Камни Рун. Том 2

Глава 14. Путь мужчины

Следующий остаток дня и ночь я провел, прикованный к столбу.

Моя первоначальная версия о том, что я попал на стоянку кочевников, оказалась ложной. Это был временный лагерь для проведения Сезона Клинков, а главная стоянка нескольких кланов, судя по орде всадников, что пришла на праздник с юга, располагалась ниже по течению реки.

Когда я увидел массу конных, что двигалась на закате в нашу сторону, то понял, насколько ошибался. И в самом деле, два десятка шатров, столько же телег — весь клан? Со слов Витати я знал, что келандцы многочисленный народ, что живет скотоводством. И где те стада, за которыми должны присматривать? Их не было видно. Объяснение было только одно: я оказался на отдельной площадке.

Мои догадки подтверждались и наблюдениями, что я сделал за день. В лагере почти не было детей, только минимум стариков, а основу народонаселения составляли крепкие мужчины и замужние женщины, что сейчас активно расставляли жаровни, готовили еду, пекли хлеб и вообще, проводили приготовления к такому важному действу, как Ваг Балид.

На расстоянии полусотни футов от меня влево и вправо были прикованы другие пленники. В общей сложности я насчитал с десяток человек разной степени истощенности. Мне еще повезло — я попался конному разъезду буквально случайно. Большинство же моих собратьев по несчастью, которых так же, как и меня, приковали к столбу через вбитую в крепкое дерево скобу, были сильно истощены и больны. Всю ночь я слушал сиплый кашель, что доносился то тут, то там, глухие проклятья и даже скупой, но какой-то при этом надрывный плач. Все мы понимали, что будет дальше.

Мне была отведена роль живой мишени. Короткая цепь, которой меня приковали за руки к столбу, позволяла сесть, но не лечь, во всяком случае, не лечь с комфортом. Да и после захода солнца было довольно зябко для того, чтобы спать на сырой земле. Так что всю ночь я провел в бдении, мелко вышагивая вокруг столба, будто бы танцуя с деревянной партнершей. На рассвете, когда солнце поднялось из-за горизонта, я позволил себя кое-как улечься, вывернув руки, и закрыть глаза. Надо было отдохнуть перед боем.

Мне опять приснился учитель.

Осиор стоял на другом конце поля, наблюдая за мной, прикованным к столбу. Я дернулся, попытался вырваться, скинуть оковы, но никакого результата мои потуги не принесли, а фигура наставника будто бы стала менее четкой.

В какой-то момент сцена сменилась и я вновь оказался на площади в Шамограде. Вокруг ревут трибуны, светит солнце, а я вижу разлитую в пространстве магию. Только текла она не как обычно, а была перекручена, смята, словно повторяла рисунок истерзанных магических каналов Осиора. Я пытался докричаться до учителя, о чем-то спросить его, но из моего рта вырывалось только слабое хрипение, будто бы кто-то лишил меня голоса… А потом я вернулся в реальность, где были столб, цепь и близкая гибель.

Жизнь же в лагере, который виднелся в стороне, била ключом. Люди все прибывали и прибывали и этой веренице всадников, казалось, не будет конца и края. Молодые парни и девушки, опытные воины верхом на длинноногих местных лошадях, шумные семейства с мелкой ребятней. На праздник, видимо, решили собраться сразу несколько кланов, в надежде закрепить как можно больше удачных браков по итогам Сезона Клинков, а начнется празднование с пролитой крови — весьма символично, если знать нравы келандцев.

Когда солнце достигло полудня, меж столбов прошел мальчишка в сопровождении воина, с бурдюком в руках, давая попить каждому из пленников. Немного — всего несколько глотков — после чего пинками и ударами бурдюк изымался, и парочка шла к следующему столбу. Удалось попить и мне, пусть кожаный мех казался уже почти пустым, вот только у воды был странный, горький вкус.

Горечь так сильно ударила мне по языку и горлу, что на последнем глотке я закашлялся, едва не выплюнув ценную влагу на землю. Это вызвало у старшего кочевника приступ смеха, после чего мужчина сказал:

— Пей, пей! Надо быть бодрым! Ты должен шевелиться!

Хмуро посмотрев на этого идиота, я кое-как обтер тыльной стороной ладони губы и подбородок, после чего успел сделать еще пару глотков, прежде чем бурдюк у меня отобрали.

Странный вкус. Но отдаленно знакомый…

Прилив сил, что я почувствовал уже через четверть часа, подтвердил мои догадки: это была не вода, а отвар из бычьих семян. Страшное варево, если подумать, но это было мне на руку. Силы, пусть и взаймы, мне пригодятся.

Всю ночь и часть дня я, кроме хождения вокруг столба, потратил на аккуратное прощупывание цепи и столба силой осколков. Смогу ли я сделать из этого оружие? В основном Витати тренировала меня с коротким мечом или саблей, но и копьем я владел сносно. А в бою с конными, именно копье было наилучшим выбором. Вот только с одним копьем далеко не уйдешь…

Значит, придется нарушить указание Йеши и погрузиться в силу осколков с головой.

Я знал, что это может меня убить, но другого выбора у меня не оставалось. Солнце стало клонить к закату, а на другой стороне площадки, у лагеря, начала собираться толпа. Искры от жаровен, взмывающие вверх от порывов степного ветра, гул голосов, смех, размеренный бой барабанов. Я знал, что сейчас в лагере началось застолье. Пока чисто символическое — каждый келандец вкусит мяса, отломит кусок лепешки и запьет это все перебродившим лошадиным молоком — после чего на площадку выйдут самые видные женихи и невесты, чтобы начать ритуальный Танец Клинков, что откроет сезон. А апогеем этой пляски станет конная рубка, когда, вооружившись хищно изогнутыми лохарами, молодняк отправится сечь руки, ноги и головы пленникам, что выполняли функцию символических жертв и подвижных мишеней.

Пришло время действовать.

Я встал перед столбом, повернувшись спиной к келандской орде, что сейчас ела, пила и горланила, подогревая так кровь молодняка, прикрыл глаза и позвал осколки в своей груди.

То, что осталось от камня рун, мгновенно откликнулось на мой зов. Первое — мне нужно вернуть свое тело. Молодое, сильное, тренированное. Обличье Нассира было, как чужая обувка. Ходить можно, но крайне неудобно. Сейчас же мне потребуется все, на что я способен.

Я знал, что это колдовство лишит меня сил, но как молодежь келандцев сейчас бесновалась, так и в моих жилах бурлила кровь, согретая силой бычьих семян. Я не был болен, не был истощен. Устал — да, вымотан — да, но я не был беспомощен. Я ждал этого момента, копил силы, берегся, все ради того, чтобы дать бой.

Выход у меня был только один — так впечатлить кочевников, чтобы они сами отпустили меня.

Витати показала мне путь степного воина, путь силы, отваги, навыка. Келандцы уважали сильных врагов и презирали всех прочих. И в исключительных, крайне редких случаях, они могли преклониться перед великим. Таким был отец Витати, великий Шаз Тати, что объединил северные кочевые кланы и рода в единый кулак. Такую же мощь и умение должен показать сейчас и я.

Кость за костью, волос за волосом, я менял свое тело, черпая густую, темную энергию пустоты обеими руками. Осколки-проводники в моей груди зажглись бело-голубым, и я лишь сильнее прижался грудью к столбу, стараясь скрыть этот свет.

Нельзя думать о победе. Нельзя строить планы. Пока магия ломает мое тело, выкручивает жилы и дробит кости, чтобы на их месте тут же собрать мой старый, родной скелет, когда хрустят суставы, ломаются скулы и выкручиваются ушные раковины, я должен очистить свой разум.

Впереди меня ждет бой. Такова философия келандцев, таков путь винефика. Стал ли я винефиком? На этот вопрос не было ответа. Но сейчас мне нужен был не путь убийцы магов, отнюдь. Сейчас меня ждала участь другого толка, я должен был уподобиться самым страшным, самым свирепым воинам степи.

Из недр памяти услужливо всплыло старое, почти забытое воспоминание. День, когда я познакомился с Торисом Варналом, точнее, спас этого остолопа от удара ножом в печень, который для него готовили в переулке душегубы. Тогда я вернулся домой, и учитель спросил, как так получилось, что дворянину в той потасовке сломали руку, а я ответил, что испугался ножа и не раздумывая закрылся глухими щитами…

Мое тело продолжало трансформироваться, а в ушах уже звучал голос Витати:

«— У меня на родине есть воины, которые перед боем пьют отвар из бычьих семян и еще нескольких трав. Он придает сил, лишает страха и усталости, наполняет душу чистой яростью. Он позволяет сражаться без устали многие часы кряду. Мы называем таких смельчаков Ищущими Смерти».

Вот кем я должен стать. Никаких мыслей о будущем. Я ищу сражения.

«Если воин лишен страха, если им движет только ярость и жажда крови врага, то такой боец, скорее всего, не доживет до заката. И каждый, кто делает хоть глоток отвара, знает, что сегодня умрет в бою».

Я вкусил отвара из бычьих семян, я не доживу до следующего заката, не надо обманываться. Впереди только битва.

Перед глазами встала столовая, где мы сидели, втроем. Где-то на фоне шастает Ирман — наливает для учителя чай — Осиор еще не состарился в своем путешествии, Витати как всегда, холодна и немногословна. Но мы все еще все вместе, втроем, за одним столом.

— Тогда зачем они его пьют? — прошептал я себе под нос, вторя собственной памяти.

«Бывает, силы не равны. Бывает, такие воины необходимы, чтобы прорвать строй противника и обратить его в бегство».

Я смогу обратить в бегство целую орду. Я смогу.

«Одно я знаю точно, парень, если у воина нет страха смерти, то он обречен на гибель».

Вот только я уже погиб, моя судьба предрешена. Мое нутро пожирает пустота — я зашел слишком далеко — я прикован к столбу, как дикий зверь, что попался в капкан, сейчас я могу только отгрызть себе лапу и броситься из последних сил на охотника.

Вот моя цель, вот мой путь.

Я не могу сдаться, я не могу принять свое поражение. Мне не надо быть Ищущим Смерти — я уже нашел ее. Я знаю, когда она придет, я знаю, как она выглядит. Именно это лишает меня всякого страха, всяких сомнений, всяких сожалений. Я больше не увижу Витати, не поклонюсь учителя, не обниму Отавию. Но я не умру, как собака, привязанный к столбу.

Мои учителя смогут мной гордиться после этого вечера. Потому что даже если я уже мертв — я не сломлен. Одиночество, увечье, Эдриас, даже Пустоте это не удалось, так разве сумеют меня сломать какие-то келандцы, пусть их и орда?

Сила Пустоты развратна. Вот о чем предупреждал меня Йеши. Не поддаться сладостному зову, не окунуться с головой в этот поток — иначе потеряешь себя. Надо сосредоточиться на своей цели, только на ней. Вобрать широкой дланью всю боль, обиды и лишения, все тяготы, поражения и разочарования. Второй же рукой зачерпнуть всю радость, свет и надежду, все моменты счастья, смеха и воодушевления. Разобрать по кирпичику собственное прошлое, посмотреть на себя со стороны. Человек помнит либо хорошее, либо плохое. Сейчас я должен помнить все, помнить, кто я есть, и использовать это знание для того, чтобы побороть коварный зов Пустоты.

Кто я?

Круглый сирота, голодный бродяга, грязный простолюдин.

Кто я?

Мощный маг, умелый воин, преданный ученик.

Кто я?

Брошенный мальчишка.

Кто я?

Имперский гвардеец.

Кто я?

Патологический лжец.

Кто я?

Ученик Трибунального Истигатора и фиолетового архимага Круга.

Кто я?

Увечный калека, лишенный магических сил.

Кто я?

Муж, достойный сердца принцессы.

Я погрузился в Пустоту и сейчас скользил по ее волнам, куда-то прочь, подальше от позорного столба, к которому был прикован. Прорываясь все глубже и глубже, я чувствовал, что выхожу за рамки разумного, выхожу за границы, что были определены мне природой.

А потом я увидел его.

Ревущий поток, переливающийся всеми цветами радуги. Поток чистой энергии, который бил куда-то ввысь, поток магии, что пропитывает весь мир.

Я видел его лишь миг, но и этого хватило, для того, чтобы понять. Осознать. Принять как данность.

Я не родился имперским гвардейцем. Я не родился учеником Осиора или госпожи Виолы. Я не родился охотником на магов. Я не родился магом.

Чтобы не быть мелким бродяжкой, нужно пройти путь. Потерь, горестей, страданий и лишений. Сколько раз я терпел удары палкой от Витати, сколько печатей взорвалось промеж моих ладоней, сколько щитов было разбито на тренировках. Сколько раз я чуть не ломал себе шею, вываливаясь из седла? Сколько раз я проходил по краю, чтобы в итоге стать чем-то большим, чем я есть, чтобы стать мужчиной?

Эдриас — лишь паразит, который знал немного больше. И он использовал это знание, чтобы лишить меня воли, лишить меня решимости, что я могу на что-то повлиять. Всю свою жизнь я плыл по течению, я шел за кем-то: за учителем, за Витати, за Отавией. Но тот Рей мертв, остался в поле под Нипсом, растерзанный неведомой тварью бездны. Тот Рей растворился в манящей глубине Пустоты, что эхом стучала в осколках камня рун в его груди. Тот Рей остался лежать хладным трупом в поместье господина Бальдура.

Пришло и понимание моих снов и видений. Фигура Осиора, фигура моего несчастного, искалеченного учителя, что дрожит в знойном воздухе шамоградской площади, когда я показываю всей империи, на что способен. Не благодаря Эдриасу — на что способен я сам.

Я увидел источник энергии. Безумно вращающаяся, огромная сфера, висящая среди Ничто, она была столь непостижима и столь величественна, что сопротивляться было просто невозможно. Да и не нужно. Я знал, что делать. Просто коснуться, просто установить связь с этой первобытной силой природы, что давала саму жизнь.

Где-то там, далеко, в реальности, келандская молодежь уже запрыгнула в седла заранее подготовленных скакунов, и уже неслась в сторону пленников, дабы оросить землю Степи кровью ее врагов. Но я успевал, должен успеть.

«Глупец…», — услышал я голос старика Йеши, но мне было уже все равно на мнение других людей. Хотя был ли он человеком, если наблюдал сейчас за мной.

У меня есть путь, и я его пройду. Какова бы ни была цена.

Так кто же я?