Как я преподавал в Америке

Встреча со студентами

(На этом месте заметок моих — листок-объявление от руки. Переведу с английского:)

«Русский Дом (400, Хай-стрит)

приглашает вас на наш первый в этом году

САМОВАР — СИМПОЗИУМ

во вторник, 1-го октября, в 8.00 вечера.

Неформальная беседа с профессором ГАЧЕВЫМ.

Это — ваш шанс разузнать о Русской мысли, культуре

и душе от тамошнего (туземного) ученого.

Дискуссия пойдет по-английски, так что не опасайтесь.

Добро пожаловать всем.

Освежительные напитки будут предложены»

И сверху — мне надпись: «Позвоните мне: 638-1346, если у Вас возникнут вопросы или проблемы. Светлана Кац».

2. Х.91. Однако интеллектуальное переутомление вчера — берегись! Мало того, что день лекций был, да еще на вечер ты согласился сдуру прийти в общежитие студентов и там за чаем им рассказывать о России по-английски. Перенапряг случился. Бедные мозги свои пересасываю. Да и глаза: только читать да

телевизор и кино смотреть — чем еще занимать день? А глаз-то у тебя — один!

Но, конечно, интересно и мне было беседовать со студентами. Они попросили сперва: «Расскажите о себе» — и сжато вместил я себя в справку о жизни и трудах — за полминуты изложил: про отца, мать, учебу, работу и писания… А что за этим стоит — какая толща бытия и океан волнений, борений и дум!

Спросили про мой образ Америки — и устало я пересказывал, уже надоело одно и то же повторять. И понял, что совсем не хочу ездить с лекциями — об одном и том же. Гораздо интереснее тут с моими студентами читать тексты и толковать, их удивления и вопросы вместе обдумывать и обсуждать.

Так что тоже полезно было и мне: жадность умерить, познать самого себя и свои силы и что подходит им — через их вопросы. Поразило их про Америку — что нет «матери-земли».

— А нельзя ли создать ее? — мудро-наивный вопрос задали.

— Это — как создать себе Прошлое — то, чем так богаты, но и обременены страны и люди в Старом Свете.

Одна про новые религии с энтузиазмом говорила. Я скептически осек: это искусственные, худосочные создания позднего ума. Зачем? Религия не бывает новой. Чем старые не подходят? Вы их знаете? Прониклись их глубиной?

— Но ведь и они когда-то были новыми и лишь с течением времени обрели авторитет. Так и нынешние, — один сказал, логично будто.

— Американский подход в этом тоже, — я констатировал. — Изобрести новое. То, что позади, — не интересно, не говорит душе тут. Ей (американской Психее) нет предания и толщи бытия, традиции и предков; взгляд лишь вперед, в будущее, а ощущение — лишь настоящего, себя…

И потом: религия — это особая ткань-субстанция и не всегда возникает. Тут чудо — откровения, взрыв, некий духовный протуберанец. И когда случился — тогда это уже силу авторитета приобретает.

Спрашивали про Россию и нынешнее ее состояние и чем Америка может помочь. Дать технологию?

— Нет, будет валяться и ржаветь — некому взять. Надо нам в колонию на время превратиться — или, чтоб не обидно так называться, в обучение на поколение-другое кто бы нас взял: немцы или японцы до Урала?.. Но главное — что нет желания зарабатывать и богатеть. Чтобы это желание пересилило апатию и лень в работяге и крестьянине. Стать свободным фермером — на свой страх и риск? Нет уж: лучше прислониться к государству или колхозу — и воровать.

Так что ЖЕЛАНИЕ — вот ключ! А у нас принцип — довольство малым: картошка, водка есть — ну и лады, лишь бы не было войны!

— Но ведь сейчас молодые бизнесмены и торговцы есть!

— Да, но не производители! На втором уровне — перемещать готовое. А проблема: чтоб на первом уровне — создания богатства — работали, а на селе — чтоб еду производить хотели. А там, напротив, не хотят создавать избыток продуктов для торговли — зачем? Сами сыты, а из города и так ничего дельного не получишь. Так что город будет голодать, если не рассосется на землю снова.

— Что же будет?

— Не знаю. Как раб, привыкший работать под кнутом и в артели, вдруг превратится в свободного, рискующего фермера, хозяина?

Мы инфантильны, патриархальны — и сейчас чувствуем себя покинутыми, и куда бы прижаться, сгрудиться в некое «мы»? Разрозненная стая. Испуганные и толчемся. Толкуем на толко- вищах демократии — интеллигенты в городах. «А там, во глубине России, Там вековая тишина…»

Или то — мой старческий уже и обессиленный взгляд на вещи? Возможно. Они почувствовали некое старчество во мне, молодые. Так что мои ответы их не утоляли. Спрашивали еще:

— А вот эти работы свои: строить мост из гуманитарности в естествознание — продолжаете?

— Нет, оставил. Надоело…

Они ждали от меня — подать идею юношеству, зажечь, а я — тушил. Вот эта идея могла зажечь, а я и ее закрыл, не рассказал о ней пылко и вдохновенно.

— А над чем сейчас работаете?

— Над собой, над душой. Национальная тема мне уж надоела — дурная бесконечность разнообразий и множеств. А надо о главном думать, сузить круг, а то не успеешь…

— А что же это «главное»?

Помолчал я. Залепетал сначала про Бога, Единое на потребу, Абсолют… А потом:

— Да просто чтоб быть добрым человеком: чтоб людям, домашним и другим с тобою было неплохо. Быть просто «гуд мэн».

Это им показалось убого и скучно. Я стал пояснять:

— «Дон Кихота» читали? Помните, как его звали?

— «Рыцарь печального образа»…

— Нет: до того, как стал Дон Кихотом, и после?

Один все же вспомнил:

— Алонзо Кехана…

— …«Добрый» — с таким прозвищем. Вот и мне таким стать — задача. А это — после того, как жизнь провел в подвигах и сверхмерностях, — трудно. После амбиций на мыслителя, философа и «гения» — просто ввести себя в статус «доброго человека» без претензий.

Им это убого и скучно, конечно, показалось.

— А чего Вы хотели, когда Вам было 20 лет?

— Любить и быть любимым.

Они радостно рассмеялись.

— Ну, и искать свой путь. Хотя его нельзя найти, а надо создать. Каждый человек создает свой путь, свою профессию… Еще искал я тогда Смысл Жизни.

— А сейчас?

— Нет, не ищу. Он мне ясен, познан: быть открытым, вопрошать (в уме) и быть добрым — душою и поведением. Сейчас надо понятое — осуществлять.

Какой же выше и лучше «смысл жизни», нежели то, что христианство и Федоров разработали, и в чем мои милые любимые девы трудятся, развивают? Тут — найдено. А мне — примыкать и любить их, и не мешать; помогать — и быть приятным и любимым ими: чтобы мое существование не было досадно им. «…И кому-нибудь мое любезно бытие…» Задумался опять над вопросом одного:

— А нельзя ли создать себе прошлое — и как?

Я сначала отмахнулся:

— Как так «создать себе прошлое»? Прошлое — прошло. В этом его смысл. И прошло само по себе. Как же можно мне себе его создать? Это — противоречие в постановке вопроса!

А сейчас думаю: в этом смысл есть — парадоксальный!

Ведь вот Федоров и Светлана и их идеи — это и есть создание себе прошлого. Когда поворотишься душою назад, туда, к предкам, в толщу их, и залюбишь это пуще себя, — вот и подключил себя к питанию прошлым, придвинул его к себе и себя в него погрузил, как в родник и источник. Усилием установки души и ума шкалу ценностей туда вдвинул свою — и благодарное прошлое тебя оросило своим богатством.

И прошлое — не только бремя (как я про страны и души Старого Света, в отличие от американства, говорил), но и пища, толща кормящая, субстанция. Американство же растет сверху, из воздуха, из переди — в кредит будущего. В этом его свобода — преимущество! — от бремени и традиции. Но нет и питания из толщи этой. И не чувствуют и не понимают этих великих накопленных проблем Духа, антиномий и проч., в чем мы возимся, в Европе и России, все снова их переживая, к себе применяя и перерешая: «предопределение и свобода воли», «грехопадение и искупление» и проч.

Хотя не могу сейчас этот букет перечислить. Раз, два — и обчелся… И чем это так уж большое богатство, от отсутствия которого американцам бы страдать? Они — изобретатели! Вперед и в новое устремленные. И пусть: то их «дхарма».

…Хорошо музыка классическая журчит в соседней комнате по радио, питает душу субстанцией — как раз прошлого, европейской цивилизации толщей и ее душой, красотой и духом. Вливает квинтэссенцию жизни прошлых поколений, их трудов и борений, — и как это теперь пластично в превращенном виде музыки! Как будто душа прошлого поет и голосит, и как мать тебе колыбельную песню, вливая свою прекрасную душу, напевает, — так и вот эта музыка: Моцарта, Шопена, Вивальди, Генделя — и всех… Журчат они; то — как птиц райских пение — в эдеме культуры.

Да, прямо в сердце тебе вливается эта живительная влага музыки, подкрепляя силу и охоту жить, радость и разум восхищенный — в тебе.

Всплыл образ Насти — духовный, сосредоточенный, задумчивый. Как Эмили Дикинсон, кого вчера со студентами толковал.

И странная мысль пришла: вот ты оторван в пространстве от своих — и живешь. Но и во времени мог бы: вот Эмили Дикинсон тебе бы могла заместо Насти стать — отчего же нет? Мог бы — через создание себе прошлого — ее привить к душе и возлюбить не менее интенсивно. Как вон Светлана моя любит Федорова, умершего век назад, — интенсивнейше, живейше и преданнейше.