ПОЛЯКИ

О. А. Ганцкая

Летне-осенние обычаи и обряды поляков в XIX и начале XX в. характеризовались синкретизмом, присущим календарной обрядности всех европейских народов. Вряд ли можно их разделить на летние и осенние (т. е. по временам года), ведь многие из этих обычаев и обрядов начинаются летом (или даже весной, например проводы весны и встреча лета на троицу) и заканчиваются осенью.

Польские летне-осенние обычаи и обряды разнообразны по функциям, из которых главными являются забота о благополучии человека и прежде всего об урожае в текущем и будущем годах, о приплоде скота как необходимых условиях безбедного существования. Для человеческого благополучия важно также сохранить здоровье, силу в работе, поэтому много обрядовых действий направлено, например, на то, чтобы не болела спина во время жатвы, чтобы жницы не порезались бы о серпы.

Наказанием и несчастьем считалось бесплодие, да это и понятно — семье нужны были рабочие руки. Поэтому очень важно было вызвать магическими действами высокую рождаемость, высокую потенцию у мужчин (в жатвенных обрядах отчетливо прослеживается фаллический культ, что связано не только со стремлением получить хороший урожай), охранить женщину от злых чар, которые могут сделать ее бесплодной. Земле, рождающей самое необходимое человеку — хлеб, крестьянин стремился передать силу плодовитости (катание по росе, по стерне и прочие обычаи), огнем хотел очистить себя и сделать крепким, водой — избавить от болезней (многие обряды сопровождались обливанием водой).

Известный польский ученый Ян Станислав Быстронь в книге «Жнивные обычаи в Польше» выделил из обрядов польских крестьян те, которые связаны непосредственно с определенными видами сельскохозяйственных работ и их окончанием. Быстронь не относит их к собственно календарным обрядам, ибо они не приурочены к определенным дням традиционного народного и церковного календарей{586}.

Придерживаясь классификации обрядов, предложенной Быстронем, другой польский этнограф, Ян Станислав Двораковский, на примере культуры крестьян Мазовше над Наревом отдельно рассмотрел собственно календарные обряды и сельскохозяйственные: жатвенные, сопровождающие посев, пахоту, боронование, выращивание овощей и фруктов, а также связанные с животноводством, птицеводством, пчеловодством, рыболовством, домашними занятиями{587}.

Такое разграничение обрядности целесообразно при исследовании функции ее отдельных элементов. Однако это разграничение несколько условно. Ведь известно, что некоторые земледельческие и скотоводческие обряды приурочены к календарным праздникам (например, первый выгон скота, «засевки» и др.), а большинство — к определенному периоду сельскохозяйственного календаря и, следовательно, они также могут быть определены как обряды календарные, но в более широком смысле.

* * *

Летне-осенняя праздничная календарная обрядность. Мотивы прощания с весной и встречи лета, прозвучавшие в праздновании зеленых свенток — троицы, находили отголоски в канун и день св. Яна. Из описаний весенних обрядов поляков известно, что в Силезии, Краковском воеводстве, в восточных районах Польши обычаи, которые принято считать купальскими, совершались на троицу — зеленые свентки{588}. В остальной Польше обрядность кануна св. Яна была богатой и сложной. Обычаи и обряды купальской ночи назывались там собуткой. Многие из них имели магический характер.

Праздник св. Яна приходился на день летнего солнцестояния, что отразилось в народном представлении о значении этого дня. В этот день говорили с благоговением о солнце, что «оно скачет», «играет»{589}. В этом наблюдении за дневным светилом находили отголоски древние верования в его могущество.

Канун св. Яна был днем ожиданий сверхъестественных событий, днем активных действий колдуний и вообще злых сил, от которых надо было охранить себя, свою семью, посевы, скот, дом. Некоторые приметы были связаны с земледельческими работами. Так, например, считалось, что в этот день нужно окапывать капусту, чтобы у нее были большие кочаны; связывать зеленые стрелы у лука, отчего он будто бы лучше будет расти, на полях льна втыкать ветки липы{590} (это, по-видимому, должно было охранить поле от действия злых сил) и особенно следовало охранять коров от колдуний, которые могли отнять у них молоко.

Не принято было в этот день давать что-нибудь пришедшей в дом женщине, подозреваемой в колдовстве. Она могла, по мнению крестьян, использовать этот предмет в своих колдовских действиях и отнять у коров молоко. Верили, что колдуньи с этой целью собирали разные травы, произнося заклинания. Нужно было произнести также магические слова, чтобы обезвредить их действия.

Магическую силу охраны от колдовства приписывали веткам липы, клена, чертополоху, полыни, репейнику. Их затыкали в стены, двери и за стреху хлева. Коров, чтобы уберечь от злых сил, прогоняли по шлее, а иногда и через положенную на землю косу. Коровам добавляли в корм траву от венков, освященных в праздник тела господня (Boże Ciało), и процеживали молоко через освященные венки{591}. В Поморье крестьяне украшали ветками клена дома, чтобы охранить себя от колдуний{592}.

В польском фольклоре много говорилось о колдуньях, которые в ночь на Яна собирались со всех сторон на «лысых горах», где танцевали голыми. По народным поверьям, в ночь на св. Яна расцветал папоротник; тот, кто находил и срывал цветок папоротника, становился богатым и счастливым.

Очень распространены были гадания девушек о своей судьбе и прежде всего о замужестве. Была примета: если два венка, пущенные по воде (в реке, озере и пр.), сойдутся, то их обладательница выйдет вскоре замуж, если потонут — умрет. Желая узнать, кто будет женихом, девушка рвала на лугу цветы (в некоторых районах нагая), приносила домой, молча клала их под подушку, надеясь увидеть во сне жениха.

У мазуров был обычай бросать венки на дерево. Бросали их парни. Считалось, что парень женится через столько лет, сколько раз венок зацепится на дереве{593}.

Красочным обрядовым действием было разжигание огней на холмах и пригорках, на выгоне, пастбище, на лугу или в лесу{594}. Нередко для этого привозили зеленое дерево и вкапывали его в землю там, где намечали разжечь костер. Вокруг дерева укладывали хворост, зеленые ветки. Часто зажигали бочки со смолой, осмоленные колеса и обручи. Мальчишки с факелами бегали вокруг костра и по полям. Во многих деревнях через огонь прыгали не только мальчишки, но и парни и девушки. Это, по народным верованиям, должно было охранить от головной боли и боли в пояснице во время работы. Прыгали через огонь и потому, что верили в очищение огнем, и в то, что от него можно получить силу. В некоторых местах через огонь прогоняли стадо.

Обрядовые огни в ночь на св. Яна имеют несколько названий: kupalnocka, kupelnocka, kopelnocka, kopielnocka, kopalnocka, palinocka, świętojanki и др. Как видно из перечисления, среди этих названий только одно связано по смыслу с разжиганием огня — palinocka (ночь разжигания) и одно — с праздником св. Яна — świętojanki, остальные — с ночным купанием (купалночка и т. п.){595}. По-видимому, это объясняется тем, что, по древним обычаям, в эту ночь купались с той же целью, что и прыгали через огонь (очищение, охрана здоровья и т. п.). Известно, что в старину до праздника св. Яна запрещалось купаться{596}. В древности, по-видимому, функцию охраны здоровья, урожая, предотвращения несчастий имели такие обрядовые действия, как беганье с факелами по полям, украшение зеленью домов и пр.{597}

Около костров в ночь на Яна собирались девушки водить хороводы (вокруг огня) и петь. Ночь эта была в старину ночью свободной любви — девушки и парни невзирая на протесты родителей уходили в поля, возвращаясь только к утру. Против этого особенно упорно боролась католическая церковь.

Само празднование кануна св. Яна носило общественный характер. Нередко оно превращалось в своеобразное народное зрелище, посмотреть которое приходили почти все жители деревни. Одну из главных ролей играли в нем девушки, которые разбивались на две партии, соревнующиеся в остроумии, в пении обрядовых и светских песен. В песнях высмеивались недостатки и восхвалялись достоинства каждой из девушек. Те из них, которых так своеобразно осудило деревенское общество, старались исправиться, чтобы в следующем году их похвалили{598}.

В Поморье, у кашубов, в старину совершали театрализованный обряд «казни коршуна». Актерами в этом народном представлении были: «ксендз», «органист», «палач», четыре «носильщика» и «могильщик». Вместо коршуна в развилке столба на высоте одного метра помещали ворону с красной ленточкой на шее. «Ксендз» провозглашал обвинение, «палач» срубал вороне голову. Затем ее обвивали белым платком и отправлялись хоронить. Во время «похоронной процессии» пели песни, обращаясь к св. Яну: «Здравствуй, Ян из Болеслава» («Witaj Janie z Bolesława»){599}.

После дня св. Яна почти все летне-осенние праздники церковного календаря так или иначе были связаны, по народным обычаям, с сельским хозяйством: созреванием и уборкой урожая зерновых, огородных и садовых культур, животноводством, пчеловодством, рыболовством и т. п. Крестьянам небезразлично было, какой ожидать для своих работ погоды на летне-осенние месяцы и в зимнюю пору. Поэтому и в дни церковных праздников по существовавшим издавна приметам они старались предугадать погоду. Заботились также о своем здоровье и благополучии, приписывая при этом роли покровителей и избавителей разным христианским святым.

Крестьяне Мазовии полагали, что накануне праздника Петра и Павла (29 июня) нужно посадить брюкву, тогда она будто бы вырастет обязательно мягкой и сладкой{600}.

Дождливую погоду на 40 дней предвещал дождь в праздник девы Марии (Nawiedzenia) — 2 июня. В Мазовии она получила название Ягодной, потому что ее празднование приходилось на время сбора ягод{601}.

8 июня на св. Медарда опять примечали, идет ли дождь. Если дождь шел, это предвещало 40 дождливых дней. Помощником в поисках потерянных вещей и в трудных жизненных ситуациях считался св. Антоний (13 июня). От болезни, которая называлась «пляской св. Вита», помогал святой Вит. К его празднику (15 июня) переставали петь соловьи, поэтому он считался печальным праздником{602}.

В Поморье считали, что рассаду брюквы надо высаживать в день св. Малгожаты (13 июля). Почитание этой святой связывали с богатым урожаем хлеба. Говорили: «святая Малгожата — лучшая жница» (Поморье){603}, «святая Малгожата — хлеба полна хата» (Мазовия){604}. Первые груши, которые созревали как раз ко дню Малгожаты, в Мазовии называли малгожатками{605}. Груши, поспевающие ко дню св. Якуба (25 июля), назывались якубовками. И в этот день наблюдали за погодой:

Jaki Jakób do południa,

Taka zima aź do Grudnia.

Jaki Jakób po południu,

Taka zima teź po Grudniu.

Каков Якуб до полдня,

Такова зима до декабря.

Каков Якуб после полудня,

Такова зима после декабря{606}.

На Якуба можно было уже судить, каков урожай:

Na św. Jakuba bywa rachuba,

Kto był pilny, zbiór ma siłny.

На святого Якуба бывает расчет,

Кто был прилежным, у того богатый урожай{607}.

По наблюдениям крестьян, от св. Анны (26 июля) начинались холодные зори и вечера. Но страдная пора продолжалась. С 1 августа — дня св. Петра в Поморье, например, можно было косить рожь, даже если она была зеленой. Петр считался здесь покровителем земледельцев (и одновременно рыбаков), и на его помощь надеялись, начиная уборку ржи именно в этот день{608}. Наоборот, в Мазовии не рекомендовалось работать в этот день, здесь св. Петр назывался Паликопой («зажигай копну»). Согласно поверью, копны, поставленные в день св. Петра, нередко загорались от молний{609}.

Много примет касалось св. Вавжиньца (10 августа). В них говорилось об окончании уборки хлебов («на св. Вавжиньца дорога через поле свободна»), о том, что надо начинать осеннюю пахоту («на св. Вавжиньца пора пахать от дороги», «пора пахать озимые» и снимать яблоки в садах){610}. Был обычай в праздник св. Вавжиньца вынимать и освящать свежий мед, угощая им всех домашних и соседей{611}. С праздником св. Вавжиньца (по религиозным легендам — это христианский святой, сожженный на железной решетке) были сопряжены интересные обычаи с огнем. В канун этого праздника, приготовив еду, гасили огонь в печи. При этом говорили: «Во имя отца и сына и святого духа, иди с богом, огонечек, и спи!» Утром, зажигая огонь, произносили: «Встань с богом, огонечек, и грей»{612}.

Успение богородицы (15 августа) польский народ назвал праздником божьей матери растений (Matka Boska Zielna). В этот день святили в костелах колосья зерновых культур, горох, лен, овощи, фрукты, а также дикорастущие растения, которые имели лечебные свойства или же могли «охранить» от колдовства. Пучок колосьев и трав, освященных в этот праздник, назывался ровнянка, рувнянка, прозанка, пружанка (rownianka, równianka, prozanka, próżanka). В познаньских деревнях освященные колосья, травы, овощи клали дома на стол, а после обеда относили в поле, где помещали среди капусты и льна. Через шесть дней их вновь несли домой и в течение года хранили на чердаке. Во многих районах Польши освященные растения хранили за образами. Из этих растений варили отвар и давали пить коровам (многие травы, как известно, лечебные, поэтому обычай этот имел и практический смысл), ими же окуривали отелившихся или заболевших коров. Зерна из освященных колосьев добавляли к посевному зерну в первый день посева озимых или яровых хлебов. По народным верованиям, это должно было изгнать из земли злого духа. Обычай использовать освященные растения для лечения скота, для охраны от грозы и дьявола был известен в Польше уже в средневековье{613}.

Среди польского народа было распространено поверье, что от заразных болезней и особенно от моровой язвы людей и животных мог оградить и излечить св. Рох. В праздник св. Роха на дороге около деревни разжигали огонь и трижды прогоняли через него скот. От костра брали по угольку в дом, чтобы отогнать болезни (Мазовия). Праздник св. Роха приходился на 16 сентября. Крестьяне замечали, что к этому времени поспевал горох. В народе бытовали пословицы и поговорки: «Святой Рох рассыпал горох» («Święty Roch rozsiał groch»); «На св. Роха в стодоле горох» («Na św. Roch w stodole groch») и др.{614}

Заметное похолодание в конце августа нашло отражение в пословицах и поговорках о св. Бартломее (25 августа): «Святой Бартломей, держи кожух на плечах» («Święty Bartłomieju, trzymaj kożuch na ramieniu»){615}. Следили за погодой и в этот праздник, стараясь в зависимости от нее определить погоду на зиму. Считали, что «сухая погода на Бартломея — морозной зимы надежда» («susza w świętego Bartłomieja — mroźnej zimy jest nadzieja»). Нередко на Бартломея начинали сев озимых{616}.

Было распространено мнение, что пахота хорошо начинается в день св. Августина (28 августа), канун праздника усекновения головы св. Яна (Иоанна){617}.

Название божья мать посевная (Matka Boska Siewna) получил в Польше христианский праздник рождества богородицы — 8 сентября. Накануне этого праздника каждый крестьянин должен был обязательно начать сев или хотя бы сделать «засевок» (см. об этом ниже){618}.

В осенние праздники церковного календаря, как и в летние, крестьяне обычно обращали внимание на погоду, пытаясь предугадать, какая будет зима — холодная, снежная или наоборот. Это и понятно, ведь от зимней погоды зависел урожай озимых культур. Гадали о погоде, например, в дни св. Никодима (15 сентября), св. Матеуша (21 сентября), св. Ядвиги (15 октября), св. Мартина (11 ноября) и др.

Сбор огородных и садовых культур нередко соотносился крестьянами с деяниями св. Ядвиги, которая «последние яблоки снимает» («ostatnie jabłka dżwiga»), меду или сахару придает брюкве, моркови и т. п.{619}

1 ноября в Польше повсеместно отмечался день всех святых, а 2 ноября — день задушны (dzień zaduszny) — поминовения умерших. По народным поверьям, в день поминовения ду´ши умерших покидают могилы, ночью присутствуют на панихиде в костеле и возвращаются в свои дома. Родные умерших, чтобы этим душам легче было попасть в дом, нередко открывали двери и окна. В старину верили, что в задушки («zaduszki») души приходят погреться. В хлебной печи для них клали два бревна крест-накрест. Душам оставляли в домах еду и питье, стремясь их умилостивить, заручиться их помощью, не рассердить. Согласно верованиям, души мертвых могли оказать большое влияние на судьбы живых. Пережитком угощения умерших были одаривание на кладбище «дедов» (нищих) хлебом, оставление пищи на могилах{620}.

День поминовения умерших отмечается в Польше очень торжественно и сейчас. В этот день съезжаются вместе родственники (нередко из разных городов и деревень), чтобы посетить могилы своих близких. Могилы убирают венками, букетами цветов, зажигают на них свечи. Все эти обычаи не имеют уже прежнего магического смысла.

* * *

Летне-осенние земледельческие обычаи и обряды. Земледельческие обряды польских крестьян выражали их повседневную заботу о «насущном хлебе». Вполне естественно, что на уровне знаний крестьян XIX в. в них было наряду с рациональными действиями много иррационального, магического, связанного с древним язычеством{621}.

Есть сведения о том, что в познаньских деревнях, например, жатве предшествовало увеселение, получившее название «kokota bić» («бить петуха»). Петуха сажали в горшок, прикрывали его и ставили в один из углов дома. Парням завязывали глаза, давали палки или цепы. Тот из них, кому удавалось разбить горшок, становился «королем». Так же, как и обезглавливание «коршуна» в день св. Яна, этот предшествующий жатве обряд был, по-видимому, пережитком древней кровавой жертвы{622}.

Среди земледельческих обрядов летне-осеннего календарного цикла выделяются обряды, прежде всего связанные с уборкой урожая на полях, с обмолотом зерна и его хранением.

К жатвенным обычаям и обрядам относятся: 1 — зажинки (начало жатвы); 2 — действия, выполняемые во время жатвы; 3 — дожинки (празднование окончания жатвы){623}.

В народе считалось, что лучшими, счастливыми днями для начала жатвы являются суббота и среда. С началом жатвы были связаны определенные обычаи. Жницы, например, выходя на первую жатву, брали кусок хлеба и растения, освященные в праздник тела господня, а жнецы, выходя из дома, потягивались, отчего якобы спина не должна была болеть во время работы.

В крестьянских семьях, по обычаю, жатву начинал самый быстрый жнец или жница. На помещичьих полях и в хозяйствах богатых крестьян, где работали по найму, начинавшая жатву девушка или женщина должна была оставаться первой во время всей страдной поры. Она называлась постатницей (postatnica).

Крестьяне верили, что если зажнет человек «с легкой рукой», здоровый, то работа пойдет споро. Никогда не начинала жатву беременная женщина.

Сжав две первые горсти хлеба, жница складывала их крест-накрест. В старину под них клали кусочек хлеба, что было, видимо, пережитком древней жертвы. Уходя с поля домой, крестьяне забирали этот хлеб. В деревнях к западу от Высоко-Мазовецкого в день зажинок крестьяне приносили домой небольшой пучок колосьев — так называемые прозанки (prozanka). Первыми сжатыми колосьями они опоясывались, веря в магическую силу хлеба, которая должна была охранить их от боли в спине. Возвращающихся с поля домой кто-нибудь обливал водой, чтобы «работа шла легко». Вероятно, в обычае этом был когда-то магический смысл, например, вызывания дождя или очищения водой{624}.

Во время жатвы распространенным обычаем было обвязывание перевяслом человека, пришедшего на поле. В старину им был нередко помещик, управляющий-эконом, богатый крестьянин или кто-нибудь из его семьи. «Обвязанный» давал выкуп деньгами за освобождение. С жатвой было связано много поверий. Так, счастье и удачу сулила находка двойного колоска. Девушке эта находка предвещала скорое замужество, парню — женитьбу, замужней женщине — рождение близнецов. Уходя с поля, на недожатом участке нужно было оставлять перекрещенные горсти злаков, прижав их камнем. Верили, что это действо будет способствовать счастливой жатве на следующий день, а жницы не покалечат пальцы серпами{625}.

Во время жатвы выполняли интересный обряд приема парня, впервые косившего хлеба, в товарищество взрослых косцов. Молодой косец — фрыц, или волк (fryc, wilk), должен был показать, как он умеет работать. Для этого его ставили первым, старались помешать ему в косьбе, он же давал выкуп водкой, чтобы не мешали. В конце дня ему надевали «корону», выбранный «маршалек» или «судья» приговаривал его к наказанию ударами соломенного бича за ошибки в работе. После этого парня вели в корчму (или в помещичью усадьбу) под руки старосты или судьи, впереди них скакали на палках так называемые «казаки» в вывернутых наизнанку сукманах. За фрыцем шел маршалек. Участники процессии били косами о косы, «казаки» били бичами девушек и детей, «чтобы их волк (т. е. фрыц) не придушил», при этом кричали, что он уже много съел лошадей и овец.

В корчме парня клали на борону и снова приготовлялись бить. Его могла выкупить девушка, набросив на него платок, затем она должна была угостить всех водкой. Нередко парню устраивали экзамен (он должен был назвать части сельскохозяйственных орудий). «Приказ», в котором молодой косец провозглашается парубком со всеми правами в работе и увеселениях (девушки не должны ему отказывать, когда он приглашает танцевать, и пр.), нередко читали с крыши, располагаясь около печной трубы. Есть сведения, что косцы надевали на парня новую, приобретенную ими рубаху, подчеркивая тем самым, что он принадлежит теперь к их товариществу{626}.

В конце жатвы озимых хлебов справляли дожинки. Они состояли из нескольких частей: 1) земледельского обряда в поле при последних колосьях; 2) процессии с дожинковыми колосьями; 3) вручения дожинковых колосьев хозяину; 4) угощения для работавших и танцев{627}.

В старину дожинки нередко сочетались с соседской помощью тлокой (tłoka). За помощь хозяин угощал соседей.

Когда нужно было снимать последние колосья с поля, делать этого никто не хотел, ибо это вызывало шутки окружающих. Над жницей, сжавшей последнюю горсть, насмехались: «Видите, какая смелая, пемпек (pępek — пупок) сжала»{628}. Во время окончания жатвы хозяйки с дочерьми или постатница с помощью девушек украшали пшипюрку, пшепюрку (przypiórka, przepiórka), кокоску (kokoska) — перепелку, куропатку. Пшепюрку, или кокоску, делали из колосьев озимого хлеба, чаще всего из колосьев пшеницы. Их специально для пшепюрки оставляли где-нибудь у дороги, чтобы было видно всем прохожим. Колосья пшеницы сплетали в три косы, по три пасмы в каждой. Все вокруг очищалось от сорняков, верили, что от этого пшеница будет чистой на следующий год и хорошо уродится. Очистив пшепюрку от сорняков, украшали ее цветами, на земле между ее «косами» постатница клала плоский камень на трех меньших камнях — «ногах». Это был «столик». Его накрывали белой льняной тряпкой — скатертью. На столике клали хлеб, соль, кусочек сыра, огурец, мелкую монету{629}.

Часть колосьев с пшепюрки сжинали на венок и ровнянку (rownianka), или прозанку (prozanka), остальные помещали около пшепюрки или под столиком. Делающая это говорила: «Нате, червяки, но не идите за мной в стодолу», или: «Нате, мыши, это для вас!» Хлеб также оставляли для мышей, очень часто для перепелки-пшепюрки и других птиц, а в некоторых деревнях для зайца.

Обычай оставлять пищу в пшепюрке был, по-видимому, пережитком древних жертвоприношений. Пшепюрка помещалась как бы на трех ногах. Возможно, что эта тройственность имела значение фаллическое, плодоносящее. Плодоносящая функция пшепюрки в дожинках была направлена на непрерывность вегетации, плодовитость, на урожай в будущем году.

Известен был обычай «опахивания» или «боронования» пшепюрки. Для этого внезапно хватали за ноги постатницу или другую жницу и волокли ее вокруг пшепюрки. Если больше оказывалось на месте женщин и девушек, тогда они уже хватали парня и «пахали» им вокруг пшепюрки. Верили, что это «опахивание» обеспечит урожай в будущем году. Возможно, «опахивание» пшепюрки девушкой, впервые пришедшей жать, так же как и фрыцевание парня, имело смысл принятия ее в общество взрослых жниц{630}.



Дожинки (праздник сбора урожая)


Следующий обряд — плетение дожинкового венка из части колосьев пшепюрки и последнего снопа. Венок плели из колосьев пшеницы и ржи на каркасе из тонких прутьев, украшали его колосьями, цветами, лентами. Венок назывался пружанка (prórzanka), рувнянка (równianka), вянек (wíanek) по аналогии с собственно дожинковым венком, плоном (plon).

Сделав венок, пели:

Żegnam, żegnam, przypiorecko,

Juz nie przyduem w te polecko,

Plon niesiem, plon,

Do nasego pana w dom.

Прощай, прощай, пшипюречка,

He приду я уж на это поле,

Плон несем, плон

К нашему пану в дом{631}.

Жнецы и жницы шли к поместью или в деревню, впереди шла постатница с венком на голове или рувнянкой (пружанкой) в руках. По дороге пели жнивные песни. В усадьбе пели песни, в которых славили помещика и его семью; у дома зажиточного хозяина, если у него работали, славили его. Были в песнях и критические замечания, направленные против управляющих-экономов и соседних господ. За венок и песни жницы получали угощение, а пшедовница подарок и деньги. Обычно устраивалось увеселение — танцы под музыку{632}.

Дожинки справлялись после уборки каждой из зерновых культур и в конце всей жатвы (последние нередко назывались окренжна — okrężna). В XIX в. они носили четко выраженный социальный характер: праздновались в помещичьих усадьбах и хозяйствах богатых крестьян, нанимавших жнецов.

В дожинковой процессии участвовали все работавшие в поместье или у богатого крестьянина. За подарки и угощение они должны были славить своих хозяев. В этих дожинках древние по своей сути обряды были сильно театрализованы. Интересное народное представление разыгрывалось, например, в Липновском повяте: после окончания уборки пшеницы крестьяне вязали большой сноп — «бабу», придавая ему вид человека. «Бабу» ставили на телегу и с трещотками направлялись в усадьбу. Там возили «бабу» до тех пор, пока не получали угощение. После этого «бабу» ставили в стодоле рядом с другими снопами. В повяте Бжеско последнюю телегу с хлебом украшали поставленным поверх него зеленым деревцем с разноцветными лентами, бумажными цветами. Перед возом шла женщина, обвязанная колосьями. Она представляла как бы идущий сноп. Рядом шла пшедовница с венком из колосьев ржи, пшеницы, овса. В доме хозяина венок вешали на дверях, которые вели из сеней в комнату, где он находился до следующих дожинок{633}.

Другого рода дожинки отмечались в отдельных семьях. Элементы, свойственные народному театру, в них не выступали, если только дожинки не были связаны с обычаем соседской помощи. Так, например, в деревне Селковице Старэ повята Ополе после окончания жатвы в каждом доме делали венок — «корону» и вешали его в сенях{634}. В подобных случаях дожинки не носили общественного характера, так как отмечались в кругу семьи. Иными были дожинки, устраиваемые крестьянином для соседей, пришедших к нему на помощь. Это было общественное увеселение с пением, музыкой и танцами{635}.

В крестьянских семьях придерживались некоторых примет при перевозке хлеба с полей в стодолы. Старались первый воз хлеба перевезти так, чтобы никто этого не видел. Одни считали, что хлеб надо начинать перевозить вечером и постараться не встретиться с женщиной, ибо в противном случае «мыши наверняка съели бы хлеб», другие — что надо ехать с хлебом ночью, когда все спят. В Мазовше над Наревом была распространена примета, что если снопы с первого воза ставит в стодоле нагой мужчина, мыши хлеб не съедят. Зерна на дне телеги оставляли мышам{636}. В сандомирских деревнях для охраны от мышей ставили сноп в углу сусека{637}.

Как уже упоминалось выше, сев озимых чаще всего начинали в канун богородицы посевной (matka boska siewna). В этот день сделать засевки должен был хоть один хозяин в деревне. По народным верованиям, если засевок в этот день не сделать, то хлеба не уродятся. Сеятель надевал чистую рубаху, «чтобы хлеб был чистым». Начиная сеять, он говорил: «Бросаю тебе, боже, птицам небесным, червям подземным и себе. Боже, зароди!» К посевному зерну он всегда добавлял зерно от рувнянки или пружанки (см. выше). Солому от рувнянки крестьянин клал под пласты земли или разбрасывал по полю. Закончив засевки, покрывал засеянную часть поля соломой, чтобы выросли высокие хлеба{638}.

К сожалению, нет сведений о том, какие обряды сопровождали такие важнейшие сельскохозяйственные работы, как молотьба и веяние зерна. Они должны были завершать летне-осенний цикл календарной обрядности, направленной главным образом на увеличение и сохранение урожая.

Из обычаев, связанных с сезонной заготовкой продуктов впрок, нужно упомянуть оберачки (obieraczki). Обычно после богородицы посевной, когда весь урожай свезен с полей, хозяева начинали рубить капусту. Делать это можно было в любой день недели, кроме понедельника и субботы. По обыкновению, почти каждый хозяин (и все они по очереди) призывал на оберачки соседских девушек. Они очищали капусту до ночи, после чего хозяйка угощала их ужином из пшенной каши и картофеля. После ужина приходили парни, приносили большую бочку, в которой рубили капусту тесаками (сечками). Окончив рубку капусты, парни ужинали, а после этого танцевали с девушками — оберачками{639}.

* * *

Рассмотрев весь летне-осенний цикл польских календарных обычаев и обрядов, можно выделить их основные функции. Это прежде всего функции увеличения и охраны урожая, охраны здоровья людей и домашних животных. Этому подчинены магические действия, направленные на защиту от злых сил, колдовства и т. п., а также забота о том, чтобы предугадать погоду, от которой зависят урожай, его уборка и хранение. Культ умерших выступает в летне-осенних обрядах в значительной мере подчиненным их основным функциям (стремление получить помощь в земледельческих работах от умерших предков, предотвратить зло, которое они могли будто бы причинить, если их не умилостивить, и т. д.). Многие обычаи летне-осеннего цикла носили общественный характер, имели определенный социальный смысл (разные виды дожинок, связь с соседской помощью, прием молодого косца в общество взрослых и т. п.).



Последний сноп


С течением времени одни обычаи и обряды исчезали, другие сохранялись, но приобретали новое значение. В современной Польше общенародным торжеством стали, например, традиционные для поляков дожинки — праздник урожая, в котором участвуют делегации крестьян ото всех районов страны.

Загрузка...