Как я преподавал в Америке

Первородный грех

Представляю, как русские евреи — в Бостоне, например, где, возможно, меня лекцию на дому попросят сделать, — будут удивляться и расспрашивать. И почему же он, один, еврей или полукровка, должен отвечать за народ, за грех какой-то? Как еще Слуцкий бунтовал:

Не торговавший ни разу, Не воровавший ни разу, Ношу в себе, как заразу, Эту (не помню, какую) расу.

Не хочет носить расу и памятовать грех. Хочет быть личностью и лишь за себя отвечать… Хотя сам-то он вполне советский человек, коммунист: по таким нотам работал. И в армии, на войне, в трибунале сидел и засуживал. А потом и Пастернака ненароком, встав на горло себе, заклеймил — и мучился, уже личный, свой грех обретя — и так углубясь и возросши в своем позднем творчестве.

Так что чувство греха и памятование его — не своего, а перво-родного = значит, и твоего, на-род-ного, — не вредно, а углубляет человека, не дает зажить в самодовольстве и вне метафизики. Памятование то о Смерти, о ее законе — в природе, в человеке и в мире сем.

А этого-то еврейство памятовать не хочет, но «быть живым и только, до конца!» И труп проклят, и кладбища не чтимы свои, разбросаны ибо, как и тут у американов нет этого чувства:

Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам.

И вот задумался над тем, что, хотя сюжет грехопадения и первородный грех прописаны в книге Бытия, в Ветхом Завете, но будто мимо сознания прошло это всесобытие метафизическое. И лишь в Новом Завете и во христианской теологии — об этом дума и проникновение и взятие на себя этого греха и памяти.

Наверное, потому, что во Христе найдено лекарство и спасение от греха и проклятия смерти, первородного. Так что можно уже памятовать: не безвыходно это…

Испорченность Бытия — законом Смерти. И это — как задание на историю и привлечение человека к труду в ней: через осознание и его вины. Динамика и мотор — любовь и вина. Любовь друг к другу и предкам — и вина за все, за жизнь на костях и прахе — и вкушение его (праха — гумуса в плодах Земли. — 29.10.95) аппетитное, как на рекламах американских облизываются сластями и новыми придуманными яствами… Полная жизнерадостность в сей жизни и в сей момент в настоящем. Его культ — у Уитмена в Третьей из «Песен о Себе».

Вот и здесь еврейство русское, эмигранты, — недовольны либерально-американскими соплями об индейцах, неграх и мексиканцах ныне: им предоставляют режим наибольшего благоприятствования, а они наглеют и понижают уровень и университетов, и труда, и культуры. И в этих либеральных фильмах об индейцах (с этого меж нас начался разговор) Юз видит моду и потрафление.

— Но ведь воспамятование о первородном грехе американства — в этих фильмах, хоть и сентиментально-розовое, — обращаю внимание я.

Хоть чужой тут грех первородный — англосаксов, но и он еврейству отвратен и опасен: напоминает вообще о первородном — и о своем, значит…

— Зачем свой иметь, народный? — Юз. — Достаточно общего, первородного.

Но тем каждая страна и целостность дифференцируется — своей ипостасью и вариантом всеобщего первородного греха. Это, так сказать, первородный грех второй степени, вторичный. И у каждой личности, человека — свой вариант, мириадный уровень, свой осколок… Но его памятовать и осознавать надо, и эта память — ценность:

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья!

(Пушкин)

На них и взрастает личность и дух.

— Но тогда грех глубже — в самом Бытии! — Юз.

— Вот именно об этом — Федоров и Светлана: о законе смерти в природе, в устроении бытия (в «природном порядке существования» — как это Светлана формулирует. — 23.7.94). А ты потешаешься — и не хочешь туда смотреть…