Как я преподавал в Америке

Экзистенциальный трепет

Однако неплохо я пристроился с кормом тут, набрав кукурузу на поле и яблоки у дороги: забит ими холодильник. Вот и завтрак из яблок и каши кукурузной и кофе с молоком — и хлеба не надо. И живот не болит: пища здорова, примитивна — не то что их «бесхолестерольные» яйца да сосиски и сласти: чтоб жрать избыточно — и не жиреть. О, как много лишнего производится — и на что ум и изобретательность интеллекта тут тратится!

А ты (размышлял об этом на днях, катаясь на велосипеде и созерцая пир красок осеннего всплеска природной красоты) — уже вышел из стадии-ашрамы самоутверждения в мире сем: что мог — уже сделал, имя кой-какое имеешь, а суетиться на большее пробивание и впечатывание себя — уже не стоит, нет Эросу-энергии, как она вполне есть у 30—40-летних ныне идущих в гору (Эпштейн, Ерофеев и проч. — подфартило им с эпохой…). Хотя у них не будет того качества, что само собой сложилось у меня: они рыночны, продажны, а я — нет. Так что успокойся: и продолжай жить и мыслить-писать, как жил: прослеживая со вниманием происходящее в тебе и вокруг — в ключе положительном, не ругательном, в разуме восхищенном и адресуясь внутрь, к некоей благой сущности Бытия, а не к читателям тем или иным и покупателям из мира сего…

И в этом плане — кукурузка да яблочки, подножным кормом обхождение — это как про Робинзона нам вечно интересно читать, как и Розанов про мучицу стенал, чтоб прислали умирающему в 1918 году…

А культурологические диагнозы и модельки — Бог с ними, надоели — сии тщеславного интеллекта порождения и игрища на ярмарке культуры.

Экзистенциальный трепет и самоощупь — вот что вечно серьезно. Хотя название и слово «экзистенциальный»— тоже из культуры стибрено. Как бы попроще это выразить? «Трепет жизни? жизнепрохождения»? Можно, да не то, и не звучит, как парадоксальное сочетание загранично-латинского слова — со искоренно славянским.

А зачем тебе звучание? Тоже ведь — тщеславное красование.

Как честно и серьезно у Толстого («Войну и мир» перечитывал на днях немного) — домогание до простого выражения сверхидей! И о главном пишет: умирание, влюбление, мышление, охота, война, вальс, опера…

А ты, мерзавец, все собой занимаешь страницы! Нет — описать хотя бы быт Весленского университета: этих студенток, что в шортах босые сидят и попивают из большой кружки на лекции…

Как взбунтовались твои студенты в английском классе, когда их ты вынудил покупать ксерокопии русских текстов — отрывки из «Обломова» и «Челкаша», которые сам же не использовал на лекции, а им 6 долларов трать! Теперь, боюсь, не купят нужные мне наперед отрывки из Монтескье и Платона.

Вообще — как волчата смотрят уже, разочарованные: и зачем это им мучиться слушать мою косноязычную речь и фривольные (= «вольно-вольные», ибо «фри» — тоже «свободный» значит), не методичные, образные ассоциации и фантазии? Чему они научатся? Как им писать мне экзаменационные «тезисы»-рабо- ты на 15 страниц? Я и сам не знаю и увиливаю, а они уже подступают в тревоге и хотят консультаций… Надо сообщить им часы, когда я буду сидеть в офисе и их консультировать.

Но надо им все же доказать мою ценность: развитие их мозгам даю.

И вот на Греции — шкалу иную ценностей явить: МЕРУ, нестяжание, что не надо больше, чем надо… Демокрита и Сократа, Диогена и Антисфена (как тот, ступив на ковры Платона грязными ногами, сказал: «Так я попираю гордыню Платона». — «Но другой гордыней», — так же хорошо ответил Платон). И восславить созерцание, его превосходство над работой.

Вот и начинай, заведись. Кстати — и к России и русской шкале «нестяжания» привести от Греции-Византии можно…

11.30. Однако погода обещает портиться. Пока сухо, съезди- ка снова на кукурузное поле и набери рюкзачок: будет тебе на два месяца, до конца пребывания тут, — основной корм хлебный и кашный. Да и устал уже умствовать — часа полтора с утра. Перерыв пора.

12. Нет: постирал носочки — солнышко подсушит, пока езжу.