История Израиля. Том 1 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1807-1951

Возрождение Сионистской организации

Установление британского мандата в Палестине не только открыло перед сионистским движением новые возможности, но и поставило перед ним трудную задачу создания еврейского национального очага в сотрудничестве с англичанами. В этом пункте документ Лиги Наций, обеспечивавший Великобритании права мандатория, звучал совершенно определенно:

Но усилия Англии по развитию палестинской экономики оказались недостаточными, и вскоре стало ясно, что задача создания национального очага возлагается, в первую очередь, на Сионистскую организацию, выступавшую в этом сотрудничестве в качестве старшего партнера.

Однако в первые послевоенные годы Сионистская организация была не слишком надежным политическим инструментом. За время войны ее сложный механизм явно разладился. Центральные сионистские учреждения находились в Германии, большинство рядовых членов — в России, “нейтральное” бюро — в Копенгагене, а Временный комитет по общесионистским делам — в Нью-Йорке. Но подлинный центр руководства движением находился в Лондоне, где жил Вейцман. Напомним, что усилия Вейцмана во многом определили подписание Декларации Бальфура. Именно Вейцман с товарищами в феврале 1919 г. провели первое послевоенное заседание Исполнительного комитета Сионистской организации, а в июле 1920 г. в Лондоне состоялась Сионистская конференция. Возможно, это не совсем соответствовало уставу организации, но кто-то должен был взять в свои руки инициативу; кроме того, никто всерьез не оспаривал правомочности этих мероприятий и морального авторитета Вейцмана. Лондонская конференция приняла решение избрать Вейцмана президентом Сионистской организации.

Конференция вызывала невеселые чувства. В Лондон съехались выдающиеся деятели сионизма: Нордау, Варбург и Хантке из Центральной Европы, Вейцман, Соколов и Усышкин, представлявшие Россию, и, впервые, представительная делегация из Соединенных Штатов во главе с Луи Бран-дайзом. Под председательством Вейцмана был создан новый президиум из одиннадцати человек — шестерым из них, вошедшим в исполнительный комитет, было поручено действовать в Палестине. Именно этот комитет стал представителем организации во всем, что касалось взаимоотношений с англичанами в Палестине: с ним британские мандатные власти должны были консультироваться по всем вопросам, связанным с еврейским национальным очагом. С течением времени исполнительный комитет в сотрудничестве с Ваад Леуми, органом Собрания депутатов, стал своего рода “правительством” ишува. Каждый из членов этой организации отвечал за определенный аспект сионистской деятельности по возрождению Святой земли. Были организованы политический отдел, отделы иммиграции, труда, колонизации, образования и здравоохранения. Политический отдел вел переговоры с верховным комиссаром в Иерусалиме по основным проблемам, касавшимся реализации Декларации Бальфура. Отдел иммиграции занимался расселением новых иммигрантов и давал рекомендации мандатным властям по вопросам трудоустройства. Отдел колонизации отвечал за развитие новых еврейских сельскохозяйственных колоний. Отдел общественных работ сотрудничал с соответствующими мандатными учреждениями, а также за счет собственных ресурсов осуществлял программы абсорбции безработных иммигрантов. Вопросы образования в значительной мере входили в компетенцию Ваад Леуми, но и здесь не обходилось без Сионистской организации, которая участвовала в финансировании школ.

Однако вскоре выяснилось, что между сионистскими лидерами возникли острые расхождения относительно реальных полномочий исполнительного комитета. Некоторые, например Нордау, настаивали на том, что Великобритания обязана прислушаться к рекомендациям сионистов и немедленно распахнуть двери перед сотнями тысяч евреев, стремящихся в Палестину. Благодаря им в Святой земле возникнет еврейское большинство, а за этим последует создание еврейского государства. Вейцман считал подобную максималистскую программу нереальной. Президент Сионистской организации лучше других понимал, что большинство евреев — нищие, рассеянные по всему свету люди. При жалких ресурсах восточноевропейского еврейства и ишува едва ли возможно требовать от англичан политических уступок. Вейцман был убежден, что главное — укрепление демографической и экономической базы в Палестине и что с решением этой задачи не следует медлить. Ллойд Джордж предупреждал сионистов на Парижской мирной конференции: “Вы должны использовать свой шанс сейчас, ибо политическое положение в мире напоминает Балтийское море накануне замерзания. Как только оно застынет, ничего нельзя будет изменить, и придется долго ждать, пока представится следующая возможность”.

Позиции американских сионистов. Борьба за землю и источники финансирования

Исходя из этого, Вейцман на конференции в Лондоне подчеркивал, что для создания еврейского национального очага в первую очередь необходимы не поспешные решения, а профессионализм, умелое руководство и, главное, деньги. Не слишком большие средства Еврейского национального фонда были ограничены необходимостью использовать их для других целей: нужно было расселить и трудоустроить тысячи восточноевропейских иммигрантов, которые прибывали в Святую землю. С этой целью Вейцман и делегаты конференции приняли решение создать Керен га-Иесод (“Основной фонд”), для которого предполагалось привлечь средства диаспоры. Именно вопрос о широкомасштабном создании фондов вызвал прямое несогласие Брандайза, единственного человека в сионистском движении, который по своему нравственному влиянию и авторитету не уступал Вейцману.

Уроженец Соединенных Штатов, потомок иммигрантов из Чехии, Брандайз вырос в полуассимилированной среде. В Бостоне он сделал карьеру как юрист и почти не интересовался еврейскими проблемами. К сионизму Брандайз пришел в результате длительных дискуссий с Якобом де Хаасом, редактором бостонской газеты “Джуиш эдвокейт”. Де Хаас участвовал в первых Сионистских конгрессах, был лично знаком с Герцлем и преклонялся перед ним. Благодаря ему Брандайз увлекся идеями Герцля и с тех пор считал де Хааса своим учителем и соратником во всех сионистских делах. Одновременно он находился под влиянием прогрессивных американских идей. Это сделалось особенно очевидным, когда он стал председателем Временного комитета по общесионистским делам в 1914 г. По представлениям Брандайза, сионизму должны быть присущи те же этические и демократические идеалы, которые он считал неотъемлемой чертой американского образа жизни. Сюда включалась и философия культурного плюрализма, в то время популярная в Соединенных Штатах. Кроме того, Брандайзу представлялось, что сионизм полностью подпадает под концепцию национального самоопределения Вильсона, которая в тот период была признана как законная цель союзников в войне. Такая сугубо “американская” версия сионизма, подкрепленная к тому же репутацией Брандайза как члена Верховного суда, позволила тысячам евреев США принять идею еврейского национализма еще до того, как появилась Декларация Бальфура. Пожалуй, эффективность, с которой Брандайз занимался сионистскими делами, была столь же характерной американской чертой, сколь и его идеология. Не интересуясь теорией, он отдавал предпочтение практическим вопросам, которые были куда понятнее американцам: “Деньги! Расширение организации! Дисциплина!”

Брандайз побывал в Палестине в 1919 г. Увиденное там произвело на него впечатление. На закате, стоя у могилы Рахели в Вифлееме, он шепнул де Хаасу: “Теперь я понял, почему все народы хотели завоевать эту землю и за что они любят ее”. Однако Брандайз сознавал, какие опасности могут возникнуть на пути к еврейскому национальному очагу. Одной из них был демагогический догматизм европейских сионистов, с которым Брандайз столкнулся на Лондонской конференции в 1920 г. Его прагматический ум, свободный от доктринерства, не мог примириться с программами, совершенно не учитывающими финансовых факторов. Кроме того, наметился и идеологический раскол между Брандайзом и европейскими сионистами. У американского юриста было собственное представление о том, как следует создавать еврейский национальный очаг. Теперь, когда Великобритании было поручено осуществление программы Декларации Бальфура, он считал период сионистской политической деятельности законченным. “Труд великого Герцля завершен в Сан-Ремо, — писал Брандайз в меморандуме, направленном Вейцману. — [Народы мира] сделали все, что могли. Остальное зависит от нас”. Говоря “мы”, Брандайз имел в виду и сионистов, и несионистов, объединявшихся в Сионистской организации на основе, далекой от политики. С другой стороны, представительство политических интересов сионизма с этого момента должно было перейти к Ваад Леуми — этому учреждению следовало начать переговоры с верховным комиссаром Палестины и совещательной комиссией, которую тогда предполагалось создать.

Такой вариант сионистской программы был неприемлем для Вейцмана и других ветеранов движения. С их точки зрения, Брандайз проявлял отсутствие реализма в оценке того, чего можно достичь при посредстве совещательной комиссии и Ваад Леуми. Хуже того: делая упор на юридических формулах, принятых в Сан-Ремо, Брандайз не учитывал более глубоких и важных целей мирового еврейства. Для Вейцмана и его коллег всегда сохраняла свою актуальность задача пробуждения скрытых национальных сил. Только их наличие могло придать сионистскому движению импульс, достаточный для того, чтобы вдохнуть жизнь в еврейский национальный очаг. Вейцман писал в своей автобиографии: “Причина, по которой [мы] хотели сохранить за Сионистской организацией самостоятельность, сводилась исключительно к следующему: [мы] были убеждены, что политическая работа далека от завершения, что Декларация Бальфура и решения в Сан-Ремо — лишь начало нового этапа политической борьбы, а Сионистская организация — орудие нашей политической деятельности…”

Это фундаментальное противоречие стало явным после Лондонской конференции 1920 г., когда Брандайз подверг критике план Вейцмана по созданию Керен га-Иесод в качестве основного финансового инструмента Сионистской организации. Американский лидер не возражал против сбора денег на такие “филантропические” цели, как иммиграция, здравоохранение и просвещение. Однако он выступил против использования благотворительных фондов для развития общественных работ и широкомасштабных промышленных и сельскохозяйственных предприятий — эти и подобные им задачи естественнее было бы решать при помощи частных предпринимательских инвестиций. В противном случае, доказывал Брандайз, сионисты попросту вернутся к старой порочной практике халуки, лишь придав ей новый размах. Эта точка зрения соответствовала его представлению о том, что создание еврейского национального очага — свершившийся факт, который нуждается лишь в укреплении деловой основы. Вейцман и европейские сионисты, со своей стороны, отстаивали иную позицию: фонды остро необходимы не только для того, чтобы справиться с массовой иммиграцией, но и для того, чтобы показать британским мандатным властям, что сионизм пользуется все большим международным признанием и поэтому заслуживает серьезного отношения.

Получив поддержку подавляющего большинства членов исполнительного комитета, Вейцман весной 1921 г. отправился в Соединенные Штаты, чтобы начать сбор средств для Керен га-Иесод. Все его сомнения развеялись уже в нью-йоркском порту. Вейцмана бурно приветствовали тысячи американских евреев — лишь немногие до него удостаивались столь восторженного приема за всю историю города. Вейцман понял, что перед ним — община, полностью солидарная с сионистами ишува и Европы. Это впечатление подтвердилось в Кливленде, где в июле состоялся съезд Сионистской организации Америки. Там развернулась дискуссия между сторонниками Вейцмана — “человека из Пинска” и Брандайза — “человека из Вашингтона”, и американские евреи, выходцы из Восточной Европы, высказались в поддержку Вейцмана. Подавляющим большинством голосов съезд поддержал “открытую” трактовку еврейского национального очага как процесса, а не как результата, который уже достигнут. Критические возражения Брандайза были полностью отвергнуты. Заручившись поддержкой американских сионистов, в ходе кампании удалось к концу декабря собрать для Керен га-Иесод 2 млн долларов, то есть вчетверо больше, чем предрекал Брандайз.

Немалую роль в этом успехе играло то, что создававшие денежные фонды сионистские активисты по-прежнему основное внимание уделяли расширению сельскохозяйственной базы ишува. В сущности, представители всех направлений сионизма верили, что жизнь еврейства может быть нормализована, только если иммигранты из Европы, “утратившие свои корни”, превратятся в земледельцев. Кроме того, “не имея почвы” в реальном смысле, евреи никогда не смогли бы отстоять своего права на Палестину от посягательства арабов, а может быть, и англичан. В 1917 г. Еврейскому национальному фонду (Керен каемет ле-Исраэль) принадлежало уже 160 тыс. дунамов земли в Эрец-Исраэль — и теперь можно было рассчитывать на то, что его приобретения возрастут втрое или вчетверо. Однако вскоре сионистам пришлось расстаться с мыслью, что за новые земли придется платить недорого, а с помощью англичан удастся получить и государственные наделы. Мандатная администрация явно пренебрегала своим обязательством “способствовать расселению евреев на земле” и “развивать интенсивное сельское хозяйство”. Вместо этого англичане предоставили евреев самим себе, полагаясь на их собственные “внушительные” средства, а основные силы бросили на поддержку большей по численности и более отсталой арабской общины. Так, например, из 960 тыс. дунамов государственной земли 397 тыс. были переданы арабам по земельному соглашению 1921 г.; а различным еврейским организациям досталось всего 83 тыс. дунамов. В результате сионистам пришлось выкупать (большей частью по немыслимым ценам) 92 % земли у владельцев-арабов.

Еврейский национальный фонд был скован еще одним ограничением — идеологическим. Устав Фонда требовал, чтобы участки, сдаваемые в наем, обрабатывались только евреями. Таким образом, наступал конец господству земельной аристократии первой алии, привыкшей использовать дешевый арабский труд, — “Завоевание труда” должно было радикально изменить это положение. Как еще до 1914 г. убедился Руппин и другие, установка на использование еврейского труда приводила к созданию коллективных и кооперативных хозяйств. Лондонская конференция 1920 г. приняла решение считать впредь создание таких поселений официальной задачей сионистской колонизации Палестины. Со стороны по большей части буржуазного руководства организации этот шаг был крупной уступкой, которой, впрочем, нельзя было избежать ввиду социалистических настроений среди самих иммигрантов. Кроме того, в Лондоне было принято решение приобретать смежные земельные участки там, где это только возможно.

Один такой анклав уже удалось создать. Он был расположен в Изреэльской долине: полоса земли в девять миль шириной тянулась на сорок миль к юго-востоку от горного массива Кармель, разделяя Самарию и Нижнюю Галилею. Первые еврейские поселения в этой низменной, болотистой местности появились еще в 1911 г., однако в последующие годы там не удалось создать жизнеспособных хозяйств. В 1919 г. арабы-землевладельцы заявили о своем намерении продать еще 80 тыс. дунамов в Изреэльской долине. По инициативе Вейцмана и Усышкина эта земля была куплена. С помощью Еврейского национального фонда там были осушены болота, вырыты колодцы, проложены дороги. Несмотря на то что поселенцам пришлось бороться с голодом и болезнями, в 1925 г. на этих землях существовало уже двадцать новых коллективных и кооперативных колоний. В большинстве своем они были основаны молодыми иммигрантами, для которых этот девственный край стал воплощением романтической сионистской мечты. В конце концов из малярийного болота Изреэльская долина была превращена в одну из жемчужин еврейской Палестины. Новые поселения создавались и на землях, приобретенных Еврейским национальным фондом на побережье и в Нижней Галилее. В то же время новые участки по-прежнему покупались Палестинским землеустроительным обществом и частными лицами. Количество частных покупок поначалу в три раза превышало приобретения Еврейского национального фонда, однако эта пропорция постепенно менялась. И в Европе, и в Америке Еврейский национальный фонд стал подлинным символом сионизма. В десятках тысяч еврейских семей в диаспоре можно было увидеть бело-голубые кружки для пожертвований, куда раз в неделю опускались шиллинги и доллары.

Однако, чтобы иммигранты, хлынувшие в Палестину после войны, смогли выжить, требовалась не только земля. Их надо было обеспечить жильем и пищей, а впоследствии — сельскохозяйственным оборудованием. Им нужны были школы и больницы. Именно для того, чтобы найти необходимые для этого средства, Вейцман в 1920 г. и основал Керен га-Иесод, несмотря на возражения Брандайза, заботившегося, главным образом, об инвестициях. Как президент Сионистской организации, Вейцман взял основную тяжесть этой работы на себя и вскоре стал главным финансистом сионистов — “королем попрошаек”, как он сам себя называл. За последующие десять лет он побывал во всех крупных еврейских общинах мира, встречаясь с богачами в Западной Европе, в Северной и Южной Америке, выступая на массовых митингах в Польше, Венгрии и Румынии. Для этого требовались железные нервы. Даже в Соединенных Штатах евреи еще не полностью расстались со своим статусом иммигрантов. Несмотря на все усилия Вейцмана, денежные поступления в Фонд были невелики. В 1921 г. Вейцман поставил задачу собрать 150 млн долларов за пять лет. Но прошло восемь лет, а собрано было всего 20 млн. Для тех, кто критиковал дипломатическую пассивность сионизма во времена мандата, у Вейцмана был наготове ответ: “Еврейский народ, где ты?”

Иммиграция и идеология

Финансовая ситуация складывалась как нельзя хуже. Хотя к концу войны численность ишува сократилась до 55 тыс. человек, к 1919 г., когда Палестина еще не была официально открыта для иммигрантов, еврейское население увеличилось почти до прежнего уровня. Эта волна репатриантов получила название третьей алии: приток переселенцев из Восточной Европы в 1920 г. составлял ежемесячно тысячу человек, всего же с 1919 по 1923 г. в Палестину прибыло 37 тыс. человек. В большинстве своем они бежали от революции, контрреволюционных погромов и Гражданской войны. Многие из них ошибочно полагали, что вот-вот будет создано еврейское государство. Так или иначе, все иммигранты считали ситуацию в послевоенной Восточной Европе безнадежной.

И они были правы. Бесспорно, Февральская революция 1917 г. и свержение царя на первых порах позволили положить конец бесправию евреев, устранили все препятствия на пути сионизма в России и на какое-то время даже привели к беспрецедентному взрыву энтузиазма и энергии среди российских сионистов. Осенью 1917 г. в России действовало 1200 местных сионистских организаций, объединявших 300 тыс. членов. Однако этим небывалым возможностям был положен конец большевистским переворотом. Поначалу новый коммунистический режим почти не ограничивал сионистскую деятельность. В крупных городах работали бюро, осуществлявшие эмиграцию в Палестину, и в 1918 г. из России в Святую землю переселились 4 тыс. евреев. Однако в декабре Евсекция[180] (еврейская секция Коммунистической партии) начала обличать “контрреволюционную сущность” сионизма, а в феврале 1919 г. учреждения сионистов были закрыты, а их периодические издания запрещены. Вскоре на Украине и в других областях, плотно заселенных евреями, начала набирать силу мощная антисионистская кампания. Вслед за Евсекцией коммунистическое руководство официально обвинило сионизм в том, что он не признает принципиального значения социальной революции, отвергает возможность решения еврейского вопроса на российской почве и, главное, угрожает Коммунистической партии, вербуя себе сторонников в еврейской среде. Антисионистская кампания то утихала, то вспыхивала с новой силой, принося с собой запреты, судебные приговоры и тюремные сроки. В 1923 г. сионистская деятельность в России практически прекратилась.

Любопытно, что, несмотря на большевистские репрессии, в то же самое время, в начале 1920-х годов, в России возникла и с согласия властей начала исключительно эффективно действовать сионистская организация, занимавшаяся подготовкой репатриантов. Она называлась Ге-Халуц (“Пионер”), и программа подготовки, которую она осуществляла в России, обогатила третью алию практичностью и динамизмом, не знающими параллелей в сионистской истории. Идея предварительного сельскохозяйственного обучения была высказана еще в 1915 г., но широко пропагандировать ее начал Йосеф Трумпельдор. Прославленный офицер вернулся в Россию в феврале 1917 г. Сначала он собирался создать там Еврейский легион для освобождения Палестины. Однако через год, после того, как этот план провалился из-за большевистской революции, Трумпельдор обратился к своим последователям с другим призывом: “Если мы не можем стать армией, станем пионерами, будем сеять, прежде чем отвоюем Эрец-Исраэль”.

Трумпельдор предупреждал своих слушателей и читателей, что для того, чтобы стать рабочими и земледельцами, недостаточно просто отправиться в Палестину. Пионеры второй алии избрали этот путь, уверенные, что для построения идеального общества необходимы лишь упорство и сила воли, но потерпели неудачу. Учитывая это, Трумпельдор призывал еврейскую молодежь заранее готовиться к решению задач, которые встанут перед ними в будущем. Пионеры, заявлял он, должны еще в России учиться возделывать землю, перенимать крестьянский опыт. Трумпельдор и ряд его ближайших сотрудников ездили по западным губерниям, организовывали группы Ге-Халуц, создали учебные центры в Минске и Симферополе. Летом и осенью 1918 г. в Ге-Халуц вступили десятки тысяч юношей и девушек. Они с энтузиазмом взялись за изучение сельского хозяйства, и подготовку проходили на купленных или арендованных участках земли, внимательно прислушиваясь к рекомендациям еврейских и русских учителей. Большевики некоторое время не мешали этой деятельности, хотя и из сугубо корыстных соображений — Ге-Халуц оказывали помощь американские филантропические фонды.

В то же время группы Ге-Халуц возникли в Литве, Румынии, Чехословакии, Австрии и Германии. В 1921 г. в Карлсбаде была основна Всемирная организация Ге-Халуц, центральное представительство которой было открыто в Берлине, а позже переместилось в Варшаву. В 1925 г. в Ге-Халуц насчитывалось 33 тыс. членов, в 1933 г. — 83 тыс. Между тем уже в 1919 г. первые участники движения начали прибывать в Палестину. Они нередко достигали Святой земли окольными путями. Те, кто ехал из Восточной Европы (а таких было большинство), обычно добирались через Турцию, Италию или Египет. Многие избирали путь через Сибирь, Китай и Японию. В августе 1919 г. в Святую землю вернулся сам Трумпельдор, чтобы подготовить почву для ожидавшегося прибытия птонеров-халуцим. Полгода спустя он был убит во время нападения арабов на кибуц Тель-Хай. Однако его гибель лишь прибавила решимости тем членам Ге-Халуц, которые дожидались отправки в Палестину. Большое число их прибыло из Европы, стремясь помочь ишуву.

Массовая иммиграция застала врасплох и Сионистскую организацию, и мандатные власти. Приезжающая в Палестину молодежь в порыве энтузиазма не придавала особого значения тому, что в стране трудно устроиться и что пионеров там ждут очень серьезные проблемы. Как мы помним, после волнений в праздник Неби-Муса сэр Герберт Сэмюэл решил, что лучший способ умиротворения арабов — отказ от неограниченной еврейской иммиграции. В этот момент, в августе 1920 г., мандатная администрация выпустила указ, согласно которому количество репатриантов не должно было превышать 16 500 человек в год; при этом правом на въезд пользовались лишь те, кому в Палестине гарантировалось рабочее место. После арабских волнений в мае 1921 г. Сэмюэл на некоторое время приостановил еврейскую иммиграцию. Наконец, в 1922 г. Черчилль в Белой книге поставил еще одно дополнительное условие: иммиграция не должна превышать абсорбционные возможности Палестины. На этом этапе мандатная администрация разрешала въезд в страну рабочим, земледельцам, предпринимателям — и эти ограничения не влияли существенным образом на еврейскую иммиграцию. Однако сионистов беспокоило то, что это решение властей создает прецедент для значительно более суровых ограничений в будущем.

В свою очередь, влияние на политическую ориентацию ишува оказывали партийные предпочтения при выдаче въездных сертификатов. Англичане предоставили сионистскому исполнительному комитету право контролировать распределение выдаваемых иммигрантских сертификатов. Поэтому получение этих разрешений стало за пределами Палестины поводом для острой борьбы многочисленных сионистских фракций. Наконец, было достигнуто своеобразное соглашение на основе “партийного принципа” — распределение сертификатов должно было производиться с учетом того, каково влияние той или иной партии в Сионистской организации. Однако согласно уставу Сионистской организации, ишув имел право на двойное количество голосов, поэтому решающее значение приобрело то, насколько влиятельна та или иная партия в самой Палестине. Палестинские фракции все больше тяготели к социалистическому сионизму, и к середине 1920-х годов европейские иммигранты этой ориентации получили ощутимое преимущество на право въезда в страну.

Таким образом, в начале 1920-х гг. ишув, а вместе с ним все в большей степени и исполнительные органы сионистов в политическом плане стали явно “леветь”. Основную часть иммигрантов направляла организация Ге-Халуц, и хотя она номинально находилась вне политики, по сути дела она была тесно связана с доктриной социалистического сионизма. Большинство членов Ге-Халуц в Европе были сторонниками какой-либо из его фракций. Особенно много иммигрантов входили в Поалей Цион. Меньшее число принадлежало к Цеирей Цион (“Молодежь Сиона”), объединению молодежных групп, которые, формально не относясь к социалистическому движению, проявляли значительный интерес к социальным проблемам и выступали за национализацию земли. После войны организация Цеирей Цион распалась на две фракции, одна из которых, левая, в дальнейшем объединилась с Поалей Цион в более крупную партию — Ахдут га-авода (“Союз труда”). К этому времени идеологические расхождения между Поалей Цион и Га-По эль га-цаир, партией А.-Д. Гордона, исповедовавшей “религию труда”, были почти исчерпаны. На конференции социалистов-сионистов в 1919 г. члены обеих фракций начали искать пути для последующего объединения. Их переговоры привели к созданию единой Ахдут га-авода. Однако в последний момент руководство Га-Поэль га-цаир отказалось примкнуть к новой группе. Умеренных сторонников Гордона отталкивала агрессивность и классовое мировоззрение таких людей, как Бен-Гурион и Бен-Цви. С другой стороны, решение не вступать в Ахдут га-авода привело их к постепенной утрате политического влияния в ишуве.

Между тем организация Га-Шомер га-цаир продолжала, как ни странно, сохранять обособленность и независимость от доктринерского социализма Ахдут га-авода и философии Гордона, принятой в Га-Поэль га-цаир. Движение Га-Шомер га-цаир возникло в 1915 г. в Галиции. Многие его сторонники выросли в обеспеченных еврейских семьях в Польше и Литве. Настроенные романтически, они в известной мере оказались под воздействием немецкого молодежного движения той поры. Им казалось, что они восстают против бесцветной декадентской буржуазии черты оседлости. В бесконечных теоретических спорах приверженцы Га-Шомер га-цаир выработали программу будущего еврейского национального очага, которая по своей радикальности превосходила даже то, чего придерживалась Поалей Цион. С точки зрения Га-Шомер га-цаир, квуца (коллективное поселение) должна была служить не только экономическим целям — она позволяла уничтожить семью как социальную ячейку, в которой господствовала тирания старшего поколения, столь известная молодым теоретикам по их опыту жизни в Европе. Дети должны жить отдельно от родителей. Однако, поскольку собственно политика в утопическом обществе, о котором мечтали в Га-Шомер га-цаир, не играла особой роли, этой группе не удалось стать политической силой в ишуве. Ее влияние в наибольшей степени отразилось в кибуцном движении.

Собственно говоря, ни одно из направлений сионизма не придавало первостепенного значения политике — в этом смысле они были разнородными движениями, куда входили приверженцы различных философских систем, члены различных организаций, представители молодежных групп — Гордония, Дрор[181], Ге-Халуц га-цаир и другие. Каждое движение организовывало коллективную работу, собственные клубы, хоровые и спортивные кружки, а нередко и школы. Все они с равной энергией стремились соблюсти идеологическую “чистоту”. Именно эта упорная доктринерская фракционность и наложила отпечаток на пробуждавшуюся политическую жизнь ишува, Сионистской организации, а впоследствии — Государства Израиль.

Новая утопия на земле

Для иммигрантов третьей алии делом первостепенной важности было, конечно, найти работу. Поначалу мандатная администрация была готова в какой-то мере помочь в этом и предоставляла иногда рабочие места в дорожном строительстве. Трудоустройством арабов обычно занимались их шейхи, а евреи предпочитали искать работу с помощью бюро Ахдут га-авода и Га-Поэль га-цаир. Кроме того, некоторые молодые иммигранты, члены Ге-Халуц, прибыли из Европы с готовым планом создания рабочих групп — они назывались Гдуд га-авода (“Рабочий батальон”). Основу их заложил в 1917 г. неутомимый Трумпельдор. По его замыслу, рабочий батальон — это построенная на строжайшей дисциплине и принципе коллективизма организация, члены которой готовы работать в любом районе Палестины, в самых сложных условиях.

Трумпельдор не дожил до воплощения своей программы. Однако в августе 1920 г., через шесть месяцев после его смерти, группа последователей Трумпельдора из Ге-Халуц прибыла из Крыма в Палестину с намерением осуществить ее. Сначала их было сорок, через год стало пятьсот шестьдесят. Вдохновляемые отчасти также и мечтой Гордона о “Завоевании труда”, первые члены рабочего батальона рассчитывали привить ишуву социалистические принципы силой своего примера. Они не собирались ограничиваться лишь сельским хозяйством; согласно плану, они должны были проявить себя всюду: в дорожном строительстве, на осушении болот, на самых тяжелых работах. Завоевав для рабочего класса стратегически важные позиции в экономике ишува, они предполагали в конечном итоге превратить Палестину в единую еврейскую трудовую коммуну. Исходя из этого, члены Гдуд га-авода стремились получить места на общественных работах. В 1921 г. “подразделения” батальона трудились по всей Палестине: осушали болота, строили дороги. Они жили в палатках, не зная отдыха и не имея элементарных удобств. Более трудной, опасной и изнурительной работы в Палестине не существовало. В батальоне соблюдался принцип полного равенства. Все его члены, чем бы они ни занимались, отдавали свой заработок центральному комитету.

Рядом с трудовым лагерем в Изреэльской долине молодые рабочие создали квуцу Эйн-Харод, которая обеспечивала им жилье и пищу. Однако вопрос о будущем Эйн-Харода и стал камнем преткновения для рабочего батальона. Многие его участники хотели жить в квуце, чтобы превратить ее в образцовую коллективную ферму. Другие настаивали на том, что не стоит тратить силы и средства на Эйн-Харод, следует стремиться к созданию общенациональной коммуны. Эта утопическая идея далеко превосходила самые смелые планы прежних пионеров из числа сионистов-социалистов. Среди членов рабочего батальона она вызвала жаркие споры. В конце концов взаимные упреки и нападки привели к тому, что в 1926 г. батальон рас-палея. Несколько десятков “экстремистов” вернулись в Советский Союз. Там все они погибли в сталинских чистках 1930-х гг. Те, кто остался в Палестине, вернулись к более “нормальной” жизни и стали со временем своего рода политической аристократией: еще в 1954 г. почти половина ведущих деятелей партии Мапай[182] и треть высокопоставленных чиновников в правительстве и Гистадруте[183] могли похвалиться тем, что в 1920-х гг. входили в романтическое братство Рабочего батальона.

По правде говоря, в большинстве своем иммигранты третьей алии вовсе не стремились в наемные рабочие, это противоречило их социалистическим убеждениям. В основном, они пробовали создавать собственные коллективные поселения — квуцот. Ряд таких поселений продержался некоторое время, но в них в общей сложности состояло всего 860 человек — число не слишком внушительное. Самая большая квуца, Кинерет, насчитывала 58 членов; обычно же в них было не больше десятка работников. У пионеров, трудившихся в такого рода поселениях, до начала 1920-х гг. отсутствовала перспектива на будущее. Лишь третья алия возродила коллективные хозяйства и сделала их одной из форм нарождающегося еврейского земледелия в Палестине. И здесь снова катализатором послужила деятельность Руппина. Руппин, в это время возглавлявший отдел колонизации исполнительного комитета, рассматривал задачу абсорбции “отбросов гетто” как личную цель. Более того, он убедил участников послевоенных Сионистских конгрессов в том, что коллективное сельское хозяйство — главная надежда ишува. Для создания квуцы не требуется почти никаких первоначальных капиталовложений, доказывал Руппин. Она обеспечивает большую эффективность результатов на маленьком участке земли и способна организовать самооборону в отдаленных и небезопасных районах Палестины. Кроме того, по утверждению Руппина, таким убежденным социалистам, какими являются многие иммигранты, другой тип организации все равно не подходит.

Пионеры Рабочего батальона, оставшиеся в Эйн-Хароде, также имели прямое отношение к становлению коллективного землепользования. Создав свое хозяйство и еще одну подобную колонию — Тель-Йосеф, они всячески подчеркивали преимущества большого коллектива, то есть кибуца, перед более скромной квуцой. В 1921 г. в колонии, объединившей Эйн-Харод и Тель-Йосеф, состояло 300 человек — число, небывалое для коллективных сельских хозяйств. Социальные преимущества таких объединений экономически подкреплялись возросшей и более продуктивной специализацией труда. Вскоре стало ясно, что большие кибуцы — жизненно важная составляющая сельскохозяйственного развития ишува. К 1927 г. население Эйн-Харода выросло еще на 200 человек, к нему прибавился ряд меньших кибуцев-“спутников”. В том же году делегаты от этих колоний организовали федерацию Га-Кибуц га-меухад (“Объединенный кибуц”), которая высказалась против маленьких поселений типа квуцы и поддержала широкомасштабную абсорбцию иммигрантов. Примеру Эйн-Харода следовало все больше пионеров. В 1930-х гг. Га-Кибуц га-меухад принял решение позволять колонистам уходить на заработки за пределы своих поселений и наниматься на строительство дорог, в каменоломни и на рыболовные суда.

Однако на протяжении 1920-х и 1930-х гг. по-прежнему существовали и коммуны, которые продолжали упорно сохранять семейственность и замкнутость квуцы (хотя со временем термином кибуц стали обозначаться любые коллективные поселения, большие и маленькие). Этой точки зрения придерживались, например, пионеры Дганьи. Такую же позицию занимали пионеры третьей алии — основатели Гивы, Хефци-Ба, Гинегара и некоторых других колоний. В 1925 г. эти “элитарные” поселения организовали свою собственную ассоциацию — Хевер га-квуцот. Поначалу казалось, что Хевер га-квуцот не будет иметь сколько-нибудь серьезного влияния в кибуцном движении. В то время как другие колонии расширялись, Дганья, Кинерет, Гива и Гинегар находились в состоянии застоя, не развивались в экономическом плане и не принимали новых иммигрантов. Однако положение изменилось в 1930-х гг., когда в Палестину переехала из Польши сплоченная молодежная группа Гордония, названная так в честь А.-Д. Гордона и преданная его идеалам. В 1933 г. Гордония влилась в Хевер га-квуцот, и к федерации маленьких кибуцев вернулась жизнь. В это же время отдельные коммуны начали медленно расширяться. Подобное возрождение выпало и на долю движения Га-Шомер га-цаир. В 1927 г. четыре поселения, основанных этим движением, организовали федерацию Га-Кибуц га-арци. В последующие годы коллективы этой федерации прославились в Палестине своей идеологической убежденностью и интеллектуальной активностью. Однако, сохранив многое из своего былого радикализма, эта федерация тоже начала расширять свои поселения и постепенно отошла от первоначальных утопических представлений о коммуне-семье.

Во многих отношениях 1920-е гг. были кризисным этапом в развитии кибуцев. В этот период не наблюдалось значительного роста коллективных хозяйств, а их экономическое положение оставалось неблагоприятным. Основывались новые поселения, но при этом распадались старые. Доходы были меньше расходов. Но в 1930-х гг. с новой волной иммиграции в кибуцах появились свежие силы, и надежды возродились. Внутренний динамизм способствовал признанию кибуцного движения в Европе. К 1939 г. благодаря иммигрантам пятой алии население кибуцев возросло до 25 тыс. человек — их члены, работавшие в 117 коллективных хозяйствах, составляли 5,2 % численности ишува.

Почему же такое количество иммигрантов предпочло путь коллективизма? Ведь в 1930-х гг. жизнь в кибуце была еще трудной и суровой: она требовала от человека упорного труда и готовности ограничивать себя во всем. Однако коллективизм, как мы уже говорили, был обусловлен не только идеологической направленностью, но и конкретными нуждами и потребностями еврейского земледелия. Испытывая нехватку в земле и деньгах, находясь в изоляции в своих расположенных в глуши поселениях, евреи поняли, что совместное хозяйствование — самый надежный путь к физическому и экономическому выживанию. Кроме радости труда на своей земле, были и другие преимущества. На собраниях колонисты принимали решения о том, что родители освобождаются от домашних хлопот, забот об образовании и даже о воспитании своих детей. Женщины, трудившиеся в кибуце, были избавлены от рутинной работы по дому. Таким образом, у людей высвобождалось время для культурных мероприятий, дискуссий и лекций. Это играло колоссальную роль — ведь колонисты были отнюдь не патриархальными крестьянами. И в школе, и в молодежных организациях их детям постоянно внушали, что они — авангард возрождающегося Израиля. Это мнение было принято в широких кругах ишува. Оно же объясняет и большое влияние кибуцников в возникавших рабочих партиях, Гистадруте и Ваад Леуми, в набиравшем силу еврейском движении самообороны и, наконец, как мы увидим далее, в правительстве и общественных учреждениях Государства Израиль.

Тем не менее даже в пору своего расцвета кибуцное движение отнюдь не было определяющим в еврейском сельском хозяйстве. Уже в предвоенные годы некоторые земледельцы, в том числе и социалисты, сожалели о том, что в условиях коллективных поселений терпит ущерб семейная жизнь. Первая попытка предложить менее радикальный вариант, предпринятая в Мерха-вье, закончилась неудачей. Однако в 1919 г. Элиэзер Иоффе, ветеран второй алии., выступил с планом создания мошав овдим (рабочего кооператива), в котором земледельцы, получив участки от Еврейского национального фонда, могли бы на кооперативной основе покупать оборудование, продавать продукты своего труда и обеспечивать общественную жизнь поселения, но при этом жили бы с семьями на собственных участках и распоряжались бы причитающимся им доходом. Многим поселенцам эта идея пришлась по душе. С помощью того же Руппина, который раздобыл для них землю в Из-реэльской долине, недалеко от Назарета, девятнадцать семей создали первый кооперативный мошав Нагалаль. Через некоторое время там жило уже девяносто семей. Новые мошавы организовывались в Изреэльской долине, в долине Хефер и в центральной части долины Шарон.

В общем, кооперативные хозяйства преуспевали. Прежде всего, многие члены их уже имели опыт работы в сельскохозяйственных поселениях. Солидные отцы семейств, они в меньшей степени, чем кибуцники, стремились принимать неопытных новых иммигрантов. В результате, правда, и росли мошавы значительно медленнее коллективных хозяйств. В 1931 г. в кибуцах насчитывалось 4400 человек, а в мошавах около 3400. В 1936 г. население кибуцев достигло 16 400, в кооперативах же было 9 тыс. жителей (цифра тоже довольно внушительная). На протяжении 1930-х гг. кибуцное движение развивалось весьма энергично, а мошавное, не столь обремененное идеологией, почти не вело агитации в Европе и не создавало молодежных групп. Еще в 1940 г. в федерации мошавов — Тнуат га-мошавим — не было ни обязательных членских взносов, ни фонда денежной взаимопомощи. Тем не менее кооперативный труд и инициатива в сочетании с независимостью впоследствии легли в основу организации сельского хозяйства, но уже не в ишуве, а в Государстве Израиль.

Росту кибуцев и мошавов сопутствовало возрождение более старых капиталистических хозяйств, которые специализировались, главным образом, на производстве цитрусовых. В 1927 г. в Ришон-ле-Ционе проживало более 1800 человек, в Реховоте —1200, в Петах-Тикве — не менее 6 тыс. Вокруг цитрусовых плантаций в долине Шарон возникали новые поселения, в том числе Раанана, Бней-Брак, Герцлия, Пардес-Хана, Тель-Монд и Нета-ния. В 1936 г. насчитывалось уже сорок таких колоний, то есть почти вдвое больше, чем перед войной. Их объем производства (цитрусовые, виноградарство, другие культуры) превосходил совокупную продукцию кибуцев и мошавов. Тем не менее количество земель и население этих колоний были меньше, чем в коллективных и кооперативных хозяйствах. Капиталистические хозяйства не могли похвастаться своим политическим влиянием. Мошавы и кибуцы поддерживали многосторонние связи с различными партиями и национальными федерациями. Их левые социалистические воззрения были усвоены, кажется, всеми основными учреждениями ишува. Иначе обстояло дело с капиталистическими хозяйствами. Их организации — Гитахадут га-икарим и Пардес — состояли из индивидуалистически настроенных фермеров и не пользовались политическими симпатиями ишува. В результате к концу первого десятилетия мандата некогда влиятельные капиталистические фермы Петах-Тиквы, Ришон-ле-Циона, Реховота и Хадеры почти полностью утратили влияние на общественную деятельность, направленную на создание еврейского национального очага.

Голоса халуцим

Настроения послевоенных колонистов особенно ярко выразились в литературе третьей алии с ее пафосом самопожертвования и национального возрождения. Одним из тех, кто сумел передать чаяния ишува в эти годы, был Аврагам Шленский[184]. Иммигрант из Восточной Европы, член Рабочего батальона, Шленский в свое время осушал малярийные болота Изреэльской долины. Тяжкие испытания, которых потребовал этот подвиг, и душевный настрой халуцим отразились в его поэзии. В ней присутствует тема Божественного промысла, дающего силу для подвига:

Все выдающиеся поэты третьей алии отдали должное бурному стремлению к новой жизни в стране. Среди них были Ицхак Ламдан[185], Авигдор Гамеири[186], Ури-Цви Гринберг[187] и Йегуда Карни[188]. Для них, в отличие от поэтов первой и второй алии, Палестина была не библейской идиллией с рощами и виноградниками, а негостеприимной голой пустыней, которую в муках возделывают энтузиасты Рабочего батальона и первопоселенцы.

Идейный пафос халуцим замечательно воплотил в своей эпической поэме “Масада” Ицхак Ламдан. Крепость Масада, построенная у южной оконечности Мертвого моря, в I в. н. э. стала последним оплотом еврейских повстанцев в их борьбе против римлян. Как и повсюду в Палестине, римляне одержали победу, но лишь после того, как понесли большие потери, а защитники Масады погибли. Ламдану был близок фанатизм древних еврейских воителей. Он приехал с Украины во время третьей алии и писал о людях, которых хорошо знал, — о юношах, добиравшихся до Палестины с молитвой на устах и медными грошами в кармане. Эти молодые люди в голоде и бедствиях сохраняли мечту о том, в какую прекрасную страну они превратят со временем еврейский национальный очаг. В поэзии Ламдана подвиг Масады был символом третьей алии.

Поэма начинается с повествования о жизни самого Ламдана, типичной для биографии всего поколения. Его мать погибла во время бегства из своего разоренного дома, брата убили где-то на украинских проселках. А сам герой поэмы бежит в Масаду. Его отговаривают те, кто верит в правду революции, ведь ради пустынь Сиона он расстается с надеждой на социальный прогресс у себя на родине:

Однако герой не сдается и отправляется в Палестину. Здесь он вступает в Рабочий батальон и вместе с товарищами трудится на берегу Мертвого моря на поташных разработках. В изматывающей обстановке этого чистилища, среди просоленных песков Иудейской пустыни пионеров осеняет дух Масады:

Третью проникшуюся духом Масады, в конце концов ожидает победа.

Сходные чувства вдохновляли и современника Ламдана — Ури-Цви Гринберга. Гринберг, происходивший из богатой галицийской семьи, во время войны служил в австрийской армии, а в 1922–1923 гг. жил в Варшаве и Берлине, где издавал на идише экспрессионистский журнал. В Палестину он переехал в 1924 г. и скоро завоевал признание как “поэт халуцим”. Занимаясь журналистикой в Тель-Авиве, Гринберг не изведал на собственном опыте физических трудностей, выпавших на долю пионеров. Однако никто не сумел так точно выразить главную черту этого послевоенного поколения — его стойкость. Бог Гринберга был суровым Богом, ревнивым и требовательным, как древний библейский Бог. Скорбь окутывала древние святилища, которые еврейству еще предстояло вернуть:

Мощь Ламдана, энергия Гринберга, яркая образность Шленского отражают порыв третьей алии, в котором слились энергия отчаяния и горькая, далекая от романтики надежда на то, что в конце концов здесь, на пустынной почве, люди рассеянного по миру народа смогут построить новое общество.

Рост городского населения. Борьба за рабочее единство

В 1920-х гг. иммиграция состояла отнюдь не только из проникшихся идеями социализма пионеров. В 1922–1923 гг. процент представителей среднего класса среди переселенцев начал увеличиваться. Эта тенденция стала еще более явной после 1924 г. — за счет приезда значительного количества польских евреев. Их появление было вызвано, главным образом, экономическими причинами. Шовинистически настроенное правительство Польши не испытывало доверия к национальным меньшинствам страны. Главной жертвой ксенофобии в возродившемся польском государстве стали 3 млн евреев. Суть дела лаконично сформулировал один из членов польского сейма: “Когда коренная нация достигает экономической зрелости, некоренная нация должна посторониться”. В 1920-х гг. эту формулу воплотил в жизнь польский министр финансов Владислав Грабский: он национализировал те отрасли экономики и торговли, в которых было особенно много евреев, а затем уволил еврейских служащих, заменив их поляками. В результате треть всех польских евреев-коммерсантов разорилась, после чего их единственной надеждой стала эмиграция. С 1924 по 1928 г. из Польши в Палестину переехало 70 тыс. человек. Эта четвертая алия, в составе которой было также 8 тыс. евреев с Кавказа и Ближнего Востока, увеличила еврейское население Палестины с 84 тыс. в 1922 г. до 154 тыс. в 1929 г.

Лишь немногие из этой волны разделяли идеи социалистического сионизма или интерес к сельскому хозяйству. Привезя несколько тысяч злотых, полученных за свою обреченную на банкротство лавчонку в Польше, иммигрант четвертой алии, как правило, поселялся в городе и открывал новое дело — жалкое подобие оставленного. Экономическая депрессия 1927 г. оказалась роковой для многих из этих бывших коммерсантов. Вейцман с самого начала отнесся к их приезду с сомнением. В своей речи 13 октября 1924 г. он предупреждал:

Хотя беженцы-коммерсанты отнюдь не были самоотверженными пионерами, их вкладом в развитие еврейской Палестины нельзя пренебречь. Именно четвертая алия заложила основы городской экономики ишува. Благодаря притоку новых иммигрантов за пять лет удвоилось еврейское население Иерусалима и Хайфы. Кроме того, эта волна в значительной степени способствовала формированию Тель-Авива как города. В 1921 г. в этом небольшом “садоводческом пригороде” Яфо проживало всего 3600 евреев. Число их утроилось в апреле того же года, когда в результате арабских волнений в Яфо последние евреи покинули этот портовый город. В основном, именно благодаря алые середины 1920-х гг. тель-авивское население увеличилось с 16 тыс. в 1924 г. до 46 тыс. в 1929 г. С этого времени оно неуклонно возрастало: в 1939 г. в Тель-Авиве насчитывалось 160 тыс. жителей-евреев. Расширение этого и других городов полностью изменило демографическую картину ишува. Бесспорно, тот факт, что в 1931 г. в сельской местности проживало 33 тыс. евреев, не мог не производить впечатления. Количество евреев, занятых в сельском хозяйстве, составляло 14 % в 1914 г., 23 % — в 1931 г. и 29 % — в 1939 г. от общего числа работающего еврейского населения Палестины. Однако уже в 1920-х гг. стало ясно, что большое число евреев-иммигрантов стремится переселиться в города.

В 1920-х гг. в Палестине возникает еврейская промышленность. В 1921 г. в Тель-Авиве был построен кирпичный завод. Выходец из России инженер Пинхас Рутенберг[189] получил у мандатных властей концессию на строительство первой электростанции в Тель-Авиве, а затем и электростанций в Хайфе и Тверии. После 1921 г. на средства частного еврейского капитала построены соляной завод, мукомольная фабрика, мыловаренная фабрика Шемен в районе Хайфы. В 1925 г. в окрестностях Хайфы были пущены в действие цементный завод Нешер и несколько текстильных фабрик. Разумеется, вклад большинства польских иммигрантов 1920-х гг. был не столь крупным. Как правило, их “промышленные” предприятия представляли собой маленькие мастерские, где было не более десятка рабочих. Однако прибытие тысяч новых иммигрантов стимулировало деятельность самой важной отрасли промышленности ишува — строительства. В 1927 г. в строительстве было занято 45 % рабочих Тель-Авива — в это время начинается подлинное формирование еврейского рабочего класса. Это было отмечено деятелями социалистического сионизма, убежденными в том, что в городе, как и в сельской местности, социалисты смогут возглавить экономику ишува и определять ее развитие.

Первые рабочие организации начали возникать в еврейских поселениях еще в 80-х и 90-х гг. XIX в., однако руководству ЕКО (Еврейского колонизационного общества) удалось ликвидировать большинство из них. Попытки достигнуть рабочего единства возобновились лишь в последнее предвоенное десятилетие. Ставя перед собой политические цели, Га-Поэль га-цаир и Поалей Цион вместе с тем брали на себя функции профсоюзов и даже предоставляли своим членам элементарную медицинскую помощь. Во время войны проблемы с продовольствием привели к созданию потребительского кооператива Га-Машбир га-меркази. Все эти активно действовавшие организации закладывали основы Гистадрута. Однако главными организаторами Гистадрута стали два политических движения — Ахдут га-авода и Га-Поэль га-цаир. Хотя Га-Поэль га-цаир и не стал объединяться с Ахдут га-авода, тем не менее, несмотря на политические разногласия, ими было достигнуто соглашение о сотрудничестве в области организации рабочей федерации. Благодаря этому в декабре 1920 г. в Хайфе и был создан Гистадрут, членами которого могли быть “все те, кто живет собственным трудом и не эксплуатирует других”.

Немаловажно, что поначалу среди членов Гистадрута большинство составляли жители кибуцев и мошавов и что федерация обращала особое внимание на создание рабочих мест для евреев в сельском хозяйстве. В то время как в течение многих лет самые широкие возможности для трудоустройства иммигрантов имелись на цитрусовых плантациях побережья, там рядом с тысячами арабов работало всего несколько сотен евреев, а большинство иммигрантов ютилось в палатках на тель-авивских пляжах, напрасно дожидаясь хоть какой-нибудь работы. Поэтому Гистадрут начал организовывать забастовки против плантаторов, которые не оказывали евреям предпочтения при найме. Нередко пикетчики применяли физическую силу, чтобы “убедить” арабских рабочих разойтись по домам. Действуя подобными методами, Гистадрут исходил из убеждения, что арабская экономика способна существовать независимо. А для новых иммигрантов из Восточной Европы работа на еврейских плантациях была одной из возможностей выжить. В конечном счете проблема эта решилась в пользу еврейского труда, но арабско-еврейские отношения от этого, естественно, не улучшились.

Плантаторы были не единственными еврейскими капиталистами Палестины, эксплуатировавшими своих рабочих. В городах сотни мелких хозяев нанимали людей с улицы за бесплатный обед и ночлег. Поскольку значительная часть рабочих начала сосредоточиваться в городах, Гистадрут занялся проблемами этого контингента. Профессиональные союзы объединяли теперь не только тех, кто был занят физическим трудом, но и служащих, техников и даже врачей и адвокатов. Для тех, кто нуждался в работе, были открыты биржи труда, на которых нанимали людей на коллективные подряды. Постепенно рабочие места для евреев появились в строительстве и даже на принадлежавших англичанам железных дорогах, на почте и в других ключевых секторах городской экономики.

Функции Гистадрута отнюдь не ограничивались борьбой за рабочие места. Профсоюзные цели сочетались в этой организации с сионистским стремлением к возрождению страны и социалистической установкой на “создание еврейского рабочего единства в Палестине”. Для этого Гистадрут в 1923 г. учредил центральную производственную организацию Хеврат га-овдим, которая должна была развивать независимую экономическую деятельность. В рамках Хеврат га-овдим действовал Га-Машбир га-меркази, превратившийся в середине 1920-х гг. в торгово-закупочный кооператив, реализовывавший продукцию кибуцев и мошавов и открывший в поселениях по всей стране сеть универсальных магазинов. В 1926 г. Хеврат га-овдим организовал торговый филиал Тнува (“Урожай”) для реализации молочной продукции кибуцев и мошавов. Финансирование деятельности Хеврат га-овдим осуществлялось благодаря созданному к этому времени банку Га-Поалим. Строительная компания Хеврат га-овдим — Шикуя — предоставляла рабочим жилье за минимальную квартплату. Во всех сферах производства, включая автобусный транспорт, гостиничные и ресторанные тресты, была создана широкая сеть кооперативных организаций, число которых к 1939 г. достигло тысячи.

В конечном итоге Гистадруту удалось справиться с худшими проявлениями экономического неравенства в ишуве и ослабить жестокую конкуренцию, однако самым существенным из его нововведений, несомненно, было создание единой системы медицинского обслуживания. Эта система, получившая название купат холим (“больничная касса”), возникла еще в 1911 г. Перед войной в купат холим состояло 2 тыс. человек. В 1930 г. число членов кассы достигло 15 тыс., а через пять лет оно удвоилось. К 1935 г. в распоряжении купат холим имелся не только самый большой в Палестине штат врачей и медицинских сестер, но и собственные клиники в пяти городах и пятидесяти трех сельскохозяйственных поселениях, а также две больницы и два санатория. Если учесть, что в Палестине не было обязательного медицинского страхования, развитие купат холим объяснялось исключительно организаторской энергией Гистадрута. Благодаря этой энергии возникли и другие общественные учреждения. Среди них была независимая система школ Гистадрута, возникшая в 1921 г. и функционировавшая под наблюдением Ваад Леуми. В 1934–1935 гг. школы Гистадрута составляли 44 % всех учебных заведений с преподаванием на иврите (еще две системы школ принадлежали Сионистской организации и религиозному движению Мизрахи). Кроме того, Гистадрут открыл многочисленные курсы; помимо этих курсов, имелась также культурная программа, охватывавшая литературную деятельность, изобразительные искусства, музыку и театр. В 1925 г. при Гистадруте возникла театральная труппа и начала выходить газета Давар (“Слово”).

Наконец, для того, чтобы увеличить количество рабочих мест, Гистадрут создал ряд собственных промышленных компаний, что позволяло осуществить такие проекты общественных работ (осушение болот, строительство поселений), за которые никогда не взялись бы ни частные предприниматели, ни тем более английские власти. Самой значительной из этих компаний была Солель боне, первоначально выполнявшая функции подрядчика по прокладке дорог, а затем задействованная и в жилищном строительстве. За два года Солель боне получила заказы от частных предпринимателей, сионистского исполнительного комитета и даже от мандатной администрации на общую сумму более миллиона фунтов. Эта компания занималась осушением болот в Изреэльской долине и долине Хула, строительством дорог, жилых домов и общественных зданий, при этом она создавала тысячи новых рабочих мест и организовывала рабочих, интересы которых впоследствии защищала. Уже в 1930 г., благодаря столь многосторонней деятельности, Гистадрут объединил под своей эгидой три четверти еврейских рабочих Палестины. Разнообразные организации оказывали всестороннюю помощь трудящимся и их семьям. К началу Второй мировой войны Гистадрут стал не просто одним из влиятельных учреждений ишува — для большинства евреев в Святой земле он был основой их существования в Палестине.

Как показало время, объединение трудящихся было не только экономическим, но и политическим достижением. После арабских волнений 1929 г.[190] и все более холодного отношения мандатных властей стало ясно, что ишув остро нуждается в политической консолидации. Лидеры Ахдут га-авода — Бен-Гурион и Бен-Цви и руководители Га-Поэль га-цаир — Йосеф Шпринцак и Хаим (Виктор) Арлозоров[191] сознавали, что интересы, объединявшие эти рабочие движения, существеннее разногласий между ними. Поэтому в январе 1930 г. Ахдут га-авода и Га-Поэль га-цаир проголосовали за объединение. Возникшая в результате партия получила название Мапай (Израильская партия труда). Вдохновителем ее в значительной степени был Берл Кацнельсон[192], один из лидеров палестинского рабочего движения. Нескладный человек с шапкой густых волос, ветеран второй алии, он в 1925 г. основал газету Гистадрута — Давар — и оставался ее бессменным редактором до своей смерти в 1944 году. С середины 1920-х гг. он оказывал заметное влияние на культурную и идеологическую ориентацию рабочего движения. Именно благодаря интеллектуальному воздействию Кацнельсона Мапай отказалась от бесконечных теоретических дебатов в области сионистской политики и вместо этого сосредоточилась на деятельности, отвечающей интересам рабочих и всего еврейского национального очага.

В результате к 1933 г. партия Мапай, сочетавшая приверженность сионизму с социалистической направленностью, взяла под свой контроль не только Гистадрут (в руководстве которого она в дальнейшем играла главную роль), но и Собрание депутатов, и политический отдел Еврейского агентства. С этого времени и до конца мандата Мапай являлась самой значительной партией ишува и доминировала на Сионистских конгрессах. Развитию социалистического сионизма способствовала и международная обстановка — после экономического кризиса 1930-х гг. социалистические идеи были популярны во всем мире. Однако, несмотря на многочисленность и радикализм третьей алии, во главе рабочего движения ишува стояли, в основном, представители предвоенной второй алии — испытанные ветераны, в большинстве своем родившиеся в 80-х гг. предыдущего века: Кацнельсон, Бен-Гурион, Бен-Цви, Шпринцак, Давид Ремез[193] и Ицхак Табенкин[194]. Эта группа во многом повлияла на формирование идеологии и учреждений ишува, а затем и Государства Израиль.

Создание Еврейского агентства

Подобно тому как в Палестине происходило объединение еврейского рабочего класса, на благо ишува сплотилось — хотя и в более ограниченной степени — также и мировое еврейство. Напомним, что Лига Наций, предоставляя палестинский мандат Великобритании, признала Сионистскую организацию в качестве Еврейского агентства, призванного сотрудничать с английскими властями в деле создания еврейского национального очага. Однако это решение имело скорее условный характер, поскольку от Еврейского агентства требовалось “обеспечить сотрудничество всех (выделено мной. — Авт.) евреев, изъявивших желание способствовать созданию еврейского национального очага”. Кроме того, как мы уже отмечали, призыв Брандайза мобилизовать мировое еврейство означал — как для сионистов, так и для всех остальных — предложение вступать в Сионистскую организацию на внеполитической “деловой” основе. В Соединенных Штатах этот подход был отвергнут на Кливлендской конференции 1921 г. Вместе с тем в 1920-х гг. Вейцман стремился добиться поддержки у богатых евреев, стоявших в стороне от сионистского движения. Никто лучше его не понимал, насколько необходимо привлечение их помощи, особенно средств, собранных в Соединенных Штатах организацией “Джойнт”[195] в пользу бедных европейских евреев. Позднее Вейцман писал об американских филантропах, контролировавших размещение денежных средств “Джойнта”:

Правда, фонд Керен га-Иесод мог служить посредником для тех, кто желал помочь ишуву в финансовом отношении, не связывая себя в политическом плане. Однако в мандатных документах говорилось о Еврейском агентстве, а Керен га-Иесод был фондом, а не агентством.

Поэтому из года в год, на различных собраниях и съездах, Вейцман продолжал настаивать на создании “расширенного Еврейского агентства”, в которое вошли бы не только сионисты. Дело продвигалось с трудом. Многие европейские сионисты возражали против участия американских евреев, которых они считали сторонниками ассимиляции. К счастью для Вейцмана, сионисты-социалисты, самая сплоченная группа в организации, поддержала его предложение, и Тринадцатый конгресс в 1923 г. санкционировал расширение Еврейского агентства и включение в него, наряду со своими представителями, членов других еврейских организаций. После этого еще предстояло преодолеть сопротивление противников сионизма. Руководство “Джойнта” опасалось тех политических целей, которые были заложены в идее еврейского национального очага. Вейцману пришлось пустить в ход все свое обаяние и красноречие, чтобы убедить оппонентов в том, что национальный очаг заслуживает их поддержки по моральным и гуманистическим соображениям. Наконец, после бесконечных дискуссий, президент Сионистской организации сумел склонить на свою сторону таких видных представителей американского еврейства, как Натан Штраус[196], Джейкоб Шифф, Сэмюэл Унтермейер и, главное, Луи Маршалл[197], выдающийся юрист, председатель чрезвычайно влиятельного в Соединенных Штатах Американского еврейского комитета[198]. Благодаря Маршаллу удалось добиться поддержки других богатых и известных американских евреев.

Формулировка, приемлемая и для сионистов, и для других еврейских организаций, была принята на Сионистском конгрессе 1925 г. Перед Еврейским агентством были поставлены следующие цели: увеличение иммиграции в Эрец-Исраэль, возрождение земли — общественной собственности еврейства, организация сельскохозяйственных колоний, возрождение языка иврит и национальной культуры. Одновременно было достигнуто соглашение о том, что в совет Еврейского агентства войдут — в равном количестве — представители Сионистской организации и еврейских общин разных стран. И все же еще четыре года ушло на конференции и совещания, пока наконец проект расширенного Еврейского агентства не получил окончательного одобрения на Сионистском конгрессе в 1929 г. Непосредственно после этого, в августе 1929 г., в Цюрихе состоялось учредительное собрание Еврейского агентства.

Учредительное собрание оказалось не менее представительным и грандиозным, чем первые Сионистские конгрессы. На нем присутствовали все лидеры мирового еврейства. В числе делегатов были Вейцман, Маршалл, Леон Блюм[199], Стивен Уайз, Сайрус Адлер[200], Хаим Арлозоров, Бен-Гурион, барон Мелчетт[201], Феликс Варбург, сэр Герберт Сэмюэл, Альберт Эйнштейн и другие. На последнем заседании Вейцман был избран президентом Еврейского агентства, а Луи Маршалл — председателем Совета агентства. Они обнялись, поздравляя друг друга, а растроганный до слез Эйнштейн передал из зала Вейцману записку: “В этот день мы собрали чудесный урожай, посеянный Герцлем и Вейцманом”. Вейцман был в восторженном состоянии. Покидая собрание, он, по его собственным словам, “с уверенностью смотрел в будущее, когда мы станем свидетелями создания национального очага”.

Эти надежды в конце первого десятилетия мандата поддерживались и зримыми достижениями самого ишува. В это время в Палестине проживало 162 тыс. евреев, составлявших 17 % всего населения. Из них 37 тыс. жили в 111 сельскохозяйственных поселениях и обрабатывали 700 тыс. дунамов земли. В стране было 13 сельскохозяйственных училищ и агростанций, организованных сионистами. Постоянно совершенствовалась сельскохозяйственная техника, увеличивались урожаи цитрусовых. Столь же многообещающим было и развитие промышленности. В 1930 г. полторы тысячи еврейских фабрик и заводов выпускали текстиль, одежду, металлические изделия, химическую продукцию, цемент, обрабатывали дерево и камень. Продукции было произведено на 1 млн палестинских фунтов.

Улучшились и условия жизни. В известной степени этому способствовала развернутая медицинская система купат холим, а также Гадаса — Американская сионистская женская организация. Основанная в 1912 г. американской еврейкой Генриеттой Сольд, Гадаса, члены которой были подлинными энтузиастами, к 1930 г. открыла в Палестине четыре больницы, школу медсестер, пятьдесят поликлиник, лабораторий и аптек, а в большинстве городов и во многих крупных поселениях создала женские и детские консультативные пункты. Международная сионистская женская организация ВИЦО[202] учредила в Тель-Авиве три центра охраны младенчества. Благодаря расширению системы здравоохранения, постепенному осушению болот, улучшению питания и общему повышению уровня жизни в ишуве заметно снизилась заболеваемость туберкулезом, малярией, трахомой и дизентерией. Эти недуги испокон века были бичом Палестины. Коэффициент смертности среди еврейского населения снизился с 12,6 на одну тысячу человек в 1924 г. до 9,6 в 1934 г., коэффициент детской смертности сократился вдвое. Не менее значительным был прогресс в сфере образования. В первые годы мандата Ваад Леуми ввел обязательное обучение в начальной школе. В 1930 г. еврейские школы посещало 28 тыс. детей.

Так, в общих чертах, выглядело развитие ишува. Теперь он имел собственные органы власти, обладающие большой самостоятельностью, промышленность и сельское хозяйство, систему социального обеспечения и общественные учреждения. В школах ишува еврейские дети проникались духом национальной гордости, не знавшим себе равных ни в Западной Европе, ни в восточноевропейских общинах. Эти особенности — самообеспечение и национальное самосознание — в итоге оказались решающими и даже более важными, чем приобретение новых земель, расширение финансовой базы и усиление поддержки мирового еврейства. Это стало очевидным, когда пришлось встать на защиту национального очага от возраставшей угрозы со стороны арабов и ухищрений британской дипломатии.