Изгнанница для безликих

ГЛАВА 1

Нацепив на голову старый, потрепанный капюшон дурно пахнущей толстовки, осторожно выглянула на улицу. Солнце играло бликами в осколках выбитого оконного стекла помещения, которое много лет назад было парикмахерской, а сейчас служило мне домом.

В детстве учили, что дом- место, в котором чувствуешь себя в безопасности. Но безопасно больше в этом мире не было нигде.

Снаружи ржавых стен — дикие черные тени, чудовища, жаждущие человеческой крови. На заре уничтожения мира их называли зомби, по аналогии с популярными некогда фильмами, но эти твари намного опаснее. Они могут двигаться настолько быстро, что человеческий глаз не способен уловить эти движения. Их не берут пули, в рукопашном бою, пусть и с ножом — чудовищ тоже не победить. Скорее всего, они не чувствуют боли и регенерируют в считанные мгновения.

Но здесь, внутри Общины правят головорезы. И это лишь немного лучше, потому что с людьми можно договориться. Можно… если у тебя есть власть, полезные умения или хотя бы смелость выходить на разведки.

У меня нет ничего из этого. У большинства из нас, как оказалось, нет.

Осторожно выскочив наружу, я рванула к соседнему дому, прячась в его тени. Меня не должны были заметить в этом районе. Бандитская директория любит шнырять по чужим домам, забирая то немногое, что было нажито, в качестве неких налогов.

Натянув капюшон до самих бровей, я юлила по разрушенным улочкам. Когда-то здесь был мегаполис, но большая часть домов были обвалены. Говорят, когда еще были военные силы старого мира, в творившемся хаосе большие города обстреливались из воздуха. Никто не разбирался где люди, а где Безликие.

В конечном счете, природа взяла верх над техногенным миром. Полуобваленные дома обросли деревьями, кустарниками и сорняками.

— Кли! Уж не на Раздачу ли идешь, малышка?

По инерции сделав еще несколько шагов, остановилась. Погрузившись в поток мыслей, не заметила, как прошла почти всю дорогу.

По правде сказать, меня зовут Клэментина, но местные дали кличку Кли.

Ко мне подскочил вечно веселый Джеф — парень лет двадцати. Хотя он говорит, что не знает точно, сколько ему лет. Когда все это началось, он был еще младше меня. Примерно пятнадцать лет назад его спасли из завалов неравнодушные люди. Неравнодушные. Тогда еще такие были.

— Справедливее было бы назвать тебя малышом, Джеф, — фыркнула, оторачиваясь, чтобы продолжить путь.

— Брось, мы бы могли организовать хорошую ячейку общества, вступив в брак, — лепетал елейным голоском, поравнявшись со мной шагом, — получили бы привилегии.

— Не хочу терпеть тебя каждый день за два корнеплода.

— Неприступная красавица, скольким ты уже разбила сердце? — трагично воскликнул парень и на нас стали оборачиваться прохожие.

— Замолчи! — шикнула на него, пряча улыбку.

Джеф всегда умел рассмешить, но воспринимался паренек скорее как младший брат. Многие сказали бы, что я красуюсь, потому что из нескольких десятков тысяч людей было трудно найти кого-то хоть столь приятного в общении, как он, но я вполне чувствовала себя «ячейкой» и самостоятельно справляясь со всем.

Единственная «подачка», которую я принимала от директории — еженедельные раздачи еды для горожан.

— Солнце час назад встало, а уже не продохнуть, — возмущался Джеф, имея в виду огромную очередь, которая уже выстроилась перед ангаром.

На другом конце улицы, у пункта выдачи расхаживали прихлебатели директории, наперевес с ружьями. Они контролировали справедливое разделение припасов между обывателями. В теории. Но на практике большая часть добытой еды оседала у них в казармах. Хотя эти рты и без того кормились два раза в день почти по расписанию.

Если брать саму верхушку правительства, то я слышала о том, что где-то за городом у них есть своя ферма, с которой они периодически получают мясо и яйца. Я больше десяти лет не ела мяса, уже стала забывать, какое оно на вкус.

Очередь двигалась медленно, впереди постоянно вспыхивали волны недовольства. Хотя не все решались возмущаться, было понятно, что на этой неделе «улов» еще меньше. Количество еды постоянно урезали. Если еще несколько лет назад можно было получить такую роскошь, как мешочек крупы, то теперь приходилось давиться корнями и грибами, которые приходилось сильно промывать и молиться, чтобы не умереть после такой трапезы.

Чаще приходилось искать пропитание самой. Часто можно было найти съедобную мокрицу, а в особо труднодоступных местах еще и мох. Иногда я варила суп из крапивы и других растений, попавшихся под руку.

Труднее было с пресной водой. Я собирала дождевую воду, а потом обрабатывала ее с помощью фильтра на древесном угле, который тоже делала самостоятельно на костре. Но были такие периоды, когда дождя не было вовсе.

Во всем городе были колодцы, вот только они охранялись пуще золота. Чтобы получить с них хоть каплю, нужно было что-то предложить взамен. Из ценного у меня только я сама, но продаться значит тоже, что и умереть.

Когда подошла наша с Джефом очередь, один из лизоблюдов обратил на нас внимание, жестом руки останавливая раздающего, уже протягивающего мне порцию.

— Мы знакомы? — вкрадчиво вопросил он, окидывая меня липким взглядом.

Вмиг вспотевшие ладошки я сжала в кулачки в широких карманах кофты и отрицательно мотнула головой, старательно отводя взгляд.

— Я спрашиваю и хочу получить ответ, — с рычащими нотками в голосе мужчина приблизился ко мне, сжав пальцами мой подбородок, резко повернул к себе голову, — не мычи. Отвечай. Ртом. Ты же человек, а не корова, — он ухмыльнулся, окинув мое тело новым недвусмысленным взглядом черных глаз-маслин.

Так сложилось, что женщин выжило меньше, чем мужчин. Большинство представительниц слабого пола были либо бывшими военными, либо до ужаса везучими личностями. Как, например, я. Стечение ряда хороших случайностей спасли мне жизнь.

Многие женщины выбирали относительно простую дорогу — путь продажи тела. Даже в такие времена за секс готовы были платить. Водой или едой — деньги были не в моде. Мы откатились в развитии, став тем обществом, где обменивались вещами или услугами без денежного эквивалента.

Большинство из нас давно перестали быть людьми, становясь существами с прогнившими душами.

И сейчас я смотрела в глаза не человеку, а животному. Мерзкая ухмылка все больше расплывалась по щекам. Ублюдок понимал, что мне страшно. И его это забавляло. Будто мало кругом страха.

— Убери от нее руки! — проговорил Джеф с угрозой, выскочив вперед.

— Не надо, — тихо одернула друга. — Нет, мы не знакомы, — четко, чеканя каждое слово, произнесла, обращаясь к прицепившемуся подонку.

— Тогда я хочу познакомиться, — лениво протянул он, потешаясь над тем, в какой безвыходной ситуации я нахожусь.

Грубить подобному типу или делать резкие выпады в его сторону чревато. Во-первых — ружье, во-вторых, он вполне может сделать так, что относительно спокойная жизнь закончится.

— Я сказал, не трогай ее! — бушевал неуемный Джеф, не выдерживая и с силой толкая громилу.

Я застыла на месте, с ужасом понимая, что только что произошло. И что случиться дальше.

— Нападать вздумал, молокосос? — злобно прошипел пострадавший, наставляя дуло оружия в голову Джефу.

— Он не хотел! — занервничала я, отпихивая сопротивляющегося друга назад, — он извиняется, раскаивается!

— Я похож на тупоголового?! Это покушение на представителя власти! Ты, ничтожество, дерьмо этого мира, посмел прикоснуться ко мне своими вонючими костлявыми руками! — рычал ублюдок, его глаза горели неподдельной злобой.

Сердце стучало где-то в ушах, ноги окаменели, приросли к земле. Мне хотелось бы оглохнуть, чтобы не слышать тот звонкий выстрел. Кажется, я видела саму пулю, пролетающую совсем рядом.

Сзади люди кричали от ужаса, разбегаясь во все стороны. Я поворачивалась с трудом, словно борясь с параличом, по телу от испытываемого ужаса ходили судороги.

На земле сломанной куклой лежал Джеф. Под его головой растекалась лужа густой алой жидкости, темные волосы слиплись, а во лбу зияла дыра, размером с монету. Серые глаза с белком, имевшим желтый оттенок из-за непонятной болезни, были открыты, парень смотрел в небо, но зрачки не двигались. В них больше не было жизни.

С пониманием того, что этот всегда улыбчивый паренек больше никогда не посмотрит на меня, не сболтнет глупой шутки, не сможет радоваться тому ничтожному существованию, которое мы тут волочим, сознание полностью накрыло животным страхом.

Все тело тряслось, я упала на колени, не отводя взгляда от окровавленного лица Джефа. В голове проносились все воспоминания, связанные с ним. Зимние ночи мы часто проводили вместе, согреваясь в безобидных объятиях у костра. И те мгновения, когда он делился заработанным, не принимая мои скромные возражения. Я всегда знала, что он любил меня не только как сестру. Старалась не пользоваться этим знанием, хоть и не всегда получалось быть честной.

Да, этот мир стал таким — ни к кому нельзя привязываться. Смерть ходит кругом. Болезни не лечатся, а люди перестают сочувствовать друг другу. Наши судьбы предрешены, мало кто умрет безболезненно. Но почему так жестоко? Джеф был слишком молод.

— Довольна, сука?! — глухо доносилось до меня как сквозь толщу воды, через звон в ушах. — Пустим твоего дружка на мясо. Если будешь послушной девочкой, то и с тобой поделимся. Придется тебя откормить, не хочется трахать одни кости.

В груди что-то надтреснуло, но, к сожалению, смерть не пришла следом. Всю меня от кончиков волос и до ногтей на пальцах ног стало заполнять чувство непостижимой злобы, мерзости и холодного отчаяния. Душа леденела, умирала, воскресала вновь. И так десятки раз за несколько секунд, пока последние капли пролитых слез высыхали на щеках.

Пошатываясь, поднялась на ноги, в которых внезапно обнаружилась сила, одним движением достала из-под штанины ржавый кухонный нож и с ледяной решимостью, не дрогнув ни одним фибром души, засадила его в глаз убийце, с хрустящим звуком провернув по часовой стрелке.

— А-а-а-а! — взревел, под тяжестью моего тела падая на землю, это были последние звуки, которые он мог издать.

Его товарищи кинулись к нам, но я, забравшись верхом на жертву, словно дикая первобытная самка, стала раз за разом засаживать в обидчика лезвие, ничего не видя вокруг. Перед глазами стояла кровавая пелена. Адреналин хлестал в крови, меня не могли стянуть с места несколько мужчин.

Я не чувствовала ни усталости, ни, тем более, жалости. Не боялась смерти или боли. Это была месть вперемешку с чувством самосохранения — быстро устранить угрозу. Казалось, я всесильна. И мне было все равно, что ждет впереди после того, как ублюдок мучительно сдохнет.

Но безумный порыв схлынул быстро, словно выключился «турбо» режим. Усталость накатила волной, а очередной поток истеричных слез хлынул с новой ужасающей мыслью: «я убила человека».