К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Следующий день вновь был суетным для Егупова. В этот день он повидался на квартире Векшина с Борисом Громаном и Алексеем Первушиным, пригласил их прийти в субботу, под пасху, на вечеринку к Брусневу.

С заговорщицким видом втолковывал обоим «техникам»: «Собираться будем по двое, по трое, в разное время. Мы должны прийти к Брусневу в четверть десятого, так что вы оба ждите меня здесь же, у Векшина, я за вами зайду, отсюда мы вместе и отправимся. Оденьтесь в статское платье!..»

Передав им свежий экземпляр брошюры «Русский рабочий в революционном движении», он помчался к Никитской в Полуэктов переулок, где ожидал его «Семен Григорьевич — Франц Ляхович…». Тот, истомленный ожиданием и неопределенностью своего положения, сразу заговорил о том, что ему неудобно и далее оставаться у незнакомой, ничего не подозревающей женщины да еще с таким чемоданом, что от содержимого этого чемодана ему надо поскорее избавиться, после чего он намерен перебраться в гостиницу, где пропишется по заграничному виду…

Егупов аж руками на него замахал:

— Да вы что? Вы же сразу попадетесь! В гостиницу — ни в коем случае! На вас же сразу обратят внимание! Рабочий! Из-за границы! Франц Ляхович!.. Да вы что? Только не в гостиницу! Я вас завтра же пристрою к кому-нибудь из своих знакомых. По Москве только что прокатилась волна обысков и арестов! Мы тут живем в последние дни как на бочке с порохом! Нужна осторожность и осторожность!.. — тут он кинул опасливый взгляд в сторону окна, за которым виднелся уголок уютного московского дворика, освещенного уже предзакатным солнцем, там, устроившись на небольшом штабельке теса, кухарка Никитской сушила только что намытую дубовую пасоченцу.[6]

— Вы меня простите, Семен Григорьевич: теперь я не имею времени, должен спешить на встречу с одним человеком… — продолжал Егупов многозначительно. — Завтра я устрою вам ночлег в другом месте, там мы поговорим обо всем…

— Но — хотя бы чемодан!.. — заикнулся Семен Григорьевич.

— Ах, да! — Егупов хлопнул себя по лбу. — Совсем было забыл. За чемоданом вот-вот должен приехать наш человек. Он вам скажет, что приехал от Михаила Михайловича, от меня стало быть. Чемодан этот человек отвезет в надежное место. Ну а насчет всего дальнейшег потолкуем потом! Не беспокойтесь! Ждите меня завтра Впрочем, за вами может прийти и кто-либо другой! — тряхнув на прощанье руку вовсе растерявшегося заграничного эмиссара, Егупов выскользнул за дверь.

«Семен Григорьевич — Франц Ляхович и прочая, и прочая», метнувшись к окну, успел увидеть лишь спину промелькнувшего «руководителя московской революционной группы» (так сказано было ему об этом человеке в Варшаве)… Он даже фамилии его не знал. В Варшаве названо было лишь имя-отчество этого «руководителя», и сам он, при знакомстве, назвался лишь по имени-отчеству.

Райчин сгорбленно замер у окна, почувствовав вдруг странную ватность, размягченность во всем теле. Столько дней жил единым напряжением, готовностью встретиться с любой опасностью, с такими надеждами ехал сюда, в Россию, в Москву, и вдруг столкнулся с какой-то неопределенностью… Проявив немалую радость по поводу привезенных нелегальных изданий, этот Михаил Михайлович вот уже второй день словно бы ускользает от него…

«Уж не водит ли он меня за нос?.. — подумалось вдруг Райчину. — Может быть, тут и нет никакой серьезной революционной группы?.. Но нет же, в Варшаве мне говорили!.. Сомневаться нельзя! Ведь существуют же здесь на самом деле те явочные адреса, которые мпе дали варшавские знакомые этого «Михаила Михайловича». Возможно, он не доверяет мне?.. Но где основания для этого?.. Одни шифрованные записки, которые я привез, уже говорят в мою пользу… Впрочем, осторожность понятна. В Варшаве тоже не вдруг мне поверили… Но я же приехал не сидеть тут по конспиративным квартирам, а действовать!..»

Райчин покинул Россию около семи лет назад. В Швейцарии, в Винтертуре, он окончил техническое училище, после чего переехал в Женеву, где сблизился с Плехановым и стал работать в типографии группы «Освобождение труда». В Женеве он серьезно занимался самообразованием, читал работы Маркса и Энгельса, немецких социал-демократов. Являясь членом женевского Общества польских рабочих, он выступал на его собраниях. Вообще он тяготел к самостоятельной революционной деятельности, роль заведующего типографией группы «Освобождение труда» не очень-то устраивала его. И вот самим Плехановым ему было предложено — съездить в Россию, завязать сношения с основными русскими и польскими революционными группами, даже попытаться объединить их под эгидой группы «Освобождение труда», если представится возможным такое… В поездку он отправился не с пустыми руками…

Русскую границу Райчин пересек 20 марта. Приехав в Варшаву, он разыскал там Даниила Вислицкого, которого хорошо знал по годам совместной учебы в Винтертуре. Спустя неделю Вислицкий пристроил его на конспиративной квартире социал-демократической группы Иваницкого — Пескина, а затем познакомил со своими товарищами по «Союзу польских рабочих».

Члены группы Иваницкого — Пескина не сразу решились на содействие Райчину, поскольку он показался им недостаточно конспиративным и мало подготовленным теоретически для ведения политических дискуссий с социал-демократами и народовольцами по столь непростому вопросу, как объединение общих сил основных революционных групп России. Однако Райчин заявил, что поручение дано именно ему, не кому-либо другому, дано самим Плехановым, а это — достаточно веский аргумент для того, чтоб ему было оказано полное доверие. И доверие было оказано. От Шумова и Рункевича Райчин получил адреса Авалиани и Никитской в Москве для встречи с Егуповым.

После свидания с Райчипым Егупов направился к себе на квартиру. В голове его все шло кругом. Столько забот свалилось разом! А тут еще этот «пекарь из Щигров», этот Филатов, которому он, несмотря ни на что, пообещал дать «нелегальщины»… Сделать это можно было не вдруг, сначала надо было с помощью Петрова понадежнее пристроить чемодан «Семена Григорьевича — Франца Ляховича и прочая, и прочая». Пока же Филатова предстояло куда-то определить на ночлег, у себя оставлять его еще на одну ночь Егупов никак не хотел.

На квартире поджидал его Авалиани. Он взялся устроить ночлег Филатову у какого-то своего земляка-приятеля лишь на следующую ночь, так что Егупову пришлось примириться с тем, что нежелательный гость останется у него еще на одну ночевку. Семена Григорьевича он решил определить на субботний ночлег к Василию Дмитриеву.

Вернувшийся на квартиру уже поздно вечером Михаил Петров сказал Егунову, что чемодан им перевезен на Большую Сернуховку, в дом Общества приказчиков, в котором жила его замужняя сестра Елизавета Подгорнова.

— Забыл тебя попросить вот еще о чем, — сказал Егупов, поблагодарив друга за оказанную услугу. — Ты завтра или послезавтра составь список всего привезенного, выпиши все названия брошюр и против каждого названия проставь количество экземпляров. Список мне нужен: надо точно знать, чем мы располагаем.

— Обязательно составлю! — пообещал Петров, с усмешкой подумав про себя: «Уже составлен такой список, только не для твоей милости и не мной, а кем следует…»

— Про завтрашний вечер не забыл? — спросил Егупов.

— Как можно?!.

— У меня завтра день опять суетливый. Убегу с утра, так что ты запомни: у Бруснева вы должны быть в половине девятого. Авалиани и Вановского я уже предупредил. Соберетесь здесь. Втроем и отправитесь, Вановский вас отведет. А я зайду за «техниками» к Векшину. Мы придем попозже.

— А этого куда? — Петров кивнул в сторону соседней комнаты, из которой доносилось похрапывание «пекаря из Щигров», уже давно спавшего.

— Его Авалиани отведет ночевать к какому-то своему знакомому. Ты тут без меня — осторожнее с ним в разговорах!

— Что я — не понимаю?! — Петров изобразил искреннюю обиженность.