Какая она, Победа?

«Док» Шиндяйкин

Врач экспедиции Алексей Павлович Шиндяйкин, он же «док», он же Шиндя, он же научный работник, занимающийся проблемой «местного охлаждения желудка при остром панкреатите», поднялся на плато только что в группе Иванова. Чувствовал себя Шиндяйкин неважно. В горы он смог выехать с опозданием и попал на Памир прямиком из Москвы. Что и говорить, такая резкая смена «среды обитания» не могла пройти бесследно, и младший научный сотрудник Института скорой помощи имени Склифосовского мог теперь получать фактический материал о горной болезни из самых что ни на есть первых рук.

Правда, под пиком Ленина Шиндяйкин побывать успел. Даже была попытка «сбегать» на вершину. Однако появились больные, их надо было сопровождать вниз, так что все последующие дни, вплоть до перебазировки на Фортамбек, Шиндяйкин провел на Луковой поляне, в Ачик-Таше, с завистью выслушивая рассказы тех, кому посчастливилось быть на самом верху.

Памир Шиндяйкин видел и раньше. В 1966 году, в экспедиции Овчинникова. Он был на склонах пика Евгении Корженевской, установив личный рекорд высоты — 6300 метров. Рекорд! Меньше всего он думал тогда о рекорде. В двойке с альпинистом Димой Дубининым он «рванул» туда за 17 часов прямо из лагеря на 4000, и иначе было нельзя. Они знали, что где-то наверху, на сложном маршруте заболел и вот уже сутки лежал без сознания товарищ по команде, кандидат в мастера спорта Юра Скурлатов.

Судя по всему, у него было воспаление легких. Он вышел на штурм с легкой простудой и на 7000 почувствовал себя плохо. Пока была возможность, команда спускала его своими силами, а с 6300 Кирилл Кузьмин и Юра Бородкин вынуждены были отправиться за спасательным отрядом.

Успеет ли только этот спасательный отряд? Ведь высота расправляется с больным человеком в считанные часы!

Едва ли кому из врачей приходилось спешить на такой вот вызов, впервые в жизни оказавшись на пятисотметровой скальной стене. Тем не менее врач Шиндяйкин марку своего знаменитого института не уронил. Он оказал Скурлатову всю необходимую помощь и тут же слег сам, хотя, собственно, лежать было негде, можно было только висеть. Резкие головные боли, рвота, да и что иное можно было ожидать после столь стремительного марш-броска на высоте свыше шести тысяч метров?

Но и тогда, год назад, Шиндяйкин отнюдь не был новичком в горах, поскольку первое знакомство с ними состоялось еще в 1960 году. Будучи студентом медицинского института, он увлекался лыжами и по совету товарищей решил в качестве дополнительной тренировки съездить в альпинистский лагерь «Домбай». Тут произошел небольшой курьез. Врач лагеря обнаружил у Шиндяйкина повышенное давление, учащенный пульс и на восхождение не пустил. Более верный способ заинтриговать Шиндяйкина альпинизмом, наверное, трудно было бы и придумать. Не пускают? Так вот он будет ходить в горы! И каждое лето. И не только в качестве врача, но и как равноправный член экспедиции, год за годом прибавляя в свою книжку альпиниста кавказские, тянь-шаньские, памирские вершины, ни в чем, кажется, не собираясь уступать тем, кого он должен был «обеспечивать медицинским обслуживанием».

В базовых лагерях сидеть не любил. Если что и примиряло его с таким времяпрепровождением, так это либо больные, либо футбол, в котором альпинисты увидели один из способов активной акклиматизации. В футбол Шиндяйкин играл свирепо, в духе канадского профессионального хоккея.

Среднего роста, самой, казалось бы, обыкновенной комплекции, он преображался, едва на импровизированном футбольном поле появлялся кожаный мяч. К воротам противника, обозначенным красными газовыми баллонами, Шиндяйкин устремлялся с агрессивностью носорога, и те, кто знал за ним эту «слабость», предпочитали сами уступить ему и мяч и поле, не без оснований полагая, что ноги для альпиниста все-таки дороже. Даже если тебя «подкует» сам врач.

На фирновое плато Шиндяйкин поднимался с группой Валентина Иванова. Даже после того, как накануне здесь прошли четверки Юрия Бородкина и Валентина Божукова, ребро «Буревестника» не стало простым — очень сыпучие гребешки, где не вбить ни скального, ни ледового крюка, очень крутые снежные и оледенелые взлеты, то и дело переходящие в стенные участки. Расслабился Шиндяйкин уже на плато, когда все технические трудности остались позади, а теперь надо было только топтать и топтать снег. Да и не расслабился, просто развезло. Никогда не думал, что на шести тысячах может быть такая жара, такая духота, это среди вечных-то снегов! Ну и день! Ни ветерка. Ни облачка. Только темно-синее небо, слепящий, жарко искрящийся снег и солнце, сфокусированное в вогнутых зеркалах фирновых полей и оттого, кажется, прожигающее насквозь через пуховку и все прочие одежды.

Но вот решающая минута. И все позабыто. Недомогание, жара — какое это имеет значение! Самолет. Он подходит со стороны Гандо, из-за пика Крошка. И шесть цветных куполов! Защелкали затворы фотоаппаратов. Еще бы, разве можно упустить такую возможность — купола над Памиром!

Ребята спешат к парашютистам. Видно, как те избавляются от запасных парашютов — это позволяло снизить скорость приземления. Объятия. Смех.

Но Шиндяйкин уже не просто один из встречающих, человек, которому повезло стать свидетелем редкостного зрелища, теперь он прежде всего врач, ему предстоит увидеть и проследить в чистом, классическом виде горную болезнь от начала и до конца. Ему предстоит бороться с нею!

Типичная эйфория. Все возбуждены, у всех восторженно-приподнятое настроение.

— Как себя чувствуете?

— Отлично!

Да и в самом деле давление у всех нормальное, только слегка частит пульс. Особенно возбужден Володя Бессонов. Это подозрительно. Во время акклиматизационных выходов он поднимался до 5500 и чувствовал себя неважно… Хорошее самочувствие у самого старшего из шестерки, тридцатичетырехлетнего Вячеслава Томаровича. Но ведь он вовсе не был на акклиматизационных выходах, как это объяснить? Слава восхищен горами, громадой пика Коммунизма, бесконечностью горных далей, открывающихся взгляду с высоко вознесенного над миром трамплина фирнового плато. Мир прекрасен! И непонятна та суровость, с которой Овчинников забросил далеко в снег злополучную бутылку сухого вина: все так здорово!

Первым почувствовал недомогание Володя Прокопов. И очень скоро.

Ребята еще фотографировались, еще вертели во все стороны головами, а он слег.

Сам собою отпал вопрос о футболе. Валяется в снегу забытая всеми бутылка какого-то редкостного сухого вина. Альпинисты торопят. Так не хочется уходить, совершенно непонятно, зачем надо куда-то спешить, когда толком даже не успели сфотографироваться? Не хочется уходить? Да нет, просто тяжело подняться. Откуда такая слабость, такая сонливость? Пока идешь вниз, ноги еще несут, но чуть начинается очередной подъем, пусть самый небольшой и пологий, ноги отказывают, воздуха нет, как их осилить, бесконечные волны фирнового плато?