Как я преподавал в Америке

И презирают уж нас…

3.12.91. Сегодня все пока удачно. Проснулся без четверти 9: под тазепамом спал — и восстановился. Потом лекции прошли спокойно и мило — благо, Англия уже написана была. А в русском классе — письмо Белинского к Гоголю: с удовольствием рассказывал им о них, и потом разбирали. Зачитал я и письмо Светланы к Гачеву. Вот результат — через полтора века — их споров и мечтаний.

— Но Россия не кончается, — справедливо заметил Джеймс- киношник.

— Сколько процентов населения — за рыночную экономику и западный путь? — один спросил, Дональд Буччи. Это после того, как я им снова развил промежуточное положение России между Востоком — Китай и Византия (через православие Гоголя) и Западом (через Белинского).

— Ну славянофилы сейчас малы, — один сказал.

— Но дело не в славянофилах, а кто за порядок и истеблишмент.

И таких — процентов 90: партия, рабочие, крестьяне. А за западный путь — тонкий слой торговцев-мошенников и интеллигенты-демократы: за рыночную экономику.

— Да ведь и интеллигенты эти не знают, что такое «рыночная экономика», — справедливо заметил Роберт Риччи.

— Именно, и я не знаю, — я про себя. — И что же выходит: «западники» у нас не знают ни Запада (каков он на самом деле; и Белинский не знал), ни России, крестьянства, как это знают по крайней мере коммунисты, которые из народа, с ним все дело имеют, как руководители. Так что тонкий слой демократов всю бучу в Обществе раздул и попользовался эфемерно: на Запад поездили, везде публицисты понаопубликовались, раздразнили народ, а теперь — и сами не знают, и ни за что не отвечают. Да, такой парадокс. Тот же Сахаров Андрей, гуманист: ратовал за западные права человека, Запада не зная. А крестьянства он и подавно не знал.

Теперь же, при начале «рыночной экономики», только воры и мошенники попользуются и проявятся, наберут капиталы в мутной воде переброски ничьих ценностей. Но никакого производства они еще затевать не будут. Пока-то на соблазн зарабатывать деньги подымутся крестьяне и рабочие! А пока все идет по-ленински: право наций на отделение — и во главе с коммунистами, которые теперь — националисты. И шахтеры — право на забастовки. Все негативные процессы. Не производительные…

Ну а пока порассудим с собою, что мне делать эти дни. Послезавтра улетать в Толедо в Огайо на 3 дня. В дороге могу: «Еврейство» взять перечитать и написать — к 10-му. И уже написанные «Германию» и «Францию» считывать. Так что сейчас надо взяться переписывать «Америку» и «Россию» — для этого надо на месте сидеть и материалы разные сводить вместе и цитировать. За что и принимаюся.

4.12.91. Опять было не выспался, с 5 стал мандражить: голова завинчена, собрался было встать и писать — да ошалею, стану «ако луд»[15] и что-нибудь хуже сделаю; стал себя усыплять… в 8 встал — все в порядке. Вспоминается Архилоха стих, когда он щит бросил в бою и бежал:

Носит Салиец теперь мой щит безупречный. Сам я зато уцелел — и не хуже другой могу себе сотворить.

Так и мне — армию надо беречь (= себя сиречь), а не сражения выигрывать частные.

Вчера правильно сходил на лекцию о еврейских погребальных обрядах — такая, кстати, Суламифь делала — глаз не от- весть!

Понял, что я могу на этом куске споткнуться: очень осторожно надо, а может, и вообще не надо. Еврейство почует душок и — книга накроется. Как вон Юз почуял душок — и отошел от меня и Бродскому не стал меня рекомендовать (как Суконик предполагал, что будет): не хочет дискредитироваться об меня.

А Американство — пошло: главный текст есть, а в него — инкрустации цитат и отдельных рассуждений вписывать.

4 ч. Еще и презирают нас! Вон встретил русских студентов: Алешу и Малику — и они: что американцы уже презирают русских…

И верно: кто мы теперь? Побирушки. Нищие. Развалили, дурачье, такую страну, с которой считались, — и с ихней помощью: только и помогали дуракам демократам разваливать. Принадлежать к почтенной стране — достойно. А сейчас потешаются: «Вы откуда? — Из Союза. — А, из страны, которой нету!»

Но вот я — личность, а ведь не перестаю говорить: «мы» — есть общая судьба!

Да, со «славянофилами» и коммунистами считались — эти собаки западные, плебсы. Потому что сила. А вот эти «демократы» (меня прежнего включая, отчасти тоже), кого использовали хорошо, чтоб развалить страну, теперь не нужны — над ними и потешатся: над Сахаровыми, Афанасьевыми. Еще — Герберы, Ко- ротичи…

Своих-то, евреев, успели повывезти — как специально, «погромами» будущими напугивая.

Ой, как тяжко и стыдно! Постыдно!

Ловкенькие хорошо попользовались на развале державы: Аксеновы, Алешковские, Эпштейны, Ерофеевы, Татьяна Толстая — и прочий Войнович.

Быть нелюбимым чадом родины (кем я отчасти был) лучше, ибо все ж Родина есть, чем быть мировым никем, люмпеном, побирушкой. Меня не печатали, но содержали и уважали. А теперь — ни того, ни другого.

И смотрю мрачно в хитрые глаза новых юрких (и тут эти глаза вполне вижу — у того же Алешковского) — предвижу, знаю их. Угрюмею: тонуть! Погибать с моим ворохом писаний! Как Храму Христа Спасителя — огромному и неуклюжему, не портативному, не компьютерному, — мне…

Присциллу встретил: нет в ней оптимизма насчет издания меня. «Ардису» уже не выгодно стало на русском языке книги издавать — бум прошел. А прочие охладевают к России и к мысли из России.

Им вот шпарить-цитировать: «Дерида! Фуко!» — как социологи их. Французская модняшка — по мозгам и плечам их.

В центре гуманитарном с директором Ричардом Отманом говорил. Прочитал он мою лекцию о национальных. Говорит:

— А Вы — поэт.

Я его спрашиваю: кто подобно тут так работает? Не нашел.

— Я не могу сказать про себя даже, что я «маргинален». Я централен — сердцевинным занимаюсь и в целостном жанре. Это вы — профи — периферия культуры и Духа, кусошники мелочные, по краям духовной области. Но я-то и не могу среди вас иметь места: Центру его не найти среди периферийных…

А и книжка, что я делаю-пишу, нелепа: ни на английском, ни на русском. Да еще и сырье; одно дело — студентам такое читать, а другое — читателю. Повторения, неточности!.. Но взялся — продолжу.

А и то, что я так вчера эффектно к Письму к Гоголю приложил Письмо к Гачеву, — на презрение же к нам и мне работает. Жалости не вызывает, а пренебрежение. Ахают Маша и Джеймс, ходя по кампусу: «Семья Гачева не видит сыру!» Это Малика мне сейчас рассказала. А я им: «Ну и что? Я в Ташкенте уже 7 лет сыру в магазине не видела. Это Москва была привилегированная, а мы сыр — на базаре покупали!»

Но у них базар живой и народ работящий на еду. А русские — нет.

На дверях объявления о лекциях: «Маккиавелли и Вико», «Ронсар» — учатся люди! Университет ведь! А ты о чем?..

Тебя ж раздражает, когда они все со своими «майноритиз» (меньшинствами) возятся и с феминизмом и не хотят знать Духа и проблем культуры. А ты сам — со своим «жизнемышлением» — в какой жопе и глупости оказался, какие предметы промышляешь! На какую землю спустился!

Взялся читать Пушкинскую речь Достоевского к завтра. И как снова — все в походе: беспочвенный человек тогда — в социализм, теперь — в демократию и рынок и права человека вдался и зовет, и ведет…

Одновременно едкая мысль: бедные русские теперь — в диаспоре! В Украине, в Литве, Казахстане — второсортные — они, бывшие римлянами! Еврейский жребий теперь — им испытывать! Но закала-то нет еврейского и чем обороняться: Торы, Веры! Бедняги!

ПРИМЕРНАЯ ПРОГРАММА ПРЕБЫВАНИЯ ГЕОРГИЯ ДМ. ГАЧЕВА В ГОСУДАРСТВЕННОМ УНИВЕРСИТЕТЕ В БОУЛИНГ-ГРИН: 12/5/91 — 12/8/91

12/5. Четверг

9.10 веч. — прибытие в аэропорт Толедо; встречает Анеса Миллер-Погачар; переезд в Панксепп-хоум, в Боулинг Грин.

12/6. Пятница

9.00 — приезд в Университет в Боулинг Грин.

9.15–10.15. Посещение Германского и Русского отделения в сопровождении Цинтии Граф.

10.30–11.45. Посещение праздника «Славянский День» и участие в жюри, оценивающем самодеятельность студентов; или свободное время.

12.00 — обед в Союзе студентов.

12.45—2.30 —посещение праздника «Славянский День» (про- долж.)

2.30—4.00 (?) — лекция «Национальные образы мира» с ответами на вопросы — в Союзе студентов — в корпусе Огайо.

4.30—5.30 — возвращение в Панксепп-хоум, отдых, переодевание.

5.30 — отправление на банкет в Общество аутизма.

6.00—9.00 —банкет. Возвращение в Панксепп-хоум.

12/7. Суббота — свободное время до —

4.30—6.30 — прием в кафе «Основания для Мысли» в Боулинг Грин.

— 6.30—7.20 —обед или свободное время.

7.20 — Опера «Дидона и Эней» в зале Бриана в Университете (билеты — у входа).

12/8 Воскресенье

6.20 утра — отправление в аэропорт Толедо.

7.10 — отлет в Хартфорд (Коннектикут).

30.12.94. Переводя и перепечатывая эту программу, удивляюсь американской последовательности в датах: сначала месяц, потом число, затем год: 12/5/91 (унас же: 5.12.91), тогда как в адресах — у них: от личности — к стране, у нас же: от общего (страна, город, улица, дом) — к имени и фамилии человека.