Клуб смерти

11

— Начинаю с первого воспоминания — огромная черная собака лижет мне лицо. Мне исполнилось три года, я играла на лужайке летнего дома родителей в Саутгемптоне. Место это расположено в конце дороги под названием Вянданк — местные говорят Вянданс. Она названа так в честь вождя индейцев Монтаук. Скорее всего, собака была соседская, потому что мои родители держали кошек — трех абиссинок — и шотландского пони.

Дом выстроил отец моей матери, Джордж Клиффорд. Он изобрел держатель сверла в буре, не сам бур, а просто зажим, который по сей день незаменим в нефтеразработках. Он смог уйти на покой очень молодым человеком, чтобы в полной мере предаться истинной страсти — крокету. В тридцатых годах он был чемпионом страны.

Моя бабушка, Пруденс Сил Клиффорд, умерла, когда маме исполнилось двенадцать лет, а ее брату Арчеру — десять. От туберкулеза. Детей воспитала нянечка. Дедушка Джордж умер за год до моего рождения. Он оставил дом маме, а другой дом в штате Мэн — дяде Арчеру. Арчер был бродягой в душе, прототип битников, и не захотел иметь больше, чем можно унести на себе. Продал дом в Мэне и отправился в Европу, чтобы поступить в Королевские военно-воздушные силы. Погиб на войне. Самолет, на котором он был штурманом, не вернулся с задания, разбился где-то в Болгарии.

— Какой-то штурман, — недоумевающе и задумчиво повторила Кейт Нейсмит.

— Но все было еще до начала, мистер Айвс.

— Это добавляет колорита. Многие описания перескакивают от колыбели сразу к успехам в колледже.

Кейт перемотала пленку назад, потом включила магнитофон снова, вслушиваясь в голос Чарльза Айвса.

— Это добавляет колорита. Многие описания перескакивают от колыбели сразу к успехам в колледже.

— Привет, Чарльз, — сказала Кейт, — мистер Айвс.

— Какое это ощущение — быть очень богатым?

— Ну, Чарльз. Как грубо.

— Это честный вопрос. Я имела привилегии — совершенно неоспоримый факт. Однако папа родился в бедности и никогда об этом не забывал. Он имел дело с бедными людьми каждый день. Работал врачом, вы меня понимаете. Когда папа просил у дедушки Джорджа маминой руки, дедушка поинтересовался, какая, по его мнению, болезнь больше всего угрожает миру. Папа всегда рассказывал, что следующий вопрос, наверное, был бы таким: «Хорошо, если ты считаешь себя дельным врачом, как утверждает моя дочь, почему ты не найдешь от болезни лекарство? Ежели мужчину может победить простой микроб, то как ты можешь предполагать, что я сам подсажу тебя на лестницу, по которой ты вознамерился подняться до положения моего зятя?»

Папа ответил: «Несправедливость».

— Браво, — воскликнула Кейт.

— Дедушке нечего было возразить. Оставалось только благословить брак.

Кейт снова остановила запись, выключила магнитофон и усилитель, закрыла глаза и тяжело вздохнула. Затем открыла глаза, встала из плетеного кресла-качалки, прошла в кухню, выглянула в окно. Снег, словно кисейные полотнища, обвивался вокруг фонарей на Парковой и Ньюарке. Парочка яппи,[4] прикрывшись атташе-кейсами, как щитами, пробивалась сквозь порывистый ветер в направлении общежития на Уиллоу.

Домой пришел охотник, домой пришел из леса. Пришел домой и брокер. Из конторы на Уолл-стрит.

Кейт поставила чайник на плиту, вынула кассету из магнитофона на холодильнике, посмотрела, что там. Дон Хэнли, «Создай Прекрасного Зверя». Ага, она довольно давно слушала оптимистичных «Летних мальчиков». Отложив Хэнли в сторону, поставила Принса и перемотала наугад, примерно до начала «Пурпурного дождя», для разнообразия включила негромко и медленно закружилась с собственной тенью.

Чайник засвистел, когда затихла мелодия. Кейт сняла крышку с заварника и немного подержала его вверх дном над паром, так научил Чарльз. Кстати, он сделал бы ей замечание, что она дала воде закипеть. Кипящая вода «шокирует» чаинки, уверял он. Или что-то подобное. Она выключила газ, засыпала листовой «Серый Граф», залила кипятком, попросив при этом прощения, закрыла чайник крышкой. Потом немного поболтала, налила в керамическую кружку сквозь бамбуковое ситечко, вернулась в комнату, включила усилитель и магнитофон, запустила пленку и стала слушать дальше:

— Папа говорил правду, когда назвал несправедливость, он женился на маме не из-за денег, хотя понимал, что деньги, несомненно, облегчат ему жизнь и достижение цели. Он утверждал, что люди должны получать равное медицинское обслуживание при одинаковых болезнях. Он перевел практику на Парк-авеню, поскольку адрес имел яркую ассоциацию с «Ленокс-Хилл Хоспитал», с одной стороны, а с другой — у Парк-авеню есть иная часть — трущобы. Всю жизнь, каждый рабочий день, папа ходил на вызовы в Гарлем…

В Саутгемптоне папа страдал. Ненавидел претенциозность. Не сказать, чтобы не любил дом и океан. Он был искусен в управлении маленьким парусником, иногда его называют «Фин», а особенно любил кататься на буерах зимой по льду залива Медокс, у Водяной Мельницы. У меня до сих пор остался там маленький домик, я сохранила его в память об отце в неприкосновенности.

Только хотелось бы почаще там бывать. Один раз, в семьдесят втором году, я провела там весну и лето. Один из самых приятных моментов в жизни… Семьдесят второй год, о Господи. Так давно.

В дверь постучали, и в первый момент Кейт подумала, что это к ней. Потом она сообразила, что у нее не такая квартира. Входная дверь располагается на уровне улицы, а сама квартира — на втором этаже. Надо подниматься по узкой лестнице, иногда Тим возникает в гостиной, а она и не слышала, как он открывал дверь. То же самое часто случается и с ним, но Кейт считает, что Тим — жертва рок-н-ролла, глух на одно ухо, ему приходилось играть слишком громко, довольно часто и очень продолжительное время — десять лет. И она не воспринимает всерьез эти случаи, потому что ее появление не пугает Тима до смерти, как ее пугает его появление. Особенно в последнее время. Особенно сейчас.

Стук в дверь, как, наконец, дошло до Кейт, был записан на пленке, и за ним послышался мужской голос, кто-то извинялся за очередное вторжение, мол, дело в том-то и в том-то. Кейт так и не поняла, в чем все-таки дело. Потом Мак-Алистер извинилась за перебой и предлагала вместе пообедать, «если вы свободны».

— Да, действительно. Да. Конечно. Было бы очень славно.

— О, Чарльз, — сказала Кейт, — мог бы ты хоть раз отказаться?

— Пять тридцать не очень рано?

— Пять тридцать — отлично.

— Пять тридцать — отлично, — передразнила Кейт и устыдилась. Над мертвыми не шутят.

— Если бы мы могли задержаться, только на минутку, вы бы ответили еще на один мой вопрос?

— О?

Зазвонил телефон. У Кейт. Она остановила пленку и позволила аппарату звонить. Пусть себе трезвонит и трезвонит. На двадцать втором звонке не выдержала, сняла трубку и рявкнула:

— Оставь меня в покое, сукин сын!

На том конце провода он или она дали отбой.

Кейт включила режим набора и набрала номер телефона, записанный на карточке день тому назад. После двух гудков трубку снял мужчина.

— Да, говорите.

Кейт положила трубку. Боязнь сцены. Она глубоко вздохнула, снова набрала, услышала сигнал «занято». Тогда пошла на кухню, перемотала пленку, снова послушала «Пурпурный дождь» и посмотрела в окно. Никто не прошел, пока звучала песня, а после она вернулась в комнату и снова набрала номер.

— Говорите.

— Можно… можно лейтенанта Милнера?

— Кто это?

— Мое имя ничего ему не скажет.

— Э, вы не знаете. Он помнит тысячу людей. Миллионы.

— Вот что я имею в виду. Прошли годы со времени нашего знакомства.

— Вы знакомы с Милнером?

— Ну, нет. Просто так. Я его не знаю. Прошли годы, и он не помнит меня.

— Кейт?

Она чуть не бросила трубку.

— Лейтенант Милнер?

— Кейт Нейсмит, так?

— Как вы узнали?

— Я думал о вас.

— Правда?

— На все сто. Чарльз Айвс и все такое.

— О да. Конечно. Чарльз.

— Вы поэтому звоните, да?

— Да?

— Восемь лет, Кейт, восемь лет будет этим летом, если оно когда-нибудь наступит, с тех пор как мы дружили, ты, я, Чарльз и все остальные. Итак, что случилось? Ты загрустила?

— О Чарльзе?

— Естественно. Почему бы и нет. В том смысле, что когда человек умирает, люди не поминают старые обиды.

— С того самого лета я не видела Чарльза, лейтенант.

— Дейв. Я знаю, ты здорово на него наехала, когда он бегал за той самой Йост, но я не уверен, помирились вы или нет. Памела Йост, кажется, так ее звали? Я все время путаю, Памела или Пола. Мне принесли папку, но я еще не рассмотрел.

«Если я буду продолжать так с ним разговаривать, телефон снова не зазвонит».

— Памела. Дейв?

— Да, Кейт?

— Я написала Чарльзу письмо, что не желаю больше его видеть и уезжаю из города, если не надолго, то, наверное, не на несколько дней. Меня не было всего пару месяцев, так вышло. Заскучала по проклятому уродливому, перенаселенному, шумному и вонючему месту…

Милнер посмеивался.

— … и мне самой не больно нравилось превращаться в этакую важную птицу. Я устроилась преподавателем, знал ты или нет, учителем французского языка в средней школе, в маленьком академическом пруду, вроде Портленда, Сиэтла или Альбукерка. Мне пришлось посетить эти места. Получилось так, что я бросила это занятие. Теперь у меня магазин в Три Бе Ка, между прочим, женского белья. А живу я не где-нибудь, а в Хобокене, в здании, бывшем ранее фабрикой разносолов, с мужчиной на четырнадцать лет младше меня, который играет на басах в группе под названием «Число их — ничто». Строчка Боба Дилана: «Черен их цвет, и число их — ничто». Они — группа — завоевали свой кусок славы, никогда не показываясь перед глазами поклонников. Выходят на сцену при погашенном свете, играют за черными японскими ширмами. Впечатляет, в извращенной манере. «Число их — ничто» — ужасное название, однако. Некоторые думают, что группа называется «Число их — нечто». Другие считают «Число их — ништяк». А кое-кто думает, что «Числоих» — это имя. «Числоих Ничто»…

— Кейт?

— … одна чувиха, которая, между нами говоря, не отличает одну латиноамериканскую страну от другой и выговаривает «Никарагуа» как «Кни-хор-рах-ва», подозревает, что «Числоих Ничто» пишется не так, и все время меня спрашивает, а как их название на самом деле пишется и что оно означает.

Думаю, им надо было назвать группу «Кейт Нейсмит». Сегодня вечером «Кейт Нейсмит» у «Максвелла». Круто звучит? Все поймут, что «Кейт Нейсмит» — это одно слово. «Максвелл» — клуб в Хобокене.

Хобокен, Дейв. Можешь себе представить? Я родилась в Филадельфии, и самое страшное для меня в подростковом возрасте было оказаться секретаршей в Нью-Джерси. Я целый год страдала, как один друг сказал, от «синдрома отрицания» штата Джерси. Потом, в один из дней последнего лета, я проснулась, утром и лицом к лицу столкнулась с этим фактом, поэтому села в поезд и отправилась в Эсбери-Парк. Мне активно захотелось пойти в Эсбери-Парк. Я обрела удивительный опыт, Дейв. Увидела «Мадам Мари», «Каменного Пони», «Казино». «Кокомо» не нашла. Понимаешь, о чем я говорю, да, Дейв?

Ты меня бы сейчас не узнал. Помнишь волосы до самой задницы? Ну, я их обрезала, теперь вроде панка: очень коротко по сторонам и зачесано прямо вперед наверху. И в других отношениях я тоже изменилась, Дейв. Я никогда не считала, что вещь может быть хорошей, если она не в черно-белом и не на иностранном языке. Теперь я уверена, что она плоха, если без сильных тел и громкой музыки. Мои любимые фильмы — вместе с частями с Джоном Кэнди в «Сплэш» это «Флэсиданс» и «Пурпурный дождь». Они заставляют смеяться, плакать, заводят, рождают желание танцевать, чего еще желать? Когда Чарльза не стало, я открыла окно и врубила «Пурпурный дождь» — песню, я прослушала ее двадцать один раз подряд, к черту снег, все сраные почести! Когда я наконец остановила запись, один из моих соседей открыл окно и зааплодировал. Ох, Дейв, Дейв, Дейв, Дейв.

— Говори со мной, Кейт.

— Чарльз прислал мне несколько пленок — интервью с Фрэнсис Мак-Алистер. И кто-то все звонит мне, десять или пятнадцать раз в день и не бросает, пока я не возьму трубку или не сойду с ума. Почему я никак не куплю автоответчик? Ненавижу машинки! Почему я просто не сниму трубку с рычага? Бывают и деловые звонки ко мне домой. Не знаю, почему, но уверена, тут есть какая-то связь. До того, как пришли пленки, никто не звонил. В посылке была только записка «Пожалуйста, передайте такой-то». Не пойму, почему Чарльз их прислал. Мне страшно, Дейв. Мой приятель уехал из города на сборище, я совсем одна.

— Штемпель разборчивый, Кейт?

— Пятница. Посылка — обувная коробка, запечатанная в оберточную бумагу, была отправлена в прошлую пятницу из Нью-Йорка. Пятница, суббота, воскресенье, понедельник, вторник — за пять дней до смерти Чарльза. Я предполагаю… Впрочем, не важно, что я думаю.

— Что предполагаешь, Кейт?

— Сначала решила, что это подарок на День святого Валентина — конфеты, например. Я не ем конфеты, но увидев обратный адрес Чарльза, подумала, что его мне не хватает.

— Ты сохранила, может быть, обертку от посылки, Кейт?

— К сожалению, не сохранила.

— Ну да. К чему бы тебе, а? Я подразумеваю, звонки там начнутся и всякое.

— Коробка была от кроссовок «Найк», — Кейт рассмеялась. — Помню, восемь лет назад ты сказал: «Любители всегда стараются показать, как они полезны, приводя на память массу не относящихся к делу деталей».

— Как сказать, — проговорил Милнер серьезно. — Если у Чарли не было кроссовок «Найк», значит, коробка показывает, что не он посылал пленки. С другой стороны, мог кто-то из его соседей выбросить ее, а Чарли она очень хорошо подошла для посылки, и он ее вынул из мусорного бака.

— Значит, ты мне веришь? Насчет звонков?

— Конечно, верю, Кейт. Сколько там всего пленок?

— Шесть. Шесть по девяносто минут.

— Все прокрутила?

— Я прокрутила начало помеченной первым номером. Датирована концом августа.

— Помню август. Смутно. Что-нибудь интересное?

— Нет. Да. Не знаю. Что случилось с Чарльзом? Точнее, я не знаю… Ты работаешь в отделе убийств? Его убили?

— Каждый раз, когда кто-то летит со здания, Кейт, не оставив ни записки, ничего, нам приходится все тщательно проверять.

— Чарльзу… очень нравилась Фрэнсис Мак-Алистер. Я могу сразу сказать, прослушав малую часть пленок. Между ними что-то происходило?

— Мы расспрашиваем людей вокруг, в здании, носильщиков, швейцаров, соседей, всех и вся. Чарли у нее, у Мак-Алистер, был несколько раз. Никто их не застукал за этим занятием в лифте, знаешь ли. Прокуроры Соединенных Штатов никогда не трахаются в лифтах.

— ППП, — сказала Кейт, — так мы обычно называли это: публичное проявление привязанности. Хорошие девочки так не поступают.

— Фрэнсис — хорошая девочка. Крутая, но хорошая.

— Что значат эти пленки, Дейв? Чарльз нашел что-то порочащее? Возможно, она убила его, чтобы он не довел информацию до общественности?

— Где ты находишься, Кейт? В Хобокене?

— Думаю, что есть такая вероятность, иначе ты бы сказал «нет». Да, я в Хобокене.

— Пленки сейчас у тебя?

— Да.

— Ты в порядке? Есть там кто-нибудь, чтобы мог посидеть с тобой?

— Ничего со мной не случится. Если бы я на самом деле чувствовала опасность, то вряд ли попросила бы кого-либо сидеть со мной. Думаю, настоящей опасности нет.

— Если вы не виделись с Чарли восемь лет, как он узнал твой адрес?

— В этом ему не было равных — в розыске людей. Он, бывало, говорил, что может найти любого человека в мире, если задумается хорошенько. Что-то вроде угрозы: мол, если задумаюсь хорошенько, то найду, ну, Анук Эме, и заставлю ее влюбиться в себя. В этом ему тоже нет, не было равных — в умении заставлять женщин влюбляться в себя.

— Говоришь, твой магазин в Три Бе Ка, Кейт? Почему бы тебе не захватить пленки туда, мы бы подъехали с напарником.

— Перекресток Западного Бродвея и Томас. Называется «Le Peau Douce».

— Э-э, в переводе «Мягкая кожа»? — сказал Милнер.

— Я не знала, что ты умеешь по-французски, Дейв.

— Mais oui.[5]

Кейт рассмеялась.

— Не помню, чтобы у тебя имелся партнер.

— Да так, есть теперь один. Разгильдяй. Слушай, Кейт. Ты можешь отмазаться от этих дел. Прямо по соседству с участком, где мы работаем, есть клуб здоровья, по случаю большого снегопада нам позволяют ночевать там. У них есть сауна, бассейн, гири, тренажеры и тому подобное. Нумз, мой напарник, тренируется на «Нордик-трэке» — имитатор лыжни…

— Нумз?

— Его зовут Ньюмен. Я его называю Нумз. Он утверждает, что врач посоветовал ему сбросить вес, но не при помощи бега, из-за большого веса это может плохо сказаться на позвоночнике. Еще он говорит, что если снег продержится, то можно купить пару гоночных лыж и стать единственным в городе полицейским, который умеет ими пользоваться. Он, наверное, собирается гоняться за плохими парнями на лыжах по улицам? Ты полюбишь Нумза, Кейт. Правда, я могу прийти без него, хрен его знает, где он сейчас, прости за мой плохой французкий. Он мало говорит, разве только все время обещает прострелить мне коленную чашечку, если я не исправлюсь и не двину нужным курсом. До потрохов меня ненавидит, вот так.

— Я сама завтра принесу пленки, Дейв, — решила Кейт.

— Хорошо. Раньше мы все равно не доберемся До тебя.

— Завтра День святого Валентина.

— Да? Эге.

— С Днем святого Валентина, Дейв.

— С Днем святого Валентина, Кейт.