Калиновый мост

Глава 18

«До небес так далеко!

Знаєш, допоки зі мною ти,

Між тобою і небом — мости…

А назад так нелегко!

Знаєш, допоки зі мною ти,

Між тобою і небом — мости.»

Kozak system «Мости»

Они стояли в церкви. В той самой, что уже снилась Зоряне. Как именно они сюда попали, если были где-то в горах еще пару шагов назад, она понятия не имела, но во сне все ведь так и случается, даже не удивлялась. Только тут Зоряне стало что-то видно, если честно. А до того послушно шла, ведомая волей Захара.

Муж тоже находился здесь, хотя тени не позволяли его рассмотреть толком. Да Зоряна и не на том была сосредоточена. Она его и так знала, а вот понять, для чего они вновь в эту церковь попали, пока не могла.

Все было точно так же, как в прошлом сне. Только… Теперь Зоряна вдруг поняла, откуда знает этот храм!

— Я росла тут, при этой церкви, Захар! — с облегчением, которое испытала, поняв это, выдохнула, осматриваясь. Будто часть головоломки внутри души на место встала. Неприятная и горькая, но ее память, кусочек личности. — Там, за храмом через двор, дом есть. Моя родная тетка — матушка, ее муж, священник, службы в этой церкви правит. Меня всегда заставляли на каждой стоять, чтоб «нечистую силу» изгнать из меня… А просто так мне сюда заходить нельзя было. Всем можно, а мне нет. Чтобы не оскверняла… — Зоряна прошлась вдоль стен с иконами, рассматривая интерьер, который большую часть жизни глухую злость вызывал и то самое бессилие, что временами и сейчас накатывало.

Понимание своей неспособности хоть что-то изменить, как ни билась бы. Потому что против нее все в селе были, практически…

Вернее, нет. Не против, только выступить вопреки священнику боялись. Ни слова поперек не говорили даже те, кто годами к ее матери бегал за помощью и советом. И к ней тайком приходили… за что Зоряне только больше от тетки влетало.

— Это тетя требовала, чтобы я так волосы убирала, мне должно было быть больно. С детства… Когда разрешила их отпускать. А до того, первые года два после смерти мамы, кажется, постоянно брила меня. Говорила, что из меня это бесовство, что от ее сестры передалось, выйти должно. У мамы красивые волосы были, очень. И у меня такие же, с теми же всполохами, как каштан на солнце, так мама всегда говорила, я помню, несмотря на все, — улыбнулась, но больше грустно, вспомнив, как когда-то очень давно мама ее расчесывала и никогда не требовала волосы собирать. «Вольной гривой» оставлять разрешала. — А у тетки почему-то редкие и тусклые, серые почти, и не росли никак, что бы она ни делала. Косу заплести не могла. Странно, ведь одни родители. «Но она же ведьма», говорила про маму тетя Вера всегда, — просто рассказывала Захару, который не вмешивался и не спрашивал ничего, лишь стоял в одном из углов, будто сопровождая ее в этих воспоминаниях, поддерживая. Не жаловалась, а как вслух проговаривала, чтоб больше не забыть.

Но Зоряне от его молчаливого присутствия легче! Потому что теперь знала — все иначе может быть, и у нее есть сила, в которой нет ничего плохого! Этот мужчина открыл глаза, научил, показав пример и полюбив такой, какой она была.

В этот момент, словно в ответ на последние мысли, по ногам девушки потянуло холодом, пальцы… снова босые (а она и не обращала внимания до этого) враз замерзли. Оглянулась… Да, так и есть, на границе освещенного круга стояла бледная Юля в той же сорочке, что и в прошлом сне, только теперь подруга не говорила ничего, а настороженно косилась в угол, где в тени молча стоял Захар. И смотрела на Зоряну все с той же просьбой, читающейся в глазах, — поговорить с ее родными.

— Я помню, — тихо отозвалась она на этот не заданный вопрос в глазах умершей подруги. — Теперь я помню, Юля. И где их искать — тоже. Найду и расскажу, успокою… — с грустью пообещала, скорбя об утрате близкого человека.

Тень подруги кивнула, еще раз с опаской глянула в сторону Захара, так и не пытающегося приблизиться к ним или выйти на слабый свет свечей, и отступила назад, в темноту.

Семья Юли была одной из немногих, кто никогда не боялся вступиться за Зоряну, когда после воскресной службы батюшка не раз и не два племянницу примером выбирал, «показывая» неугодное богу «существо». Когда ее распекали за то, что не отрекается от прошлого, от матери-ведьмы, что упорствует и сама с «чертями» якшается, разговаривая с кошками и воронами, со свиньями и коровами…

Это не было правдой, ни с кем она не болтала… Просто всегда хорошо с животными ладила, с любыми. Вот и все. В чем здесь грех?! И ведь сам батюшка пользовался этим умением племянницы, как раз ее и заставляя живым хозяйством заниматься от кур до коровы, что они держали все эти годы.

Мать Юли, тетя Оксана, обычно прерывала подобные уничижительные «проповеди», громко и иронично комментировала самодурство и гордыню «некоторых», кому бы самому неплохо было вспомнить, что «божьему человеку» пристало… Иногда Зоряне казалось, что тетя Оксана и ходит-то на службы, лишь бы ее один на один с остальными не оставлять. А еще она верила ей. Не сомневалась, что иногда Зоряна видит и знает больше иных людей. Но не осуждала.

Оксана приходилась какой-то дальней родственницей Зоряне по отцу, вроде как. Тот уехал давно на заработки, да так и не вернулся, до сих пор никто не знал, куда пропал и жив ли. Мать верила… Но, когда и она умерла, тете Оксане не позволили удочерить девочку, социальная служба отдала предпочтение тете Вере, более близкой родственнице. Да и семья батюшки, очевидно, внушала больше доверия, еще, вроде, и с радостью согласилась взять племянницу под опеку…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Хотя отношение к детям, не только к приемным, стоило признать, но и к своим, больше рабовладение строгостью напоминало. И методами наказания тоже. Их и еды могли лишить на день, если спорили или недостаточно расторопно выполняли домашнюю работу; и поколотить, если под горячую руку матушке попадались. Та, вообще, как помнилось Зоряне, детей не любила. Срывала на них собственную желчность и озлобленность за все то, что шло не так, как хотелось. Зачем же своих завела, да еще и других потом усыновлять начала? Положение жены священника обязывало?.. Вероятно, Зоряна не спрашивала, стараясь поменьше тетке на глаза попадаться. Но не могла не признать, что свою социальную роль тетя Вера играла превосходно всегда.

Однако, что сейчас показалось Зоряне самым тяжким грехом приемных родителей, их полностью лишали веры в самих себя, методично пытаясь вытоптать достоинство и человечность. Обесценивали любое знание и умение, любые навыки, высмеивая даже намек на то, что дети смогут справиться с жизнью во внешнем мире одни. Она это теперь так явно видела, попробовав иного, что даже странно было, как решилась убежать в итоге? Наверно, накопилось слишком многое…

Детей сталкивали между собой, поощряя высмеивание и травлю. Любое отличие могло послужить причиной жестоких унижений и оскорблений. У Зоряны таких отличий от остальных имелось в избытке и во внешности, и в отношении к миру…

— Что-то еще вспомнила, бесценная моя? — муж подошел ближе, обняв ее со спины, словно ощутил тоску и старался согреть, передать часть своей силы, поддержать. Его голос тут звучал еще глубже, гулко, как фоня от стен церкви.

Свечи вокруг медленно гасли, догорая, да и весь зал как-то размывался, все глубже погружаясь в ночные тени.

— Много всего, — улыбнулась со всей своей огромной любовью. — Теперь бы разложить это в голове по местам…

— Нам дальше пора, Зоряна, — Захар указал на порог церкви, где в темноте неясной тенью мелькнула… лиса?..

Да, точно! Ее пушистый хвост, отливающий серебром в ночных тенях почему-то, будто тянул, понукал, торопил их двигаться дальше. Прав Захар! Только лиса-то что тут делает? Диво дивное, а не сон, вот уж точно!

— Хорошо, пошли, — не спорила Зоряна. Она тут все вспомнила, теперь оставалось это внутри себя осмыслить.

Вышли на улицу следом за этой лисой, очевидно, важной, судя по поведению Захара. Но… неожиданно для Зоряны оказались не в огромном дворе церкви, где частенько собирался народ летом после службы, а то и во время молитв, когда в духоте стоять охочих не было, и двери храма распахивали настежь. Нет, они сейчас стояли перед заброшенным домом, в котором просела и провалилась внутрь крыша. Забор вокруг оброс травой и сорняками, местами был повален, во дворе не виднелось ни единого признака обитания.

Но, несмотря на явное запустение, окна остались целыми, двери плотно прилегали, закрывая вход, и было заметно, что никто не пытался проникнуть внутрь или разграбить хату. И не страшно, как ни странно, не ощущалось тлена или тоски.

— Что это за место? — поинтересовался Захар, с интересом оглядывая окрестности. — Хорошее, кстати, чувствуется. Очень умно выбрал кто-то. Тут бы жить и жить…

— Это мой дом… Настоящий, мамин, — зябко поежившись от ночного холода, леденящего босые ноги, прижалась к его боку. Но отступать не хотела, наоборот, подалась вперед, вынудив и Захара последовать за собой.

— Я сюда прибежала и пряталась, когда поняла, что не могу так больше. Ну и еще… — замолчала, вздохнув. Этого вспоминать не хотелось, потому заговорила о другом. — Ты мне тут впервые приснился… Вспомнила теперь, — улыбнулась, подняв глаза, хоть и не видела почти в темноте лица мужа. — Только поначалу медведем… Да, не смейся, — когда Захар как-то странно переступил с ноги на ногу и словно сдавленно ухнул, призналась.

Толкнула дверь, входя внутрь и любимого заводя за собой.

Захар осмотрелся с интересом. Здесь также царило запустение, ощущался привкус пыли и тлена в воздухе. По углам сухие листья и какой-то пух… будто птицы гнездовались когда-то. Но в целом… даже уютно, хоть и с паутиной. И до сих пор под потолком в одном из углов образ висел, убранный старым, запылившимся, потускневшим рушником. Такая же старая свечка рядом на маленькой полочке.

— Таким огромным медведем, лежащим на поляне в горах, ожидающим меня… Я даже не сразу поняла, что это Карпаты, — продолжала рассказывать Зоряна. — Ой! И потом, когда я у тебя спала в первый раз, а ты ульи проверять ходил… мне тоже снилось, что медведь их проверяет, — рассмеялась невольно, как стряхнув с себя всю боль, горечь и затхлость памяти о годах, прожитых у тети. — Я тут несколько дней пряталась… Повезло, конечно, больше, у дяди приступ сердечный случился как раз, не до меня было. Некогда искать. А я и не очень задерживалась… Ты меня словно звал. И была уверена, что подскажешь, поможешь иначе жизнь повернуть, изменить все. Так и вышло. Но знал бы ты, как мне страшно и сложно было купить билеты на автобус… Все казалось, что на меня все смотрят! А я даже толком не знала, куда мне нужно и как это делать, впервые покупала на автовокзале, до городка пешком добралась. Тут недалеко, одиннадцать километров, — она на мгновение крепко-крепко обняла Захара, переплела их пальцы, пока рассказывала. Он в ответ постарался дать ей все свое тепло, поддержать.

— Холодно… давай печь растопим, — как-то потерянно предложила Зоряна, теряясь в обилии информации, возвращающейся в разум.

— Давай, — не спорил Захар, скорее, просто наблюдал, как она достает спички из тайника, куда сама те спрятала.



Помог ей заслонку открыть, проверил дрова, которых оказалось здесь в достатке сложено у печи.

— А как ты добралась? До нашего села уже? Я так понимаю, документы все остались у тетки? И телефона тоже не было? А я считал, что ты в лесу потеряла, — кажется, муж усмехнулся.

— Нет, не было. У меня деньги были, не очень много, тетя Оксана дала, мама Юли. Она мне тоже родня дальняя, и всегда старалась помочь, защитить. Но ни паспорт, ни другие какие-то бумаги я не забирала, не рисковала так. Я устала, не могла больше жить таким образом. А если бы попробовала вернуться… — отвела взгляд, сосредоточилась на огне. — Там был один… Тетя Вера его последним усыновила, Гриша… Самым старшим из нас. Он… — замолчала.

— Он обидел тебя, моя лэля? — Захар вдруг истинно рыкнул, как уловив ее эмоции. Обнял плечи с неистовством, лицом прижавшись к волосам.

— Он не при себе был с самого начала. Не его вина, я понимала, даже пыталась помочь… Но… Он просто другой. Злой был, безумный. Больной… Разум, как трухой изъеден, искорежен. И меня преследовал все время. А тетя Вера не верила, говорила, что я сама ему повод даю. Я просто не выдержала, Захар! Просто не смогла… Убила бы… Его или себя — не знаю… — всхлипнула, закусив губу, не в состоянии оторвать глаз от пламени за заслонкой.

— Тсс, — он еще плотнее прижал Зоряну к своей груди, чуть укачивая. А у самого внутри клокочет, перекатывается рокотом, она же ощущает! — Я и не виню тебя ни в чем, никогда, бесценная моя! — как наседает, продавить и вживить под кожу эту убежденность ей хочет. — Даже если бы его убила… Не себя! НЕ имеешь права! Моя же!

— Твоя, любимый! — выдохнула с радостью и каким-то таким облегчением, словно громадный груз с плеч сбросила. Уткнулась в его грудь лицом, не в силах надышаться любимым и родным уже ароматом.

— Заявить об этом, вы заявили, но так ведь и не прошли еще по своему калиновому мосту, дети. Не доказали перед нами, что доверяете друг другу, как подружжя, что готовы по жизни вместе идти, — чужой и незнакомый голос прошелся по ним обоим, будто набат! — Или не доверяете и боитесь? Может, зря мы вас друг другу дали?

Пульс забарабанил в груди, в ушах отдался, стало дико страшно отчего-то.

Вскинулись, подскочили оба. Зоряна понять не успела, когда Захар ее за спину себе задвинул, закрывая от любой опасности. Только вот… Кто именно говорил? И действительно ли с угрозой?

Мало что видя в полумраке комнаты из-за своего огромного защитника, Лэля привстала на носочки, опираясь на плечо Захара. Попыталась выглянуть.

