К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

Забастовку на Прохоровской мануфактуре Афанасьеву с его товарищами по кружку организовать удалось-таки. О том, что она состоится, Афанасьев известил Михаила накануне. Для нее нашелся новый подходящий повод: работающие на разбраковке рабочие обнаружили явный обмер. Во многих кусках и ситца, и молескина оказалось на несколько аршин больше, чем записано было по табели, то есть рабочие-ткачи «гнали» лишние, неоплачиваемые, аршины. Шум был поднят на мануфактуре большой. Дело дошло до вызова полиции. И хотя перетрусивший хозяин согласился на удовлетворение целого ряда претензий, предъявленных ему рабочими, дело не обошлось без арестов. Победа далась дорогой ценой, арестовано было около двадцати человек, в том числе почти все члены кружка, только-только организованного Афанасьевым. Сам Афанасьев ареста избежал, но заставил Михаила как следует поволноваться. Ведь, окажись Афанасьев в числе арестованных, Михаил остался бы во вновь созданной организации вообще в одиночестве и без надежды на скорую связь с какой-нибудь группой московских рабочих. Михаил считал, что забастовка была несвоевременной, скороспешной, неосновательной. Афанасьеву надо было заниматься не подготовкой и организацией этой забастовки, а дальнейшим укреплением и расширением своих связей в рабочей среде, созданием кружка, в котором Михаил предполагал в ближайшее время начать занятия. Он понимал торопливость Афанасьева. Прожив в Москве около года, в оторванности от товарищей по «Рабочему союзу», от живой революционной практики, тот просто не удержался, когда представилась возможность организовать и провести забастовку.

Между тем на новой квартире Михаила состоялось два очередных собрания. На первом из них было образовано что-то вроде организационного комитета из шести человек. Вошли в него кроме самого Михаила Кашинский, Егупов, Терентьев, Квятковский и Вановский.

На том же собрании занялись подсчетом сил и средств, которыми организация могла располагать. Егупов сказал об учениках Технического училища, о бывших студентах Ново-Александрийского института, продолжающих обучение в институтах Москвы и Харькова, о студентах Варшавского университета, о своих рижских знакомствах. Кашинский смутно упомянул о себе, Терентьеве и Квятковском, как о революционных деятелях среди московского студенчества. Михаил рассказал о «Рабочем союзе» в Петербурге.

«Подняв вопрос о подсчете сил (так сказано было Кашинским), они подсчета этого так и не сделали, поскольку не имели определенного плана дальнейших действий. Решено было постепенно и осторожно привлекать имеющиеся силы к конкретной революционной работе по море того, как работа эта станет приобретать более целенаправленный и последовательный характер. Попутно заговорили и о средствах организации. Деньги нужны были и на покупку нелегальных изданий, и на разъезды — для поддержания контактов с другими организациями. Егупов пообещал внести в общую кассу двести рублей, которые должен был прислать ему из Риги Горбачевский; Михаил сказал, что тоже сможет раздобыть кое-какие деньги, имея в виду занять примерно такую же сумму в кассе «Рабочего союза», в Петербурге. Наметили план сбора денег, используя подписные листы, лотереи и личные взносы.

Кашинский заговорил об устройстве общего съезда, на котором была бы выработана точная и определенная программа действий и минимума требований на случай государственного переворота. Возможность такового для Кашинского была вполне реальной, поскольку «неурожай прошлого года и голод, последовавший за ним, сделали обстановку в России взрывоопасной».

«Обстановка такова, — говорил он, — что мы должны торопливо приняться за создание общероссийской революционной организации, за составление ее программы, причем все прежние программы революционных сообществ и организаций России для нас непригодны. Мы должны выработать новую, боевую, программу. Самая пора теперь — приниматься за быструю, живую работу! Сил в обществе накопилось достаточно, надо эти силы лишь сплотить посредством знакомств и, главное, посредством съезда!..»

Михаил высказался за неторопливые, осмотрительные действия.

Закончилось это собрание тем, что решили поставить две конкретные задачи: во-первых, найти постоянный и надежный источник, позволяющий иметь в изобилии нелегальные издания, во-вторых, образовать достаточный денежный фонд, который обеспечил бы поездки членов организации для связен с другими городами России до осени текущего года.

Спустя два дня после этого собрания к Михаилу в обеденное время явился Егупов. Вид у него был заговорщицкий. Молча он положил перед Михаилом две прокламации.

— Что это? — спросил Михаил.

— Да вот сегодня ко мне забежал Василий Тихомиров и вручил по пяти экземпляров той и другой прокламации, — сказал Егупов и торопливо пояснил — Обо прокламации отпечатаны и составлены какой-то неизвестной народовольческой организацией. Первую Тихомиров раздобыл через своего приятеля, вторую дала ему Мария Курнатовская. У той их — целый пук, и она не знает, куда их девать. Главное-то в том, что вот где-то в Москве, с нами рядом, действует очень активная народовольческая организация, у которой, как видите, даже типография своя имеется! Прокламации, должен заметить, написаны очень шаблонно, а «программа» их прямо показывает незнакомство с социалистической критикой буржуазно-капиталистического строя… Но как действуют, заметьте, эти люди! Как действуют!..

Михаил прочитал обе прокламации, рассмеялся:

— Да, действительно, написано путано… Вот тут у нихперечисляются те положительные требования, которые они хотят осуществить при перевороте… Так они сначала толкуют об общности земель и орудий производства, а потом вдруг о прогрессивном подоходном налоге!.. Большие путаники!..

— Но каков размах у них! — опять завосклицал Егупов. — Своя подпольная типография! А мы еще только мечтаем о ней!..

— Мне теперь на службу надо спешить. Мой обеденный перерыв окончился, — сказал Михаил, глянув на часы. — Я полагаю, нам необходимо срочно собраться, потолковать и насчет этих прокламаций, и насчет нашего собственного печатного дела…

— Да, да! Надо собраться! — подхватил Егупов.

— Тогда давайте соберемся завтра вечером, тут, у меня. В семь вечера. Вы предупредите остальных. А эти прокламации, если можно, не уносите: мне хотелось бы еще вчитаться в них… — сказал Михаил.

— Разумеется, — пробормотал Егуиов. — Все равно ведь их и другим завтра надо будет показать.

Вечером следующего дня у Михаила собрались все члены комитета, избранного на предыдущем собрании.

Прокламации особенно возбуждающее действие произвели на Кашинского.

— Я же говорил, — загорячился он, — я же говорил, что надо действовать активнее, что нам надо поторапливаться, побыстрее надо заканчивать со всякими организационными делами и впрягаться в настоящую работу! Вот же люди делают дела! А мы?! Разве мы уже теперь не готовы начать настоящую партизанскую борьбу тут, в Москве?! Ведь раз собралось нас достаточное число, так и должны начаться дела! Надо начать с какого-нибудь эффектного действия! Именно так!

— Вы имеете в виду те «эффектные действия», которыми ныне снискали себе известность анархисты, то есть взрывы бомб и всевозможные политические выходки?.. — Михаил в упор посмотрел на него.

Кашинский стушевался было, но тут же нашелся:

— Не обязательно метать бомбы… Я имею в виду более активную жизнь нашей организации. Нынче надо усиленно готовить нам съезд!..

— И это вы называете «эффектным действием»?! — Михаил усмехнулся.

— До организации съезда мы могли бы организовать выпуск подобных прокламаций! Это и было бы таким действием! — вывернулся Кашинский.

— Да, да! — поспешил поддержать его Егупов. — Именно этим мы должны заняться теперь! Безотлагательно! Я предлагаю создать сегодня же группу, которая взяла бы на себя все хлопоты по организации печатного дела! Я вот принес рукописную тетрадочку — перевод с польской брошюры «Рабочий день». Нам можно начать с издания этой брошюры… — с этими словами Егупов достал из нагрудного кармана сложенную вдвое тетрадь, положил ее на стол. — Это, думаю, вполне подойдет…

— Печатать мы найдем что! — перебил его Кашинский, резко поднимаясь и окидывая сидящих вокруг стола взглядом председательствующего. — Главное — найти, где бы можно было отлитографировать наши издания! Необходимо найти какую-нибудь легальную типографию!

— Она почти найдена уже! — выпалил Егупов. — Не далее как вчера Авалиани мне сообщил, что в Москве есть легальная типография, в которой можно тайно литографировать нелегальные брошюры. Авалиани узнал об этом от своего приятеля. Он может сообщить и адрес типографии…

— Ну вот и прекрасно! — воскликнул Кашинский. — Что же нам мешкать с этим делом?! Я предлагаю сейчас же составить отдельный кружок для издания нелегальных брошюр и прокламаций, который заведывал бы как хозяйственной частью этого дела, так и сохранением самих изданий. Думаю, что во главе этого кружка должен быть сам Михал Михалыч.

— Лучшей кандидатуры я не вижу! — вставил слово Вановский.

— Да, он и организатор у нас подходящий, и, как никто другой, уже имеет опыт по добыванию нелегальной литературы. Так что беритесь за это дело, Михал Михалыч, и действуйте! — Кашинский поощряюще посмотрел на сидящего рядом с ним Егупова. — Состав кружка определите сами.

— Да я его уже и определил, — усмехнувшись, сказал Егупов. — Думаю привлечь к этому делу Вениамина Авалиани, Анну Рыжкину, Бориса Громана и Алексея Первушина. Людей этих я хорошо знаю, ручаюсь за них.

— Ну и прекрасно! Полагаю, с вашим предложением тут все согласны! — Кашинский быстрым взглядом окинул сидящих вокруг стола. Все были согласны. — Значит, этот вопрос исчерпан. Переходим к другому.

— Но мы ничего не сказали о материальной стороне этого непростого дела! — заметил Бруснев. — Ведь нужны деньги.

— Ах, да! — воскликнул Кашинский. — Без разговора о презренном металле и тут не обойтись… Совсем было упустил из виду!..

Егупов молча, с каким-то торжественным выражением на лице, полез в нагрудный карман, достал бумажник:

— На днях я получил из Риги, от Горбачевского, обещанные им деньги. Основа, можно считать, уже имеется. Затем будем иметь деньги уже от продажи нелегальных изданий…

— Цены вам нет! — растроганно произнес Кашинский, обращаясь к Егупову. — Все у вас так складно получается! Значит, и в этом вопрос исчерпан… Таким образом, вы, Михал Михалыч, получаете как бы особое задание, очень важное задание — организацию нашего печатного дела! Так что — в добрый час! Начинайте!

— Мы еще упустили из виду, что возможна доставка нелегальной литературы от моих варшавских знакомых! — напомнил Егупов.

— Но прежде всего будем надеяться на собственную активность! — важно заметил Кашинский.

— Кстати, насчет «собственной активности»… — заговорил Михаил. — Вот мы уже предполагаем привлечь к конкретной работе людей, не очень-то представляющих, что такое наша организация, что такое ее цели… Уже не об одной «собственной активности» речь, стало быть. К конкретной и весьма опасной революционной деятельности должны привлекаться люди, вполне осознанно берущиеся за нее…

— Но я же сказал, что ручаюсь за тех, кого назвал! — почти выкрикнул Егупов.

— Я — не совсем об этом. Я — о подготовленности людей к делу, об их подлинной, глубоко осознанной причастности к делу. То есть сначала эти люди должны не формально, а по-пастоящему, на правах наших товарищей, почувствовать себя членами единой организации, а затем уже действовать, — сказал Михаил.

— Так что вы предлагаете? — спросил Кашинский.

— Предлагаю в ближайшее время устроить вечеринку, на которую каждый из нас, входящих в организационный комитет, пригласит своих знакомых, таких, которым вполне можно доверять, которые могли бы участвовать в делах нашей организации.

— Да, да! Это — дельное предложение! Я — за такую вечеринку! — заговорил вновь вскочивший Кашинский. — Такая вечеринка должна показать тем, кого мы хотим привлечь к своей деятельности, что речь идет о целой революционной организации!

— Да, это — дело стоящее! — поддержал Михаила и Терентьев. — Это произведет на них впечатление!

— Так вот давайте соберемся тут, у меня, вечеров, в страстную субботу, вроде бы встретить пасху! — предложил Михаил.

— Прекрасная мысль! — воскликнул Кашинский. — Вполне подходящее объяснение нашего собрания, ежели что!.. Я полагаю, что на таком собрании необходимо будет что-то прочесть, соответствующее нашим общим запросам. Не худо было бы написать кому-либо из нас статью, заключающую в себе ответ на вопрос: «Что делать в настоящее время революционному деятелю в России?»

— Да, такая статья была бы кстати! — сказал Михаил. — Только надо бы предварительно составить план ее и обсудить его на ближайшем собрании нашего комитета.

— Я мог бы взяться за такую статью! — торопливо предложил Егупов, точно опасаясь, что кто-то опередит его в этом.

— Ну что ж… Пожалуй… — произнес раздумчиво Кашинский, как бы находясь в некотором сомнении.

— Но обязательно составьте предварительный план, и мы его обсудим, — твердо сказал Михаил и добавил: — Вoпpoc весьма непростой и для нас крайне важный, без предварительного обсуждения тут не обойтись. По сути дела, это — программный вопрос, а мы еще не выработали стою четкую программу, с чего бы нам и следовало начать.

— Программу выработаем в самое ближайшее время! — бодро заметил Кашинский. — Главное для нас теперь— укрепить и сплотить наши силы пока что тут, в Москве, а затем, выработав программу, мы двинемся дальше — попытаемся создать единую организацию, имеющую несколько центров в крупнейших городах России!..

Получив «особое задание» по организации «кружка печатников», Егупов резво взялся за дело. На другой же день, с утра пораньше, он забежал к своей знакомой — курсистке Леночке Стрелковой, предупредил ее: «Хочу на один вечерок воспользоваться твоей квартирой, так чув сегодня, к шести вечера, жди гостей!..» От нее помчался в Мытищи — к Борису Громану, из Мытищ вернулся в Москву и в полдень, успев забежать еще к Анне Рыжкиной, покатил на конке в Петровское-Разумовское — к Авалиани. Филеры наружного наблюдения в этот день с ног сбились, гоняясь за ним.

Вечером, как было условлепо, все «печатники» собрались у Елены Стрелковой. Не было только Первушина, накануне уехавшего в Петербург. Не остудивший, не растерявший за суетный день своего горячего усердия, Егупов и тут повел дело резво. Рассказал о состоявшемся накануне собрании, о решении этого собрания создать «кружок печатников», объявил состав кружка, спросил, все ли согласны взяться за столь непростое дело. Согласились все. Руководство кружком Авалиапи взял на себя охотно. Впрочем, об этом Егупов договорился с ним заранее минувшим днем. Авалиани же взялся отыскать в Москве какую-нибудь литографию и вести с ней дело. С прежней, о которой он узнал от своего знакомого, Авалиани не советовал связываться, поскольку, как ему на днях сказали, за ней ведется слежка.