Камни Рун. Том 2

Глава 19. Пляска Клинков

Ритуальные бои знаменуют собой финал Сезона Клинков. Между первой рубкой и боями проходит обычно несколько недель, во время которых молодые люди соревнуются в боевой удали, знакомятся, едят, пьют и танцуют.

Все это прошло мимо меня — время восстановления после ранения, потом попытка принять реальность и необходимость выхода в большой круг с саблей в руках…

В оставшиеся дни перед Пляской Клинков я отдыхал и восстанавливал силы. Осколки камня рун и печатная магия довольно быстро исцелили мое тело, но я был настолько истощен морально, что мне потребовалась некоторая передышка.

Когда пришло время снимать перевязи и окончательно затягивать рану, что нанес мне Вирати, меня уже переселили в отдельную небольшую палатку, ибо назвать малюсенькую конструкцию шатром у меня не повернулся бы язык. В ней умещался небольшой переносной очаг, лежак, расстеленный прямо на сундуке для вещей, да кое-какая бытовая утварь. Я не жаловался — этого было вполне достаточно, чтобы поспать или перекусить в одиночестве, если не было желания идти по лагерю искать еду.

С каждым днем прибывали все новые и новые гости. Как объяснила мне Витати, у Сезона Клинков нет строго календаря, он не длится какое-то особое число дней и заканчивается, когда все дела улажены, а договоренности между старшими — достигнуты. А так как в этом году ее отец собрал на одной площадке представителей сразу пяти кланов — почти все кланы северного Келанда — то и сам сезон рисковал затянуться едва ли не на всю зиму.

В одно утро, выйдя наружу, я обнаружил у своей палатки братьев Винати и Вирати. Винефики выглядели напряженно и одновременно смущенно, но была в их лицах и какая-то решимость. Видно, что оба пришли по делу. Окончательно убедился я в последнем, когда заметил, что красный винефик держит в руках две сабли, а его брат — также вооружен клинком, хотя в лагере оружия при себе вовсе не носили. Максимум, что я видел — запоясные кривые ножи и кинжалы в богато украшенных ножнах, которые были, скорее, статусной вещью, чем реальным оружием.

— Нас послал альрафи, — начал старший из братьев. — Сказал, что мы должны проявить гостеприимство.

Я вопросительно посмотрел на сабли, на келандцев, потом — опять на сабли. А потом до меня дошло, ведь я вспомнил, как начинается утро каждого винефика.

— Сейчас, — кивнул я, ныряя обратно в палатку.

Там я сбросил с себя одежду, оставшись в одних штанах и сапогах, да прихватил рубаху похуже, накинуть на плечи.

Братья, казалось, оценили мой внешний вид. А еще в глубине души я был благодарен Гатису за это указание для винефиков. Так я смогу не только найти себе занятие, а еще чаще показываться в лагере в компании охотников на магов, что делало мою фигуру почти привычной для прочих кочевников.

Когда мы подошли к вытоптанной площадке за пределами стоянки, я понял, что попал на тренировочное поле. Несколько мишеней и вкопанных в землю столбов, голая земля без единой травинки, небольшая бочка с водой — умыться после. Я взял саблю из рук старшего брата, пару раз взмахнул. Непривычно тяжелая, обычно Витати позволяла мне тренироваться с более легкими мечами или копьями, так как я не был кавалеристом и в седле держался посредственно. Но другого клинкового оружия в степи не было, за исключением сложного в освоении и еще более коварного традиционного лохара, но браться за боевой серп у меня даже и мыслей не было.

Начав с небольшой разминки, мы довольно быстро перешли почти к настоящей рубке. Братья оказались крайне опытными бойцами и без применения магии меня уже в первые полчаса несколько раз хлопнули плоской стороной клинка по спине и ногам.

К моему удовольствию, наши бои стали ежедневными. После рассвета братья неизменно приходили к моей палатке, молча передавали саблю, после чего мы шли на площадку. Тренировались без слов — сменяя один одного, работали в парах и поодиночке. Это был новый для меня опыт: Витати была чуть ниже и намного легче меня в нынешней форме, так что чаще винефик полагалась на скорость, чем на силу. Братья Винати и Вирати, наоборот, были молодыми, рослыми, пусть и жилистыми, парнями, которые в полной мере пользовались и собственным весом, и физической силой, данной им природой. А к тому, что руки у них были чуть длиннее, чем у моей наставницы, я, наверное, так толком привыкнуть и не смог — за что постоянно получал легкие тычки и удары по спине и рукам.

Но настало то утро, когда все изменилось.

Братья все также молча пришли к моей палатке, но вместо привычной мне разминки Винати сразу взял в руки саблю и позвал меня к себе.

— На днях начнется Пляска, мне надо кое-что тебе показать, — сказал винефик.

Я догадывался, что этот момент когда-нибудь настанет, но не думал, что так скоро. Может, еще через неделю, а лучше — через две…

— Пляска отличается от тренировочного или реального боя, — медленно продолжил охотник на магов, — это больше… Танец. Смотри сюда, начинается все постепенно.

Он поднял перед собой саблю, после чего сделал два медленных выпада, будто бы показывал новичку базовые движения с оружием.

— Раз, два, три, — считал Винати. — А потом чуть быстрее…

Это затянулось почти до обеда. Братья попеременно показывали мне различные движения, которые я должен был выполнить во время ритуальной пляски. Причем я должен был выполнять как роль ведущего, так и ведомого.

— Очень важно все делать четко, — уже в который раз повторял винефик, — потому что не все девушки обучаются сабельному бою и просто разучивают движения Пляски Клинков. Если начнешь двигаться как-то иначе, это собьет ритм и все испортит.

— Я это уже понял, — огрызнулся я.

Легко ему говорить! Они с Вирати время от времени менялись, я же непрерывно размахивал тяжелой саблей уже несколько часов. Было чувство, что она весила сотню фунтов; кисти рук ломило, плечи горели от напряжения, ноги онемели, а поясницу я перестал чувствовать почти час назад. В какой-то момент мне подумалось, что мой хребет скоро вовсе высыплется в штаны, и я останусь на этой поляне бесформенным кожаным мешком.

Так что когда плечи свело очередной судорогой, и я едва не бросил саблю на землю, Винати только покачал головой и с сомнением сказал:

— Думаю, ты готов…

Почему они не стали показывать мне эти движения раньше?! У нас же было столько дней! Столько часов тренировок!

Ответа на этот вопрос я, впрочем, так и не получил. Уже позже я пришел к выводу, что братья меня просто проверяли, любопытствовали, на самом ли деле я был достойным воином или мне просто повезло. И только когда они убедились в моем навыке и выучке, только когда приняли факт того, что Витати достойно обучила меня как охотника на магов, они перешли к той части, которую им, скорее всего, и поручил изначально Гатис. Обучить меня главным движениям Пляски Клинков, чтобы я смог честно попробовать себя во время этого ритуала.

Кроме винефиков я почти ни с кем не общался и существовал внутри стоянки келандцев сам по себе. По вечерам различные кланы устраивали ужины, проводили игры или стрельбы, но я все это время проводил в отведенной мне палатке. Витати я тоже почти не видел — она постоянно была при своем отце, ряженая, как дорогая кукла, соответственно титулу дочери Великого Шаза.

Я очень надеялся, что какая-нибудь девушка согласится взять меня в мужья — тут этот вопрос решался обеими сторонами. Как объяснили мне братья, если партнер по Пляске опускает саблю и поворачивается спиной — это отказ. А вот воткнутый в землю и окропленный собственной кровью клинок — это предложение обменяться оружием, то есть вступить в брак. Если оба в паре согласны на заключение брака, они выдергивают оружие друг друга из плоти Степи, а потом обращаются к старейшинам, которые проверяют их родословную до седьмого колена. Если нет явного кровосмешения, то брак одобряется и в тот же вечер закрепляется при свидетелях из числа вдов и старших женщин, которые следят за тем, чтобы будущий муж не навредил невесте, и при этом брак можно было считать состоявшимся.

Каковы были мои шансы? Каких-то традиционных предпочтений у келандок не было. Одни девушки выбирали воинов, так как он мог добыть хабар во время похода на земли гохринвийцев, другие — предпочитали мастеров или скотоводов, которые оставались в клане круглый год. Первый вариант давал шанс на более богатую жизнь, второй — почти гарантировал, что женщина не окажется раньше срока во вдовьем шатре со старухами. Кроме того, большая семья часто оставляла состарившихся матерей при себе. Они помогали с внуками и по хозяйству, обучали молодых и следили за тем, как себя ведут зятья и невестки.

Накануне Пляски ко мне пришла Витати. Я как раз готовил на углях свой ужин — простенькое рагу с куском говядины на кости и овощами, которые удалось добыть в лагере.

— Сходил бы за общие столы, — сказала келандка, усаживаясь на край моего лежака.

— Слишком много лишних глаз, — ответил я, не отрываясь от готовки, — аж кусок в горло не лезет.

— Братья тебе все объяснили? — спросила Витати.

— Да, — кивнул я, пробуя на плоской деревянной ложке, что же у меня сегодня получилось.

Не хватало соли, но в целом — вполне сносно.

— Будешь? — спросил я.

Витати только усмехнулась, после чего потянулась за стоящей возле очага тарелкой.

Лишних приборов у меня не было, так что свою посуду я отдал келандке, а сам уселся рядом на лежак, умостил плоскую сковороду на небольшой доске для нарезки и взял ту самую длинную ложку.

— Эля бы… — протянул я, дуя на горячую пищу.

— Это да, — согласилась винефик. — Наши только забродившее молоко пьют, да иногда кислое вино покупают на юге, но с этим строго.

— Чего так?

— Это вы, западники, хлещете вино как воду, — сказала Витати, вгрызаясь крепкими белыми зубами в свой кусок мяса, — а Дети Степи почти не пьют. Не приспособлены и не приучены.

Я на миг представил, что тут начнет твориться, если выкатить на центр стоянки пару бочек крепленого кибашамского, и мне стало даже как-то не по себе. А еще я вспомнил, что Витати никогда не налегала на крепкий эль, разбавляла вино водой и обычно предпочитала более легкий сидр или пшеничное пиво. И в самом деле, видимо, кочевники не способны много пить.

За едой стало как-то спокойнее. В последний раз, вот так, вдвоем, мы ели с Витати наверное еще в Шамограде. Когда собирались после работы и службы в нашем любимом трактире недалеко от дома, где за сходную цену можно было и вкусно поесть, и выпить пару кружек.

— А помнишь очаг в главном зале? — спросил я.

— Конечно. К выходным обычно целого поросенка смолили, — вспомнила Витати.

От этих слов я буквально провалился в воспоминания. Скудно освещенный зал, рабочий люд вокруг, громкие разговоры, стук деревянных кружек и смачная брань хозяина трактира, чадящие под потолком лампы. Мы обычно ели молча, каждый думая о своем. Изредка Витати давала мне указания на следующий день или я рассказывал, сколько амулетов сумел продать. Амулеты! У меня был целый набор, что подарил мне Осиор! И ведь находил же силы и время болтаться на рынках за рекой, искал клиентов, крутил оправы по вечерам…

— Как в другой жизни… — выдохнул я, вспоминая, сколько всего произошло после.

— Угу, — кивнула Витати.

— Не жалеешь?

— О чем?

— Что вернулась в степь?

Винефик на секунду замерла, но через мгновение вернулась к еде. Было видно, что этот вопрос заставил ее задуматься.

— Ты сказал моему отцу, что какой-то колдун рвется в Храм Пустоты. Но кто? Не думаю, что Неро знает о Пустоте хоть что-то. Осиор точно остался в неведении, я не сказала твоему наставнику ни слова о вас и… Отавии. Так кто же?

Аппетит резко пропал. Я пару раз ковырнул еду ложкой, после чего отставил сковородку в сторону, собираясь с мыслями.

— Помнишь, я говорил тебе о Георе?

— Колдунье, что преследовала тебя в Гохринвии? Да. И я так и не поняла, кто она такая, — сказала Витати.

— Слушай, это сложно, но…

Я начал рассказывать. Раньше времени — я планировал поведать Витати правду на пути в храм, но раз уж она спросила прямо, то больше врать не получится. Я рассказал ей все. Про пещеру, Эдриаса, про камень рун и Нипс, про то, почему я так рвался к святыне ее народа. А когда я закончил, в палатке повисла тишина. Витати молчала, еда совсем остыла, а от атмосферы совместного ужина, как в Шамограде, не осталось и следа. В итоге винефик отставила в сторону полупустую тарелку, встала и молча вышла прочь, так и не сказав мне ни слова. Впрочем, подобное поведение для Витати было нормой — я понял, что ей надо все обдумать. Намного хуже было бы, если винефик стала меня обвинять во лжи. Вот это могло привести к серьезным проблемам, потому что я нуждался в ее помощи и поддержке, она была здесь моим единственным союзником и человеком, кому я мог доверять. Я всегда мог положиться на Витати, с первого же дня нашей встречи. Молчаливая, закрытая, она была отличным наставником и товарищем. И когда Осиор уехал от нас, я не потонул в бесконечных пьянках, интригах и прочих дрязгах только благодаря ей. Нет, Витати не вмешивалась в мои дела, но тренировки, работа на конюшнях барона Варнала и наши ужины были тем якорем, что удерживал меня на месте, не давал пене дней смыть меня в открытое море.

Спал я плохо. Постоянно ворочался, рискуя сверзиться с лежака на холодную и твердую землю, просыпался, а один раз даже вышел подышать воздухом и пройтись — сна не было ни в одном глазу. Так что рассвет стал для меня почти освобождением.

Едва я успел покончить с мытьем и завтраком, к моей палатке подошел Гатис в сопровождении пары бойцов. Альрафи принес мне ритуальную рубаху, саблю и дал несколько ничего не значащих наставлений, как стоит себя вести.

Никто не стал устраивать мне специальных испытаний — я просто занял указанное мне место среди келандской молодежи — в толпе молодых мужчин, что выстроились в ряд перед специально огороженной площадкой. Каждый был одет так же — в длинную прихваченную в поясе веревкой рубаху из грубой ткани. У многих волосы заплетены в косы и умаслены, я же свою шевелюру просто прихватил шнурком в хвост. Масла меня раздражали, так что моя макушка чуть выделялась на фоне блестящих на зимнем солнце кос келандцев.

По одному, юноши и молодые мужчины стали заходить в огромный круг. С другой стороны стали выходить девушки, в таких же простых рубахах и с оружием в руках. По моим прикидкам, я пойду во второй или третьей волне, потому что всех желающих ритуальная площадка уместить не могла.

Казалось, посмотреть на Пляску Клинков пришел вообще весь лагерь, но я понимал, что тут присутствовали только родители, близкие и старейшины — все те, кто был заинтересован понаблюдать за тем, как пройдет кульминация Сезона.

Довольно быстро я понял, что большинство браков было оговорено заранее. Девушки и юноши искали глазами партнера, выходили на одну линию и совершали несколько ритуальных выпадов саблями. После этого молодые делали небольшие уколы — обычно кололи большой палец — вымазывали клинки собственной кровью и тут же менялись оружием. И уже, взявшись за руки и поклонившись родителям и старейшинам, быстро-быстро выходили из круга.

Выглядело это все так просто и так буднично, что я уже было подумал, что процесс женитьбы тут поставлен на поток. Но потом я понял, что настоящая Пляска даже и не начиналась — это выходили молодые парни и девушки, чьи браки были заранее договорены и согласованы между родней и старейшинами. А настоящий ритуал начнется, когда на площадку выйдут воины, то есть та группа, в которой стоял и я.

Когда молодняк быстро поколол себе руки и поменялся саблями, убежал прочь, настал через старших холостяков. Внезапно, раскатисто и гулко грянул барабанный бой, отчего я едва не присел на месте — таким густым и всепоглощающим был этот звук. Большому маршевому барабану стали вторить бочки поменьше, а немного поредевшая толпа стала кричать и свистеть, радуясь началу главного действа.

Вперед шагнули трое, что стояли в первом ряду. Крепкие, рослые мужчины, они сразу же сбросили ритуальные рубахи, оставшись голыми по пояс. Барабанный бой стих — но лишь для того, чтобы дождаться, когда воины поднимут свое оружие над головой — и грянуть с новой силой.

Первый выпад, второй, третий. Каждое движение троицы совпадало с боем барабана, точно попадая в ритм. Толпа же, притихнув, стала хлопать в ладоши, поддерживая мужчин, что начали ритуальный танец.

Прошло около трех минут, прежде чем навстречу воинам вышло несколько девушек. Дождавшись момента, девушки также стали размахивать перед собой оружием. Мужчины же, не теряя ритм, стали делать небольшие шажки навстречу партнершам. Раз, два, три… Раз, два, три… Бой барабана, казалось, гудел уже в самой груди, пронизывал все тело и проникал даже сквозь кости. Вот, троицы подошли вплотную друг к другу, сталь коснулась стали, сабли высекли первые искры.

Внезапно, барабанщик будто сорвался с цепи. Ранее размеренный, медленный ритм, сменился агрессивным боем, будто по степи скачет целая орда. Зрители, что стояли вокруг площадки, захлопали в ладоши и начали кричать, а стройные ряды претендентов рассыпались на схлестнувшиеся в бою пары.

Казалось, они пытаются зарубить друг друга, но мой глаз четко видел — все движения выверены, все удары никогда не достигнут цели. Звон стали, шарканье ног по голой земле, взмывающие в воздух промасленные косы, крики зрителей и стук барабана. Все это слилось в единую картину, в единый танец, что и был истинной Пляской Клинков.

Вот, одна из пар замерла в клинче, глядя друг другу в глаза, а в следующий миг, парень отскочил назад и широким движением руки расчертил собственную грудь самым кончиком сабли, оставляя тонкую царапину на том месте, где сталь касалась иссиня-черной кожи. Его партнерша на секунду помедлила, а после — положила клинок на ладонь и резким движением окропила сталь кровью. Через мгновение оба воткнули свое оружие в землю, припав на одно колено, лезвием вперед, чтобы партнеру было удобнее выдернуть его из твердого грунта.

Первый настоящий брак в рамках Пляски Клинков был заключен.

Через минуту то же повторилось и со второй парочкой, а вот третьему парню не повезло — девушка опустила оружие и повернулась к нему спиной, показывая, что не желает больше продолжать ритуал.

Мне казалось, что отверженный воин будет посрамлен, но он, веселый и довольный, вернулся к прочим мужчинам, нетерпеливо попрыгивая на месте. Все стало ясно, когда он опять вышел на арену, но уже со второй тройкой женихов и я понял, что келандцы относятся к ритуальному браку довольно просто: не выбрала одна? Так выберет другая! Надо только поискать! В этот момент я понял, что мои шансы стать членом какого-нибудь клана взлетели до небес.

Наконец, через полчаса очередь дошла и до меня. Я сильно выделялся на фоне черных, но обычно не очень высоких кочевников, был более рослым и при этом отвратительно бледным, хотя в той же империи выходцев с юга считали крайне смуглыми.

Я и еще два келандца стали в позицию, подняв сабли над головой и выставив правую ногу вперед, готовые начать пляску. Толпа вокруг стихла, а в ушах только лениво стучал барабан. Краем глаза я заметил, как один из келандцев начал движение и последовал его примеру. Раз, два, три, шаг назад. Снова выпад, и раз, и два, и три, шаг назад… Мы наращивали и наращивали темп, совсем как прошлым утром меня тренировали братья Вирати и Винати. Вот, наконец, в барабан ударили в последний раз и гул затих, а на площадку вышли три девушки. Мы разбились по парам, начали двигаться, но едва я сделал шаг вперед, готовясь повторить ритуальное движение, моя партнерша опустила саблю и, повернувшись спиной, вышла из круга. Так что мне не оставалось ничего больше, чем стоять у барьера и ждать, пока двое других женихов закончат свою Пляску Клинков.

Вернувшись в ряды холостяков, я, внезапно для себя, получил несколько хлопков по плечам, но в основном келандцы довольно скалились — чужака отвергли! И поделом! Из-за того, что я не ходил за общие столы, я не знал, как ко мне относятся в кланах, и, как оказалось, очень зря. Меня считали странным и молчаливым затворником, который не пойми почему пользуется милостью Великого Шаза. Но Тати не был королем, императором или даже сюзереном этим людям. Он был талантливым воином и предводителем, но должность его была выборная. А значит, он являлся просто равным среди прочих, пусть и уважаемым членом келандского народа.

После этого для меня Пляска Клинков превратилась в череду отказов. Едва я выходил в круг с другими потенциальными женихами, девушки тут же поворачивались ко мне спиной, не давая даже показать себя. Нет, некоторые делали несколько взмахов своим оружием, но довольно быстро повторяли путь своих предшественниц. Наверное, это делалось, чтобы отказ выглядел не настолько грубо, как если бы они сразу уходили с площадки. Уже на третий выход толпа келандцев вокруг стала надо мной потешаться — я слышал смех и свист, едва выходил в круг с саблей в руках. Но все это было неважно. Пусть смеются, пусть потешаются. Даже если ни одна из девиц не захочет брать меня в мужья, я пойду к Великому Шазу просить прохода на север. Если потребуется — я прорвусь туда силой.

Я прекрасно знал, что это все блажь, чтобы успокоить самого себя. Какой силой? Через целую орду? Вырезать сотни, чтобы прорваться в Храм Пустоты? Было бы умнее уйти на юг и попробовать обойти земли кланов через Гохринвию или даже через земли за хребтом. Я могу справиться с двумя, может с тремя винефиками, но я очень сомневаюсь, что сумею справиться с Витати.

Точнее, я был уверен, что не смогу убить свою наставницу. Есть границы, которые меня не заставит пересечь даже Эдриас. Так мне думалось в тот момент.

А еще я знал, что время поджимает. Почему-то я был уверен, что колдун наступает мне на пятки. То, что Эдриас ищет второй камень рун, у меня не было никаких сомнений. Но, в отличие от него, я точно знал, куда идти, у меня было преимущество, которое стремительно таяло с каждым днем. Сколько времени займет обход через земли сопредельных государств? Месяцы? А, может, год? Я и так потерял массу времени, ожидая мореходного сезона, я потерял три месяца — у меня их украл старик Йеши. Я должен, нет, я обязан попасть в святилище келандцев как можно скорее…

В очередной раз посрамленный и отвергнутый, я наблюдал за тем, как тает очередь женихов и невест. Единожды получившие отказ либо уходили в толпу, либо получали желаемое во второй заход, и только я вошел в круг уже четыре раза. Девушек же становилось все меньше и меньше, пока я не увидел, как к кучке оставшихся невест не присоединилась знакомая фигура.

Витати, в отличие от других девушек, была обнажена по пояс, совсем как воины-мужчины, а ее грудь была перетянута широким отрезом ткани. Винефик, как ни в чем не бывало, миновала очередь и встала в первой тройке, почти сразу же выйдя к уже ожидающим их мужчинам. Но в отличие от девушек, что медленно взмахивали своими саблями, аккуратно повторяя ритуальные движения, дочь Великого Шаза сразу начала с полноценного боевого выпада.

Что она делает? Почему тоже принимает участие в ритуале? Я знал, что у Витати не осталось в родном клане мужа, но его и не могло быть — она была воином и убийцей магов, войско клана — вот ее семья. Ее с малых лет растили бойцом, тренировали для сражений, а не обучали семейной жизни. Многие вещи ей пришлось узнать и освоить в Шамограде, когда мы начали вести совместный быт — да и то, в то время обязанности разделялись между нами поровну, так как оба наравне зарабатывали у барона Варнала. Так что изменилось сейчас?

Я бросил взгляд на постамент, где разместился Великий Шаз и старейшины кланов, откуда все они наблюдали за пляской клинков. По лицу Тати сложно было что-то сказать — я видел его лишь единожды — но мне показалось, что он был недоволен.

— Что происходит? — спросил я тихо одного из парней, что каждый раз, когда я получал отказ от очередной невесты, одобрительно хлопал меня по спине.

— Право солдат, право воин. — На ломанном имперском ответил келандец. — Старый традиция, древний. Винефик!

И ткнул пальцем в Витати.

Тем временем девушка уже расправилась с одним из претендентов. Сделав ложный выпад, она можным ударом выбила из рук потенциального жениха саблю, а после пинком в живот отправила его на землю. После чего, гордо вздернув подбородок, Витати вернулась за ограду, демонстративно не поворачивая голову в сторону отца.

— Шаз заставить! — продолжил делиться информацией мой новый товарищ. — Вон, как Шаз злится! Смотри!

И келандец совершенно по-простецки, улыбаясь во все зубы, ткнул пальцем в Великого Шаза.

После слов кочевника я на самом деле заметил, насколько Тати был взбешен. Лидер кочевников вцепился руками в подлокотники своего стула, а и без того широкие ноздри мужчины раздулись и сейчас были похожи на два зияющих колодца.

— Сильно злить! — добавил кочевник.

Толпа же, что стояла вокруг, бурными криками приветствовала дочь Великого Шаза. Каждый раз, когда Витати выбивала из рук женихов оружие, выдавала пинка или отправляла кого-нибудь на землю любым другим другим способом, люди вокруг ликовали и бесновались, свистели и, даже, казалось, барабан начинал бить громче. Зрители быстро смекнули, что Витати вышла на пляску не по своей воле — слишком уж взбешенным выглядел Тати, так что непокорность и выходки винефика получили всеобщее одобрение. Очень свободолюбив был этот народ, чтобы не говорили старики о традициях.

Число желающих участвовать в ритуале с приходом на площадку Витати стало таять на глазах. Те, кто хотел жениться или выйти замуж проворачивали все без лишней пыли, довольно быстро приходя к согласию, остальные — отказывались выходить в третий-четвертый раз, особенно после встречи с винефиком. И вот, настал момент, когда встретились мы с Витати.

У меня было достаточно времени, чтобы морально приготовиться к очередному унижению. Мне отказали уже пять девушек и, как шепнул мне кто-то из парней, уже три отказа — дурной знак и никто за такого жениха не пойдет. А если учесть, что я чужак — шансы были вовсе отрицательные. Так что я уже выходил на площадку исключительно для очистки собственной совести.

Испытывал я и облегчение. Какой груз с плеч! Жены мне среди келандок не нашлось, аж в целых пяти кланах, так что образ Отавии, что приходил ко мне по ночам, наконец-то перестанет меня терзать. Тем более, Тати был разумным человеком и понимал, что лишний раз злить меня не стоит — слишком большой магической мощью я обладал. Может, получится по-тихому договориться с Великим Шазом. Посижу в какой-нибудь канаве недельку, подожду, пока закончится Сезон, а после — отправлюсь своей дорогой, дав обещание больше никогда не появляться на просторах столь родной и дорогой келандцам степи.

Именно с такими мыслями я уже почти рефлекторно занял ритуальную стойку и поднял над головой саблю, готовясь размахивать, как болван, куском железа перед собственным носом.

Витати была привычным и почти родным мне противником в спаррингах и тренировках, так что когда келандка внезапно сделала вполне реальный боевой выпад, пытаясь дотянуться до моей шеи, я даже не подумал, что что-то пошло не так — отразил удар боковым движением сабли и отскочил в сторону.

В следующий момент на меня посыпался целый шквал лихих боковых ударов. Витати демонстративно положила руку на пояс, а второй — орудовала саблей, клинок которой свистел у меня перед самым носом.

Я опять заблокировал атаку винефика, шагнул навстречу, опуская клинок Витати по своему, до самой гарды, и входя с келандкой в клинч. На секунду на меня пахнуло жаром, что исходил от девушки, я услышал, как тяжело дышит моя давняя спутница и наставница, но ощущение это было мимолетным; едва я опустил глаза, как получил удар коленом в грудь, точнее, Витати попыталась меня ударить. Я чуть отошел в сторону, уворачиваясь от коварного пинка, а в следующий момент отбросил руки винефика вверх, заставляя раскрыться. Физической силы у меня было поболей, так что Витати даже чуть качнулась и сделала три шага назад.

Выучка — страшная штука. Мы столько раз сходились с Витати в бою, что я даже не раздумывал над тем, что происходит, когда опять принял боевую стойку, чуть отведя саблю за пояс и готовясь нанести широкий рубящий удар.

В чувство меня привела оглушительная тишина.

Вокруг было пронзительно тихо. Смолк барабан, затихла толпа. Кочевники, что обступили ограждение, замерли, в полном молчании наблюдая за тем, что происходит прямо у них на глазах.

Я же не сводил глаз с Витати. Первое — это было просто опасно, винефик была слишком быстра, и я рисковал получить по зубам, если зазеваюсь. Второе — я не понимал, почему она не отступалась, почему не разворачивалась, и не уходила, как все прочие.

Она опозорила столько неплохих воинов, что могли составить ей партию! Она потешалась, издевалась и измывалась над соотечественниками, отправляя тех в пыль с улыбкой на губах. Сейчас же Витати была жестока, сосредоточена, а в ее обычно пустых белесых глазах плескалась ярость битвы.

И потом я увидел его. Увидел, чего не мог и помыслить в Витати. Она боялась. Вся она была напугана. Сердце железной, несгибаемой, флегматичной Витати сейчас трепетало от ужаса. Вот что злило винефика, вот почему я ощущал волны боевой ярости, что исходили от ее фигуры.

Стала понятна мне и причина этого ужаса. Она решила, за нас обоих. Поэтому она вышла без ритуальной рубахи, поэтому отправляла в пыль других претендентов. Она знала, что я пойду до конца, что я не отступлюсь, и сейчас она страшилась собственного решения. Решения, пройти Пляску Клинков со мной, до конца.

Я замер, посмотрел ей прямо в глаза и едва заметно помотал головой.

«Не надо! Не нужно!» — пытался сказать я ей.

Витати все понимала. Между нами никогда и ничего не было. Когда мы встретились, я был еще зеленым мальчишкой, а она — прошла через обучение на винефика, реальные битвы и встречу с Пустотой. Но сейчас, спустя годы, пропасть, что разделяла нас, сузилась до ширины клинка.

Она узнала, зачем мне нужно было на север. Она не сказала ни слова в тот вечер — просто ушла, в своей молчаливой и такой уже привычной манере. Я ее не догонял, не донимал вопросами, ведь знал, что ей просто нужно было время. Как же я ошибался! Вот к какому решению она пришла.

— Не надо! — прошептал я одними губами, ведь мы оба знали, что я не имел права отступить.

Витати мне ничего не ответила, только подняла свое оружие и сделала первый взмах ритуального танца, которому меня обучали братья.

Солнце играло на ее черной коже, мелкие капли пота, что проступили на руках и плечах, блестели, словно драгоценные камни. Витати сделала свои три взмаха и замерла, словно обсидиановая статуя, ожидая моего хода.

Я должен был развернуться, и уйти. Это был мой путь, это были мои жертвы, это была расплата за мои ошибки, ложь и тщеславие. За них не должна была платить еще и Витати, человек, что ценил свободу больше собственной жизни, человек, что пошел против воли собственного клана и родного отца, что проявил величайшую непокорность, которую можно было только измыслить. Она не должна была делить со мной груз ответственности, но Витати все же решила ступить на этот путь.

Сабля медленно выходит из закрытой позиции, рука поднимается к плечу и клинок уже готов рассекать воздух.

Раз, два, три…

Я сделал три ритуальных взмаха и замер.

Раз, два, три…

Она повторила движения, походя на три шага ближе.

Раз, два, три…

Я слышу, как тяжело она дышит, чувствую, как липкий ком паники подступает к горлу, вижу что мы зашли слишком далеко.

Наши клинки столкнулись, оглашая звоном ритуальную площадку. Замах, удар, шаг в сторону. Мы стали кружить вокруг одной точки, все ускоряясь и ускоряясь, нанося один удар за другим, едва не выбивая искры при каждом касании металла о металл. В какой-то момент наш танец опять переходит в полноценный бой, но теперь мы знаем, какое следующее движение сделает оппонент. Я с легкостью читаю каждое движение келандки, каждый взмах саблей, каждый шаг, каждое движение плеч. Мы так давно знакомы, мы столько вместе пережили, столько лиг прошли…

Вот, мы тренируемся в Нипсе, следующий удар переносит нас в холмы у Трех Башен, взмах — мы в особняке Осиора. Каждый удар, каждая атака, каждое парирование — день нашей общей истории.

Я перестаю следить за ее руками, я знаю, что Витати сделает дальше. Я просто смотрю в глаза своей наставницы, своей подруги и своего самого верного союзника и понимаю, что страха больше нет.

Неясно, верно это или нет, но не каждый путь дано пройти в одиночестве. Иногда, судьба посылает тебе человека, окликнув которого, ты навечно свяжешь ваши судьбы воедино. Наши жизни переплелись еще там, на камнях у мыса, когда я не дал ей погибнуть вопреки ее же воле. Как я не оставил ее тогда, так и она не оставит меня сейчас, вот что было важно.

Усталость брала свое. И я, и Витати дышали, как загнанные кони, но мы продолжали бой. Вот, келандка демонстративно отходит в сторону и делает размашистый, рубящий удар. Он настигает меня — самый кончик сабли едва рассекает кожу и оставляет на моей груди тонкую красную линию. Я выбрасываю вперед руку, прямо в подставленную ладонь Витати, и делаю легкий укол, пока алая капля крови не набухнет на кончике лезвия.

Я прикладываю свою саблю плашмя к груди, Витати проводит ладонью по своему клинку, оставляя кровавый след.

Мы оба припадаем на колено, вонзаем клинки в вытоптанную, твердую землю. Я поднимаю глаза и смотрю на Витати. Страх ушел, осталась только решимость, осознание, что этого было не избежать. Она смотрит на меня и, почему-то, сам не зная от чего, я улыбаюсь, а она улыбается мне в ответ. Мы встаем, делаем шаг навстречу друг другу, мы стоим так близко, что, казалось, между нами нельзя и вставить и пальца. Я смотрю на Витати, нащупываю рукоять ее сабли и тяну вверх, она, не отводя взгляда, — решительно выдергивает из земли мой клинок, завершая тем самым Пляску Клинков и вынося наш странный, но предначертанный судьбой союз на суд старейшин и Великого Шаза Тати.