Карл VII. Жизнь и политика

Разграбление Фужера

На рассвете 24 марта 1449 года Франсуа де Сурьен, известный как Арагонец, знаменитый капитан, кавалер Ордена Подвязки и советник Генриха VI, несмотря на внушительные стены, захватил врасплох бретонский город Фужер, и, как говорили, взял там огромную добычу для себя и своих людей.

Карл VII в начале августа покинул Лез-Рош-Траншелон в Турени[474] и в конце того же месяца, с частью своей армии, вошел в Нормандию, хотя отвоевание этой провинции, которая была потеряна тридцать лет назад, началось раньше. Что происходило между этими двумя датами, с 1 апреля по 1 сентября, каков был ход событий, и как произошел этот переход от весьма относительного мира, к "открытой и коварной войне" (Роберт Блондель)?

Захват Фужера не был несвоевременной инициативой простого наемника-авантюриста, действующего по собственному почину. Его поддерживал как королевский Совет Англии, так и герцог Сомерсет, генерал-лейтенант короля Генриха VI во Франции и Нормандии. Целью операции было использование завоеванного места в качестве разменной монеты, чтобы вернуть Жиля Бретонского, младшего брата герцога Франциска I, который томился в различных бретонских крепостях в течение почти трех лет и был убежденным англофилом, которого очень ценил Генрих VI. Для Карла VII и герцога Бретонского это заключение, последовавшее за неожиданным захватом им замка Гильдо[475] 26 июня 1446 года, имело свою политическую логику: Жиль объективно был союзником их общих противников, и он был готов передать им свои замки. Король видел в нем мятежника, поскольку он "по происхождению" был его подданным и не должен был вступать ни в какой союз с королем Англии. Прежде чем брат выпустил Жиля из тюрьмы, тот должен был поклясться в своем послушании королю, своему "дяде и государю"[476], а его дядя коннетабль Ришмон,[477], его брат Пьер и другие бароны и сеньоры Бретани должны были пообещать никогда его не поддерживать. Попросили вмешаться даже Папу и заранее пригрозить Жилю отлучением от Церкви, если он нарушит данную им клятву. Все это свидетельствует о том, что Карл VII в 1448 году не был уверен в лояльности бретонцев. Дело в том, что несмотря на его жалобы королю, Жиль так не был освобожден, а 25 апреля 1450 года был задушен своими тюремщиками в замке Ла-Ардуин[478]. К тому времени война между Бретанью и Англией была объявлена уже около десяти месяцев. Очевидно, что Карл VII вовсе не хотел такого драматического исхода и во всем обвинили герцога Франциска I, который, по словам Шатлена, "по дьявольскому наущению" заставил своего брата покончить жизнь самоубийством. Хронист добавляет, что, вызванный на суд Божий, "красивым и искусным рыцарем" Жилем,[479] Франциск I умер через сорок дней (на самом деле 19 июля 1450 года)[480]. В следующем году новый герцог, Пьер II, казнил убийц своего брата, чем король был очень недоволен, но что он мог сделать? А Жиль Бретонский был похоронен на хорах аббатства Богоматери в Бокане.

Овладев Фужером, Сурьен получил поздравления от герцога Сомерсета, выделившего ему подкрепление для оборон города. После месячной осады Арагонец был вынужден, 5 ноября 1449 года, капитулировать, добившись свободного выхода для гарнизона из 400–500 англичан с оружием и багажом. Остается вопрос, мог ли он продержаться дольше, с большим количеством людей. Но в любом случае, чувствуя себя преданным своим нанимателем, Сурьен отказался от своего членства в Ордене Подвязки.

Узнав о захвате и разграблении Фужера, Карл VII, который не без оснований считал, герцогство Бретань включенным в перемирие 1444–1450 годов, отправил к Сомерсету в Руан посольство в которое входил один из лучших королевских чиновников, Гийом Кузино (ок. 1400–1484). Кузино выдвинул требование, чтобы Генрих VI повлиял на своего наемника и заставил его уйти из Фужера. Ведя двойную игру, Сомерсет ответил, что он отрекается от Сурьена, но не может ничего сделать. Такой же ответ был дан бретонскому посольству. В результате Франциск I прислал к королю посольство, во главе с канцлером Бретани, епископом Ренна, Робертом де Ла Ривьером и Шарлем де Роаном, сеньором де Гемене, с просьбой о помощи. Карл VII ответил, что необходимо дождаться возвращения его посольства из Руана. Кроме того, он намеревался отправить на переговоры в Англию своего придворного Жана Гавара. Чтобы решить самые неотложные вопросы и избежать опустошительных рейдов англичан из Фужера, король прислал герцогу 300 копий под командованием двух бретонцев, Прежена де Коэтиви и Андре де Лаваля, маршала Лоэака.

Столкнувшись с двойным отказом англичан от переговоров, как из Нормандии, так и из Англии, король послал в Ренн Жана де Дюнуа и Бертрана де Бово, сеньора де Пресиньи, которые попросили герцога и его баронов принести клятву служить короне Франции. В союзном франко-бретонском договоре от 17 июня говорится, что Карл VII объявит войну англичанам, если Фужер не будет возвращен герцогу к концу июля. Франциск I мобилизовал свои войска, заручившись поддержкой Жана, графа де Пентьевр, чей дед Карл де Блуа проиграл войну за Бретань герцогу Иоанну IV, деду Франциска I. Бретонский патриотизм привел к примирению и граф де Пентьевр предоставил герцогу 500 человек под командованием своего племянника, сеньора де Сент-Севера.

15 мая, когда переговоры еще продолжались, французские капитаны, включая Роберта де Флоке, использовали хитроумную уловку, чтобы захватить город и замок Пон-де-л'Арк, расположенные примерно в двадцати километрах от Руана. Уильям Невилл, лорд Фоконберг, был взят в плен. Символично, что на одних из ворот города красовался герб герцога Бретонского. Вскоре после этого Роберту де Флоке сдался и английский гарнизон замка Конш (18 июля). В то же время сеньор де Муи взял Жерберуа, а на другом конце королевства, все еще в рамках помощи герцогу Бретонскому, были взяты города Коньяк и Сен-Мегрен. Аргументы англичан, с юридической точки зрения, изложил Тома Базен, который был знаком с этим вопросом не понаслышке, поскольку, будучи в то время епископом Лизье, консультировал Сомерсета вместе с другими нормандскими прелатами: "Безусловно, что в официальных письмах, которые король Англии направил королю Франции для подтверждения перемирия, герцог Бретонский был назван подданным и союзником короля Англии"[481]. Поэтому король Франции не мог оправдать свое нарушение перемирия тем, что герцог Бретонский был его вассалом. Однако в 1449 году последний, который, тем не менее, был главной заинтересованной стороной, заявил, что он не является подданным Генриха VI, будь тот королем Франции или Англии, а скорее вассалом, подданным и союзником Карла VII. Еще одна конференция прошла в аббатстве Бонпор, недалеко от Пон-де-л'Арк. Но какого-либо удовлетворительного соглашения достичь не удалось. Поэтому Карлом VII в Лез-Рош-Траншелон 17 и 31 июля были проведены два расширенных королевских Совета. После соответствующего опроса все присутствующие одобрили разрыв перемирия. Это было необходимо, поскольку продолжать переговоры было уже бессмысленно. Что касается герцога Бургундского, предупрежденного о сложившейся ситуации, то он остался нейтрален, не осуждая решение короля.

Тома Базен осторожно пишет: "Если бы англичане, признав свою вину, сделали реальные предложения по возмещению ущерба за свое несправедливое нападение, король Франции, как говорили, со своей стороны предложил бы англичанам сатисфакцию и соблюдал бы перемирие до последнего дня"[482].

Ввиду того, что последовало за этим, очень соблазнительно говорить о слепоте или упрямстве английских лидеров, но, возможно, они считали, что Карл VII не решиться на этот шаг, или что им слишком поздно отступать, или даже, что в худшем случае предстоит кампания в которой можно было победить, учитывая, что при прочих равных условиях военное искусство того времени отдавало предпочтение обороне, а не наступлению.

Следует также отметить, что дело Фужера вызвало с обеих сторон много споров, в которых речь шла о том, что как Карл VII так и Генрих VI были в своем праве.

Отвоевание Нормандии

Хотя финансовые счета не сохранились, можно предположить, что французская сторона собрала армию численностью от 15.000 до 20.000 человек, что позволяло, согласно разработанного плана, атаковать Нормандию с трех или четырех сторон одновременно. Для англичан приемлема численность в 5.000 или 6.000 человек (латников и особенно лучников), разбросанных по всей Нормандии. На момент капитуляции Руана в ноябре 1449 года в распоряжении Сомерсета было 3.000 человек, столько же было у него в Кане в мае 1450 года. И даже во время битвы при Форминьи, 15 апреля 1450 года, английский капитан сэр Томас Кириэлл имел под своим началом 4.000 человек, прибывших с ним из Англии и 2.000, пришедших ему на помощь из Нижней Нормандии. Следует признать, что Сомерсет был явно обескуражен, видимо, он не ожидал от французов такого быстрого и масштабного ответа и, похоже, понимал, что большинство нормандцев (хотя и не единогласно) хотят видеть Карла VII своим королем. Матье д'Эскуши делает следующий вывод: "Одной из главных причин [поражения англичан] было то, что герцог Сомерсет […], лорд Толбот и английские капитаны, находившиеся в Руане и других городах, видели и ясно сознавали, что большая часть буржуа и народа не желает ничего иного, как вернуться к повиновению королю Франции, какие бы последствия это не повлекло; и по этой причине англичане не осмеливались ни выйти в поле, ни усилить гарнизоны крепостей, которые, как они знали, со дня на день окажутся в осаде"[483]. Другими словами, никакие подкрепления не приходили на помощь осажденным крепостям, которые капитулировали одна за другой, причем осаждающие постоянно имели очень большое численное превосходство. Поэтому через несколько дней, а иногда и почти сразу, начинались переговоры о сдаче, которые позволяли побежденным свободно уйти со своими семьями и, возможно, с лошадьми, оружием и пожитками. Карла VII не желал расправы над вражескими гарнизонами и даже, за некоторыми исключениями, захвата их в плен. Англичан нельзя было прижимать к стенке. Жан де Бюэй в своем Жувенеле, своего рода "правдивом романе", написанном примерно через десять лет после произошедших событий, подтверждает выводы Матье д'Эскуши. Однако он считает, что Сомерсет в самом начале кампании мог и должен был "выйти в поле" и навязать Карлу VII сражение. Если бы герцог победил, Нормандия была бы спасена, а если бы потерпел поражение, то, по крайней мере, это было бы сделано с честью. И в заключении Бюэй добавляет: "Я еще раз хочу сказать вам, что если иностранцы владеют страной, они не должны друг с другом ссориться"[484].

Однако с английской стороны не все были так обескуражены как герцог Соммерсет, так в августе 1449 года ветеран войн во Франции Джон Фастольф, ностальгировавший по великим кавалерийским шевоше XIV века, предложил отправить 40.000 человек (1.000 латников и 39.000 лучников!) во Францию, с оплатой за службу в течении шесть месяцев. Фастольф все тщательно спланировал: 10.000 человек должны были отправиться в Гиень и оттуда через Пуату добраться до устья Луары; остальные 30.000 должны были быть направлены в Нормандию, и совершать рейды в сторону Сен-Кантена, Орлеана и Бретани. И прежде всего, не унывать, поскольку, по словам Фастольфа, никогда не было такого, чтобы 7.000 англичан, сражавшихся за пределами своей страны, были побеждены. И кроме того, разве не бесчеловечно было бы бросить всех этих благородных людей, англичан и французов, всех этих простых людей, которые в течение тридцати двух лет так много претерпели ради благого дела? А если они попадут в руки врага, как накладно было бы платить за них выкуп! Но не все так просто, поскольку во времена Генриха V французы были разобщены и ослаблены; теперь же они хорошо подготовлены к войне, объединены и многие из них страстно желают вернуть свое наследие[485].

Отвоевание Нормандии, начавшееся в августе 1449 года, как по политическим, так и по военным причинам, было предпринято сразу с нескольких сторон. От Мон-Сен-Мишель франко-бретонская армия под командованием герцога Франциска I и коннетабля Ришмона продвинулась к Котантену, в результате чего пали Кутанс и Сен-Ло. Одновременно в самое сердце Нормандии продвигалась основная часть французских войск во главе с графами де Дюнуа, д'Э и де Сен-Поль, Робертом де Флоке и Пьером де Брезе. Как пишет Гийом Филластр в ответе на жалобы французских послов в декабре 1459 года, хотя герцог Бургундский не принимал в войне личного участия, но по крайней мере, большинство тех, кто служил под началом графов д'Э и де Сен-Поля, были "благородными людьми и баронами из Артуа и Пикардии", подданными герцога или даже членами его двора. Таких людей было около 2.000 человек, и несколько сыновей этих сеньоров намеревались воспользоваться возможностью быть посвященными в рыцари[486].

Первой крупной операцией в Нормандии стал штурм Понт-Одеме (12 августа), целью которой было изолировать Руан. Затем Тома Базен весьма искусно добился капитуляции Лизье (16 августа). По мнению того же Базена, было два варианта развития наступления: либо откликнуться на призыв городов Нижней Нормандии и усилить франко-бретонскую армию на западе, либо, как он советовал, и, что было принято, очистить от врага Верхнюю Нормандию. Таким образом были взяты Мант, Вернон и Аркур. В то же время Иоанн Алансонский, начал отвоевывать свое герцогство и взял его столицу, где его хорошо приняли, а французский гарнизон Дьеппа захватил Фекамп и Арк. В начале октября Карл VII, который в конце августа находился в Вернее, а затем весь сентябрь в Лувье, появился вместе с армией перед стенами Руана. Так пишет Гийом Кузино в длинном письме из Лувье, адресованном графу де Фуа и датированном 25 сентября, но с постскриптум добавленным после 9 и до 15 октября. Поражает торжественность письма: "Монсеньер, у нас каждый день так много хороших новостей со всех сторон, что мы даже не знаем, какой из них радоваться. И таким образом мы можем узнавать о победах нашего короля и о том, как Бог благоволит его делам; ибо ни в одной книге или истории прошлых времен, ни в иудейских, ни в языческих, ни в христианских приданиях, никогда не было такого, чтобы за столь короткое время государь силой покорил столько мест своих врагов, как это делает сейчас наш господин. И все же следует отметить, что не было взято ни одного места, где бы не было англичан из Англии [интересная формулировка] и в большом количестве"[487]. Очевидно, что французы не ожидали такого ошеломительного успеха.

Английские командиры, не имея возможности рассчитывать на поддержку жителей, были вынуждены сдать город Руан. Поначалу они пытались организовать оборону опираясь на городскую цитадель, герцогский дворец и укрепленный мост, но 29 октября капитулировали. Для того, чтобы Сомерсету и его людям разрешили свободно покинуть Руан (и перебраться в Кан), Толботу пришлось стать заложником[488]. 10 ноября Карл VII торжественно въехал в Руан. Зрелище, как повествуют хронисты, было впечатляющим. Кульминацией празднеств стала церемонии состоявшаяся 12 ноября, когда, после того как король вошел в Руанский собор, магистр теологии выступил с "очень красивой проповедью", тема которой, взятая из Писания, звучала так: "Благословен тот, кто явил нам милосердие, дал нашим сердцам радость и принес мир в нашу страну" (Benedictus qui fecit nobis misericordiam, dedit nobis jocunditatem cordis et fieri pacem in temporibus nostris). Возможно, этот призыв к милосердию не был излишним. В книге Вигилии на смерть короля Карла VII (Vigiles de la mort de Charles VII) Марциала Овернского, подаренной молодому Карлу VIII в 1484 году, есть несколько красочных миниатюр, посвященных этому великому моменту царствования его деда.

Осенняя кампания этим могла и закончиться, как это произошло в Нижней Нормандии. Однако по просьбе самих жителей Руана, опасавшихся мести со стороны англичан, она продолжалась, несмотря на дождь и холод: Арфлёр пал 1 января 1450 года, Онфлёр — 18 февраля.

Королевский Совет в Англии считал, что еще сможет удержать Нижнюю Нормандию и поэтому организовал отправку на континент экспедиционного корпуса под командованием сэра Томаса Кириэлла, получившего на месте подкрепление в виде отряда Мэтью Гофа. Иоанн де Бурбон, граф Клермонский и коннетабль Ришмон, который зимовал в Партене, объединили свои силы и, 15 апреля, разгромили англичан в битве при Форминьи. Весть о счастливом событии получила широкую огласку: 21 и 22 числа того же месяца. "по случаю радостного известия о победе, которую одержал монсеньор король над англичанами в Нормандии, близ Карантана, и уничтожил около 5.000 англичан", колокола Компьеня звонили во всю силу[489]. Победители немедленно написали и разослали несколько писем, в которых описывали произошедшую битву. Дальше дело пошло проще: были взяты города Вир, Байе и Авранш. Под Каном (городом и замком) собрались аж четыре французские армии. Армия во главе с Карлом VII и королем Рене, разместилась в Арденнском аббатстве; граф Клермонский и коннетабль Ришмон — в Мужском аббатстве; герцог Алансонский и канцлера Франции — в Женском аббатстве; Жан Дюнуа и сеньор д'Орваль — со стороны дороги на Восель. У Сомерсета не оставалось иного выхода, как капитулировать и вернуться в Англию. Королевская армия осадила Фалез. Наконец, 12 августа капитан Шербура, стены которого подверглись обстрелу артиллерий братьев Бюро, сдал город франко-бретонской армии, одержавшей ранее победу при Форминьи. Это стало последним актом профинансированной Жаком Кёром кампании, проведенной хорошо оснащенными и довольно дисциплинированными войсками с минимальным насилием по отношению к мирному населению. В 1452 году, архиепископ Реймсский, Жан Жувенель дез Юрсен, подтвердил, что разрыв перемирия был законным, что война, которую вел король, была справедливой, и, что отвоевание Нормандии было проведено "мягко и милостиво", без лишнего кровопролития. Первый подробный рассказ о этой кампании был составлен Герольдом Берри[490].

Карл VII понял сам, или ему дали понять, что он обязан торжественно отблагодарить Бога и поэтому был учрежден "День короля" (12 августа), который должен был быть отмечен по всему королевству процессиями и проповедями за счастливый ход и итог кампании по "восстановлению Нормандии". Не было забыто и то, что 1450 год, декретом Папы Николаем V (который только что преодолел церковный раскол Феликса V) был объявлен юбилейным. Эта традиция была взята из Ветхого Завета: "В юбилейный год все наследства и владения, ранее проданные, узурпированные или отчужденные иным образом, должны вернуться к своему владельцу, как об этом говорится в двадцать пятой и двадцать шестой главах книги Левит"[491]. Тогда же, с одобрения короля, в Руане были предприняты первые шаги по пересмотру приговора Жанне д'Арк.

Поскольку мирная конференция не планировалась, необходимо было предотвратить возможное возвращение англичан. Поэтому, лейтенанту короля в Нормандии, коннетаблю Ришмону было выделено 600 копий. В последующие годы Ришмон делил свое время между Нормандией и Парфеном, не забывая при этом навещать своего племянника Пьера II, герцога Бретонского, который принес королю простой оммаж за герцогство Бретань и тесный оммаж за графство Монфор (3 ноября 1450 года). Что касается Пьера де Брезе, то он получил очень почетный титул Великого сенешаля Нормандии, одновременно с должностью капитана Руана. Все эти меры не были излишними.

Потеря Нормандии, в Англии была воспринята очень болезненно, ведь столько лет, столько денег и столько сил было потрачено зря! Кроме того, в Англию возвращались "колонисты" и их семьи, озлобленные и обнищавшие, иногда вынужденные жить на милостыню или становиться преступниками[492].

Отвоевание Нормандии могло бы продолжиться взятием Кале, тем более, что тогда англичане находились в полном раздрае. По словам Тома Базена, что конечно же являлось преувеличением, по возвращении в Англию они постоянно восхваляли не только военную мощь Карла VII, но и его благоразумие и великодушие. Но Кале был окружен владениями герцога Бургундского (Булонне, Артуа, Фландрия), и с Филиппом Добрым по вопросу осады города пришлось бы договариваться. Если бы Кале был возвращен, кто бы им владел? Король или герцог? Мог возникнуть юридический спор. Так, согласно Гийому Филластру, канцлеру Ордена Золотого руна, Карл VII добровольно отказался от завоевания территории Кале и Гина, желая предоставить эту честь Филиппу, так как эти "четыре лиги страны" принадлежали, по его словам, герцогу Бургундскому, а не королевскому домену[493]. В данном случае король просто не захотел участвовать в авантюре с крайне неясным исходом. Возможно, что позже он сожалел об этом, о чем свидетельствуют отчеканенные по его распоряжению золотые медали, восхваляющие его справедливость, дисциплину установленную им в войсках, масштабы его величия, а также содержащие следующую хронограмму: qVant Ie fV faIt, sans dIferanCe,/aV prVdent roI, aMI de dIeV,/on obeIssoIt partoVt en France/fors a CaLaIs qVI est fort LIeV (Все земли, без различия, / нынешнему королю, возлюбленному Богом, / повиновались повсюду во Франции / за исключением Кале, который очень силен" (1451)[494]. Итальянский посол при французском дворе в ноябре 1451 года писал, что король делает большие приготовления к осаде Кале, и был бы недоволен если бы городом овладел герцог Бургундский. В общем, все тщательно друг за другом следили. До самого конца царствования Карл VII неоднократно интересовался, не удастся ли ему вернуть захваченный англичанами в 1347 году Кале, силой оружия или по договоренности с Генрихом VI и, прежде всего, с его женой, королевой Маргаритой.

Первая кампания в Гиени

Оставалась разобраться с Гиенью, задачей, которая в военном отношении была проще, поскольку герцогство, несмотря на экономические интересы и относительное богатство, было для англичан вопросом второстепенным, но и сложнее, поскольку большинство населения вовсе не стремилось попасть под прямую власть французского короля. Было ли это завоеванием или, скорее, как утверждал Карл VII, отвоевыванием, ведь герцогство уже целых три столетия, с момента развода Людовика VII с Элеонорой Аквитанской, французской короной не контролировалось?

Уже в 1450 году был взят Бержерак, а 1 ноября жители Бордо потерпели тяжелое поражение.

В следующем году Карл VII, еще до того, как обосноваться в замке Тайбур, господствовавшем над рекой Шаранта, доверил руководство операциями Жану де Дюнуа и графу Клермонскому. Кампания началась в мае. 12 июня Бордо открыл ворота перед королевской армией, правда предварительно выторговав для себя выгодные условия. Байонне, чтобы подчиниться, времени потребовалось больше, но и она капитулировала 20 августа, якобы после того как в небе над городом появилось чудесное знамение, символизировавшее победу французского белого креста над английским красным крестом. Весть о чуде, подлинность которого подтвердил сам Дюнуа, получила широкую огласку, так жители Тура пожелали вознаградить двух королевских гонцов, которые привезли в город "весть о покорении Бордо и Байонны и о чудесном знамении, которое можно было наблюдать на небе в день капитуляции города Байонны"[495].

Правда Герольд Берри, говорит о том, что чудесному знамению сильно поспособствовала, находившаяся под стенами Байонны, внушительная армия, обеспеченная артиллерией: "Там было много воинов, XXm [2000] бойцов, и пушек, которые с честью выполнили свой долг по завоеванию упомянутой страны"[496].

31 июля 1451 года по приказу Карла VII в Тайбуре был арестован управляющий королевскими финансами Жак Кёр, суд над которым, как мы увидим, начнется только через два года.

Интересным свидетельством восстановления целостности королевства летом 1451 года, является речь, обращенная к Карлу VII послом Филиппа Доброго, епископом Шалон-сюр-Сон, Жаном Жерменом с целью побудить его к участию в крестовом походе. По его словам, прелат был поражен безопасностью на дорогах королевства, которую он испытал во время своего пятимесячного путешествия из Лиона в Антверпен, а затем из Антверпена в Бордо. Уже вовсю отстраивались замки, заново заселялись города и деревни. И все это было благодаря деятельности Карла, короля Франции, известного как Победитель, которого можно сравнить с царем Давидом, императорами Константином, Карлом Великими и Святым королем Людовиком, его славным предшественникам. Но король весьма сдержанно отреагировал на предложение поучаствовать в крестовом походе, сославшись на то, что сейчас у него есть дела поважнее.

Перед тем как вернуться в Монтиль, Карл VII провел осень в Пуату, поселившись в довольно скромном замке Вильедье-де-Комбле, недалеко от Сен-Мешена. В сентябре 1451 года Флоренция направила во Францию посольство во главе с Анджело Аччаюоли, который должен был передать королю, как флорентийцы рады его славным успехам, распространению его власти и тому, что французский народ наконец-то вернулся к повиновению своему истинному господину[497]. В ноябре посол добился у короля аудиенции по вопросу ситуации в Италии и выяснить, не собирается ли глава королевского дома Франции, поддержать претензии короля Рене на Неаполь? Но давайте пока оставим этот вопрос в стороне, а обратим внимание на то, что Карл VII в ответной речи неоднократно делал паузы, тем самым показывая, что прежде чем высказаться он тщательно обдумывает свою позицию. Тот же посол находясь при дворе скрупулезно собирал различные слухи, среди которых был и тот, что король Франции согласится заключить мир с Генрихом VI при условии возвращения Кале, и что английский король готов на это пойти, но опасается крайне негативной реакции своих подданных. Аччаюоли получил еще одну аудиенцию, на этот раз в Auxances[498], где сообщил Карлу VII о военных силах, имеющихся в распоряжении Венеции, Милана и короля Арагона. На вопрос посла о Кале, король ответил, что англичане несправедливо занимают его город. и, что он с Божьей помощью намерен отобрать его обратно. В письме из Пуатье от 21 декабря посол вернулся к этому вопросу, поскольку ему сообщили о намерении короля отправиться к Кале с армией в 50.000 человек и флотом в 2.000 кораблей, которые будут наняты в Испании, Голландии, Германии и даже в Исландии. Но это будет лишь треть от имеющейся у него армии в 150.000 человек! Общее мнение таково, что король сможет получить все, что захочет. Франческо Сфорца уже видел его сеньором Генуи и Ломбардии, и даже, с благословения Папы, императором Священной Римской империи. Мартин Ле Франк даже называл его Карлом Августом (Carolus Augustus), "восстановителем свобод и спокойствия", что было уж слишком явным преувеличением.

Вторая кампания в Гиене и уроки битвы при Кастильоне

Однако англичане еще не сказали своего последнего слова. По призыву города Бордо и ряда гасконских сеньоров ветеран войн во Франции лорд Толбот согласился возглавить новый экспедиционный корпус из 3.000 человек, который высадился в столице Гиени 22 октября 1452 года.

В большинстве французских хроник не приводится никаких причин такого поворота событий, кроме того, что вероломные бордосцы были в душе англичанами. Тома Базен, верный своим убеждениям, считал, что главной причиной восстания в Бордо, были налоги. По его словам, в других частях королевства подданные так долго платили высокие налоги, что постепенно к этому привыкли. Королевские чиновники намеревались распространить эти налоги и на гасконцев, под предлогом того, что именно они должны платить за свою защиту и безопасность. Они должны были содержать войска, размещенные на постой в их домах, которые тратили бы свое жалование на месте, что наполняло бы кошельки торговцев и ремесленников. Также следует принять во внимание и тесные экономические связи (поставки вина), связывавшие Гиень с Англией, что было одной из причин оккупации только что отвоеванной территории. По словам нашего автора, гасконцы направили к королю посолов с жалобами, заверив его в своей верности и объяснив, что они вполне способны защищать себя сами, тем более что англичане были далеко. Но король отказался их выслушать, и только тогда они установили контакт с Лондоном, который и прислал Толбота[499].

Подготовка к восстанию происходила в абсолютной тайне, поэтому Оливье де Коэтиви, сенешаль Гиени Карла VII, был арестован ночью в своей постели. Затем Коэтиви перевезли в Англию, и только в конце 1454 года, Джон Толбот, сын и наследник ветерана Столетней войны, освободил его в обмен за выкуп в размере 6.000 ноблей (12.000 экю), который был полностью выплачен только в 1458 году.

События в Гиени стали неожиданностью и для Карла VII, который, переключив свое внимание на Савойю и Италию, теперь находился в Форе. Уже 25 октября Дофин, с которым разногласия и не думали утихать, сделал отцу предложение о своей службе, от которого король категорически отказался. Возможно, это была упущенная возможность положить конец конфликту, который должен был продолжаться до конца царствования.

У короля была целая зима, чтобы продумать свои ответные действия. В письме из Тура во Флоренцию от 27 марта 1453 года Аччаюоли сообщал, что военные приготовления занимают все его время, так что добиться аудиенции удается с трудом[500]. Из Турени, через Лузиньян и Сен-Жан-д'Анжели, Карл VII в конце июня 1453 года добрался Тайбура, а затем, в начале июля, и до Ла Рошфуко. Средства для повторного завоевания Гиени имелись в достатке, но о том, чтобы король возглавил свою армию, не могло быть и речи, поскольку это было не в его вкусе. Военный Совет с его одобрения предложил создать две "группировки", одна из которых будет действовать к югу от Гаронны, а другая — к северу от Дордони. Первая, и самая многочисленная "группировка", командование которой было поручено королевскому генерал-лейтенанту, графу Клермонскому, включала отряды под началом графа де Фуа, сеньоров д'Альбре и д'Орваль и Потона де Сентрая, и должна была продвигаться через Медок, чтобы выйти к Бордо. Вторая "группировка", несколько менее многочисленная, объединяла ордонансовые роты, вольных стрелков и феодальные контингенты выставленные графами дю Мэн, де Невер и д'Этамп. Этими войсками командовали Великий камергер Франции Жак де Шабанн, два маршала Франции — Андре де Лаваль, сеньор де Лоэак, и Филипп де Кюлан, сеньор де Жалонь, адмирал Франции Жан де Бюэй и лейтенант Великого магистра артиллерии Гаспар Бюро, который замещал своего старшего брата Жана, казначея Франции. С этой "группировкой" двигался обоз, большая и малая артиллерия, а также отряд легкой кавалерии их 800 человек.

После нескольких мелких операций, призванных произвести впечатление на противника (в том числе безжалостное повешение гасконцев, считавшихся предателями французской короны), Жан Бюро убедил командиров второй "группировки" взять в осаду город и замок Кастильон в Перигоре, располагавшийся на правом берегу Дордони, в пятидесяти километрах от Бордо. Важно было непременно взять этот первый замок.

Осада была начата 14 июля 1453 года. Сразу же у Жана Бюро возникла идея создать в двух километрах от города огромный военный лагерь (парк) в форме четырехугольника, который, согласно найденным в XIX веке остаткам, мог занимать площадь 600×200 метров², то есть двенадцать гектаров. Лагерь был защищен земляной насыпью, рвом, частоколом и имел несколько укрепленных ворот. Это была относительно новая тактика, заменившая постройку бастид, которые, как показала осада Орлеана в 1429 году, были слишком слабы, потому что их было слишком много, и их можно было захватить одну за другой. В этом же лагере были собраны обоз, лошади и артиллерия, в особенности серпентины и кулеврины выставленные на вал. Затем началась непосредственная подготовка к осаде.

Видя эти приготовления, англо-гасконский гарнизон Кастильона призвал на помощь Толбота, который быстро приняв решение, во главе своей армии, пройдя через Либурн добрался до окрестностей Кастильона. Битва состоялась ранним утром 17 июля.

Историкам повезло, что в их распоряжении находятся три документа того времени, которые рассказывают о битве или, по крайней мере, о ней напоминают. Первым документом, является написанное 19 июля неизвестным лицом письмом, в котором сообщается о том, что автору рассказал свидетель только что произошедшей битвы, и, что он узнал из другого письма, написанного Ги де Ла Рошем, сенешалем Ангулема. Утром 17 июля многие французские воины находились за пределами своего лагеря. В какой-то момент Жак де Шабанн и Жоашен де Руо, возглавлявшие 200 копий, неожиданно столкнулись с передовым отрядом англичан во главе с самим Толбота и были вынуждены, вместе со многими другими, поспешно отступить в лагерь. Толбот успел даже совершить символический акт, установив свои знамена на краю рва. После краткого противостояния один из командиров французских артиллеристов, Жиро де Саман, прославившийся многими другими подвигами, приказал дать залп из всего имеющегося огнестрельного оружия, приведший к тому, что множество врагов пали замертво. Англичане не выдержали и стали отступать. Это означает, что артиллерия сыграла решающую роль. Затем французы открыли ворота лагеря и пешими и конными совершили вылазку. Задача состояла в том, чтобы напасть на самого Толбота. В результате его штандарт был срублен, сам английский командующий сброшен с коня на землю, а один подбежавший лучник "пронзил его шею мечом, так что кровь хлынула через горло". Ужасная сцена, и похоже что, подлинная. После гибели командира англичане окончательно дрогнули и в панике бежали. Охота за беглецами продолжалась вплоть до Сент-Эмильона, находившегося в двух лье от места битвы. Однако около 2.000 из них смогли укрыться в Кастильоне. Получив известие о победе, король находившийся в Ла Рошфуко приказал петь Те Deum[501].

Второе письмо было отправлено 22 июля Карлом VII в Лион, чтобы держать жителей в курсе событий. Его содержание несколько иное. Король настаивает на том, что английская армия под командованием Толбота, в которой было много гасконцев (6.000 или 7.000 человек), подошла с развернутыми знаменами к Кастильону в 9 часов утра. Штурм французского лагеря продолжался час, но англичане получили жесткий отпор. Они потеряли штандарт Толбота, а сам он был убит, как и многие другие. Оставшиеся в живых сели в лодки[502] и бежали или укрылись в Кастильоне. Число убитых и взятых в плен до сих пор неизвестно. Любопытно, что в королевском послании не упоминается ни одно из имен французских капитанов и не говорится о роли артиллерии. Однако, Карл VII не преминул упомянуть об одновременном продвижении графов Клермонского и Фуа через Медок в направлении Бордо, а также о том, что французские корабли пришвартовались в эстуарии Жиронды. Подразумевается, что Бордо находится под прямой угрозой[503].

Есть также третье письмо написанное находившемся вместе с кролем графом дю Мэн и быстро доставленное в город Пуатье:[504] "Монсеньор граф дю Мэн, находящийся на войне, прислал о ней новости, те, что вы увидите ниже. Дело обстоит так, вчера утром, между девятью и десятью часами, сэр Толбот со всеми своими силами прибыл на поле перед Кастильоном, где была осада, и, слава Богу, наши люди так хорошо его встретили, что знамена Святого Георгия, короля Англии и Толбота пали на землю, а упомянутый Толбот был взят в плен или убит, не знаю точного числа погибших, но добрых две тысячи англичан наши люди заставили бежать, и да благословит вас Бог. Написано второпях, в эту среду 18 июля. Я думаю, что от этой великой радости вы уже можете развести костры на улицах города". Это письмо является примером важности того, чтобы великие сеньоры и добрые города были быстро проинформированы, особенно если новости были хорошими.

Еще один пример: город Орлеан одарил тремя золотыми экю королевского гонца Сен-Максена, который 17 июля 1453 года привез письмо с известием "о поражении англичан под Кастильоном в стране Гасконь"[505].

Неудивительно, что английские источники почти ничего не говорят о битве при Кастильоне[506], ведь никто особо не любит рассказывать о поражении. С другой стороны, французские хроники изобилуют повествованиями о победе и их описания битвы более или менее сходятся. Более того, в своем Жувенеле Жан де Бюэй, который участвовал в деле (и был дважды ранен), высказывает свое собственное суждение: французы победили, потому что проявили полное самообладание и встретили своих противников не двигаясь с места[507].

Тома Базен упоминает о разумных приготовлениях Жана Бюро и пользуясь случаем, рассказывает об образцовой карьере этого простого буржуа, незнатного происхождения и маленького роста. Подчеркивается и мужество нескольких капитанов, включая бретонцев, которые в едином порыве бросились на Толбота. Один из них, Оливье Жиффар, захватил английское знамя и привез его домой. Но возможно, более примечательным является анализ предполагаемых стратегических и тактических ошибок Толбота. Базен считает правильным, что он решил нанести удар сначала по французским войскам находившимся под Кастильоном, состоящим в основном из пехоты и обремененным обозом и артиллерией, а не атаковал армию графа Клермонского[508]. Но он действовал слишком поспешно. Толботу следовало разбить свой укрепленный лагерь, спокойно дождаться подхода собственной пехоты и артиллерии и посмотреть, что будет дальше, поскольку у противника находившегося на вражеской территории быстро возникли бы большие проблемы со снабжением. Более того, он совершил или был вынужден совершить ошибку в оценке ситуации. В какой-то момент французские капитаны решили увести из лагеря своих лошадей, несомненно для того, чтобы дать понять подчиненным, что они намерены сражаться до конца и специально лишают себя возможности бегства. Поднялась пыль, и Толбот подумал, что его враги бегут и следует немедленно атаковать, но он не предполагал, что французы будет обороняться, укрывшись за земляным валом из деревянным частоколом. Короче говоря, Тома Базен, считает, что английский командующий проявил больше безрассудства, чем благоразумия, и будучи священнослужителем видит в этом небесное отмщение этому жестокому капитану, который во многих обстоятельствах показал себя лишенным всякого чувства милосердия. Убивая мечом, он и погиб от меча[509].

Похоже, что бесславная гибель Толбота была воспринята с облегчением. "Так пришел конец этому знаменитому английскому капитану, который так долго считался одним из самых заклятых и упорных врагов Франции, наводившим на ее народ страх и ужас"[510].

Его смерть получила определенную огласку в обществе, так Жак де Шабанн, который сам сильно рисковал во время битвы, предложил королю через одного из своих слуг латный горжет Толбота, снятый с его тела (его торс защищала простая бригандина, которая была менее тяжелой для ношения, чем пластинчатые доспехи), и Карл VII с сочувствием сказал: "Да благословит Бог доброго рыцаря, которому она принадлежала"[511].

Битва при Кастильоне не положила конец военным операциям. Кампания продолжалась, и только 19 октября, после долгих переговоров, Бордо капитулировал и открыл ворота. Вновь завоеванная Гиень была поручена графу Клермонскому, которому помогали несколько капитанов, включая Потона де Сентрая, Теодоро ди Вальперга и Жана Бюро. Чтобы надежно удерживать город, было решено построить форты Шато-Тромпет и Ле-Га[512].

Результат случайности и импровизации, а не расчета, битва при Кастильоне, исход которой, мог быть совершенно иным, не имеет никакого сходства с подготовленным сражением, в ходе которого две армии, выстроенные в линию, должны были противостоять друг другу на равных. Это заставляет усомниться в эффективности ополчения вольных стрелков. С другой стороны, она подтверждает ценность французского рыцарства, независимо от того, сражалось ли оно верхом на лошадях или пешком, и представляет собой заметный этап в развитии полевой артиллерии. Примечательно, что и при Форминьи, и при Кастильоне французы оказались в меньшинстве, тогда как при Азенкуре и Вернее они потерпели поражение, несмотря на явное численное превосходство.

Карл VII добрался лишь до Либурна, расположенного в тридцати километрах от Бордо и из осторожности не став въезжать в склонный к мятежу город, не спеша двинулся на север.

Его историограф, Жан Шартье, не преминул приписать этот счастливый исход кампании "здравому смыслу", "усердию" и "благоразумию" короля, который всегда, даже переезжая с места на место, был приветлив к своим людям и стремился их утешить. Так он стал "господином всей этой великой страны Борделе, и установил мир"[513]. Однако, для достижения полного умиротворения потребовалось время, чему, несомненно, способствовало постепенное восстановление экономики.

По словам Марциала Овернского, Карл VII позаботился о вознаграждении дворян, которые по его призыву приняли участие в этой кампании и даже выплатил им жалование с того момента, как они покинули свои дома, и компенсацию за потерянных лошадей[514].

По мнению некоторых наблюдателей, Бог допустил изгнание англичан из Нормандии и Гиени "с небольшими потерями для французов", для того, чтобы христианнейший король стал его орудием для борьбы с турками во время крестового похода. В этом и заключался "секрет" "славного и чудесного восстановления королевства". Шатлен, даже повествует о неком "святом отшельнике", который предсказал королю замечательные победы, еще до того, как они произошли, и открыл ему Божий план относительно его самого[515].

Битва при Кастильоне произошла через несколько дней после победы Филиппа Доброго при Гавере (23 июля 1453 года) над ополчением города Гент, который бунтовал против него в течение двух лет. Сам конфликт, который был очень жестким и имел социальную подоплеку, интересен тем, что показывает, что в бургундских Нидерландах, и особенно во Фландрии, солидарность горожан оставалась очень сильной и герцог не мог относиться к своим добрым городам так, как это делал король Франции. Советники Филиппа упрашивали его вести переговоры с Гентом осторожно и осмотрительно, не только по вопросу налогообложения, но и по другим, таких как отправление правосудие. Жители Гента обратились к королю как к своему суверенному господину с просьбой выступить в качестве арбитра или посредника, на что Карл VII охотно согласился, ведь Фландрия была фьефом короны, а он сам обладал "властью учинять мир или войну во всем своем королевстве?"[516] Королевские послы выдвинули предложения, которые очень разочаровали горожан, поскольку были в принципе неприемлемыми. Послы пытались воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы поднять проблему городов на Сомме, утверждая, что они, в 1435 году, были уступлены герцогу Бургундскому с единственной целью дать ему возможность лучше противостоять английскому нападению из Нормандии и как только угроза такого нападение отпала, эти города должны быть возвращены королю без како-либо финансовой компенсации. Само собой разумеется, что Филипп Добрый, подписывая Аррасский договор, официально отказался от такого толкования вопроса, и дело так и не двинулось с места. При бургундском дворе говорили, что события могли бы принять другой, более крутой оборот, если бы не высадка Толбота в Гиени, так что в каком-то смысле Бордо спас Амьен. Возможно, так оно и было. Однако следует помнить, что возвращение Амьена и других городов на Сомме путем применения военной силы могло привести к новому англо-бургундскому союзу, как во время позорного договора в Труа, чего опасалась прежде всего французская сторона. Что касается Гента, то Карл VII, безусловно, был поставлен в двусмысленное положение, поскольку, с одной стороны, был не прочь вмешаться в качестве миротворца во "внутренние" дела бургундской державы, но с другой стороны, поддержка городской общины, находящейся в открытом конфликте со своим сеньором, определенно его не устраивала.

Одним из самых поразительных фактов было изменение роли профессиональных военных, которые находились на пути к тому, чтобы стать своего рода национальной жандармерией. Жан де Ваврен пишет: "Эти воины теперь вели себя в королевстве настолько достойно, что не стало ни одного грабителя или разбойника, который осмеливался бы выйти на большую дорогу из страха быть ими пойманным и переданным в руки представителей правосудия. Точно так же эти воины сопровождали и охраняли странствующих купцов, которые были очень счастливы, что было чудесной переменой, потому что после этого ордонанса те, кого называли живодерами, потому что они грабили всех подряд, стали защитниками и проводниками добрых людей, путешествующих по королевству Франция"[517].

Но с англичанами примириться так и не удалось, несмотря на то, что в 1452 году Папа Николай V с этой целью направил во Францию кардинала Гийома д'Эстутвиля, а в Англию архиепископа Равенны Бартоломео Роверелла: "Однако после того, как были сделаны предложения и вышеупомянутый мирный договор был оформлен вышеупомянутыми кардиналами, был дан ответ, что когда король Англии отвоюет у короля Франции столько же земель, сколько король Франции отобрал у него, например, герцогства Гиень и Нормандия, тогда настанет время вести переговоры о мире между ними, и что упомянутые кардиналы не могут на этот момент заключить ничего другого"[518].

В любом случае, Карл VII, как внутри королевства, так и за его пределами, стал считаться "победоноснейшим королем Франции". Так оценивал его и Шатлен, для которого завоевания Нормандии и Гиени стали поистине двумя "чудесами" его времени: "Я видел как через триста лет / Изгнали англичан, / Из их владений / В древней Аквитании, / А Бордо и Байонна / Стали городами французского короля. / Честь и хвала короне/ Которая свершила такие великие подвиги. / Я видел Нормандию / И благородный Руан, / Подчинившиеся королю / Изгнавшему завоевателей, / И утвердившему там свои стяги"[519].