Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Летне-осенние праздники

РУМЫНЫ

В отличие от стран Северной и значительной части Центральной Европы, где праздник троицы заключает собой весеннюю календарную обрядность, у народов Южной и Юго-Восточной Европы, в том числе и у румын, он фактически открывает летний календарный цикл. Однако и этот рубеж условен. В народных представлениях летние обряды были призваны защитить урожай от гибели. У румын, как, впрочем, и у многих других народов юго-востока континента, лето начиналось раньше, но еще до наступления летнего сезона крестьяне проявляли заботу об урожае, в частности «боролись» с засухой.

Так, например, в некоторых районах Мунтении, Добруджи и на востоке страны существовал обычай собирать девочек старше 5–6 лет в третий вторник после пасхи. Их разделяли на две группы, каждая из которых лепила из глины антропоморфную фигурку, а в некоторых селах и по две, как бы олицетворявших собой мужское и женское начала. Называлась такая фигурка Калоянул (Caloianul), Скалоянул (Scaloianul) или дождливый Муму (Mumu ploii). На нее надевали крестьянскую одежду, укладывали в маленький гробик или на деревянную доску, осыпали шелухой крашеных яиц, сохраняемой для этой цели с пасхи, цветами и закапывали где-нибудь в поле или на берегу реки в тайном месте. «Похороны» Калоянула устраивались, согласно всем традициям погребального обряда румын, с «попом», «дьяконом», «знаменосцем» и «плакальщицами», роли которых исполняли те же девочки.

На третий день после «погребения» девочки опять собирались, выкапывали Калоянула и, прочтя подобающий случаю заговор, несли его в село, где бросали в колодец или проточную воду. Чаще же Калоянула разламывали на кусочки, которые разбрасывали по колодцам, озерам, рекам и болотам. После этого по Калоянулу справляли «поминки». Этот обычай в народных представлениях был связан с вызыванием дождя в нужное время и получением обильного урожая^{823}.

В прошлом повсеместно был распространен и другой обычай вызывания дождя, который особенно широко практиковался в дни засухи. Отмечали его между пасхой и троицей. В разных районах он назывался по-разному: Папаруда (Paparuda), Пэпэлугэ (Păpălugā), Бабаругэ (Babarugă), Додолойе (Dodoloaie), Мэм эруцэ (Măm āruţā) и Гогул (Gogul). Обряд же, за исключением некоторых частностей, единообразен по всей стране. Девочку или гораздо реже мальчика, не достигших десятилетнего возраста, обряжали в одеяние, сплетенное из древесных листьев и других растений, или же, оставляя нагими, надевали им на голову капюшон из зелени. К ним присоединялись их сверстники в обычной одежде, составляя целую процессию. Они обходили дома, где их обливали водой. Папаруда при этом исполняла скачкообразный танец, хлопала в ладоши и пела песню-заговор, призывавшую дождь. Затем, пожелав хозяевам дома счастливой жизни, она получала монеты, яйца, миски с зерном, мотки шерсти, старую одежду и т. д. Вера в тайную силу Папаруды в народе была распространена довольно широко^{824}.

За 24 дня до троицы румыны отмечали праздник тодоруселе (todorusele) или тодорусале (todorusale). По народным представлениям, название этого праздника произошло от «встречи» в этот день русалий с их мифологическими «братьями» Федорами (Todor). И хотя в этот праздник были запрещены многие виды работ, особенно женские, он тем не менее считался одним из лучших дней для посева конопли, сбора лекарственных растений и приготовления смазки для овечьего вымени^{825}.

На сороковой день после пасхи праздновалось вознесение (ispasul, inălţarea Domnului). Однако этот как будто бы церковный праздник имел народную основу. Его канун, да и сам день праздника использовали для поминовения умерших, раздавая соседям горячие лепешки, водку и зеленый лук; пастухов оделяли творогом и брынзой. Подношения эти назывались мошие де испас (moşie de ispas — вознесенские старцы, предки). В народном представлении этот праздник имел и значение оберега людей, скота и построек от грозовых разрядов, от порчи злыми духами. Считалось, что цветы и зелень, особенно ветки платана, которыми к празднику украшали дома, могилы и церкви, защищают от этих напастей. Поэтому всю зелень, служившую для украшения, после праздника тщательно собирали и хранили для окуривания жилищ. Ветками похлопывали по скоту в случае заболевания. В Буковине в этот день клеймили уши ягнят и телят. У взрослого рогатого скота отрезали по кусочку шерсти. Все это собиралось и закапывалось в муравейнике с наговором: «Пусть бог даст столько ягнят и телят, сколько муравьев в этом муравейнике!»

Калоянул

В Трансильвании и Банате в этот день где-нибудь на горе, в лесу или на поляне устраивали общественный праздник для всей округи. Назывался он недейя (nedeia) и часто сопровождался ярмарками. Этот веселый и красочный праздник завершался песнями, танцами и общественным угощением^{826}.

Девять четвергов после пасхи в народе считались тяжелыми, особенно же страшными были 8-й и 9-й четверги, когда, по поверьям румын, все злые силы, противостоящие человеку, ополчались на него и его хозяйство. В эти дни строго соблюдались запреты, не работали. Чтобы град не побил посевы, не зажигали огня в доме, не готовили горячей пищи, не заговаривали и не давали лекарства больным, не приглашали в дом священника, так как даже сила церкви была беспомощна перед силами зла^{827}.

Таким образом, за исключением обычаев и обрядов, связанных с вознесением, в которых все же проступают черты весенней календарной обрядности, остальные праздники, отмечаемые между 1 мая и троицей, по своему смысловому значению ближе к летнему циклу.

Троица у румын по существу объединяла два праздника, что отразилось и в названии: великое воскресение (duminica mare) и русалии (rusalii). Хотя последние отмечаются на следующий день после троицына дня, но в народе название русалии распространилось и на сам праздник троицы.

Субботний день накануне троицы считался самым важным поминальным днем в году и назывался великие предки (moşii cei mari) или летние предки (moşii de vară). Для раздачи поманы в честь умерших покупали новую посуду (кувшинчики, тарелки, миски и т. д.), украшали ее венками из роз, инжиром, калачиками, нанизанными на одну нить. В приготовленную посуду клали еду, наливали вино и разносили по родным и соседям; давали в поману и одежду. Если вина в доме не было, то сосуд, предназначенный для него, наполняли у колодца свежей водой и платили за нее детишкам, которые специально с утра прибегали к колодцу. Обменивались поманой и на кладбище.

В субботу вечером парни срезали в лесах ветви липы, которыми украшали дома, хозяйственные постройки, заборы и ворота. Часть ветвей освящали в церкви и хранили за иконами как обереги от грозы и градобития. Сухие листья этих веток заваривали как чай и применяли от простуды и других болезней. Пользовались ветками и при любовной ворожбе.

В день троицы молодежь села устраивала большую хору (hora mare) — танцы на площади. Это было последним летним общественным развлечением, так как после троицы начинались работы в поле. Женатые и замужние в троицын день собирались компаниями по домам, где проводили время за угощением. Помана в честь умерших раздавалась и в этот день.

Таким образом, смысл праздника троицы у румын сводился к поминовению мертвых, а обычай украшать все усадебные постройки зеленью воспринимался народом как защита урожая от градобития. В Буковине, например, эта вера в защитную силу зелени была столь велика, что еще спустя три дня после троицы запрещалось рвать траву, чтобы град не побил посевы. В некоторых областях страны в троицын день в целях защиты урожая освящались поля^{828}.

Следующий за троицыным днем понедельник был большим праздником русалий, целиком языческим. Народ объединял понятия о добрых и злых духах, в которых верил, одним названием зыне (zâne). К добрым духам обычно прибавляли прилагательное, например зыне милостивые (zânele milostive), злые же духи имели свои названия и среди них особенно опасными были иеле (iele) или русалии (rusalii). Румыны представляли их как уродливых старух, летающих по воздуху с остроконечными орудиями и поражающих тех, кто трудился в их дни. Они могли наслать на людей различные болезни, оглушить, ослепить или обезножить человека. Интересно отметить, что у влахов Македонии, живущих в южнославянском окружении, внешний облик русалий, называемых ими альбы (alba), соответствовал облику прекрасных вил южнославянских сказаний. Они так же, как русалии и вилы, были носителями зла. Магической силы русалий народ боялся и строго отмечал их дни или с понедельника по среду после троицы, или даже начиная с самого троицына дня.

С наступлением темноты в русальи дни люди боялись выходить из дому, чтобы не напали русалии. Как оберег в эти дни за поясом носили полынь или зубчики чеснока. Полынь расстилали и внутри дома. В эти дни соблюдался строгий запрет на любую работу. На ночь со двора заботливо убирались все вещи, чтобы при помощи их русалии не наслали порчу на человека^{829}. Против их злой силы прибегали к различным заговорам. Влахи Македонии старались умилостивить их различными подношениями, оставляемыми у колодцев.

Но, пожалуй, наиболее интересным обычаем, связанным с русальными днями, является кэлушарии (čaluşarii) или кэлучении (calucenii), как его называют в Банате. Своими корнями обычай этот, видимо, восходит к глубокой древности. В нем можно проследить пережиточные явления мужских союзов (в нем принимали участие только мужчины), элементы шаманизма («излечение» больных при помощи танцев и виртуозных прыжков). С определенными областными различиями этот обычай в своей практике в целом был довольно единообразен для всей страны.

Компания из нечетного числа мужчин выбирала своего руководителя — старица, ватаф (stariţ, vataf) и других лиц, имевших определенные обязанности. Они готовили знамя отряда, одежду и оружие для его участников, сплетали из липового лыка большой бич. Прежде чем приступить к действиям, следовало обезопасить себя от нападений злых духов и русалий. В этих целях, как свидетельствует о том Димитрий Кантемир, описавший наиболее древнюю из дошедших до нас форму обряда (XVIII в.), прибегали к помощи ворожей. Кэлушарии, «одетые в женские платья, с венками из полыни и других растений, говорили женскими голосами, а чтобы их не узнали, покрывали лицо белой косынкой. Каждый имел в руке обнаженную саблю, которой пронзал любого, кто попытается открыть лицо. Эта привилегия присвоена им с древности, и даже если они кого-нибудь убьют, то их не предают суду»^{830}.

В глубокой тайне от остальных жителей села на заре русального дня кэлушарии собирались где-нибудь на холме и под скрещенными саблями, перед фигуркой вырезанного из дерева коня, давали клятву не нарушать законов кэлушариев. После этого под звуки танцевальной мелодии вся команда трижды обходила в танце холм. Один из кэлушариев вынимал из мешка специально принесенные растения (чеснок, полынь и т. д.), по народным представлениям отгонявшие нечистую силу, и бил по ним молотком, а другой хлестал их бичом. Затем стариц и один из кэлушариев поднимали скрещенными саблю и молоток, и под этой своеобразной аркой проходили все участники обряда. Подобные действия повторялись трижды, после чего кэлушарии танцевали «марш зыне». С этого момента считалось, что они обезопасили себя от нападений русалий и могут приступать к исполнению самого обряда.

Однако, несмотря на предпринятые защитные действия, в продолжение всех дней, пока длился обряд (в некоторых районах страны он продолжался даже с вознесения и до русальих дней включительно), члены команды ночевали только под церковной оградой, стараясь не разлучаться друг с другом. Все это время кэлушарии ходили по округе из села в село, из дома в дом, заходили даже в города, отгоняя злую силу и занимаясь «исцелением» больных. Больных укладывали на постеленный на землю ковер, а кэлушарии танцевали вокруг них, стараясь перепрыгнуть через лежащего на земле человека (от головы к ногам). На лету они шептали больному на ухо различные символические слова, которые были призваны изгнать болезнь. Около больного ставили знамя кэлушариев и горшок с водой, к которому красной ниткой привязывали цыпленка, чтобы в него ушла болезнь. За исполнение обряда кэлушарии получали плату деньгами и провизией.

Кэлушарии

Случалось так, что в скитаниях по округе сталкивались две команды из разных сел. Тогда разгорался бой, кончавшийся иногда убийством, но ни один судья не рисковал предать суду виновных, подчиняясь обычаю. Побежденная команда переходила в подчинение команде-победительнице на девять лет. Да и сами команды составлялись на девять лет. Отсутствие кого-либо из кэлушариев во время обрядовых действий осуждалось. Говорили, что его поразила «дурная болезнь».

Танцы кэлушариев имели не только ритуальное значение, но и самостоятельную художественную ценность. Они насчитывали до сотни особых фигур, отличались своеобразием такта и настолько виртуозными прыжками, что зрителям казалось, будто танцующий летит по воздуху. В репертуаре многих народных и даже профессиональных румынских ансамблей эти танцы сохраняются и в наши дни.

После завершения обряда все его принадлежности (знамя, оружие, специфическая одежда и т. д.) тщательно разламывали, рвали и закапывали в землю, пометив место, чтобы случайно кто-нибудь на него не лег. Бросали эти вещи и в воду, а затем разбегались во все стороны, не оглядываясь, боясь гнева русалий.

Весь русальский праздник заканчивался общественной хорой, во время которой матери давали кэлушариям подержать на руках детей, чтобы они были такими же бравыми^{831}.

На протяжении веков этот обряд претерпел эволюцию. Если, по свидетельству Димитрия Кантемира, для кэлушариев XVIII в. был характерен женский костюм и бубенчики на ногах, то в конце XIX и начале XX в. этот костюм сохранился только в Банате. В остальных районах участники обряда выступали в праздничном мужском костюме, но с определенными украшениями.

Начиная с XVIII в. многие румынские и иностранные ученые пытались выяснить генезис этого обряда^{832}. Различные точки зрения свелись к двум основным концепциям: 1. Большинство утверждало, что обряд кэлушариев романского (римского) происхождения связан или с реминисценциями похищения сабинянок или с праздником у римских салиев. 2. Кэлушарии имеют местные корни у древнего индоевропейского населения. К сторонникам второго мнения принадлежал и Ромулус Вуйя, наиболее подробно исследовавший этот обряд^{833}. С одной стороны, он связывал его с культом солнца, а с другой — с изгнанием злых духов для сохранения здоровья. Михай Поп^{834} рассматривает кэлушариев как защиту коллектива от вредоносных действий злых сил. Если один из членов общества нарушает неписаные законы поведения, он тем самым ставит под угрозу не только свое благополучие, но и благополучие своего коллектива, и последний обязан обезопасить себя от агрессивности носителей зла^{835}.

Генезис обряда кэлушариев имеет древние корни и его трудно связать с тем или иным народом. Особо следует отметить, что в том виде, в котором этот обряд дошел до наших дней, в нем явственно ощущаются черты различных напластований, как бы синтез различных в прошлом обрядов: защиты, исцеления, вызывания плодородия почвы и плодовитости всего живущего. В том или ином виде он встречается и у других народов балкано-дунайского бассейна (болгар, македонцев и пр.) и нуждается в глубоком сравнительно-историческом изучении.

Член кэлушарской дружины

Из мелких праздников после русальих дней можно упомянуть отмечавшийся повсеместно день св. Онуфрия (Onufrie) — 12 июня. За неделю до него полагалось покончить с посевом кукурузы и посадкой овощей. Считалось, что иначе они не уродятся. Отмечали этот день и для защиты урожая от вредителей.

14 июня — день Елисея (Eliseiu). В этот день не полагалось работать женщинам, чтобы не полегла пшеница^{836}.

Довольно большим праздником, особенно в восточных районах страны, считался иванов день (24 июня). В народе этот день больше был известен под названием сынзыене (sânzâene), сымзэнии (sâmzănii) или дрэгайка (drăgaica), в честь растения из рода мареновых, которое к иванову дню расцветает золотисто-желтыми цветами, имеющими пряный запах. Полагали, что, если это растение расцветет своевременно, будет хороший урожай. Называли иванов день и днем св. Иоана летнего (sf. Ioan de vară), в противоположность зимнему Иоану, отмечаемому 7 января. В некоторых районах страны в день летнего Ивана поминали умерших и раздавали поману.

В такой южной стране, как Румыния, иванов день приходился на время созревания урожая. Это сказалось и на его обрядности. На востоке страны, например, собирались где-нибудь в одном месте девушки из ближайших сел и выбирали из своей среды самую красивую и сильную — Дрэгайку. Во главе с ней они направлялись к посевам, сплетали из колосьев венок, украшая его множеством разноцветных лент, и надевали на голову Дрэгайке. Ей же отдавали ключи от своих риг. Дрэгайка с распростертыми руками и развевающимися на ветру лентами подходила к усадьбе каждой девушки и пела ритуальную песню. Девушки с пением следовали за ней. Так продолжалось до тех пор, пока не обойдут все усадьбы. И хотя девушка, избранная Дрэгайкой, в течение трех лет после этого не могла выйти замуж, чести оказаться избранницей на ивановом празднике добивались многие^{837}.

В некоторых селах страны в этот день девушки уходили в поля и сплетали себе венки и пояса из цветов сынзыене. Их они носили до вечера, а затем засушивали и сохраняли в течение года. Считалось, что они являются хорошим средством от различных болезней. Плели венки и для того, чтобы узнать свою судьбу. Их бросали на крышу дома, и если венок попал туда с первого раза, то считалось, что жизнь его хозяйки будет долгой и счастливой. Если же не попадал, то это предвещало различные несчастья и даже смерть.

Парни и девушки приходили с венками на скотный двор и бросали их на животных. Если венок попадал на молодое животное, то считалось, что женятся на молодой или выйдут замуж за молодого. Если венок попадал на старое животное, то будущие жена или муж будут старыми. В Трансильвании же еще в канун праздника украшали цветами ворота дома, двери, колодцы, колоды с пчелами и т. д., а потом гадали на этих цветах.

Как и у многих европейских народов, иванов день у румын был связан со сбором лекарственных растений и поиском разрыв-травы (iarba fiarelor), раскрывающей клады^{838}.

После иванова дня в большинстве районов страны начиналась жатва. По этому случаю обычно наиболее богатый житель села устраивал клаку — «помочь с танцами» (claca jocului). Назначались руководители клаки, которые в сопровождении парней и музыкантов ходили по селу, останавливаясь у тех домов, где имелись взрослые девушки. Парни танцевали под музыку, а руководители заходили в дом и приглашали хозяев с дочерьми. Клака начиналась в поле с восходом солнца следующего дня. Всех пришедших разбивали по участкам и приступали к жатве.

В течение всего дня музыканты и танцоры обходили участки и развлекали работающих, женщины отвечали им песней. К заходу солнца самая искусная девушка сплетала венок из колосьев, который тут же в поле преподносился устроителю клаки. Тот передавал его кому-либо из работавших. Руководители клаки выстраивали всех присутствующих в процессию, во главе которой шел парень с венком. Звенели песни и частушки. Односельчане с полными ведрами выбегали навстречу процессии и обливали парня, последней его обливала хозяйка дома, в котором устраивалась клака, и дарила ему серебряную монету. Затем она брала у него венок и в сопровождении распорядителей клаки и музыкантов вносила его в дом, вешала на стене. Хозяйка угощала вином всех, кто зашел с ней в дом, а затем выходили во двор к остальным участникам, где всех ожидало заранее приготовленное угощение. После еды устраивались танцы, которые длились до полуночи.

Обычай этот, чрезвычайно близкий славянским дожинкам, как и у других народов, приобрел здесь социальное звучание. Его использовали бояре и сельские богатеи в целях быстрейшего завершения жатвы.

Русалии и иванов день являются кульминацией летней календарной обрядности румын. Из последующих праздников лета можно отметить дни святых Петра и Павла (29 июня) и связанный с ними пост. Апостола Петра отмечали три дня — до 1 июля. Пост в его честь держали в целях защиты урожая от града и чтобы охранить здоровье людей и скота. Особенно строго румынки соблюдали первый день поста, чтобы нечистая сила не изуродовала их. В целях защиты детям в этот день надевали на шею чеснок или полынь. Петра рассматривали в народе как покровителя диких животных, особенно волков, и пост в его честь соблюдали также, чтобы избавиться от их нападений.

Повсеместно в петров день раздавали поману по умершим (moşii de sân-Petru). Хозяева, имевшие скот, освящали в этот день молочные продукты в церкви. Кое-где святили первые яблоки, дикие абрикосы, пшеничное коливо и мед.

В петров день горцы-пастухи на пастбищах устраивали свой праздник — фестания (festania). Из дома приносили еду и напитки и угощались в совместной трапезе, после чего танцевали и развлекались. Совместные трапезы теперь постепенно исчезли, а развлечения остались.

В петров день устраивались и ярмарки. Наиболее известной была ярмарка на горе Гэинь, которую проводили в первое воскресенье после петрова дня. Она носила интересное название — «девичий базар» (târg de fete). На нее съезжались жители юго-западных гор в Трансильвании, из Кришаны и Цара-Моциев, главным занятием которых было пастушество. Девушки, разряженные в лучшие праздничные одежды, приезжали на эти ярмарки в повозках, нагруженных приданым, а парни приходили к ним свататься, и нередко были сговоры о свадьбе. Ярмарка же шла своим чередом. После продажи привезенных товаров собирались большими компаниями и совместно угощались, а затем устраивали танцы, игры и пели песни^{839}.

Проведение подобных ярмарок сохранилось вплоть до наших дней, приобретя, однако, новое содержание. Теперь они, как и вознесенские недеи, проводятся в знак дружбы горных и равнинных жителей страны. Нередко их проводят в городах. Так, например, в 1973 г. такая ярмарка состоялась в г. Бузэу и вылилась в яркий красочный праздник, где ритуальные обычаи сменились смотром народного творчества различных районов страны.

В те же дни отмечался праздник апостола Павла, но румыны не слишком его почитали и почти не создали о нем легенд.

Между петровым и ильиным днями отмечались дни различных великомучеников, но не повсеместно. Обрядовый смысл этих дней также сводился к защите урожая и охране здоровья человека и скота^{840}.

Широко праздновался у румын ильин день (20 июля). С Ильей в народе было связано много легенд полуцерковного, полуязыческого содержания. Народные представления об этом святом были весьма сложны, так как с ним связывались еще два мифологических образа, явно не христианского происхождения: Илья-Пэлий (Ilia-Pălii) и Фока (Foca; foc — огонь). Илью-Пэлия отмечали 21 июля, а Фоку — 22 июля.

Сам Илья олицетворял грозные стихийные силы, гром, молнию, которые были направлены на борьбу с дьяволом. Илью-Пэлия считали возницей св. Ильи, насылающего зной и засуху, рождающего огонь, который раздувает св. Фока. В народе Фоку называли «обнажающим бедность» (curgolea, înainte sărăciei).

Все эти три дня соблюдался строгий запрет на работу, чтобы не поразил гром и не было пожаров.

В ильин день сельская молодежь устраивала игры и танцы. К этому дню, особенно в скотоводческих районах страны, приурочивался приход молодых пастухов домой в село, чтобы здесь выбрать себе жену. Этот же день рассматривался народом и как поминальный. До ильина дня не разрешалось есть яблок нового урожая и разрезать их ножом. В ильин день в церкви освящали фрукты, калачи и ковриги, после чего их ели в знак поминовения по умершим. Родным и соседям раздавали поману. Те же обычаи отмечались и у арумын.

С ильиным днем был связан и еще один народный обычай, но лишь в некоторых районах — первая выемка меда из ульев (rătezatul ştiubeilor). Она сопровождалась большим веселым праздником, на который приглашалась родня и соседи. Гостей угощали водкой с медом, предварительно освятив их в церкви. После угощения устраивались танцы, сопровождаемые пением.

В большинстве же районов страны обычай этот отмечался 6 августа^{841}. Характерно, что ильин день у румын некоторых районов страны концентрировал обычаи, присущие более позднему времени, а именно медовому и яблочному спасу. Происходило это преимущественно в южных районах страны, где урожай поспевал раньше.

Завершалась летняя календарная обрядность днем св. Пантелеймона-путешественника (27 июля). В народе этот святой носил сложное название — «Пинтилие-путешественник — уход лета» (Pintilie-călătoritul-călătoria vereii). В Олтении и Мусчеле Пантелеймона почитали как младшего брата св. Ильи (sf. Ilia cel mic). Отмечали этот день далеко не все, но повсеместно было распространено убеждение, что это последний день лета, когда холодеют воды, меняется листва и «лето встречается с зимой»^{842}.

1 августа отмечался Маккавеев день (macovei). В Буковине в этот день окропляли сады и огороды, чтобы уничтожить вредителей. В церкви освящали букеты цветов, различные травы и снопы из первого урожая, а затем бросали их в воду, которой омывали или кропили больных. Семена, полученные из обмолота освященных снопов, считались лучшими для посева в следующем году; полагали, что их не смогут поразить вредители.

В большинстве районов страны именно этот день считался «медовым Маккавеем» (Macoveiul stupilor), когда качали первый мед.

С 6 августа, дня преображения (роbrejenii, probajene, obrejenie и т. д.), народ полагал, что природа начинает преображаться, желтеет листва лесов. В этот день запрещалось обижать кого-нибудь, особенно детей, иначе весь последующий год они будут непослушными. Рассорившиеся соседи старались в этот день помириться, чтобы вражда не сохранилась надолго. С этого дня разрешалось есть виноград первого урожая, освятив его предварительно в церкви. Девушки, заботясь о своей красоте, не расчесывали 6 августа волосы, полагая, что «как осенью не растет трава, так и не будут расти волосы»^{843}.

15 августа, когда православная церковь отмечала успение, румыны праздновали день великой Марии (sânta Maria-mare). В народе существовала вера в трех Марий: 1) божьей матери, 2) св. Марии великой и 3) св. Марии малой, отмечаемой 8 сентября как день рождения божьей матери. В этих представлениях отчетливо наблюдается синкретизм христианских и дохристианских верований. Видимо, культ божьей матери, который был весьма распространен в народе, объединил в себе культы каких-то языческих богинь. Об этом свидетельствуют распространенные у румын представления, что божья матерь и Мария великая и малая не связаны между собой.

В Буковине, например, божью матерь считали звездой, расположенной около Луны, или планетой Венерой (пережиток астральных культов?).

Дню успения предшествовал строгий двухнедельный пост. Накануне успения отмечали «праздник мертвых», когда окуривали могилы и раздавали поману из винограда, печеных слив и куска медовых сот. На следующий день после успения молодежь устраивала танцы, а старики и дети сбивали с деревьев орехи.

С 15 августа стада овец начинали постепенно спускаться с горных пастбищ^{844}.

Одним из очень больших праздников у румын был день воздвижения (14 сентября), называемый в народе днем креста (ziua crucii). В этот день постились с утра и до вечера, а некоторые и два предшествующих дня. Строго запрещалось есть те фрукты и овощи, которые своим обликом, хотя бы отдаленно, напоминали знак креста (чеснок, орехи, огурцы и т. д.). Лишь беременным разрешалось в этот день принимать пищу, но также с ограничением. Строго запрещались всякие работы. В знак поминовения мертвых в церковь несли коливо (кутью) или другую поману. Деревья, не плодоносившие в этом году, обвивали огуречными плетьми, чтобы на следующий год получить от них урожай. В этот день детям рассылали подарки в виде новых сосудиков, наполненных водой или медом, украшенных по горлышку красной нитью. Поверх сосудиков лежали калачи или булочка и восковая свеча. Так же одаривали и взрослых бедняков, только сосуды были большие. Освящали в церкви и различные деревца, а затем хранили до алексеева дня, когда и сжигали их вместе с мусором. Несгоревшие головешки этих деревьев использовали для окуривания фруктовых деревьев, чтобы вызвать их плодородие.

Повсеместно было распространено поверье, что со дня воздвижения и до дня Алексея теплого (17 марта) земля закрывалась для всяких гадов и пресмыкающихся. Считали, что перед уходом в землю они собирались в орешниках, поэтому в этот день остерегались подходить к ореховым деревьям. В народе день воздвижения называли еще и змеиным днем (ziua şerpii).

Полагали, что и для растений земля закрывалась с этого дня и они начинали засыхать. Те же растения, которые еще нескоро увядали, рассматривались народом как нечистые. Поэтому в этот день в последний раз в году собирали лекарственные травы, травы «для любви», а также травы, предохраняющие от грома и молнии. Последние клали под стреху крыши.

На востоке Олтении и в некоторых районах Мунтении воздвижение называлось кырстовул (cârstovul) или виноградный кырстовул (cârstovul viilor). Сразу после воздвижения приступали к массовой уборке винограда. По этому случаю в этот день устраивали большой праздник^{845}.

В горных скотоводческих районах отмечали св. Теклу (24 сентября), однако в народных представлениях она была не одна, а их было несколько (Teclele). Видимо, в этом культе мы встречаемся с какими-то дохристианскими божествами, которые были призваны охранять скот от волков и не допускать пожаров. Румыны так и называли этот день «бараньи Теклы» (Teclele berbecilor) или бербекары (berbecari). Иногда их отмечали три дня. В эти дни не работали, не подметали в доме, не мололи муку, не ходили с острыми предметами в руках, старались никого не обидеть и в то же время ничего не давали взаймы, особенно огонь. По народным представлениям, нарушение этих запретов нанесло бы большой урон скоту^{846}.

Покров — 1 октября (procoava, procoavele) — повсеместно отмечали только женщины, чтобы сберечь себя, своих близких и скот от всевозможных напастей. Девушки полагали, что, празднуя покров, они скорее выйдут замуж^{847}.

Большим праздником считался день Параскевы-Пятницы (14 октября). У румын он назывался благочестивой Параскевой (cuvioasei Paraschive). В этот день не работали, чтобы не заболеть. Соблюдали определенные ограничения в еде или постились. Скотоводы считали этот день наиболее благоприятным, для того чтобы подпустить баранов к овцам, полагая, что в этом случае будет хороший приплод. Чабаны в день Параскевы ничего не строгали и не вырезали, боясь повредить будущим ягнятам. В некоторых районах страны на Параскеву-Пятницу устраивались ярмарки, на которых покупали зимнюю одежду^{848}.

На 26 октября приходился один из наиболее значительных осенних праздников — день св. Димитрия — сымедру (sâmedru). У румын, как и у многих других народов, существовало представление, что год распадается на два периода: от Георгия до Димитрия и от Димитрия до Георгия. В народе говорили, что если Георгий в свои дни заботится озеленить землю, то Димитрий стремится сделать ее черной и уничтожить зелень. Самого Димитрия представляли в виде чабана, который жил праведной жизнью со своим стадом высоко в горах и не вступал в контакты с людьми.

Последняя суббота перед димитровским днем была посвящена поминовению мертвых и называлась осеньи предки (moşii de toamnă), великие предки (moşii cei mari) или дмитровские предки (moşii de sâmedru). В поману раздавали вареную пшеницу с маслом или жиром, молоко или брынзу и калачи со свечами.

В канун св. Димитрия зажигали огни, называемые огни сымедру (focul sâmedru). Для этого в горных районах ребята уходили в горы, нарезали там еловые ветки, очищали их, связывали вязанки и стаскивали к дороге. Все это сопровождалось криком и весельем. Вязанки хвороста отвозили в долины, где парни вкапывали в землю огромную ель, привезенную заранее. На ее верхушку водружали большие ветви и все обкладывали хворостом. Как только зазвонит церковный колокол, какой-нибудь ребенок бросал в костер зажженную свечу. Занимался огонь, и раздавались крики: «Эй, на огонь Сымедру!» («Hai, la focul Sâmedru!»). К огню спешили женщины, держа в руках ковриги, калачи, смазанные медом, сумки с орехами, яблоками и виноградом и т. д. Окурив принесенные припасы, они одаривали ими всех присутствующих. Это сопровождалось восклицаниями, шумом, смехом, и так продолжалось до ночи.

Огонь поддерживался все время. С наступлением ночи мальчики тушили костер водой. В некоторых районах разжигали большой огонь, и молодежь прыгала через него, полагая, что тот, кто сумеет это сделать, в течение года выйдет замуж или женится. Непотухшие головешки из таких костров разносили по своим усадьбам и бросали в саду, чтобы в будущем году деревья лучше плодоносили. Нередко у костров устраивали танцы, в которых принимали участие люди всех возрастов.

День св. Димитрия был нерабочим, считали, что за нарушение этого запрета волки пожрут скот. Пытались по различным приметам узнать, какой будет предстоящая зима. Среди стада овец, например, расстилали кафтан и наблюдали, какая из овец уляжется на него. Если черная, то зима будет мягкой, если же белая, то суровой.

В Дмитриев день производили расчеты с пастухами, которые со своими стадами возвращались с горных пастбищ в село. Кроме того, производили расплату по всевозможным арендным договорам и заключали новые сделки, сроком до дня св. Георгия. Должники обязаны были в этот день возвратить свои долги^{849}.

В праздновании св. Димитрия наряду с другими отчетливо выступают традиции скотоводческого хозяйства румын. Собственно само деление года на два календарных периода — от Георгия и до Димитрия и наоборот — говорит именно об этом, а не об исключительной связи народного календаря с земледельческими обычаями, как это часто утверждается в научной литературе. Ко дню св. Георгия (23 апреля) посевная обычно бывает в полном разгаре, но зато начинается скотоводческий период — отгон скота на горные пастбища. Задолго до дня св. Димитрия завершается уборка урожая, но в этот день заканчивается пастьба скота на горных пастбищах и скот пригоняют в село на зимнее содержание. Да и смысл обычаев и обрядов, связанных с этими двумя рубежными днями народного календаря, в большей степени отражает скотоводческие, нежели аграрные обычаи. Это не исключает, конечно, связи календарного цикла с любой трудовой деятельностью в прошлом.

Почитаемым праздником замужних женщин были филипповки (filipii). Большинство румынок начиная с 14–16 ноября отмечало трех Филиппов. В представлениях народа эти Филиппы были какими-то домашними богами-пенатами, покровителями семьи. Но были села, где отмечали до семи Филиппов. Каждая семья имела своего Филиппа-покровителя, и женщины, выходя замуж, как бы поступали под покровительство того Филиппа, которого почитала их свекровь. Если же муж переходил в дом жены, то он принимал покровительство Филиппа, почитаемого тещей. Однако если из дома уходила единственная дочь и в нем не оставалось невестки, то в своей новой семье она наряду с Филиппом, почитаемым свекровью, отмечала и того Филиппа, которого почитала ее родная мать. Если вновь создавшаяся семья сразу же начинала самостоятельную жизнь в своем доме, то Филипп-покровитель этой семьи избирался по взаимному соглашению супругов, но только из тех, кого почитали или теща, или свекровь.

Широко было распространено представление, что Филипп-покровитель защищает дом от всего дурного, а особенно охраняет жизнь человека и его скот от нападений хищников. Нечистые духи теряли свою силу над теми, кто почитал филипповы дни. В эти дни не работали, но женщинам разрешалось готовить еду. Однако они не могли подмести пол, брать в руки иглу и другие острые предметы, ничего не полагалось давать из дома, особенно огонь. Даже зола была под строжайшим запретом, так как существовало поверье, что волки не могут размножаться, пока не сожрут уголька из золы, вынутой из очага в филипповы дни. Поэтому-то в эти дни из дому не выбрасывали никакого мусора. В жудеце Рымникул-Сэрат и Буковине даже замазывали устья собы и очага, «чтобы связать пасть волку и замазать его глаза». Мужчинам же в эти дни разрешались любые работы, кроме сверления отверстий. Последний запрет соблюдался в целях защиты скота от нападений хищников^{850}.

14 ноября было и кануном рождественского поста и «последним днем сладкой осени». Поэтому в этот день старались и угоститься и развлечься. Но праздник этот носил семейный характер. Ходили в гости только к родным. С филипповским угощением были связаны различные поверья и приметы. Так, в Олтении, например, после еды всю посуду в доме переворачивали отверстиями вниз, чтобы защитить домашних от различных напастей. В Трансильвании собирали остатки еды и выбрасывали ее к востоку, говоря при этом: «Птицы небесные! Я даю вам вашу еду с моего стола, будьте довольны ею и оставьте мои поля!»^{851}

Думается, что в филипповских обычаях нашли свое отражение пережитки древних культов домашних покровителей.

21 ноября, когда православная церковь праздновала введение богородицы во храм, румыны отмечали день овидения (ovideniile), посвященный еще одному, наиболее почитаемому Филиппу-хромому (Filipul-şchiop). Его рассматривали как самого великого Филиппа. В некоторых местах в этот день замазывали не только устья печей, но и двери в доме. Верили в то, что в овидение виден свет на небесах, поэтому этот день отмечали еще и для того, «чтобы видели глаза». Ночь накануне проводили при зажженном огне. В овидение раздавали поману по мертвым, в которую обязательно входила зажженная свеча из белого воска — «вечный огонь» (lumină de veci), чтобы мертвые не бродили на том свете в темноте. Формы свечей были самыми разнообразными: антропоморфные, в виде дверей дома, в виде царских врат в церкви и т. д. Родители, у которых умерли дети, молились в этот день о даровании им новых. В Цара-Ромыняска в овидение устраивали большой детский праздник^{852}.

И наконец, последний день ноября, который на юге страны рассматривался как последний день осени, а в большей части Румынии — как первый зимний день — праздник св. Андрея. О нем уже писалось в книге о зимних праздниках^{853}.

Встает вопрос о степени сохранности этих обычаев и обрядов в наши дни. Однозначных ответов здесь нет прежде всего потому, что для этого нужны специальные исследования. Можно проследить лишь некоторые тенденции, которые сводятся к тому, что, хотя описанные праздники еще довольно широко бытуют у румын, все же заметно сокращение количества дней, им посвященных. Меняется и содержание самой обрядности, а иногда обряд практически исчезает. Так, например, случилось с обрядом кэлушариев в Молдове, хотя в других районах страны он еще в той или иной степени бытует. Выше уже говорилось, как изменился характер традиционных Вознесенских и покровских ярмарок. Под влиянием социалистического переустройства жизни, роста культуры и научного познания законов природы меняются и народные представления, связанные с календарной обрядностью.

Подводя итоги изучения календарной обрядности румын в целом, можно прийти к следующим, весьма предварительным выводам.

1. Календарная обрядность румын, как и других народов мира, отражает весь комплекс трудовой деятельности, а не только представления, связанные с земледельческим трудом. В прошлом она являлась существенным элементом народного мировоззрения, гораздо меньше связанного с официальной религией, сохранившего значительный фонд дохристианских понятий о природе и труде человека.

2. Весьма весомым компонентом в календарной обрядности румын был цикл представлений, относящихся к скотоводческому хозяйству, что позволяет считать пастушество в прошлом одним из основных занятий населения. В сопоставлении с фактами материальной и духовной жизни народа, а также с данными смежных дисциплин календарная обрядность румын дает существенный материал для изучения многих этнографических проблем: этногенеза и этнической истории народа, реконструкции социальных форм его жизни в прошлом, реконструкции хозяйственной деятельности, народного мировоззрения и других важных вопросов.

3. Сравнение календарной обрядности румын с обрядностью окружающих их народов позволяет прийти к заключению о весьма тесной близости этих представлений с понятиями, распространенными в славянском мире, особенно у южных и восточных славян. Известно, что славяне начиная с VI в. н. э. играли значительную роль в формировании румынского народа. Влияние славянской культуры в целом, а особенно ее южной и восточной ветвей отчетливо выявляется в румынской народной культуре. По существу карпато-дунайские земли в культурном отношении были своеобразным мостом между южной и восточной ветвями славянства, что отразилось также и в календарной обрядности румын.