Какая она, Победа?

Фергана. Накануне

26 июля группа Петриченко должна была сбросить на вершину грузовую платформу. С одной стороны, репетиция. С другой, баллоны с кислородом и ферганские фрукты лишними на семи тысячах не будут.

Самолет круто полез вверх, вдавливая людей в ребристые, расположенные вдоль бортов скамейки. Земля запрокинулась, словно кто-то переворачивал пластинку, в мгновение ока меняя дымную мозаику Ферганы на студеную дикость Памира, головокружительную до звона в ушах. Натянули кислородные маски. Теперь о высоте напоминал разве что иней на стеклах иллюминаторов. Парни переходят с места на место, насколько хватает шланга, стараясь увидеть как можно больше. Вот он, Заалайский хребет!

Створки люка медленно поползли в стороны, обожгло холодом, ворвавшимся в громадный, во все самолетное брюхо, проем, зрелищем подрагивающей, испещренной облачными пятнами бездны, ослепительно ярким и резким, как автогенное пламя. Парашютисты подтянулись к проему. Они расположились над самым обрезом, чуть ли не свесив ноги. Самолет покачивает, рамка проема скользит то вверх, то вниз, а в этой сумрачной раме с темными силуэтами людских фигурок морскими волнами взлетает и опадает безмолвный шквал фирновых волн, ледовых сбросов, черных скальных круч, расчерченных вдоль и поперек мертвенно-белыми полосами снегов.

Немыслимо, что кто-то может по своей воле встать и шагнуть с восьмикилометровой высоты в этот замерший в предельном напряжении мир, в котором нет и не может быть места ничему живому.

— Где площадка? — спрашивает кто-то у Томаровича.

Кричать приходится изо всех сил, но Томарович понимает. Он утвердительно тычет пальцем куда-то вниз, но там ничего нет, кроме головоломных всплесков льда и скал, начисто исключающих саму мысль о каких-либо экспериментах с парашютом.

— Нормально. Хорошая площадка!

Вот теперь ее видно. Белое плечо предвершинного гребня, помеченное оранжевой точкой альпинистской палатки. Рядом два крошечных красных восклицательных знака — это фигурки альпинистов. Они то ли стоят, наблюдая за полетом, то ли идут — сверху не разглядеть.

Круг. Еще круг. Еще и еще круг. Гора Раздельная, пик Ленина, перевал Крыленко. Гора Раздельная, пик Ленина, перевал Крыленко. Еще заход.

Выпорхнул и унесся вдаль первый пристрелочный парашют. Ну что же, пора?

Еще пристрелка. Дрогнула и пошла вниз тяжелая платформа. Она удалялась по направлению к вершине с такой скоростью, словно ею выстрелили из огромного орудия. Вот мелькнул вытяжной купол. Вот вспыхнул основной. Но он тотчас опал, стал неразличим на фоне гор, а темный прямоугольничек платформы с лета ударил в крутой склон ниже вершинного карниза и словно взорвался, взбив к небу столб снежной пыли.

Что-то случилось. Да, это неудача. Петриченко у переговорного устройства, о чем-то советуется с экипажем. Разворот, машина снова идет к вершине.

Хорошо различимо место падения, след небольшой лавинки, вызванной ударом платформы. Видны даже воронки от разлетевшихся в разные стороны кислородных баллонов. Груз пропал. Альпинистам туда не подобраться.

Створки люка закрываются, самолет ложится на обратный курс. Все молчат.

Вечером ребята выбираются в город, неподалеку от гостиницы встречают Томаровича.

— В аптеку ходил, — коротко пояснил Слава, показывая облатку с анальгином, — вдруг на семи тысячах голова заболит…