Как я преподавал в Америке

Русское снова обдумываю

Продолжаю проталкивать умом Россию, советчину и нынешнее. Да, я на верное напал — о темпоритмах истории. Коли своим бы, натуральным России, прирожденным темпоритмом — сто тысяч лет бы подтягивалась к миру: пока-то размножится народонаселение — естественным расширением распространится — на Сибирь и тайгу, и тундру!.. Вот тут-то, как орган всемирной истории, у нас — Государство. Оно мотор и толкатель, и кнут («России нужен царь и кнут»). Народу и человеку на труд тут и усилие. А так, коли сам по себе, — спал бы на печи и производил только на себя, самодостаточно… Так что излишек производить — уже на это приходилось заставлять: собиранием дани, барщиной, оброком: ведь раз отобрали, то приходится усиливаться и больше работать — на себя чтоб что-то было. А коли дадут только на себя — собой и ограничится: на х-я усиливать- ся-то? НА КОЙ? — вот русский вопрос («На х-я попу гармонь?»), основной, рядом с КАК? англосаксонским, ПОЧЕМУ? (немцы), ЗАЧЕМ? (французы)…

На кой? — внешне похоже на французское pour-quoi («для чего?», «к чему?»), которое выражает заинтересованность в будущем, туда обращенность (откуда Эволюция, Прогресс — французские идеи и сверхценности). Но русский задает себе этот вопрос, заведомо отвечая отрицательно: «Ни к чему», не стоит, ничто не светит, нигилизм априорный, наплевать. Лучше не будет. И потому — нечего и усиливаться и стараться-то. И так хорошо, а точнее — НИЧЕГО (тоже из оперы НИЧТО слово, из nihil): терпимо, подходяще…

Итак, чтобы расшевелить и подвигнуть на расширение производства и поприща жизни, — усилие извне потребно, тогда как в американце оно изнутри человека-трудяги: desire («желание») англосаксонское, Streben («стремление») немецкое, elan vitale («жизненный порыв») французов. А у русских если и есть стремление в даль, то это — убежать («от самой от себя у-бе-гу!») — от дома, порога, брега, дела, ответственности — в бега, в поле широко и чисто, в волю. То есть — быть «беглым», «вором». Прочь от усилия труда и от тяги вертикали матери-земли. Такой — холостой: в дружбу, гомосекс мужской, «братва» и «артель», а не гетеросекс…

Значит: нет двигателя и мотора расширять себя в русском человеке. И потому — извне кнут и мотор: Государство. И они уже срослись в симбиозе, друг на друга ориентированы (как категории рассудка у Канта — на возможный опыт). Они, Народ и Государство, — как арка: только вместе, упершись друг во друга, стоять могут, не падать…

А вот теперь, когда разрушена одна опора, колонна — Государство, — рассыпается и Народ, его структура и ценности.

Полагают: зато Личность проснется, возникнет Желание — и образуется западный индивид-фермер…

Х-я! Вся психика — уже в индивидах — на такой симбиоз ориентирована: быть в «МЫ» трех: Родина-Мать, Народ, Государство. И теперь — нет упругости, а шаткое состояние: как в невесомости будет русский человек, не зная, за что и как взяться. Дитя растерянное. Безотцовщина снова. И ясно, куда такой естественно клонится: не к труду, а к грабежу и воровству. Так что снова придется через некоторое время Власть укреплять и недоросля кнутом воспитывать. Стержня-то нет, не развилось.

Ну да: стержень в человеке — свой — развивается в эпохи исторического затишья: когда перестает больно активничать Государство и политика (войны, революции и проч.). Так и стало после Реформы 1861 года в России. И у нас — в эпохи нэпа и застоя. Да, в эти двадцать лет, когда — коррупция. Но она и есть — проявление желания людей обогащаться, жить лучше, что-то начать производить — излишек, при покое инертной, приза- снувшей и насосавшейся уже власти.

В «Жизнеописании Эзопа» — пришли родосцы спрашивать его: следует ли им свергать тирана? Он им — басню. Стоит Лисица в пруду. Ее сосут пиявки. На берегу Еж: «Дай отдеру от тебят пиявок. Тебе легче станет!» — «Нет, — отвечает Лисица мудрая. — Эти, что меня сосут, уже насосались, стали жирны и не так уж сосут. А коли отдерешь их — видишь: там плавают тощие, множество. Они присосутся — и тогда мне уже каюк».

Так и у нас: не следовало «свергать тирана» = партию и советчину (коли рассуждать материально-бытово, а не духовно-метафизически, где уж другой расклад ценностей и пружины, где страдание и голод — нужны: как аскеза или что еще…), а дать им постепенно коррумпировать (с советски идеологической, «нравственной» точки зрения) и близиться к капитализму. Насасывались бы партийные бонзы, капиталец пускать начинали бы в дело. В народе тоже бы постепенно разворовывали государственное имущество и колхозы — и так органически и медленно переросло бы савейское — в государственный капитализм, а там и во что иное…

А теперь у нас — Смута, распад. Что-то выкристаллизуется, конечно. Но когда и какими жертвами — меня и моего поколения…

Душа русского индивида даже не на нуле — с точки зрения рынка и демократии и умения там ориентироваться — а на минусе: еще хуже не умеет и не знает, чем перед Революцией.

Тут Федоров вспоминается, его мысль, что русский народ принял христианство без оглашения, т. е. без предварительного воспитания, обучения в Законе. Вот и сейчас снова «без оглашения» — к рынку и демократии. Там-то, на Западе, к сему шел пуританин, с Богом-совестью в душе, саморуководный мог быть, самостоящий и самосделанный. А наш привык держаться подпорой извне, тычком власти, оттуда иметь упругость — и так не падать. А вот убрали оттуда нажим — и человек-народ падает…