устремления сторон, возникшие было в ходе переговоров на Родосе, довольно быстро угасли, после чего вновь вернулись разногласия. Механизм перемирия в принципе не может слишком долго служить заменой мирному договору. Еще одним источником проблем стали намеченные на Родосе границы. Переговорные группы исходили из того, что эти границы дадут временное решение проблемы, и потому не приняли во внимание нужды гражданского населения. Между тем израильско-иорданская граница отрезала арабские деревни от их полей и источников воды. Более того, границы почти нигде не были обозначены с достаточной точностью, и потому местные арабы, проживавшие на иорданской стороне, начали переходить эту искусственно созданную границу, имея целью вернуть свою собственность. Некоторые даже предпринимали попытки собирать урожай на ранее принадлежавших им полях. Многие беженцы переходили на территорию Израиля — либо к своим семьям, либо просто не представляя себе с достаточной точностью, где именно проходит демаркационная линия перемирия.

Израильские власти отнеслись к этим попыткам проникновения на их территорию с естественным беспокойством, поскольку появление палестинцев из-за рубежа оказывало негативное воздействие на моральное состояние жителей приграничных поселений, многие из которых были новыми репатриантами. На первых порах Смешанные комиссии по вопросам перемирия оказывались в состоянии, пусть и не с полной эффективностью, реагировать на хищения имущества и сельскохозяйственной продукции. Однако к концу 1951 — началу 1952 г. случаи воровства или нанесения ущерба сельскохозяйственному имуществу участились, и израильтяне стали осуществлять более решительные ответные действия. По нарушителям границы, оказывающим сопротивление израильским пограничникам, открывался огонь на поражение. В 1952 г. 394 араба были убиты, 227 — ранены и 2595 — арестованы. Не все израильтяне с одобрением относились к столь решительным действиям силовых структур. Поэт Натан Альтерман[375] с негодованием писал в газете Давар: “О вы, члены кнесета, известные тем, что сами еще недавно прибыли сюда по поддельным паспортам, вы, нарушители границ и внуки нарушителей границ, как же быстро вы усвоили мораль милитаристов!” Однако последние сомнения отпали после 1952 г., когда арабы, не ограничиваясь воровством и вредительством, перешли к поджогам и убийствам. Не проходило недели, чтобы вторжение арабских грабителей не влекло за собой жертв — убитых или раненых из числа гражданского населения. Навряд ли эти вторжения организовывались по прямой инициативе хашимитских властей, но они, несомненно, проходили при попустительстве мелких чиновников и иорданской полиции. Ведь, в конце концов, почему они должны были препятствовать своим братьям-арабам наносить ответные удары? Факт соучастия вряд ли можно было доказать даже в случае, если следы вели прямо к полицейскому участку. Поэтому израильтяне приняли решение возлагать ответственность на власти конкретной арабской страны и наносить ответные удары, все более и более усиливая их мощь. Так, в период с июня 1949 г. по октябрь 1954 г. Израиль 1612 раз обвинил Иорданию в нарушении перемирия; Иордания, в свою очередь, выдвинула 1348 встречных обвинений. Смешанные комиссии по вопросам перемирия пришли к выводу, что иорданская сторона ответственна за 34 случая убийства (124 убитых израильтянина), а израильская сторона должна отвечать за 127 случаев убийства как штатских, так и военных лиц, проникавших на израильскую территорию (всего 256 убитых иорданцев).

В 1953 г. насилие достигло своего пика; 13 октября в окно дома в Тират-Иегуда, довольно далеко от границы, была брошена граната, погибли мать и двое детей. Состоялось заседание израильско-иорданской Смешанной комиссии, которая пришла к выводу, что ответственность за теракт несет иорданская сторона. Израильский кабинет министров принял решение не ждать, пока власти Аммана выполнят свое обещание “найти и наказать виновных”, а нанести ответный удар по базам подготовки террористов. Одна из таких баз находилась в деревне Кибия, напротив Тират-Иегуда по ту сторону границы. Перед армейскими частями была поставлена задача атаковать базу и разрушить имеющиеся там жилые строения, числом около пятидесяти. В ходе израильского рейда погибло 69 иорданских жителей, половина из них — женщины и дети, которые прятались в намеченных к разрушению домах. Находясь в состоянии шока и замешательства, Бен-Гурион выступил с утверждением, что якобы это была не воинская операция, а лишь акт мести, совершенный жителями Тират-Иегуда. Смешанной комиссии не понадобилось много времени, чтобы установить истину и осудить виновных. С осуждением выступил также и Совет Безопасности ООН. Шарет и Эвен в частном порядке высказали свое неодобрение подобных действий, опасаясь, что они способны принести вред дипломатическим усилиям Израиля.

Однако Израиль не отказался от политики возмездия. Генерал Моше Даян, новый начальник Генерального штаба, заявил, что Израиль продолжит наносить ответные удары по лагерям террористов и даже по армейским блокпостам. 17 марта 1954 г. израильский автобус с экскурсантами попал в засаду у “Перевала скорпионов” в пустыне Негев; одиннадцать человек погибло и двое получили ранения. Смешанная комиссия отказалась возложить вину на правительство Иордании, заявив, что теракт — дело рук арабских уголовных элементов; после этого Израиль вывел своих представителей из состава Комиссии. Затем последовала масштабная операция против тех баз, где, как предполагалось, проходили подготовку террористы. Надо сказать, что такая стратегия ответных ударов начала давать определенные результаты. Амманское руководство, учитывая эффективность израильских операций, приняло неотложные меры по пресечению террористических вылазок с территории Иордании, в результате чего в 1954 г. число израильтян, погибших от рук террористов, сократилось до тридцати трех, а в 1955 г. — до двадцати четырех. Однако основной жертвой стала сама израильско-иорданская комиссия, которая к середине 1950-х гг. прекратила свое существование. Линия “перемирия” на восточной границе Израиля превратилась в ничейную полосу.

Демилитаризованные зоны и отряды федаинов

В демилитаризованных зонах вдоль границ Израиля с его арабскими соседями поднялась очередная волна насилия, цепная реакция нападений и ответных действий. В рамках соглашения о перемирии было создано четыре такие зоны: первая (разделенная на два сектора) — на севере Израиля, в районе бывшей сирийско-палестинской границы; вторая — вокруг зданий Еврейского университета и больницы Гадаса на горе Скопус в Иерусалиме; третья — на Джебель-аль-Мукабир в Иерусалиме, включавшая бывшую резиденцию верховного комиссара; четвертая, ромбообразная, — вокруг Аль-Ауджа на египетской границе. Первой зоной столкновения интересов стала гора Скопус; место, откуда открывался вид на весь Иерусалим и просматривались подступы к городу с востока и с севера, находилось внутри хашимитских владений. Согласно израильско-иорданскому соглашению о перемирии, этот анклав был отдан под контроль ООН, и туда не имели доступа представители вооруженных сил обеих сторон, хотя под это ограничение не подпадала ни арабская, ни израильская полиция. Несмотря на соглашение, обе стороны нарушали договоренность практически с самого начала. Арабский легион, не скрываясь, разместил свои силы вокруг церкви Августы-Виктории на Масличной горе. А вокруг Еврейского университета и больницы Гадаса дежурили израильские военнослужащие, одетые в полицейскую форму. Израильтяне регулярно пополняли запасы оружия и боеприпасов, завозя их под видом доставки продовольствия и складируя в подвалах университетского и больничного зданий.

Значительно более критической и взрывоопасной была зона на израильско-сирийской границе, созданная в качестве “компромисса” в ходе длительных переговоров о перемирии, проходивших в 1949 г. в атмосфере противостояния и враждебности. Первоначально сирийцы отказывались оставить свой небольшой плацдарм на израильской территории. В качестве стимула для сирийской стороны израильтяне согласились с тем, что эвакуируемый плацдарм получит статус демилитаризованной зоны и будет состоять из двух несоприкасающихся участков общей площадью 40 квадратных миль. Первый, центральный, участок протянется от южной части озера Хула вдоль реки Иордан до ее впадения в Кинерет, второй — вдоль юго-восточного берега Кинерета, причем часть его будет выдаваться в восточном направлении на три мили. Оба сектора полностью находились в пределах Палестины. И в Иерусалиме, и в Дамаске понимали, что даже ограниченный контроль над демилитаризованной зоной даст сирийцам возможность воспрепятствовать реализации важных для израильтян проектов — так как только в пределах этой зоны те могли осуществлять осушение болот Хулы, переброску воды в Негев и строительство гидроэлектростанций. Действительно, из всех соседей Израиля Сирия могла наиболее эффективно — с учетом ее географического положения, политической ориентации и психологического настроя — препятствовать экономическому росту Израиля. Для того чтобы предупредить дальнейшую возможную конфронтацию по вопросам, связанным с экономическим развитием Израиля, Ральф Бунч, ооновский посредник, заверил израильских представителей в ходе переговоров о перемирии в 1949 г., что в демилитаризованной зоне будет возможно возобновить нормальную, мирную жизнь. Сирия в противоположность этому считала, что демилитаризованная зона не может рассматриваться как суверенная израильская территория.

Представитель ОНВУП, выполняющий функции председателя сирийско-израильской Смешанной комиссии по вопросам перемирия, был наделен полномочиями “для принятия мер, призванных обеспечить постепенное возвращение жизни в демилитаризованной зоне к нормальному, мирному состоянию”, без ущемления прав обеих сторон. Первоначально он пришел к выводу, что намерения Израиля осушить болота Хулы с целью рекультивации 45 тыс. акров земель вполне отвечают плану Бунча, тем более что сами болота находились вне пределов демилитаризованной зоны. Однако после начала работ в январе 1951 г. выяснилось, что в рамках этого проекта существует необходимость строительства дороги, и это может захватить 100 акров земель, находящихся в пределах демилитаризованной зоны, во владении сирийцев. Израильтяне вступили в переговоры с землевладельцами, и вскоре удалось достичь предварительного соглашения о выплате им соответствующей компенсации. Однако затем, буквально в последний момент, арабских фермеров вызвали в Дамаск и настоятельно рекомендовали отказаться от израильских предложений. В такой ситуации израильтяне приняли решение об экспроприации земель, а сирийская сторона 14 февраля обратилась с жалобой в Смешанную комиссию по вопросам перемирия. После этого, 7 марта 1951 г., руководитель ОНВУП генерал Уильям Райли, американский морской пехотинец, дал ход сирийской жалобе относительно того, что земли, находящиеся в арабском владении, используются против воли их владельцев, и это никак не соответствует принципу “возвращения жизни к нормальному, мирному состоянию”, а также нарушает условия соглашения о перемирии. В демилитаризованной зоне ни одна из сторон конфликта не может быть суверенной, заявил Райли, и потому не может идти и речи о принудительном приобретении земель.

Возмущенные этим решением, израильтяне 25 марта объявили о несогласии с ним и возобновили работы. Сирийцы начали обстреливать дорожных строителей. В ответ израильтяне выселили 630 арабов (которых они определили как потенциальную пятую колонну) из центрального сектора демилитаризованной зоны и сровняли их дома с землей. Сирийцы направили в зону свои воинские части и расположили их в деревне Аль-Хамма, на границе демилитаризованной зоны, после чего израильтяне 5 апреля подвергли бомбардировке эту деревню. Обе стороны увеличили свое присутствие в зоне, и 2 мая начались тяжелые бои, продолжавшиеся в течение 12 дней, пока Совет Безопасности ООН не принял резолюцию о прекращении огня. После обсуждения инцидента в ООН было принято решение о немедленном возвращении выселенных арабов и о прекращении строительных работ на арабских землях. Израильтяне неохотно подчинились. В конечном итоге они изыскали возможность продолжить работы, не выходя на арабскую территорию, и напряженность постепенно сгладилась. В 1953 г. сооружение канала было завершено, и началось осушение болотистой местности.

Этот кризис не был последним в демилитаризованной зоне. Так, при строительстве гидроэлектростанции у моста Бнот-Яаков, к северу от озера Кинерет, возникла необходимость сооружения в демилитаризованной зоне обводного канала, который оказал бы влияние на уровень воды в реке Иордан на сирийской территории. Хотя израильская сторона и была готова гарантировать сирийцам причитающуюся им долю воды в рамках готовящегося к реализации ирригационного плана Джонстона (Глава XVI. Причины арабской воинственности), правительство Дамаска подало жалобу в ООН и получило там поддержку. Таким образом, израильтяне вынуждены были отказаться от реализации этого проекта. Затем возникла более серьезная конфликтная ситуация, связанная с правами на рыболовство в Кинерете. Это небольшое спокойное озеро расположено исключительно на территории Израиля, хотя местами граница с Сирией проходит буквально в десяти метрах от его восточной береговой линии, и нередко бывали случаи, когда сирийцы открывали огонь по израильским рыбачьим лодкам, приближавшимся к северо-восточному берегу. В августе 1951 г. Израиль согласился с тем, что рыбаки, во избежание возникновения конфликтных ситуаций, не должны подходить к берегу ближе, чем на 250 метров. Однако в декабре того же года сирийские пограничники открыли огонь и убили нескольких израильских рыбаков, а затем Дамаск объявил, что израильтяне обязаны держаться не менее чем в 400 метрах от береговой линии. Израиль отверг эти требования, после чего инциденты продолжались в течение нескольких лет, и сирийцы нередко подвергали обстрелу израильские рыболовецкие лодки.

В октябре 1955 г. пятеро израильских солдат были захвачены на сирийской территории, когда они ремонтировали поврежденную систему перехвата телефонных переговоров. После отказа освободить пленных два израильских взвода пересекли демилитаризованную зону в районе северного берега Кинерета, атаковали сирийский военный конвой и захватили пятерых сирийских военнослужащих в качестве заложников для последующего обмена пленными. Однако переговоры по обмену не дали результатов, и сирийцы продолжали обстрел израильских рыбаков. Тогда израильтяне в ночь 11 декабря провели масштабную военную операцию, уничтожили несколько укрепленных позиций на северо-восточном берегу, убили 26 сирийских военнослужащих и 12 гражданских лиц, а также захватили 30 сирийских пленных. Рассмотрев 12 января 1956 г. отчет израильско-сирийской Смешанной комиссии, Совет Безопасности ООН осудил израильскую атаку и предупредил о возможном принятии серьезных мер в случае, если подобного рода инциденты не будут прекращены. Это предупреждение отчасти отрезвило израильтян, и на протяжении некоторого времени они вели себя более сдержанно. Число обстрелов с сирийской стороны также уменьшилось, и напряженность между двумя странами на некоторое время снизилась.

В тот же период, в 1950-х гг., особенно напряженная ситуация возникла в демилитаризованной зоне Аль-Ауджа и во всем секторе Газа, находившемся под египетским контролем. Эта зона, оставленная египтянами в ответ на договоренность о взаимной демилитаризации, представляла собой участок ромбообразной формы, протянувшийся на расстояние в 22 мили вдоль бывшей палестино-египетской границы в Синае. Фактически сразу же после заключения перемирия израильтяне начали предпринимать неоднократные попытки устроить там, под видом кибуца, военный лагерь — чтобы таким образом обойти содержащиеся в заключенных на Родосе соглашениях условия демилитаризации. Для этого надо было живущих там 6 тыс. бедуинов выселить, а остальных лишить находившихся в их традиционном владении водных источников. Израильтяне провели акции по выселению в два этапа — в сентябре 1950 г. и в мае 1951 г., предав огню бедуинские шатры, имущество и посевы, а также убив тринадцать человек, оказавших им сопротивление. Среди этих несчастных кочевников, быть может, и в самом деле были египетские агенты, как об этом заявило израильское командование, а также и потенциальные саботажники, и воры — но в большинстве своем это были мирные обитатели пустыни, занимавшиеся разведением верблюдов на искони принадлежавших им землях.

Наконец, в сентябре 1953 г., израильтяне основали свое первое поселение в зоне Аль-Ауджа. Это был кибуц военного формирования Нахаль, члены которого совмещали военную службу с сельскохозяйственной деятельностью. Вскоре в демилитаризованной зоне был обнаружен и египетский контрольно-пропускной пункт. Израильтяне потребовали его демонтажа, но египтяне отказались сдвинуться с места, пока не будет эвакуировано подразделение Нахаль. В конце 1954 — начале 1955 г. произошло несколько столкновений, и с обеих сторон были потери. Ситуация в зоне становилась все более и более напряженной. В результате в октябре 1955 г. израильтяне атаковали египетский армейский форпост в Аль-Кунтилле, далее к югу; пять египетских солдат было убито и двадцать три взято в плен. Когда же египтяне решительно отказались уступить эти несколько метров демилитаризованной зоны, израильтяне 2 ноября предприняли наступление на египетские позиции. Египтяне потеряли около пятидесяти человек убитыми, и более сорока оказались в плену. Совет Безопасности ООН резко осудил Израиль за его действия, но евреи не собирались уходить из Аль-Ауджа.

Собственно говоря, упорство, с которым Израиль стремился закрепить позиции своего воинского контингента в демилитаризованной зоне, объяснялось не только и не столько его решимостью отстоять свой суверенитет. Эта зона обеспечивала жизненно важную фланговую защиту от все более и более частых случаев проникновения из Газы, поскольку число таких случаев к 1955 г. достигло критической отметки, и ситуация становилась гораздо более проблемной, чем в районе озера Кинерет или на конфликтной иорданской границе. Газа, сравнительно небольшой сектор Палестинского побережья (четыре мили в ширину и тридцать в длину), была передана в ведение египетской администрации после войны 1948–1949 гг.; ее население, составлявшее первоначально 50 тыс. человек, в 1949 г. увеличилось до 180–200 тыс., а в 1967 г. эта цифра составляла чуть больше 356 тыс. Права проживающих в Газе беженцев были жестко ограничены египетской военной администрацией, им не позволялось работать на территории Египта; их ненависть к Израилю была сильнее, чем у любой другой группы беженцев, живущих вблизи израильских границ. Свою исступленную вражду и то ожесточение, с которым совершались вооруженные вылазки на территорию Израиля, они мотивировали своим патриотическим долгом. В первые годы египетские власти не были склонны к поощрению таких вылазок, не говоря уж о своем в них участии. Соглашение о перемирии здесь соблюдалось достаточно строго. Однако приход к власти в Египте Гамаля Насера, жесткая израильская политика в приграничных областях и обострение египетско-израильских отношений (Глава XVII) — все это, вместе взятое, способствовало тому, что общая ситуация начала меняться в худшую сторону. Египетские пограничники стали закрывать глаза на проникновение в Израиль мародерствующих банд — израильтяне, в свою очередь, ужесточили ответные меры.

Согласно отчетам ООН, Израиль за период 1949–1956 гг. провел не менее 17 армейских операций различной масштабности на территории, находящейся под египетским контролем, а также 31 раз атаковал арабские населенные пункты и воинские соединения (за тот же семилетний период). Практически все эти действия были осуждены египетско-израильской Смешанной комиссией либо Советом Безопасности ООН — что, впрочем, имело место и по отношению к провокациям арабской стороны. Явная неспособность Израиля добиться понимания со стороны международной общественности заставила Абу Эвена, израильского посла в ООН, признать, что политика ответного удара является тупиковой. Когда Израиль был единогласно осужден Советом Безопасности ООН после его рейда в Газу весной 1955 г. (Глава XVII. Даян создает боевые части), Эвен написал своему другу: “Ответный удар как принцип внешней политики стал неприемлемым, и нам следует научиться жить по тем же правилам, что и другие страны, поскольку не только мы подвергаемся провокациям”.

Живя и работая все эти годы за рубежом, Эвен, видимо, оказался не в состоянии должным образом оценить всю силу гнева, охватившего страну. Ведь он же сам сообщал Совету Безопасности в 1950-х гг. о том, сколько граждан Израиля стали жертвами арабских лазутчиков и диверсантов. Число погибших в период 1949–1956 гг. израильтян составило 1300 человек — в результате обстрелов, вооруженных нападений, внезапных и коротких рейдов, совершаемые федаинами[376], этими прошедшими специальную подготовку террористами-диверсантами. Четыре пятых израильских потерь пришлось на долю мирного населения, включая женщин и детей, — притом что две трети погибших арабов были военнослужащими. Помимо прочего, гибель каждого израильтянина следует рассматривать в контексте непрекращающегося состояния войны, усугубляемого посредством постоянной изоляции, блокады и враждебной пропаганды, которые имели целью подорвать израильскую экономику, ослабить способность Израиля к сопротивлению и в конечном итоге добиться исключения Израиля из международного сообщества.

Движущие силы арабской воинственности

Соглашения о перемирии, подписанные в 1949 г., не давали оснований предполагать, что последовавшая за подписанием конфронтация будет столь острой. Судя по этим документам, речь, вне всякого сомнения, шла о переходном периоде на пути к постоянному миру. Дело в том, что руководители арабских государств — не в меньшей степени, чем правительство Израиля, — были заинтересованы в политике взаимного признания. По всей видимости, у них имелись неотложные проблемы, требующие скорейшего решения, в том числе нестабильность и искусственный характер границ, установленных в спешке, исходя из временных военных нужд; демилитаризованные зоны; выход к израильскому Средиземноморскому побережью; обеспечение контактов между Египтом и Хашимитским Королевством через пустыню Негев; определение статуса Иерусалима. Кроме того, король Абдаллах был очень заинтересован в достижении компромиссного соглашения, которое могло бы умиротворяюще воздействовать на десятки тысяч палестинских арабов, живущих на Западном берегу Иордана. Преуспей он в получении желаемых уступок от Израиля, беженцы стали бы считать его спасителем, а не козлом отпущения. Абдаллах, не сомневавшийся в своем умении вести переговоры, решил рискнуть, хотя и существовала опасность вызвать гнев других арабских правителей и быть неправильно понятым своими подданными. Он возобновил тайные контакты с подполковником Моше Даяном, бывшим командующим Иерусалимским фронтом.

Первоначально израильтяне откликнулись на попытки Абдаллаха прозондировать почву без особого энтузиазма. Существовало мнение, что если сначала заключить соглашение с Египтом, то хашимитский правитель будет готов пойти на более значительные территориальные уступки. К тому же первоначальные запросы Абдаллаха были довольно значительными. Он хотел обеспечить себе доступ к Средиземному морю через Беэр-Шеву и Газу, вернуть арабские кварталы Нового Иерусалима, а также получить право проезда по шоссе Иерусалим—Вифлеем и бесплатное обслуживание судов в Хайфском порту. Взамен он предлагал Израилю доступ к разработкам поташа на северном берегу Мертвого моря и бесплатное обслуживание судов в иорданском порту залива Акаба, причем последнее предложение в неявном виде подразумевало, что по крайней мере часть Южного Негева будет возвращена Трансиордании. Израильское правительство не возражало против включения Газы в состав Хашимитского Королевства (в конце концов, это было чисто арабским делом) и даже соглашалось на доступ Трансиордании к Средиземному морю. Против чего евреи категорически возражали, так это против послаблений на юге, поскольку существовала явная опасность раздробления Израиля в этой пустынной местности. Бен-Гурион был готов говорить о коридоре шириной в несколько метров — а не в несколько миль, как это представлял себе Абдаллах. Первоначально стороны казались очень далекими от достижения договоренности.

Тем временем сведения о секретных переговорах попали в печать арабских стран. Египет отреагировал, обратившись в ООН с требованием ускорить передачу Иерусалима под международный контроль, что произошло, как мы помним, в декабре 1949 г. — и, в свою очередь, способствовало возобновлению израильско-хашимитских контактов. На этот раз переговоры принесли результаты. В начале 1950 г. стороны достигли формального согласия, в рамках которого границы между Трансиорданией и Израилем должны были оставаться неизменными на протяжении пяти лет, нерешенные проблемы передавались в ведение соответствующих совместных комиссий, а тем временем между двумя странами могли начаться нормальные торговые отношения. Трансиордания получала право свободного пользования услугами Хайфского порта, доступ к которому обеспечивался благодаря коридору, проходящему по самой густонаселенной территории Северного Израиля. И наконец, стороны намеревались гарантировать взаимный доступ к святым местам всего Иерусалима. В марте 1950 г. черновой вариант договора был парафирован уполномоченными представителями Израиля и Трансиордании.

Едва только эти новости достигли столиц арабского мира, над головой Абдаллаха разразилась гроза. Кабинет министров Трансиордании оказался в состоянии кризиса. Начались волнения в лагерях беженцев на Западном берегу. На Амман обрушился град обвинений и угроз. Сирия пригрозила закрыть свою границу с Трансиорданией. На состоявшемся несколько дней спустя совещании Арабской лиги в Каире Египет и Саудовская Аравия предложили исключить Трансиорданию из сообщества. Угроза не была исполнена только потому, что Трансиордания вынуждена была принять резолюцию Лиги, запрещающую сепаратные переговоры с Израилем. В частном порядке Хашимитский король направил послание израильтянам: “Абдаллах, сын Хусейна, всегда держит свое слово”. Он надеялся, что предстоящие в Трансиордании выборы станут свидетельством поддержки его курса избирателями, и тогда он сможет смело игнорировать позицию Египта. Однако на выборах одержали победу кандидаты, занимавшие откровенно враждебную позицию по отношению к Израилю. Тогда Абдаллах решил осторожно, но настойчиво продвигать свою линию в отношениях с Израилем. 1 января 1950 г. он аннексировал всю арабскую Палестину, а 25 апреля дал своему владению новое название — Хашимитское Королевство Иордания. Арабская лига выступила с протестом, но никаких практических мер принято не было. Король решил, что в настоящий момент сделано достаточно и не следует заходить слишком далеко, публикуя договор с Израилем. В действительности же Абдаллах, по мнению своих врагов, уже зашел слишком далеко, и 20 июля 1951 г., при выходе из мечети Омара на Храмовой горе в Иерусалиме, он погиб от руки египетского наемного убийцы. Для израильтян ужесточение противостояния с арабским миром стало очевидным, когда зашли в тупик переговоры при посредстве Палестинской комиссии по примирению в Лозанне. Следует принять во внимание, что арабским странам не пришлось расплачиваться за участие в военных действиях — ни в материальном, ни территориальном плане. Никто, кроме палестинцев, не понес имущественных потерь и не утратил своих территорий. С точки зрения человеческих ресурсов, потери арабских стран были невелики — если принимать во внимание численность их населения. Все их расходы, связанные с войной, в целом составили порядка 300 млн долларов — сумма в данном контексте весьма незначительная. Послевоенный уровень цен в этих странах оставался достаточно стабильным, а численность голодающих феллахов если и увеличилась, то лишь в небольшой степени. Ни одной из этих стран не пришлось нести бремя содержания беженцев — по той очевидной причине, что они просто отказались принимать их на своей территории. Подписав перемирие на Родосе, ни одна из арабских стран — за исключением, пожалуй, Иордании и, в какие-то периоды, Ливана — не видела никакой пользы от заключения мира, тогда как потери могли стать значительными. Восстановление сообщения по суше между Египтом и другими арабскими странами не имело особой важности, потому что по территории Палестины не проходили сколько-нибудь значимые торговые пути. Мир не давал практически никаких территориальных выгод ни одной из стран, за исключением Иордании. Более того, будь мирный договор заключен формальным образом, Ливану пришлось бы лишиться своей монополии на транзит и на нефтепроводы. И наконец, мирный Израиль — с учетом его экономических и технологических преимуществ — мог стать весьма серьезным конкурентом на ближневосточных рынках.

Таким образом, высокая вероятность израильского экономического роста внушала арабскому миру серьезные опасения. “Арабам хорошо известно, — писала газета “Аль-Хайят” в мае 1954 г., — что рост численности населения на небольшой по площади территории Израиля, вне всякого сомнения, приведет к экспансии. И ясно, что осуществлять эту экспансию Израиль будет за счет своих соседей, приграничных арабских стран”. В политическом плане мир с Израилем был для арабских лидеров крайне нежелательным, а мог стать и смертельно опасным. Премьер-министр Египта Нукраши Паша был убит братьями-мусульманами только за то, что высказался за прекращение огня с израильтянами — еще до того, как Египет подписал Родосское соглашение о перемирии. Вся сирийская правящая верхушка была свергнута в результате военного переворота, будучи обвиненной в том, что она проиграла войну и подписала соглашение о перемирии. Премьер-министр Ливана Риад аль-Сольх погиб от руки убийцы по той причине, что высказался в пользу политики сдержанности — хотя его страна принимала лишь незначительное участие в арабо-израильском противостоянии. От пули убийцы погиб и король Иордании Абдаллах, вступивший с Израилем в мирные переговоры. Когда межарабские отношения ухудшались до кризисного состояния, идеи панарабизма обычно поддерживались путем нагнетания антиизраильских настроений. Начиная с 1948 г. бойкот Израиля и иные способы выражения враждебности по отношению к этой стране являлись тем надежным средством, с помощью которого можно было сохранять внешнее единство противоборствующих государств и группировок арабского мира.

В плане чисто психологическом — и это, пожалуй, самое важное — арабы просто были не в состоянии признать свое поражение перед лицом “сионистского образования”, как они называли Израиль. Мусульманская традиция джихада, непрестанной борьбы против неверных, также сыграла здесь существенную роль. Однако наиболее важными факторами следует считать гордость и самоутверждение. Подписать мирный договор значило признать, что игра кончена. Аззам Паша высказался по этому поводу со всей прямотой: “У нас есть секретное оружие, намного лучшее, чем ружья и пулеметы, — это время. До тех пор пока мы не заключили мир с сионистами, война еще не окончена, в ней нет ни победителей, ни побежденных”. Даже арабы, известные в прошлом своими умеренными взглядами, не в состоянии были снести израильской победы в 1948 г. Кей Антониус, вдова видного арабского историка Джорджа Антониуса, говорила с горечью: “До образования еврейского государства у меня было много знакомых евреев в Иерусалиме, и с некоторыми я поддерживала добрые отношения. Теперь же я готова влепить пощечину любому из моих арабских друзей, который осмелится иметь деловые отношения с евреями. Да, мы проиграли первый раунд, но война еще не закончена”. Сионисты сравнивались со средневековыми крестоносцами и современными империалистами, тогда как история арабского мира рассматривалась как непрестанное сопротивление европейскому вторжению и господству (Глава XXI). Яд и желчь, изливаемые в 1950-х гг. арабской прессой и арабскими интеллектуалами на Израиль и сионизм, на евреев — “злокозненный и вероломный народ” и на иудаизм — “змеиное гнездо коварства”, не имели прецедентов прежде, до создания Израиля. Именно такая предубежденность и враждебность позволили одному из наиболее почитаемых египетских авторов, в прошлом выходцу из Палестины, Махмуду Дервишу возложить на евреев “исторически обусловленные” грехи злобы, предательства и себялюбия. “Разве не удивительно, — писал он, — что их свойства и в наши дни, хотя живут они в разных концах земли, остаются точно такими же, как это описано в Коране. Время ничего не меняет в их натуре, но лишь усугубляет все, им присущее. Их грехи переходят от отцов к сыновьям”.

Причины арабской воинственности

Вероятность заключения мирного договора в начале 1950-х гг., по мере усиления арабской воинственности, уменьшалась. Какое-то время методы, используемые арабскими странами, были в основном невоенными. Они ставили перед собой цель изолировать, запугать и в конечном итоге удушить Израиль путем политического давления, бойкота, блокады, враждебной пропаганды и создания напряженности в приграничных районах. При этом арабы исходили из того соображения, что соглашение о перемирии по своей юридической сути еще не отменяет состояния войны.

Прежде всего арабские соседи постарались изолировать Израиль. Были перекрыты все границы с Израилем, за исключением перехода у Рош-га-Никра, на границе с Ливаном, который был открыт для иностранных дипломатов, и Ворот Мандельбаума в Иерусалиме, проход через которые был разрешен только для неевреев, направляющихся в еврейский сектор города и обратно. Вся почтовая, телефонная и телеграфная связь между арабскими странами и Израилем была запрещена, равно как и сообщение по морю, воздуху, а также посредством автомобильного и железнодорожного транспорта. Более того, если у человека в паспорте стояла израильская виза, то ему запрещался въезд в любую арабскую страну; граждане нейтральных стран вынуждены были путешествовать с двумя паспортами. Арабские правительства прилагали все усилия к тому, чтобы не дать возможности другим странам установить дипломатические отношения с Израилем. Эта политическая кампания пользовалась особым успехом у новых государств Азиатского континента, большинство из которых поддерживало арабскую формулировку, объявлявшую Израиль империалистической марионеткой, а не страной, заявившей о своей независимости. Самые значительные из них — Индонезия, Пакистан, Иран, Индия — были мусульманскими или частично мусульманскими, и, помимо этого, крупные общины выходцев из этих стран имелись в арабских государствах. Хотя Турция, Иран и Индия установили консульские отношения с еврейским государством, они отвергли израильские предложения о развитии политических или экономических связей. Израиль, в свою очередь, со все большей серьезностью относился к дипломатической мстительности арабского мира. Израильское руководство надеялось, что социалистическая ориентация и технологические успехи страны будут способствовать установлению связей со странами Азии. Этим надеждам не суждено было сбыться. Организаторы Бандунгской конференции[377] стран Азии и Африки, состоявшейся весной 1955 г., отказались пригласить Израиль в качестве участника. Этот унизительный жест в известном смысле увенчал арабские усилия по изоляции Израиля и недопущения его в формировавшийся тогда блок так называемых “нейтральных” стран.

Наиболее серьезные и болезненные последствия для Израиля имел, однако, экономический бойкот. В январе 1950 г. Арабская лига официально предложила план, имеющий далеко идущие последствия и направленный на то, чтобы удержать отдельные фирмы и целые страны от установления делового сотрудничества с Израилем. В следующем году центральный офис по координации бойкота был открыт в Дамаске, а его отделения — по всему арабскому миру. Арабские страны последовательно принялись проводить в жизнь политику бойкота и применения соответствующих санкций для его нарушителей. Наказанию подлежали фирмы европейских стран, США, других стран мира, не только имевшие отделения, предприятия или агентства в Израиле, но и продававшие Израилю патенты, авторские права или торговые марки, а также покупавшие акции израильских предприятий. Предпринимались активные меры, чтобы убедить нейтральные страны сделать политику бойкота составной частью своей общей дипломатической политики. Впрочем, такого рода попытки по большей части не имели успеха. Западные страны, не поддававшиеся арабскому нажиму, также не ощущали от этого особых последствий. Так, например, ФРГ начиная с 1953 г. выплачивала Израилю ежегодные репарации, но, несмотря на это, объем экспортных продаж Германии арабским странам постоянно увеличивался на протяжении всего этого времени.

И все же, в нарушение устоявшейся западной традиции вести свободную торговлю с дружественными странами, немало фирм, пусть и неохотно, согласились с арабскими требованиями относительно бойкота — чем нанесли Израилю немалые убытки. Основные американские и британские нефтеперерабатывающие компании, прекратив транспортировку нефти из Ирака в Хайфу в 1948 г., с тех пор ее не возобновили. На протяжении многих лет мощности нефтеперерабатывающего завода в Хайфе, совместного предприятия групп “Роял Датч Шелл” и “Ирак Петролеум К°.”, были задействованы лишь на одну треть. Многие крупные авиакомпании и морские перевозчики прекратили обслуживать Израиль. По условиям бойкота суда не могли в рамках одного рейса заходить и в израильские, и в арабские порты. Так, второй по значимости (с учетом стоимостных характеристик и объема грузов) пакет рейсов компании “Америкэн Истерн лайнз” приходился на долю Хайфы, и в 1950-х гг. более 120 судов были включены в черный список по причине совершаемых ими рейсов в Израиль. Хотя арабские страны оказались не в состоянии заставить крупнейшие авиакомпании мира вовсе прекратить полеты в Израиль, они все-таки добились хотя бы того, что ни один самолет, совершающий рейс в Израиль, не мог пользоваться воздушным пространством этих стран. В результате пришлось отменить все рейсы по маршрутам из Европы в Азию через Израиль, и центральный израильский аэропорт из международного перекрестка туристических путей превратился в тупиковый полустанок.

Но самой, пожалуй, действенной оказалась египетская блокада международных водных путей. Когда подписывалось Родосское соглашение о перемирии, израильтянам и в голову не могла прийти мысль о блокаде, поскольку в подписываемом документе содержалось явно выраженное предупреждение о недопустимости “агрессивных действий” любой из сторон. Предполагалось само собой разумеющимся, что существовавшая в военное время блокада Суэцкого канала и залива Акаба должна немедленно прекратиться. Именно так и понимал ситуацию д-р Бунч, сказавший в своем выступлении перед Советом Безопасности 26 июля 1949 г.: “Должно быть обеспечено свободное передвижение разрешенных законом грузов, и недопустимо сохранение каких-либо запретов, связанных с блокадой водных путей, существовавшей в военное время, поскольку они несовместимы ни с буквой, ни с духом Соглашения о перемирии”. Кроме того, согласно Константинопольской конвенции от 1888 г.[378], должен быть гарантирован свободный проход через Суэцкий канал всех судов под всеми флагами, как в мирное, так и в военное время. Тем не менее египетская сторона, несмотря ни на что, по-прежнему отрицала право Израиля на проход его судов через Суэцкий канал. Хотя первоначально Каир сделал некоторые послабления для судов под другими флагами, направляющихся в Израиль через Суэц, в феврале 1950 г. египетское правительство опубликовало список “стратегических” товаров, доставка которых в Израиль была запрещена. Этот список включал нефть и нефтепродукты, лекарственные препараты, химические продукты, суда и автомобили. Египет явно поставил задачу не допустить доставку в Израиль через Суэцкий канал наиболее важных грузов. В ноябре 1953 г. к этому списку добавились продовольственные и прочие потребительские товары.

Более того, еще в июле 1950 г. Египет усилил блокаду, опубликовав ряд правил, имевших целью помешать провозу грузов в Израиль через третьи страны. Капитаны судов обязывались подписывать в порту отправки декларацию, скрепленную подписью египетского консула, которая заверяла бы, что груз был действительно выгружен и предназначался исключительно для местных нужд. В дальнейшем египетские власти ввели новые, еще более жесткие ограничения. Израиль с возмущением опротестовал эти меры в Совете Безопасности ООН. Так, в августе 1951 г. Аба Эвен заявил, что если в рамках соглашения о перемирии Египет получил право закупать оружие, то Израиль несомненно вправе пользоваться Суэцким каналом и заливом Акаба — поскольку эти две выгоды являются “взаимными и дополняющими одна другую”. Совет Безопасности принял эту аргументацию к сведению и обязал Египет снять запреты на провоз международных грузов. Египет счел целесообразным на несколько месяцев ослабить блокаду. Однако в 1952 г. египетские власти вновь ввели этот запрет. Собственно говоря, запрет был расценен как свершившийся факт в июле 1954 г., когда Великобритания и Египет подписали соглашение об отводе британских сил из зоны Суэца. Израиль выступил с протестом, заявив, что в рамках этого соглашения игнорируется египетский незаконный запрет провоза израильских грузов — на что не последовало практически никакой международной реакции. Вскоре израильское грузовое судно Бат Галим испытало на себе действие египетской блокады: судно было задержано, его груз конфискован. Совет Безопасности оказался не в состоянии принять меры из-за советского вето. С тех пор не находилось перевозчиков, желающих проверять на практике действенность блокадных мер против Израиля.

Египтяне затруднили проход Израиля и по второму из имевшихся у него морских путей в страны Африки и Азии, через Акабский залив и Красное море. Акабский залив, продолжительность береговой линии которого составляет 230 миль, фактически находится во владении четырех стран — Саудовской Аравии, Иордании, Египта и Израиля. Из-за наличия в южной части пролива двух принадлежащих Саудовской Аравии необитаемых островков, Тирана и Санафира, выход в Красное море суживается до трех миль — то есть на ширину Тиранского пролива. В конце 1949 г., с согласия Саудовской Аравии, Египет установил тяжелую артиллерию на этих островах, а также на южной оконечности Синайского полуострова, в Рас-Насрани. Таким образом, египтяне закрыли проход по Тиранскому проливу для всех судов, направляющихся в израильский порт Эйлат. Эти действия противоречили не только соглашению о перемирии, но и существующим международным нормам и прецедентам, определяющим статус заливов и бухт, находящихся во владении более чем одного прибрежного государства.

Вопрос Тиранского пролива имел для Израиля особое значение. Пусть даже грузооборот Эйлатского порта в 1950-х гг. был весьма ограниченным, тем не менее сама по себе идея одностороннего закрытия судоходства ставила под угрозу перспективы развития торговых связей Израиля со странами Востока и Восточной Африки. Обратившись же в Совет Безопасности в 1954 г., Израиль не мог ожидать ничего иного, кроме советского вето. Соответственно, не была принята и резолюция, осуждающая действия Египта. Таким образом, доступ Израиля ко всем потенциальным восточным рынкам оказался заблокированным, поскольку страна была лишена возможности пользоваться Суэцким каналом и Акабским заливом. Не существовало также и вероятности того, что удастся заставить Египет пересмотреть свою политику, используя нормальные дипломатические процедуры. Следует особо подчеркнуть, что такое сочетание методов арабского давления на Израиль — бойкота, блокады, дипломатической изоляции и создания напряженности в приграничных районах — все равно не смогло подорвать способности Израиля к выживанию и даже не замедлило темпов его экономического развития. Однако к середине 1950-х гг., начав принимать и абсорбировать первые волны репатриантов, Израиль осознал, что его потенциал, позволяющий сохранять как физическую, так и экономическую жизнеспособность государства, является предельно, если не критически ограниченным.

Возможно, наиболее явный пример такой ограниченности относится к сфере, которая является жизненно важной для экономического будущего нации — речь идет о водных ресурсах и их освоении. В начале 1950-х гг. Джон Фостер Даллес[379], Государственный секретарь США, утверждал, что существует возможность смягчения арабской враждебности по отношению к Израилю и облегчения непростого положения репатриантов благодаря экономическому проекту, осуществление которого потребует совместных усилий как арабов, так и евреев. План Даллеса предусматривал создание Управления по развитию Иорданской долины — для планомерного распределения и использования водных ресурсов реки Иордан с учетом интересов всех соседствующих прибрежных государств. Собственно говоря, эта идея уже высказывалась израильскими специалистами на протяжении ряда лет и неоднократно была поддержана экспертами БАПОР.

Река Иордан берет начало в Израиле при слиянии речек Снир (исток в Ливане) и Хермон, текущих с предгорий Хермона, и впадает в Мертвое море. Один из крупных притоков Иордана, Ярмук, протекает по территории Иордании, другой приток, Литани, течет по территории Ливана. Если бы удалось рационально использовать все ресурсы водной системы реки Иордан, то можно было бы оросить не менее миллиона с четвертью дунамов засушливых земель в Израиле, Иордании и Сирии, а также производить 170 млн киловатт-часов электроэнергии. И что важнее всего, по мнению Вашингтона, не менее 160 тыс. арабских беженцев смогли бы зарабатывать средства к существованию на этой возвращенной к жизни земле, еще 60–70 тыс. человек получили бы работу в процессе реализации проекта, и еще 140 тыс. были бы заняты в отраслях, обслуживающих нужды сельскохозяйственного населения. Затраты по проекту не превысили бы 100–110 млн долларов, и США были готовы взять на себя их значительную часть.

Осенью 1953 г. Даллес возложил задачу продвижения этого плана на Эрика Джонстона, динамичного и доброжелательного государственного служащего, имеющего богатый опыт ведения переговоров в деловых и политических кругах. Джонстона на удивление тепло приняли в арабских столицах, и особенно в Аммане, — возможно, причиной этому была обеспокоенность будущим палестинских беженцев и их тяжелое положение. Американский посланник искусно использовал эту обеспокоенность, дав понять, что Объединенные Нации (читай: Соединенные Штаты) не намерены до бесконечности финансировать лагеря беженцев и что если не будет предпринята масштабная мелиоративная программа, то Израиль рано или поздно приступит к реализации такого проекта самостоятельно. Оценив ситуацию, Иордания и другие арабские страны согласились обсудить этот план. В ходе переговоров Джонстон, разумеется, не высказывал вслух заветную надежду, что совместная работа может создать экономическую основу для дальнейшего, уже политического, арабо-израильского сотрудничества. Не следует полагать, что все переговоры с заинтересованными сторонами проходили легко и просто. Согласно исходному плану, на долю Израиля приходилось 35 % всех водных ресурсов, а остальное должны были поделить между собой Сирия и Иордания. Израильтяне настаивали на 60 % плюс право переброски воды из Иорданской долины в Негев; арабы, со своей стороны, полагали, что Израилю причитается лишь 20 % при обязательном условии использовать всю квоту исключительно в пределах бассейна реки Иордан.

На протяжении следующих двух с половиной лет Джонстон приезжал на Ближний Восток пять раз. Со свойственной ему необыкновенной настойчивостью и находчивостью он преуспел в выработке формулировки, устраивавшей все стороны переговоров. Согласно предварительному тексту соглашения, готового к августу 1955 г., доля Израиля в проекте должна была составить 40 %, причем арабы согласились на то, что израильтяне будут использовать свою квоту для орошения Негева, где должен был возникнуть центр еврейского промышленного и сельскохозяйственного развития. Такое взаимопонимание следует считать поразительным успехом Джонстона, особенно если учесть, что оно было достигнуто именно в то время, когда постоянно росла напряженность между Израилем и арабскими странами в приграничных районах, а израильский рейд в Газу в начале 1955 г. негативно сказался на престиже египетского правительства (Глава XVII). Окрыленный успехом, американский посредник сказал, что у него нет “ни малейшего сомнения в том, что Израиль и его арабские соседи согласятся на реализацию плана как единственного логического и справедливого подхода к проблеме распределения водных ресурсов реки, которая, в известном смысле, принадлежит им всем”. Джонстон добавил: “Договаривающиеся стороны полагают, что остающиеся незначительные расхождения с легкостью можно будет решить путем переговоров. Я же просто уверен в этом”.

Оптимизм Джонстона оказался преждевременным. На совещании Арабской лиги в октябре план обсудили — и приняли решение “отложить” его, чтобы таким образом избежать дипломатического скандала, связанного с полным и безусловным его неприятием. По прошествии нескольких месяцев арабы принялись возлагать на Израиль вину за провал переговоров, утверждая, что израильтяне якобы отказались от того, чтобы проект реализовывался при руководящей роли ООН. Они также заявляли, что после израильского рейда в Газу арабские страны не могут верить в готовность Израиля соблюдать договоренности по водному проекту. В действительности все объяснялось гораздо проще. Сотрудничество с Израилем, пусть даже по вопросам чисто технического характера, в неявной форме подразумевало признание арабами еврейского государства. И более того — проект развития Иорданской долины мог способствовать совершенно нежелательному, с точки зрения арабов, развитию Израиля. Учитывая всю степень подозрительности и ненависти арабов, а также постоянно происходившие, параллельно с переговорами, вторжения и налеты, удивительно было как раз то, что усилия Джонстона вообще имели какой-либо успех.

Израиль смотрит на Запад

В сложившихся обстоятельствах успех Израиля по обеспечению безопасности и защиты от враждебных действий своих соседей в значительной степени зависел от поиска новых союзников. Однако прийти к этому выводу было непросто. Сначала, осенью 1948 г., израильское правительство объявило о выборе политического курса, в основе которого лежит принцип особых интересов Израиля. “У нас есть друзья и на Востоке, и на Западе, — говорил Бен-Гурион, выступая перед Временным государственным советом. — Мы не могли бы вести свою борьбу без той существенно важной помощи, которую нам оказывали страны и Востока, и Запада. Нельзя, однако, сказать, что интересы еврейского государства полностью совпадают с интересами какого-либо государства или блока государств…” Эта концепция была формально провозглашена в Основных принципах правительственной программы, объявленных 8 марта 1949 г., а Моше Шарет неоднократно использовал выражение “принцип особых интересов Израиля” в своих публичных выступлениях и официальных заявлениях. Заняв такую позицию, правительство Израиля исходило в первую очередь из двух соображений: необходимо иметь возможность закупки оружия в разных странах и при этом учитывать интересы еврейского населения как на Западе, так и в рамках восточноевропейского коммунистического блока. В качестве еще одного фактора следует назвать внутренний нажим, оказываемый израильскими политическими партиями. В частности, на выборах 1949 г. Мапам стала второй по числу полученных голосов, а эта партия левого толка традиционно выступала за дружественные отношения с СССР. Кроме того, в Израиле не забывали о той поддержке, которую оказывал ему Советский Союз на протяжении двух предыдущих лет.

При всем при этом, однако, именно страны Запада предприняли первые решающие действия по восстановлению стабильности на Ближнем Востоке, имея целью блокировать советское проникновение в регион. В мае 1950 г., когда стало ясно, что Лозаннская конференция потерпела полную неудачу, США, Великобритания и Франция выступили с Трехсторонней декларацией, которая гласила: “Если три правительства, подписавшие настоящий документ, обнаружат, что одна из сторон (Израиль или его арабские соседи) вынашивает планы нарушения границ, определенных в рамках перемирия, они предпримут действия, либо в рамках ООН, либо вне этих рамок, с тем, чтобы предотвратить такое нарушение”. Продажу оружия ближневосточным странам предполагалось ограничить таким образом, чтобы это оружие служило исключительно легитимным целям самообороны и чтобы “дать этим странам возможность выполнять свою функцию в деле защиты региона в целом”. Хотя эта Декларация в первую очередь выражала интересы стран Запада, она была с пониманием встречена большинством израильтян.

И в самом деле, возможность строить планы на будущее, основываясь на этой Декларации, была рассмотрена Израилем и Великобританией в начале 1951 г., когда генерал сэр Брайан Робертсон, командующий британскими ближневосточными силами, посетил с официальным визитом Тель-Авив. Робертсон не делал секрета из намерений Великобритании установить взаимовыгодные оборонные отношения со своей бывшей подмандатной территорией. В его планы входило использование британскими ВВС и ВМС израильских аэродромов и гаваней, а также строительство арсеналов, складских помещений и мастерских для обслуживания и ремонта военной техники. Переговоры проходили в дружественной атмосфере. Вскоре после этого визита Герберт Моррисон, сменивший Эрнеста Бевина на посту министра иностранных дел, направил Бен-Гуриону послание, в котором выражалось намерение британской стороны добиться взаимопонимания между двумя правительствами. Ответ израильского премьер-министра был выдержан в таком же ключе: “Я полагаю, что мы не можем говорить о вхождении Израиля в Содружество, но нам хотелось бы установить между нашими странами отношения, подобные тем, что существуют между Великобританией и Новой Зеландией”. Послы обоих государств приступили к выработке деталей соглашения, и какое-то время казалось, что Израиль и в самом деле станет союзником Великобритании, и это послужит гарантией безопасности еврейского государства, а также будет способствовать его экономическому развитию.

Эти иллюзии, однако, оказались недолговечными. Прошедшие в Великобритании осенью 1951 г. выборы вновь привели к власти правительство консерваторов. Энтони Иден, традиционный покровитель арабов, занял свой привычный пост министра иностранных дел и снова продемонстрировал традиционно настороженное отношение к сионистам. Переговоры о военном сотрудничестве с Израилем были прерваны. Более того, началась реализация других планов, связанных с развитием ближневосточной оборонной системы, где главная роль отводилась Египту. Израиль, соответственно, оказался в стороне и вынужден был ожидать реакции других арабских стран. Бен-Гурион и его коллеги встретили такое развитие событий с большой долей беспокойства. Присоединение других арабских государств к этому оборонному пакту означало, что враги Израиля получают новый доступ к западным вооружениям, и это может быть использовано против еврейского государства. Собственно говоря, одна из самых критических проблем, стоявших перед Израилем в 1950-х гг., заключалась в обеспечении своих собственных каналов для пополнения арсенала. Запас устаревших видов вооружения, накопленный Израилем во время войны 1948 г., вряд ли был уместен в век электроники и реактивной авиации — тогда как страны-производители строго контролировали распространение новинок. Максимум, на что была согласна Великобритания, — это продать Израилю устаревшие реактивные самолеты “Метеор”, да и то в ограниченном количестве. Франция, оказывавшая ранее Израилю помощь в этой сфере, теперь относилась к нему с подозрением, как к стране стерлингового блока, да к тому же тесные связи с Израилем могли негативно сказаться на том влиянии, которым еще пользовалась Франция в Леванте. Таким образом, похоже было, что в обозримом будущем у Израиля практически не существовало надежд приобрести достаточное количество современных вооружений в Западной Европе.

Из всех стран демократического мира, таким образом, лишь Соединенные Штаты оставались наиболее вероятным потенциальным союзником Израиля. К 1950 г., однако, отношение Вашингтона к еврейскому государству диктовалось не столько эмоциональными и политическими соображениями 1947–1948 гг., сколько явно выраженной стратегической необходимостью противостоять советскому империализму на Ближнем Востоке. Одним из способов достижения этой цели стало подписание Трехсторонней декларации, гарантировавшей неизменность арабо-израильских границ. Более того, согласившись на условия Декларации Великих держав, Израиль ощутил, как она в определенной степени накладывает ограничения на его “принцип особых интересов”. В 1950 г. экономическое положение Израиля было близко к критическому. Правительство США и особенно американское еврейство оказались единственными возможными источниками экономической помощи, столь необходимой Израилю. В этом году Израиль получил от США заем на сумму 100 млн долларов, после чего израильский кабинет министров стал прилагать все возможные усилия к тому, чтобы добиться всесторонней дружественной помощи от США. Так, в 1951 г. израильское правительство получило разрешение проводить кампанию по распространению в США израильских государственных облигаций. На очереди были и другие источники американского капитала, как государственные, так и частные (еврейские). К тому времени даже наиболее убежденные израильские социалисты в полной мере осознали, по какую сторону океана живут их настоящие друзья.

За дружбу с Вашингтоном полагалось платить. Когда в июне 1950 г. началась война в Корее[380], Соединенные Штаты потребовали от всех своих союзников занять однозначную позицию по этому вопросу. После нескольких дней внутренних колебаний и рефлексии правительство Бен-Гуриона приняло решение проголосовать за резолюцию Совета Безопасности ООН, осуждающую северокорейскую агрессию. С тех пор Шарет и Эвен оставили свой “принцип особых интересов Израиля” и выступали уже исключительно в поддержку интересов “свободного мира”. Такой подход теперь означал осознанное содействие политическому курсу США, что давало гарантию союзнических отношений. Стремление к такому союзу стало чуть ли не навязчивой идеей израильского Министерства иностранных дел в период 1951–1955 гг., и рвение, с которым Израиль добивался реализации этой идеи, находилось в прямой зависимости от той степени враждебности, которую проявлял по отношению к еврейскому государству Советский Союз (Глава XVI. В поисках дружбы с СССР).

И тем не менее, польза от проамериканской ориентации, будучи весьма значительной с экономической точки зрения, все-таки не давала Израилю формальной гарантии безопасности. Джон Фостер Даллес намеревался охватить Советский Союз поясом ближневосточных авиационных баз и добился к 1953 г. от Турции, Ирана, Пакистана и Ирака согласия на сотрудничество в этом вопросе. Действуя совместно с Энтони Иденом, он стремился к созданию нового ближневосточного союза, ориентированного в первую очередь на эти исламские страны “северного яруса”. Усилия американского и английского министров увенчались успехом два года спустя, когда был подписан Багдадский пакт[381]. Однако, поскольку этот многосторонний союз включал не только Великобританию (и, разумеется, хотя и в неявной форме, США), но также и Ирак, наряду с четырьмя другими мусульманскими странами, нельзя было не ожидать осложнений, связанных с арабо-израильской проблемой. Израильтяне были очень обеспокоены тем обстоятельством, что членство Ирака в этом пакте означает расширение западной военной помощи враждебному государству. Американцы, в свою очередь, всячески уверяли Израиль, что в рамках союза с западными странами арабские государства представляют меньшую угрозу, нежели будучи предоставленными сами себе. Однако израильтян такие рассуждения не утешали; они настойчиво стремились войти в какой-либо союз — либо в НАТО, либо заключить двустороннее соглашение с США. Надеяться на это было бесполезно. Администрация Эйзенхауэра вовсе не намеревалась заключать союз, который мог бы осложнить отношения с арабскими государствами. Более того, президент США отказался продать Израилю самолеты и танки. Прилагая все усилия по вовлечению арабских государств в коллективный ближневосточный оборонительный союз, Вашингтон при этом сохранял особые отношения с Саудовской Аравией и Ливией. Эти две страны предоставляли США территорию для строительства военно-воздушных баз и нефтяные концессии, и Эйзенхауэр с Даллесом не собирались рисковать такими связями. Таким образом, Израилю пока оставалось довольствоваться только американской финансовой помощью.

В поисках дружбы с СССР

В августе 1948 г. в Тель-Авиве открылось советское посольство, а в сентябре этого же года в Москву прибыла Голда Меир (Меерсон), первый посол Государства Израиль в СССР. В официальных советских кругах ее встретили довольно сердечно; прием же, которого она удостоилась у московских евреев, нельзя назвать иначе как восторженным. Всякий раз, когда она приходила в московскую синагогу или Еврейский театр, ее с энтузиазмом приветствовали тысячи евреев. Такие проявления душевного подъема оказались не по нраву советским властям. Их неприятно удивило, что советские евреи, имеющие счастье жить в великой коммунистической стране, где “не существует еврейского вопроса”, проявляют такой интерес и демонстрируют такую симпатию к Израилю. В числе мер, вскоре принятых советскими властями, было закрытие выходившей на идише газеты “Эйникайт”, а затем роспуск Еврейского антифашистского комитета и арест его членов[382]. В Кремле, однако, существовало мнение, что дружественные отношения с Израилем следует поддерживать — пусть даже и параллельно с репрессивной политикой по отношению к собственному еврейскому населению. В ООН Советский Союз продолжал высказываться в поддержку прямых арабо-израильских переговоров.

Однако в начале 1949 г. советское руководство стало проявлять все возрастающее недовольство американо-израильскими отношениями. В этой связи Голда Меир, накануне своего возвращения домой в апреле 1949 г., сочла необходимым встретиться с заместителем министра иностранных дел СССР А. Я. Вышинским и заверить его, что правительство Израиля не намерено ни вступать в союзы, имеющие антисоветскую направленность, ни предоставлять западным государствам свою территорию для военных баз. Но на Вышинского эти заверения не произвели никакого впечатления, и в советских дипломатических кругах продолжилось обсуждение связей Израиля с Западом. Примерно в то же время (конец 1949 — начало 1950 г.) наметилось резкое ухудшение положения евреев в странах Восточной Европы. В Москве был закрыт Еврейский театр. Сократилась, а затем и вовсе прекратилась еврейская эмиграция из Польши и Румынии. Между тем советское правительство выступало с регулярными заявлениями относительно того, что отношения СССР с еврейским государством напрямую зависят от того, насколько Израиль “воздерживается от действий в англо-американских интересах”. Принимая во внимание такого рода заявления, правительство Бен-Гуриона сочло целесообразным вернуться к политике, основанной на принципе “особых интересов” Израиля. Израильская делегация не высказалась даже в ходе голосования (22 октября 1949 г.) по вопросу о нарушениях прав человека и основных свобод в Болгарии, Венгрии и Румынии.

Все это время экономическая зависимость Израиля от США постоянно увеличивалась, причем каждый месяц страна буквально балансировала на грани банкротства. Вместе с тем Трехсторонняя декларация (США—Великобритания—Франция, май 1950 г.) со всей очевидностью обеспечивала Израилю такую гарантию неприкосновенности его границ, которой он не мог ожидать ни от одной из мировых держав, включая СССР. Затем, в июне, началась Корейская война, и Израиль был вынужден, уступив американскому давлению, осудить в ООН северокорейскую агрессию. Хотя это осуждение сопровождалось неоднократными заверениями Моше Шарета, что его страна никогда не примет никакого участия в действиях НАТО в Средиземноморье — даже если мировой кризис и распространится на этот регион, — Государство Израиль оказалось безнадежно скомпрометированным в глазах Советского Союза. В период с 20 октября по 17 ноября 1950 г. Совет Безопасности ООН шесть раз рассматривал жалобы на нарушение соглашений о перемирии между Израилем и его соседями. И впервые за все время существования Израиля Советский Союз каждый раз воздерживался при голосовании. Очевидно, что налицо была смена курса, принятие политики пассивного нейтралитета. В октябре 1951 г., вскоре после того, как Турция стала членом НАТО, три Великие державы сообщили о своем намерении создать Союзное ближневосточное командование и заявили, что “к участию приглашаются все страны, которые могут и желают внести свой вклад в дело защиты интересов региона”. Напомним, что Израиль не получил приглашения к участию — но при этом в Москве даже не возникло сомнений, что еврейское государство, принимая во внимание тесные отношения между Израилем и США, рано или поздно вступит в такой союз.

На протяжении всего 1952 г. СССР продолжал воздерживаться при голосовании в ООН по вопросу арабо-израильских отношений. Это отчужденное молчание становилось все более зловещим. Наконец буря разразилась — хотя и не там, где этого ожидали. Мир был потрясен и возмущен начавшимся в ноябре 1952 г. в Праге показательным процессом по обвинению в “государственной измене”: из четырнадцати подсудимых одиннадцать были евреями. Процесс был не только антиеврейским, но и антиизраильским, и обвинение во многом основывалось на той роли, которую сыграли “израильские шпионы” в организации так называемого заговора Рудольфа Сланского, генерального секретаря Компартии Чехословакии, и его группы (Глава XIV. Кризис израильской демократии). Материалы обвинения и ход процесса детально освещались в газетах “Правда” и “Известия”, и при этом нигде не упоминались негодующие опровержения израильских официальных кругов. По сути дела, процесс Сланского стал прелюдией к разразившейся затем в странах социалистического лагеря буре антисемитских выступлений, которая по размаху не имела себе равных со времен Гитлера. В январе 1953 г. Москва поразила даже своих врагов и поставила в тупик своих друзей на Западе, сообщив о “раскрытии заговора врачей”, ставивших своей целью “путем вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям Советского Союза”. И вновь в списке арестованных по делу врачей преобладали еврейские фамилии; их обвиняли в связях с западными спецслужбами и “международной еврейской буржуазно-националистической организацией “Джойнт”, созданной американской разведкой”. Не обращая внимания на резкие израильские протесты, советские средства массовой информации развернули атаку на Израиль как на “главного подстрекателя антисоветских настроений во всем мире”. 5 февраля персоной нон-грата был объявлен израильский посол в Праге, через два дня — израильский посланник в Варшаве. А 9 февраля во дворе советской миссии в Рамат-Гане (Израиль) раздался взрыв. Причиненный ущерб был незначительным, и израильское правительство немедленно выступило с осуждением инцидента, но через четыре дня СССР разорвал дипломатические отношения с Израилем.

Можно назвать целый ряд причин, объясняющих столь яростную ан-тиеврейскую и антиизраильскую политику. Одна из них — страх инакомыслия, преследовавший Сталина со времени его разрыва с югославским лидером маршалом Тито в 1948 г. Будучи малочисленной группой, которая, однако, имела широкие связи за рубежом, и особенно на Западе, евреи, подобно сторонникам Тито, представляли для советского правителя угрозу “уклонизма”. Израиль считался также “заповедником” старомодного, идеалистического троцкистского социализма, бывшего для Сталина еще с 1920-х гг. источником страха и ненависти. Еще одна причина — это, возможно, стремление использовать разжигаемый антисемитизм, чтобы отвлечь всеобщее внимание от проблем во внутренней экономической жизни. Антисемитские настроения Сталина, несомненно, в значительной степени усилились и благодаря паранойе, которой он, как известно, страдал в последние годы жизни. Несомненно также, что Сталин в 1950–1953 гг. все больше и больше опасался участия Израиля в военных действиях, которые могли предпринять страны Запада на ближневосточном направлении.

Нападки на Израиль, как и в целом на Запад, в известной степени прекратились после смерти Сталина в марте 1953 г., а в годы последовавшей “оттепели” Москва возобновила дипломатические отношения с Израилем. Однако эта мирная передышка продлилась недолго. Израиль снова заверил Советский Союз, что никогда не войдет ни в какой из блоков, агрессивно настроенных по отношению к социалистическому лагерю. Тем не менее, в попытках обрести защиту от растущей агрессивности арабских стран, Израиль снова обратился с просьбой о приеме в НАТО и, получив отказ, выступил с инициативой заключения двустороннего оборонительного соглашения с США — что вызвало очень резкую реакцию Москвы. После этого СССР взял решительный курс на сближение с арабскими странами. В период с марта по декабрь 1954 г. Совет Безопасности ООН восемь раз рассматривал вопросы, связанные с арабо-израильским конфликтом, и всякий раз советский представитель обрушивался с нападками на Израиль. В 1955 г. проарабская ориентация советской политики стала еще более заметной — после того, как события 1954–1955 гг. предоставили Советскому Союзу дополнительные аргументы. С одной стороны, Вашингтон и Лондон прилагали максимум усилий для формирования на Ближнем Востоке союза, имеющего антисоветскую направленность, что увенчалось созданием Багдадского пакта. С другой стороны, режимы левой ориентации упрочили свои позиции в Египте и Сирии, основывая провозглашаемые ими доктрины на ультрарадикальных антиколониалистских лозунгах. Москва, не мешкая, ухватилась за такую возможность и использовала “борцов за свободу” в своих интересах (Глава XVIII).

Следствием укрепления дружбы Советского Союза с “прогрессивными” арабскими режимами стало дальнейшее ухудшение отношений СССР с Израилем. В советской прессе не прекращались злобные нападки на еврейское государство, именуемое не иначе как “агентом западного империализма”, и регулярно осуждались израильские рейды на территории арабских стран. В августе 1955 г. три сотрудника израильского посольства в Москве были объявлены персонами нон-грата. Израиль ощутил себя между двух огней — с одной стороны, создание по инициативе и при участии Запада ряда ближневосточных альянсов могло означать, что в руки его арабских врагов попадут новейшие виды вооружений; с другой стороны, все явственным становилось враждебное отношение советского блока. Израильтяне осознали, что в подобной стратегической изоляции, опасной и угрожающей, еврейское государство еще не находилось за всю короткую историю своего существования.

Кризис совести: договоренность с Германией

В первые годы существования еврейского государства дипломатические проблемы Израиля были самым тесным образом связаны с крайне тяжелым состоянием его экономики. К концу 1950-х гг. кризисное положение, вызванное наплывом репатриантов, стало столь острым, что Министерство финансов вынуждено было израсходовать практически все резервы иностранной валюты. Именно тогда вопрос о ведении переговоров с Западной Германией относительно выплаты компенсаций неожиданно обрел особую остроту. Сам по себе вопрос о немецких финансовых выплатах, по сути дела, был поднят по меньшей мере десять лет тому назад, в 1941 г., д-ром Нахумом Гольдманом, председателем исполкома Всемирного еврейского конгресса. В дальнейшем об этом также говорили многие еврейские беженцы из Германии, и в том числе Зигфрид Мозес, будущий Государственный контролер Израиля. В декабре 1944 г. д-р Мозес организовал “Совет защиты прав и интересов немецких евреев” — структуру, как оказалось впоследствии, пользующуюся большим влиянием. Еще за восемь лет до Люксембургского соглашения (Глава XVI. Люксембургское соглашение и Шилумим) члены этого совета определили основные компоненты будущих немецких репараций: индивидуальные иски, претензии еврейских организаций и коллективные претензии еврейского народа — с тем, чтобы средства из последней категории могли использоваться для создания еврейского национального очага в Палестине. Эти принципы были доработаны и уточнены уже в послевоенный период д-ром Лаковом Робинсоном, юридическим советником Всемирного еврейского конгресса, а также Хаимом Вейцманом в его письме от 20 сентября 1945 г., адресованном державам-победителям.

Сама по себе идея репараций вряд ли была новой для лидеров стран-союзников. На конференциях в Ялте и Потсдаме они уже приняли решение наложить на побежденную Германию репарации в размере 20 млрд долларов. Однако на Парижской конференции по вопросам репараций в конце 1945 г. было принято решение о непризнании всех еврейских претензий, кроме иска на сумму, не превышающую 25 млн долларов в немецких активах. Эти активы хранились в банках нейтральных стран и принадлежали тем еврейским жертвам нацистов, которые умерли, не оставив наследников. Далее, в конце 1940-х гг. ФРГ согласилась на выплату некоторой ограниченной компенсации. Еврейские организации, занимавшиеся вопросами возмещения ущерба, получили разрешение выступить с претензиями от имени переживших Катастрофу и их наследников. К сожалению, в рамках этой процедуры надо было подавать индивидуальные прошения, каждое из которых затем подлежало рассмотрению и одобрению властями одной из земель ФРГ. К 1953 г. было подано 110 тыс. прошений, и всего лишь 83 млн долларов было выплачено за “потерю свободы, частей тела или возможности трудиться по своей профессии”.

Между тем в 1949–1950 гг. д-р Hoax Бароу, вице-президент английского отделения Всемирного еврейского конгресса, без особой шумихи обсуждал с немецкими официальными лицами альтернативные пути получения полноценной компенсации. Бароу не менее сорока раз посетил Бонн, и в марте 1950 г. наконец получил заверение Министерства иностранных дел ФРГ относительно того, что принцип коллективного возмещения является юридически обоснованным и может послужить основой для дальнейших переговоров. В январе 1951 г. власти Израиля сделали первый шаг в этом направлении. Израильское правительство направило памятные записки четырем оккупационным державам, объявив о еврейских претензиях к новой Германии на сумму 1,5 млрд долларов, каковая сумма была исчислена с учетом расходов Израиля на абсорбцию примерно полумиллиона еврейских жертв нацизма, из расчета 3 тыс. долларов на человека. Советский Союз даже не откликнулся на этот меморандум (500 млн долларов составляли претензии к Восточной Германии). Западные союзные державы признали моральное право Израиля на претензии, но при этом заметили, что не располагают механизмом для взыскания названной суммы с Западной Германии, и предложили Израилю вступить непосредственно в переговоры с Бонном. Сложилась ситуация, при которой правительство Бен-Гуриона уже более не могло уходить от прямых контактов с ФРГ.

Руководители Израиля оказались в весьма затруднительном положении. Ни одна из тем, подлежавших обсуждению на дипломатическом уровне, — ни статус Иерусалима, ни арабские беженцы, ни определение позиции страны в условиях холодной войны, — не вызывала таких затруднений. Внутри Израиля разгорелись страсти, и особую активность проявляли противники переговоров — собственно говоря, противники каких бы то ни было контактов с Германией. Иосеф Шпринцак[383], спикер кнесета, заявил, что “честь еврейского народа делает недопустимым принятие любых возмещений от Германии, даже если бы они были предложены на добровольной основе и без нашей инициативы”. Другие возражения — в частности, выдвинутые партией правой ориентации Херут, были значительно более резкими (Глава XIV. Кризис израильской демократии, ч. IV). Бен-Гурион, однако, продолжил энергично проводить в жизнь репарационные планы. В июле 1951 г. при Министерстве иностранных дел было создано Управление по материальным претензиям еврейского народа к Германии во главе с д-ром Феликсом Шинаром (который сам был беженцем из Германии). Тем временем Бароу проинформировал официальных представителей ФРГ, что Бен-Гурион согласен запросить у кнесета полномочия для переговоров с Бонном, но лишь после того, как федеральный канцлер Конрад Аденауэр[384] выступит перед бундестагом и официально признает ответственность немецкой нации за Катастрофу европейского еврейства.

Аденауэр согласился на эти условия. Не только как политический деятель, но как человек и гражданин, престарелый канцлер считал искупление вины перед еврейским народом одной из высших целей страны. По его указанию юристы немецкого Министерства иностранных дел подготовили в июле 1951 г. первый вариант необходимого документа. Потребовалось, однако, еще почти три месяца переговоров в Израиле, Лондоне, Нью-Йорке и Бонне, прежде чем был выработан текст, отвечавший требованиям Израиля. Наконец, 27 сентября 1951 г. Аденауэр выступил с этим долгожданным обращением к бундестагу. Он подчеркнул, что Бонн готов сделать все возможное, чтобы искупить содеянное Гитлером, ибо нацистские преступления совершались от имени всех немцев, хотя и не каждый немец принимал в этом участие. Он также особо указал, что его правительство чувствует себя обязанным осуществить воздаяние в форме материальной компенсации в пользу Израиля и всех евреев. Канцлер также поклялся беспощадно преследовать всех тех, кто занимается распространением антисемитских настроений и ненависти к евреям. Выступление Аденауэра было практически единодушно одобрено членами Бундестага, которые встретили слова канцлера стоя — в знак солидарности со сказанным. Это заседание бундестага фактически послужило официальным приглашением израильскому правительству вступить в прямые переговоры.

Следующий шаг с еврейской стороны предпринял Нахум Гольдман как президент Всемирного еврейского конгресса и председатель Еврейского агентства. Родившийся и получивший образование в Германии, Гольдман обладал выдающимися способностями как дипломата, так и лингвиста. И он использовал всю свою личную энергию и навыки ведения переговоров для того, чтобы найти подход к еврейскому народу. Гольдман сумел объединить 22 еврейские организации западных стран в единую Конференцию по материальным претензиям евреев к Германии, после чего добился, что Конференции было поручено вступить в контакты с Бонном. Израильское правительство обратилось к Гольдману с просьбой провести первоначальные переговоры с Аденауэром, чтобы заложить основы израильско-немецких соглашений. В декабре 1951 г., в обстановке полной секретности, состоялась первая встреча Гольдмана с Аденауэром. Встреча происходила в Лондоне, где федеральный канцлер находился с официальным визитом. Их беседа была долгой и сердечной. Представив израильские претензии на сумму 1,5 млрд долларов, Гольдман попросил канцлера подтвердить названную сумму в письменном виде, чтобы использовать этот документ как основу в ходе предстоящих переговоров с Израилем и представителями мирового еврейства. Аденауэр согласился. Гольдман подготовил соответствующий текст, и в тот же день получил этот документ с подписью канцлера.

Бен-Гурион решил более не откладывать решение вопроса о переговорах, и 7 января 1952 г. вынес его на рассмотрение кнесета. Напомним, что последовавшая полемика, как в кнесете, так и за его стенами, привела к возникновению кризисной ситуации, не имевшей, пожалуй, аналогов во всей истории израильской демократии (Глава XIV). Запросив у кнесета разрешение вступить в официальные контакты с Бонном, Бен-Гурион напомнил собранию, что, если Израиль не начнет переговоры, это будет означать для страны утрату более миллиарда долларов еврейской собственности, у которой нет наследников. “Нельзя допустить, чтобы убийцы наших братьев стали их наследниками!” — воскликнул премьер-министр. И, несмотря на начавшиеся беспорядки у здания кнесета, на толпы демонстрантов, вой полицейских сирен и разрывы газовых гранат, несмотря на яростные обвинения со стороны партии Херут в зале заседания кнесета, премьер-министр добился своего: по окончании дебатов, 10 января, он получил одобрение кне-сета. Затем израильское правительство и Конференция по материальным претензиям евреев к Германии разработали совместную стратегию на предстоящих переговорах. Эти переговоры начались 21 марта 1952 г. на “нейтральной” территории в Нидерландах.

Люксембургское соглашение и Шилумим

В Вассенааре, в старинном герцогском замке, заседали три делегации. Делегацию Германии возглавлял профессор Франц Бём, делегацию Израиля — д-р Гиора Йосефталь и д-р Феликс Шинар, делегацию Конференции по материальным претензиям евреев к Германии — Моше Левит и Алекс Истерман. Бём, первый послевоенный декан Университета им. Иоганна Вольфганга Гете во Франкфурте, был известен своим безупречным антинацистским прошлым. Йосефталь, уроженец Германии, получивший докторскую степень в Гейдельбергском университете, был казначеем и руководил отделом абсорбции Еврейского агентства. Левит, американский еврей, возглавлял европейское отделение “Джойнта”. Первое заседание началось в холодной, неприветливой атмосфере. Участники даже не обменялись рукопожатиями и демонстративно избегали обращаться друг к другу по-немецки; переговоры велись исключительно на английском языке.

Израильтяне объявили свои претензии на сумму 1 млрд долларов для покрытия издержек, связанных с интеграцией полумиллиона беженцев. Представители Конференции назвали сумму 500 млн долларов — социальное обеспечение и реабилитация еврейских жертв нацизма, проживающих за пределами Израиля. Представители Германии, в принципе, не возражали против суммы платежей, но не согласились на выдвинутые Израилем условия выплаты: треть в твердой валюте и две трети — товарами, на протяжении пяти-шести лет. Бём и его коллеги отметили, что Лондонская конференция по вопросам задолженности обязала Германию полностью выплатить ее значительные послевоенные долги и что, таким образом, следует заняться поисками компромисса между претензиями Израиля и евреев, с одной стороны, и “ограниченными платежными возможностями Германии” — с другой. Задетые таким безразличным казенным ответом, Шинар и Иосефталь решительно отвергли какую-либо связь между еврейскими претензиями и невыплаченными немецкими финансовыми обязательствами. По всей видимости, переговоры зашли в тупик. Тем временем новости достигли Израиля и незамедлительно вызвали резкую реакцию общественности. Около 40 тыс. человек вышли на демонстрацию в Тель-Авиве и потребовали прекращения переговоров. Мэр Тель-Авива объявил о своем намерении начать голодовку протеста. Было похоже, что надеждам правительства Бен-Гуриона не суждено сбыться. Официальный Бонн отреагировал на происходящее и дал своей делегации новые инструкции: предложить Израилю и Конференции суммарный платеж в размере 3 млрд марок ФРГ (приблизительно 750 млн долларов) с выплатой товарами. Это составляло примерно половину того, что первоначально потребовали еврейские представители, но немецкая сторона, представляя себе бедственное финансовое положение Израиля, решила, что такой вариант окажется для них приемлемым. Это предположение оказалось ошибочным. Израильская делегация 31 марта покинула Конференцию, и немецкая делегация также была вынуждена вернуться домой.

И тогда Аденауэр лично вмешался в ход событий, направив Гольдману телеграмму с приглашением прибыть в ФРГ для конфиденциальных переговоров. Они встретились 20 апреля, и Гольдман напомнил канцлеру, что репарационные платежи — это долг чести, а не предмет для политических спекуляций. Аденауэр согласился и пообещал найти способ возобновления переговоров в Вассенааре. Федеральный канцлер сдержал свое слово; он прямо заявил своей Христианско-демократической партии, что уйдет в отставку, если Германия окажется не в состоянии выполнить свои моральные обязательства перед евреями. Правительство ФРГ немедленно согласилось возобновить переговоры. 23 мая в Париже состоялась встреча Бёма с Гольдманом, а несколько позже и с израильскими представителями. Был предложен удовлетворительный компромисс — 3 млрд марок ФРГ платит только Израилю, помимо выплат в пользу Конференции. Такое предложение было в принципе приемлемым. Наконец, 8 июня Аденауэр пригласил израильских и еврейских представителей в Бонн, и в ходе двухдневных совещаний удалось уладить все остававшиеся нерешенными вопросы.

Подписание соответствующих соглашений было назначено на 10 сентября 1952 г., в ратуше Люксембурга; выбор места определялся тем, что Аденауэр должен быть присутствовать там в этот же день на еще одной церемонии и парафировать соглашение о создании Европейского объединения угля и стали. Дата и место подписания держались в секрете, поскольку израильские террористы выступили с угрозами устроить покушение на участников церемонии. Сама церемония подписания прошла без особой торжественности, практически без парадных речей и без рукопожатий перед фотокамерами — участники обменялись рукопожатиями позже, частным образом.

Люксембургское соглашение состояло из четырех взаимосвязанных, хотя и отдельных, соглашений. Первое, заключенное между Израилем и Федеративной Республикой Германией, представляло собой соглашение о репарациях, или Шилу мим. Согласно его условиям, Бонн должен был выплатить Израилю сумму, эквивалентную 3 млрд марок ФРГ, товарами, путем ежегодных поставок на протяжении четырнадцати лет. Согласно второму соглашению, заключенному с Конференцией по материальным претензиям евреев к Германии, Бонн обязался принять соответствующее законодательство, в рамках которого можно было бы выплачивать индивидуальные компенсации (реституции) жертвам нацистского режима (Глава XVI. Люксембургское соглашение и Шилу мим). Третье соглашение, также заключенное с Конференцией, предусматривало выплату 450 млн марок ФРГ, через посредство Израиля, с целью реабилитации жертв нацистского режима, живущих вне Израиля. Таким образом, в общей сложности сумма 3,45 млрд марок ФРГ (820 млн долларов) должна была быть выплачена Израилю, причем 450 млн марок ФРГ (107 млн долларов) из этих денег Израилю надлежало перевести в адрес Конференции в Нью-Йорк. Четвертое соглашение, на самую незначительную сумму, обязывало Израиль возместить стоимость имущества, принадлежавшего ордену темплеров и конфискованного в Палестине. Схема выплат в пользу Израиля включала четыре категории товаров: черные и цветные металлы, готовые изделия сталелитейной и металлообрабатывающей промышленности, химикалии и сельскохозяйственная продукция. Для реализации соглашений в Кельне создавалась Израильская закупочная миссия, сотрудники которой получали квазидипломатический статус и иммунитет.

Однако до начала претворения Люксембургского соглашения в жизнь оно подлежало ратификации высшими законодательными органами ФРГ и Израиля, и обсуждение в Бонне оказалось не менее бурным, чем в Нидерландах. К тому же Арабская лига выступила с заявлением, что в случае одобрения этого соглашения арабские страны прекратят выдачу лицензий на импорт немецким фирмам. Угроза возымела действие, и целый ряд немецких политиков воспротивились ратификации — в том числе Франц Иозеф Штраус[385], председатель Христианско-демократического союза. Прошло полгода, прежде чем удалось ратифицировать Соглашение, и в конечном итоге пришлось задабривать арабские страны, субсидировав их экономические проекты. При поддержке социал-демократов Соглашение было ратифицировано обеими палатами 19 и 20 марта 1953 г., после чего Израиль ратифицировал его 22 марта.

По иронии судьбы сам Бен-Гурион отнесся к ратификации с немалым скептицизмом. “Да, это великий день, — заявил он с усмешкой, — только вот немцы вряд ли заплатят хоть что-нибудь”. После изнурительных переговоров на протяжении прошедшего года он не сомневался в том, что Шилумим уготовлена судьба Версальского договора, завершившего Первую мировую войну. Однако премьер-министр недооценил своего партнера по переговорам. Истовый католик, всем сердцем верующий в доктрину греха и искупления, Аденауэр был искренне счастлив, что первый международный договор, подписанный его правительством, стал договором с еврейским государством. С таким национальным лидером Германия самым пунктуальным образом выполняла все положения Соглашения. 30 июля 1953 г. израильское грузовое судно “Хайфа” приняло на борт в порту Бремена первую партию немецких металлоизделий, и это стало началом процесса, продолжавшегося непрерывно в течение 12 лет.

После того как Соглашение обрело силу, была сформирована смешанная германо-израильская комиссия, в задачу которой входило составление графика поставок. Немецкие члены комиссии продемонстрировали понимание ситуации и гибкость, позволив израильтянам составлять графики, рассчитанные не на один год, а на долгосрочную перспективу, чтобы имелась возможность соотносить поставки с проектами национального развития. Вместе с тем израильская закупочная миссия в Кельне практически не испытывала трудностей, когда возникала необходимость получить разрешение на поставку товаров. Ко времени завершения поставок в рамках Шилумим в 1965 г. в Израиль было доставлено порядка 1,45 млн тонн грузов.

Следует, однако, признать, что не все поставки имели одинаковую ценность. Так, например, было заказано слишком много судов одновременно и по вздутым ценам. В период 1953–1964 гг. по этой статье расходов в рамках Шилумим было потрачено 137,3 млн долларов из общей суммы 751,3 млн долларов; тем не менее морские перевозки обеспечили не более 1 % национального дохода Израиля (решения относительно приобретения судов определялись также важными стратегическими и политическими соображениями). С другой стороны, около 10 % приобретенных в рамках Шилумим средств производства были связаны с созданием энергосистемы страны (производство и передача электроэнергии), что заложило основы национальной промышленности. Благодаря Шилумим приобреталась также и нефть, жизненно важная для Израиля. В числе других весьма полезных приобретений следует назвать портовое оборудование, железнодорожную технику, системы связи, а также металлообрабатывающие станки, оборудование для переработки сельскохозяйственной продукции и для нефтеперерабатывающих заводов. В общем, не было практически ни одной отрасли израильской экономики, которая бы не извлекла большую пользу от этих поставок.

Стимулирующее воздействие на израильскую экономику оказало не только соглашение о Шилу мим. Следует назвать также Федеральный закон о компенсациях, непосредственно связанный с Федеральным законом о возвращении собственности законным владельцам. Эти акты были приняты во благо пострадавших от нацистов “по расовым, религиозным или политическим причинам”. С точки зрения закона, сотни тысяч евреев из различных стран Европы, завоеванных и разоренных нацистами, имели право на компенсацию и возмещение убытков. Вместе с тем самую большую по численности однородную группу евреев, переживших Катастрофу, составляли те, кто смог уехать из Германии и стран Центральной Европы до начала Второй мировой войны. К 1954 г. более половины из них поселилось в Израиле, и они как раз являлись основными получателями согласно вышеназванным законодательным актам. Закон устанавливал четыре категории компенсации: утрата собственности, потеря свободы, потеря здоровья и утрата “экономических возможностей”. Для каждой из категорий были установлены различные схемы выплат, но все они были справедливыми и щедрыми. Выплаты осуществлялись непосредственно после представления обоснований, в том числе и наследникам. Хотя к середине 1960-х гг. еще не все заявления по претензиям были в полной мере обработаны и оформлены, уже стало ясно, что сумма компенсаций в конечном итоге составит сотни миллионов марок ФРГ. Действительно, к концу 1964 г. только израильтяне, пережившие Катастрофу, получили компенсации на сумму не менее 7 млрд марок ФРГ — это не считая 3 млрд марок ФРГ, выплаченных Израилю в рамках Шилумим.

Аденауэр неоднократно высказывал пожелание, чтобы выплата компенсаций и возмещение убытков способствовали установлению особых и тесных отношений между ФРГ и Израилем. Этот вопрос он принимал очень близко к сердцу, и Бен-Гурион разделял его чувства. Сразу же после становления независимого еврейского государства израильский премьер-министр утверждал, что только Германия может стать для его осажденной врагами страны мостом в Европу и жизненно важным союзником, который поддержит усилия Израиля, направленные на ассоциированное членство в создававшемся тогда Общем рынке, а может быть, и в НАТО. Собственно говоря, к середине — концу 1950-х гг. сама идея тесных отношений с Германией большинству израильтян уже не казалась немыслимой. Немцы скрупулезно выполняли все свои обязательства, связанные с репарациями и компенсациями. Немецкие суда одно за другим разгружались в порту Хайфы. По мнению Бен-Гуриона, такой момент нельзя было упускать.

А тем временем трудности не заставили себя ждать. Чтобы воспрепятствовать дипломатическому признанию Восточной Германии — Германской Демократической Республики, заместитель министра иностранных дел ФРГ д-р Вальтер Холшейн сформулировал в сентябре 1955 г. основные направления внешней политики своей страны на ближайшее десятилетие. Эта “Доктрина Холшейна” гласила, что установление дипломатических отношений с ГДР будет рассматриваться “как недружественный акт [по отношению к ФРГ], имеющий целью усугубить состояние разделения Германии”. Арабские страны приняли эту доктрину, хотя и потребовали “свою” цену за отказ от признания ГДР: обещание ФРГ не устанавливать дипломатических отношений с Израилем. Такое “требование взаимности” поставило правительство ФРГ в весьма неловкое положение, особенно с учетом того обстоятельства, что министр иностранных дел фон Брентано совсем недавно принял решение об установлении консульских отношений между двумя странами. С тяжелым сердцем фон Брентано вынужден был пойти на отмену договоренностей. Для Израиля это стало очень сильным ударом. После длительных переговоров на протяжении ряда лет появилась вероятность того, что именно Западная Германия — из всех стран! — будет содействовать становлению Израиля в качестве полноправного члена западного сообщества. Но теперь стало ясно, что не приходится рассчитывать на такие внезапные и драматичные повороты исторической судьбы.

Некоторые итоги

Хотя неудача с ФРГ и стала весьма болезненной, тем не менее в целом картина дипломатических отношений Израиля с другими странами в середине 1950-х гг. выглядела не столь уж и удручающей. Посольства Израиля имелись в странах Северной и Южной Америки, Западной и Восточной Европы, в ряде стран Африки и Азии. Невозможность установления отношений в других регионах объяснялась деструктивной политикой арабского мира. Впрочем, не исключено, что некоторые внешнеполитические неудачи Израиля следовало бы отнести за счет его прямолинейности. Речь идет в первую очередь о неумении балансировать на грани между Западом и Востоком. Несдержанные проявления верности идеалам “свободного мира”, которые демонстрировали Шарет и Эвен в ходе дебатов на заседаниях Генеральной Ассамблеи ООН в 1950–1951 гг., вряд ли были так уж необходимы для получения американской финансовой и дипломатической поддержки. Другие африканские и азиатские страны не заходили столь далеко и при этом умело достигали своих политических целей, лавируя между интересами Великих держав. Своей горячей поддержкой западных идеалов Израиль в 1950-х гг. добился только одного: усугубил подозрения и недоверчивость Советского Союза по отношению к себе — и, как выяснилось в конечном итоге, на долгие годы.

Но, пожалуй, самая прискорбная дипломатическая неудача Израиля заключалась в том, что он не смог добиться признания азиатских стран третьего мира, не сумел завоевать репутацию успешного борца за освобождение от колониализма. В странах Азии плохо представляли себе, что евреи также вели национальную борьбу за освобождение от иностранного гнета. Неру, например, рассматривал сионистов как пособников британского империализма. Разумеется, в известной степени такой образ был создан не без политического и экономического влияния арабских стран. Однако израильтяне и сами отчасти несли ответственность за такое превратное понимание: на протяжении десятилетий они вели сионистскую деятельность исключительно в Европе и Америке. Также и в более поздние времена израильские лидеры могли бы заявить, что создание еврейского государства — это одно из достижений национально-освободительного движения, и такой подход стал бы понятен другим народам, освободившимся от ига колониализма. Однако идея национального освобождения фактически не упоминалась в статьях и речах Бен-Гуриона, Шарета или Эвена. Израильские государственные деятели предпочитали особо подчеркивать важность “чуда” возрождения и возвращения к историческим и теологическим корням еврейского народа. Как заметил Михаэль Брехер, тонкий аналитик и знаток израильской внешней политики, дипломатическая деятельность Израиля осуществлялась без малейшего воображения. Прояви израильтяне больше проницательности и интуиции, вполне возможно, что их старания завязать дружественные контакты могли быть встречены в азиатских странах с меньшим безразличием.

Еще одна серьезная ошибка — это политика Израиля по отношению к Китаю. В 1955 г. Иерусалим отверг предложение Пекина заключить дипломатические отношения. Израильтяне объясняли такую реакцию опасениями нанести ущерб своим связям с США. Однако во времена Эйзенхауэра—Даллеса американская поддержка Израиля была чисто номинальной. К тому же — и это обстоятельство особенно важно — в то время у Китая фактически не существовало контактов с арабскими странами. Более того, установление отношений с Китаем могло бы положительно сказаться и на расположении Индии к Израилю, поскольку это были как раз лучшие времена индийско-китайских связей. В конечном итоге Израиль смог бы получить приглашение на Афро-азиатскую конференцию в Бандунге (1955 г.) — в действительности же арабская угроза бойкота Конференции закрыла ему туда дорогу. Если бы Китай занимал более дружественную позицию, а Индия — более сдержанную, то арабские угрозы бойкота оказались бы значительно менее действенными. А так эта конференция стала поворотным пунктом в истории израильской дипломатии, отняв у израильтян последний шанс добиться признания на Азиатском континенте. Эта роковая ошибка объяснима: в Израиле плохо знали Азию вообще и Китай в частности. Шарет, Эвен, Шилоах и прочие деятели, несущие ответственность за названные просчеты, были европейцами по происхождению, образу мыслей и симпатиям. Их мало интересовал мир, расположенный к востоку от Ирана.

На протяжении всей своей истории Израиль был одной из тех немногих стран мира, которые не принадлежали ни к каким блокам, пактам, альянсам или региональным организациям. Вместе с тем его безопасность не была гарантирована ни одной из Великих держав. Ко всему прочему, Израиль в языковом и культурном отношении был довольно далек от всех стран мира — кроме арабских (так уж было суждено по иронии судьбы). Связи с соплеменниками на других континентах были нерушимыми и жизненно необходимыми — но во всех прочих отношениях Израиль оставался страной-одиночкой. Все сказанное звучало отнюдь не обнадеживающе с точки зрения безопасности в те времена, в 1955 г., когда политические и военные обстоятельства резко переменились: страна, бывшая одинокой, в неблагоприятной ситуации, отчасти в изоляции, вдруг оказалась в критическом положении перед лицом стратегической угрозы.