Какая она, Победа?

Ваня Морозов

— Кто здесь Тоха? А, это вы, Балинский? К вам. Только на минуту. И вообще Яшар Газиевич сказал, что если эти хождения не прекратятся.

Интересно, что будет, если хождения не прекратятся? А ведь они не прекратятся, только начались. Еще не все знают, что Балинский спину сломал, но ведь узнают! А прийти есть кому, шесть лет на стройке, назнакомился. Бушман как-то подсчитывал — человек шестьсот прошли через курсы скалолазов. А готовили кто? Володя Аксенов да они с Элей. Есть крестники. Успевай, нянечка, дверь открывать.

Нянечка отступает в сторону, в дверях появляется Морозов. Ваня хмур, озабочен, то и дело приглаживает жесткий ежик рыжеватых волос. Ему явно не по себе. Он все еще считает себя виновным в случившемся, а когда Ваня волнуется, его прибалтийский акцент становится заметней. Он из Риги.

Работал монтажником на рижских стройках, занимался альпинизмом. Когда в газетах замелькали названия Нурека, Ингури, Нарына, решил ехать. Куда?

Конечно, в Киргизию. Тянь-Шань! Этим все сказано. Ведь там Хан-Тенгри!

Пик Победы! Мраморная стена!.

Ваня приехал в Нарын. И тут только обнаружил, что город Нарын и ударная комсомольская стройка на Нарыне далеко не одно и то же. Именно далеко — километров восемьсот, если ехать машиной вкруговую через Рыбачье и Фрунзе, огибая чуть ли не весь Тянь-Шань. В Нарыне строили другую станцию, совсем небольшую по сравнению с Токтогульской, хотя тоже среди гор, в диком, сумрачном каньоне реки Ат-Баши. А вокруг было, раздолье Внутреннего Тянь-Шаня, не тронутое ни альпинистами, ни туристами, населенное чабанами, геологами да охотниками — ходить да ходить!

Так рижанин Морозов попал на строительство Атбашинской ГЭС, известной разве что в Киргизии, да и то не всем. Он навешивал трапы, чтобы люди могли подняться в труднодоступные места створа, обирал скалы от ненадежных камней, а в свободные дни отправлялся в горы, благо они вставали сразу за крайними бараками. Единомышленников не было. Хотя основное население поселка и составляли так называемые «вольнохожденцы», никакой романтической тяги к вольному хождению по окрестностям они не проявляли. «Дались эти горы! Век бы их не видеть».

И Ваня ходил один. Пока, наслышавшись о Кара-Куле, не затосковал.

Он все чаще стал думать о переезде, но уволиться было трудно, почти невозможно. Просьбы о переводе в Кара-Куль воспринимались как дезертирство с трудного участка. Перебраться удалось только через год, да и то со скандалом. Воспользовался командировкой. И когда увидел Токтогульский створ, стену левого берега, задания, которые выполняют скалолазы участка освоения склонов, в Ат-Баши не вернулся. Ладно, он согласен ходить в дезертирах, если только по таким спецзаданиям.

С Балинским познакомился просто. Даже не вспомнить как. Тем более что Балинский не из тех счастливых людей, которые очаровывают с первого взгляда. Не всем нравится он и со второго. Что ж, Морозов приехал не ради каких-то симпатий, главное, створ, скалолазание, вершины. А этим Толя как раз и занимался. Уже через несколько восхождений Морозов установил следующую закономерность, определившую отношение к товарищу раз и навсегда. Он разный, Балинский. И те, кто знает его по поселку, они не знают его. Но чем выше гора, чем труднее приходится людям, тем спокойнее, мягче, деликатнее становится Толя. Ни суеты, ни крика, только собранность и чуткое желание прийти на помощь, готовность выйти вперед, взять на себя самое трудное и тут выложиться до конца, сделав даже невозможное.

Как-то раз Ваня заметил, что Балинский не пьет на маршруте холодную воду.

— Простыть боишься? — спросил Морозов.

— Боюсь, — ответил Балинский, — я заболею, а кто-то должен будет со мной возиться, сойти с маршрута. Совесть надо иметь…

Ваня уходит, а Балинский смотрит ему вслед. И завидует ему. И теряется в догадках, откуда у этого человека такая сила воли, такое настырное желание добиться своего? Он, Балинский, так не может. Не хватает его на все. После работы, едва доберется домой, едва умоется и поужинает, глядишь, надо бежать на занятия, садиться за книгу, а сил на это нет. Едва ли он сам поступил бы в вечерний строительный техникум, ребята заставили. Но как выдержать? Он засыпает над книгой, засыпает на занятиях.

Конечно, все «вечерники» работают, но ведь работа работе рознь!

Ну а Иван? Он тоже работает на створе. Вместе, в одной связке спустились они прошлой осенью по пятисотметровой стене левого берега.

Вместе наводили переправу через Нарын в районе шестнадцатой площадки.

Вместе занимались разведкой неустойчивых массивов, ходили на съемку с геологами. А что значит выйти по спецзаданию с геологами? А это значит, что надо доставить в заданную точку группу специалистов со всем необходимым им инструментом. А эта точка — вертикальная плоскость известняковой плиты, отшлифованной до глянца камнепадами и водой. А под нею двести метров высоты, и камень, выпущенный из разжатых пальцев, падает прямо в Нарын, даже не коснувшись скалы.

Вспомнить только, как с Ваней Морозовым бродили однажды по самой хребтовине гор Исфанджайлоо, как, ликуя, шли по плавным увалам вознесенных над миром и еще не стравленных отарами альпийских лугов, мимо зеленых, словно затаившихся в этих лугах озер, выдававших себя разве что снеговыми отражениями далеких вершин и многобашенных облаков.

Вспомнить, как перевалили в Кен-Коль, как метров шестьсот с отчаянной скоростью глиссировали по оставшемуся с зимы снежному желобу, как со всего маху, без всяких переходов врезались в разливанное море цветов, таких разных, чистых, безымянных и ничуть не гнетущих друг друга, какие бывают только на альпийских лугах, таких вот высоких и отдаленных, как Исфанджайлоо!

А как забыть холодную ночевку на Баубаш-Ата? Почти у самой вершины? Как всю ночь пришлось ворочать камни, бросать их вниз, чтобы согреться? Иногда казалось, что камни летят прямо в светящиеся рои желтых искорок, мерцающих в черных омутах ночных долин. Но камнепады затихали тут же, у подножия, а ночные огни казались далекими мирами, до которых бог знает сколько световых лет. Трудно поверить самому себе, что ты бывал в этих галактиках, знаешь их по названиям, жил в них, а то и живешь сейчас, хотя бы вон в той, чье зарево едва-едва проступает из-за могучей спины хребта Исфанджайлоо. Там Кара-Куль. Здесь, по эту сторону гребня Баубаш-Аты, млечный путь Ферганской долины с созвездиями Майли-Сая и Таш-Кумыра, с пылающими туманностями Джалал-Абада и Оша. Как пожалеть об этой холодной ночевке? Как счесть ее за досадную оплошность и неудобство? Мало ли их было, вполне комфортабельных и благополучных ночлегов, остались ли они в памяти?

С ним, Ваней Морозовым, били они «наклонку» к проклятому всеми изыскателями и проектировщиками сорок шестому массиву. Все очень сомневались в его устойчивости, и тогда понадобилась разведочная штольня метров на пятьдесят от третьего яруса. А ведь выше третьего яруса вода в трубах не поднималась, и, значит, все сто погонных метров штольни надо было бурить всухую. То есть вся пыль твоя.

Штольня разведочная и к строителям, а тем более к скалолазам-монтажникам прямого отношения несмела. Но изыскатели испытывали острую нехватку людей, и соседи пришли за помощью.

— Ну, братцы, кто смелый?

Взялись Балинский и Морозов. Вызвались прежде всего потому, что никто из них никогда не был проходчиком, не был взрывником. Не были?

Значит, надо попробовать.

И еще одно подстегнуло. Чья-то фраза. Дескать, кому надо, тот пусть и делает. А настоящий скалолаз под землю не полезет, если себя уважает.

Каждому свое!

Ладно, значит, они не настоящие. Били вдвоем. Два долгих зимних месяца, неизвестно от чего больше страдая: то ли от пыли, то ли от холода, нестерпимого на гудящем сквозняке створа. Освоили перфораторы. Балинский получил пятый разряд по ведению взрывных работ. Сами забуривали, сами рвали, качали породу скреперной лебедкой, делая все так, как будто только этим всю жизнь и занимались…

А Иван учится. И где, в политехническом! Пишет курсовые, ездит во Фрунзе на сессии, переходит с курса на курс. Патрулирует по вечерам с дружинниками. Ходит на тренировки. Бегает кроссы, да так, что приходится даже усмирять его, попридерживать. Чего доброго, так и сердце запороть недолго. Откуда в людях такая настырность?