Клуб смерти

12

Ньюмен мог бы немного потерпеть присутствие Милнза прямо сейчас, после часового разговора с Де Бри, который, кроме болтовни о всем известных вещах, оказался главным исполнителем по части баек.

Он сидел в вестибюле клуба здоровья, попивая морковный сок, почитывая приложение к «Таймс На Всю Жизнь». И выскочил из глубокого кресла намного энергичнее, чем Ньюмен от него мог ожидать. Де Бри протянул руку, но смотрел в это время на Гэри — инструктора по аэробике, который вызвал Ньюмена с «Нордик-трэка».

— Когда-то давно ходила шутка на этот счет, — сказал Де Бри. — Я в принципе не хотел принадлежать ни к одному клубу, который надеялся иметь меня, э-э, членом, но, как вижу, в случае с этим заведением могут быть определенные преимущества. Раз уж вы — лейтенант Джейкоб Ньюмен, а я — Де Бри, то мы должны поговорить.

— Да? — процедил Ньюмен.

— Да, — уверил Де Бри. — О Чарльзе Айвсе, да покоится он в мире.

— Мы допросили кое-кого в редакции. И еще придем, возможно, на следующей неделе, когда можно будет сберечь рабочую силу. С такой погодой наши ребята… а, ладно.

Де Бри немного надулся:

— Вам известно, кто я, лейтенант?

— Вы суете свой нос в дела и частную жизнь других людей, — отрезал Ньюмен, возвращаясь обратно и пятясь, как ему постоянно приходилось в последнее время. Он прошел всего два километра на «Нордик-трэке», и ему хотелось довести дистанцию до трех. Де Бри одобрительно рассмеялся.

— Хорошо сказано, Джейк. Можно называть тебя «Джейк»? Мы ровесники, ты и я, ветераны похожих войн, жертвы множества ударов из арсенала жизни, даже, можно сказать, товарищи.

— Пожалуй, я зайду к вам в редакцию. Возможно на следующей неделе. — Ньюмен окончательно повернулся к двери.

Он стоял на лыжах и работал, когда появился Де Бри, оставляя размазанные влажные следы мокрыми ботинками.

— Хорошо, говорите, — позволил Ньюмен.

— А ты собираешься продолжать это занятие? — удивился Де Бри.

Ньюмен в точности сам не знал, что делать. Никогда не катавшись на лыжах ни по лесу, ни по городу, он понятия не имел, насколько машина имитирует действительность. Однако точно знал, что здесь не так холодно, как на самом деле, и у него не было даже намерения сравнивать тренажер с настоящей лыжней. Но и так он время от времени фантазировал и воображал, как едет на настоящих лыжах. Представлял, что будет, наверное, не очень уж холодно, если привыкнуть. Иногда представлял себя парнем из рекламы, который говорит: «Вот это пиво для человека, который проехал на собачьей упряжке пятьсот миль через снега, льды, замерзшую тундру. Ради этого пива он гнал собак». Джейк воображал себя победителем даже без лаек, а просто на лыжах.

— Эге-гей!

Де Бри недовольно хмыкнул, но продолжал говорить:

— Дело было пятого числа прошлого сентября. Я помню, как если бы это случилось вчера. Заглянул в офис Чака — у него имелась небольшая клетушка в дальнем углу специальных подразделений, за так называемым отделом драмы. Хотел проинформировать его, как говорится, в смысле бумажного рэкета, о попытках разузнать, что делала Мак-Алистер в течение года, о котором, как выразился Чак, не было отчета. Достаточно большая дыра, чтобы проехал грузовик. Чак заметил ее, просто просматривая вырезки. Нестыковка во времени, сигнал помехи, из-за которого все остальное не складывается.

Чак в тот момент слушал пленку, как я догадываюсь, первое интервью с Фрэнсис Мак-Алистер: «Начну с первого воспоминания…» — я слышал, как она рассказывает, очень своеобразно. Чак сидел спиной к двери и не замечал моего присутствия, э-э, подслушивания. «Начну с первого воспоминания — огромная черная собака лижет мне лицо…»

Де Бри наклонился к Ньюмену и прошептал:

— Я вам не предлагаю своего первого воспоминания о том, как и кто меня лизал. Чак оглянулся, увидел меня и спросил, довольно резко, чего я хочу. Я сказал, что ничего не хочу, просто пришел сообщить, что перерыл все папки, как и обещал, разыскивая информацию, данные, факты из определенного куска времени, и, не удивительно, пришел пустым. Сообщил, что пытался его найти несколько дней, но он необъяснимо исчез. «Где ты был, Чак? — наехал я на него. — Расспрашивал всех в конторе, но никто не знал».

Ньюмен снял полотенце с вешалки и растер лицо.

— Он был в Новом Орлеане.

Де Бри слегка отшатнулся:

— Ты меня поражаешь, Джейк. Мне надо было догадаться, что такой парень, как ты, всегда находится на острие событий.

Ньюмен прекратил скольжение:

— Что он делал в Новом Орлеане, я не знаю. А ты?

— Ты собираешься продолжать самоистязание? — поинтересовался Де Бри.

Ньюмен глянул на одометр: 2,2 км. Какого черта…

— Нет.

— По морковному соку?

— Охотно.

Они вышли в вестибюль и присели на табуретки у безалкогольного бара. Блондинке за стойкой Де Бри сказал:

— Робин, милая, парочку морковных в чистом виде, будь так любезна.

У девушки на груди была табличка с именем и надписью:

«Привет, я ваш советник по питанию».

Робин подала два маленьких стаканчика и две салфеточки с девизом клуба.

— На здоровье, — Де Бри поднял стаканчик, — за питание, за советы, за грудь, за попку, как у Робин, за парней, как мы, знатоков всего перечисленного и многого другого.

— Угу, — сказал Ньюмен и осушил стаканчик.

Де Бри пить не стал, а поставил стаканчик и продолжал:

— Чак перемотал пленку вперед немного и включил с того места, где Фрэнсис Мак-Алистер рассказывает об отце, о его пристрастии к буерному спорту зимой на заливе Медокс, у Водяной Мельницы. У нее до сих пор остался там маленький домик — в память об отце. Она жалеет, что у нее нет времени почаще бывать там. Раз она провела там целую весну и лето, в семьдесят втором году. Один из приятнейших моментов в жизни.

Чак сказал, что она могла бы просто ответить на его вопрос. А именно: что она делала с конца семьдесят первого, когда ушла из конторы общественного защитника в Окленде и до конца семьдесят второго, когда поступила на службу в офис Манхэттенского прокурора федерального судебного округа?

Фрэнсис Мак-Алистер ответила, что в январе семьдесят второго умер ее отец. Она уже уведомила контору общественного защитника об уходе из-за моральной усталости, недостатка денег и разочарования в Калифорнии и калифорнийцах. Смерть отца — в день ее рождения — несколько ускорила события. После траура, убедив себя, что мама находится в нормальном душевном состоянии, она поехала в Водяную Мельницу, в конце февраля-начале марта. Собиралась прожить там с неделю, но дотянула до дня Благодарения. Она немного поработала, можно сказать, над мемуарами, о времени, проведенном в Корпусе Мира и в ВИСТА. Книгу так и не закончила, если это можно назвать книгой. Время, когда она была наивная, еще не успело уйти в прошлое, но тогда она уже начала кое-что понимать. Может, когда-нибудь…

— В этот момент Чак остановил пленку, — продолжал Де Бри, — и сказал мне, что ездил в Саутгемптон. Ему захотелось посмотреть на дом, возле которого пес лизал лицо Фрэнсис Мак-Алистер, и поговорить с людьми, знавшими ее отца. Потом доехал до Водяной Мельницы и нашел ее дом. Дачников не было, но сосед направил его к агенту по недвижимости в Истгемптон. Последний объяснил Чаку, что весь семьдесят второй и половину семьдесят третьего года дом снимал художник по имени Хью Спенсер.

Я сказал, что никогда о таком не слышал. Чак, оказывается, узнал у художественных критиков, что картины Хью Спенсера продаются хорошо по причине их декоративности. Я согласился, декоративность — выгодный товар. Чак сказал, что Спенсер все еще живет на восточном побережье, в собственном доме в Уэйнскотте. Он туда съездил на машине. Спенсер оказался дома и сообщил, что проведенное в Водяной Мельнице время было для него самым продуктивным во всей карьере. Он писал в неделю по холсту. В течение года покидал дом больше, чем на день-другой, всего дважды. Один раз съездил к матери во Флориду, и еще — на похороны друга в Вермонт. И ни разу в жизни не встречался с Фрэнсис Мак-Алистер, видел ее только по телевизору и в газетах.

Ньюмен ждал еще чего-то, но видимо, Де Бри закончил рассказ.

— Как тебе удается держать все это в памяти?

— В памяти? Я понятия не имею, что у меня там есть, Джейк. Память создает, разрушает и стирает, но суть я передаю верно.

— Так что же она делала в семьдесят втором году? — не понял Ньюмен.

— Разве не очевидно?

— Мне — нет.

— У нее был роман.

— Айвс тебе так сказал?

— В самом деле.

— И сказал, с кем?

— Действительно.

— Собираешься сообщить мне?

— Думаю, нет.

— Я тебя привлеку за сокрытие.

Де Бри картинно заломил руки:

— Как мило! Прямо кино.

— Ну да.

— Меня посадят куда-нибудь вроде Райкерс-Айленд?

— Не «вроде». Именно туда.

Де Бри немного поиграл со стаканчиком.

— Нет смысла говорить тебе его имя.

— Ну-ну, здесь я решаю.

— Все, что вы скажете, лейтенант, можно легко предугадать.

Ньюмен потер пальцем о палец, как бы требуя денег:

— Давай-давай.

— Не могу.

— Ты боишься этого парня?

— Ничуть. Он давно умер.

— Мертв?

— Ну-ка, еще раз. Я так и ждал, что ты повторишь со значением: «Мертв?»

— Ты имеешь в виду, если тот парень умер, он не мог столкнуть Айвса?

— А его кто-то столкнул, лейтенант?

— Это ты так считаешь, Де Бри?

— Да. Да, я так считаю.

Ньюмен снова потер пальцами:

— Давай. Или я гарантирую тебе, как минимум, одну ночь в Могильнике, если не в Райкерс.

Де Бри нагнулся. От него слегка пахло духами. Потом снова отодвинулся:

— Не могу.

— Тогда напиши.

— Маразм.

— Напиши, мать твою!

Де Бри вынул из кармана ручку и написал на салфетке большими буквами. Перевернул салфетку вниз написанным и сам отвернулся от стойки на пол-оборота.

Ньюмен взял салфетку и прочитал: АЛ КОБЛЕН.

— Кто?

— Джейк, ну. Это писатель. Полицейские истории. Дик Ричардс.

— Не понимаю.

Де Бри раздраженно и быстро заговорил:

— Ал Коблен написал двенадцать блестящих, захватывающих новелл о лейтенанте по имени Дик Ричардс из отдела полиции Нью-Йорк-Сити. Каждая книга содержит какой-нибудь месяц в своем названии. «Январь предназначен для смерти», «Следующий — первого февраля», «Мантра для марта», «Апрельский дурачок», «Испорченный май», — из «Брошенной земли» Элиот, менее известный вариант, чем избитый «Жестокий апрель», — «Июньские невесты», «Холодный день в июле», «Отвращение к августу», «Сентябрь — время забывать», «Двенадцатое октября 1492 года», «Не надевай бикини в ноябре», «Декабрь с отягчающими обстоятельствами».

Было много домыслов, когда серия приближалась к завершению, рассуждали о следующем трюке Ала. И он никого не удивил своей смертью — в автокатастрофе из одной-единственной машины, — какую никто, как всегда, не назвал самоубийством, по-другому быть просто не могло. Ал бросил управление на дороге номер сто четырнадцать между Сэг-Харбором и Истгемптоном. У него был дом в Шелтер-Айленд, в двух шагах от Водяной Мельницы. Еще у него имелось жилье в Новом Орлеане, он родом из Луизианы, из маленькой деревушки или городка, вытянутого вдоль дороги, под названием Тибодо. В течение того года, когда Фрэнсис якобы жила в Водяной Мельнице, на самом деле она всех дурила, они немало провели времени вместе. Жена Ала… Я не сказал, что он был женат, но здесь самая суть, женат, у него два шустрых мальчугана, которым, о Господи, наверное, уже за двенадцать, яппи в полной оснастке… Жена Ала хранила семейный очаг в еще одном доме, на Перри-стрит в Вест-Вилидж.

Ньюмен все сворачивал салфетку до маленького квадратика, потом развернул и снова прочел имя.

— Как ты все это выяснил?

— Часть рассказал мне Чак, часть я так узнал. В конце концов, мне очень нравились книги Ала, и в те годы, как и сейчас, я уже занимался рэкетом в области слухов.

— Значит, вот он — маленький грязный скандальчик Фрэнсис Мак-Алистер.

— Он самый.

Ньюмен встряхнул головой.

— Что?

— Да так…

— Нет, правда, Джейк, скажи, в чем дело. Можешь доверить мне секрет, я — автор колонки сплетен.

Ньюмен рассмеялся. Де Бри надул губы:

— Я серьезно. Может, когда-то тебя припечатал, если не прижег один из моих коллег, но на самом деле любой из нас вряд ли напишет что-то такое, чего объекту сплетен не хотелось бы увидеть в печати. В половине случаев они сами мне рассказывают приколы из страха, что никто другой не обратит на них внимание: «Де Бри, золотко, в клубе „Ракетка“ есть такой неотразимо привлекательный молодой профессионал, у которого большие надежды на мой бэкхэнд[6]…» Разве это сплетня?

— Я никогда никому не сделал больно. Никогда. А я знаю такое, от чего у тебя уши свернутся, поверь. Секреты у меня в полной безопасности. Я — депозитарий, мать-исповедница, если у среднего человека не хватит духу рассказать что-то родной маме. Это тяжкая ноша, требующая усилий, практики, гимнастики — я упражняюсь, чтобы носить секреты, добывать новые и новые. Но тебе должно так же доставаться в твоем деле — постоянная растяжка.

— Кто еще знает об этом?

— Только мы двое, Джейк, — успокоил его Де Бри.

— И Мак-Алистер.

— И Мак-Алистер, натурально.

— И Айвс знал, не забывай.

— Не могу забыть Айвса. Бедный Чак…

— Мак-Алистер было известно, что Айвс в курсе.

— Да.

— Она догадывается, что тебе это известно?

— Нет.

— Почему Айвс тебе рассказал?

— Он спрашивал у меня совета: печатать или нет.

— И что ты ему посоветовал?

— Предупредил, что в такой период карьеры Мак-Алистер он нанесет ей глубокую рану, кроме того, это будет тяжкий удар для жены Коблена и его детей. В будущем, предположил я, события отойдут в прошлое и станут менее значительными.

— Ты ему порекомендовал из профессиональной ревности? Ведь он раскопал такое, что парень вроде тебя должен был узнать раньше.

Де Бри поклонился:

— Хорошая мысль, Джейк. Однако нет…

Ньюмен скатал салфетку в трубочку и снова раскатал, расправил. Де Бри выпил сок и подал сигнал Робин рассчитать его.

— Не надо, — остановил его Ньюмен. — У меня здесь кредит.

— Я тронут, Джейк.

— Угу.

Де Бри встал:

— Ну, я, пожалуй, пойду.

— Угу.

— Знаешь, где меня найти, если вдруг понадоблюсь.

— Угу.

— С Днем святого Валентина.

— А что, уже?

— Завтра.

— A-а, спасибо.

— Не стоит.

— Привет, Мария.

— Привет, Джейкоб.

— С Днем Валентина.

— День Валентина завтра.

— Ну да. Я хочу сказать, извини, что я не дома, малышка. Все портит проклятая погода.

— Как дела с Милнером?

— Мы работаем поодиночке. Кажется, так лучше.

— Дело продвигается?

— Не знаю. Не разберусь, есть ли дело вообще. Муть сплошная. Люди часами рассказывают, а в конце беседы у меня фактов не больше, чем в начале. Или, возможно, что-то есть. Может, я просто не могу сложить картинку. Если она вообще существует. Не знаю. Если картинка сложится — будет дело, если дело есть — картинка обязана быть.

Закон Ньюмена.

— Когда закончится непогода? Я с ума схожу.

— У тебя там есть еда?

— Да. Мы умные, послушали прогноз и сделали дополнительные закупки. Ты все ночуешь в клубе здоровья?

— Угу. И тренируюсь. На лыжном тренажере.

— Лыжи тебе пригодятся, если мы снова захотим увидеться. Как считаешь, сможешь попасть домой к этим выходным? Может, подъедешь на поезде и дойдешь пешком от станции?

— Попытаюсь. Как получится. Хочу покончить с этим делом, если там есть что-нибудь.

— Мы тогда смогли бы отпраздновать День Валентина с небольшим опозданием.

— Жалко, что я не дома, малышка. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, Джейкоб.

— Мне надо идти, я думаю.

— Позвони еще, поскорей.

— Обязательно. С Днем Валентина, Мария.

— С Днем Валентина, Джейкоб.