Князь Рысев 3

Глава 9

Луч прожег стекло витрины, пулей метнувшись ко мне. Крохотная частица ангела по имени Нея спешила мне на выручку — как и тогда, на импровизированном ринге Старого Хвоста.

В глазах несущейся на меня туши промелькнуло нечто, страшно похожее на удивление. Замедлив шаг, едва ли не подавшись назад, не скрывая своего изумления, она смотрела, как кукольная фигурка в моих руках разрастается до клинка.

То, что я и просил! Видать, не одна Славя умеет превращать написанное святыми чернилами во все, что только пожелает.

Я бросил взгляд на новоявленный клинок, быстро пробежавшись взглядом по характеристикам.

Тип оружия: меч.

Свойства:

Призванное — исчезает после того, как выйдет ресурс прочности.

Солнечный ожог — оружие пронзает не острозаточенным лезвием, а прожигает тонким лучом.

Очищающий — снимает с противника все положительные эффекты.

Ангельская плоть — будучи созданным из ангельской субстанции, наносит тройной урон нечисти, а так же имеет 13 % +1 % за каждые 20 очков интеллекта шанс убить нечистого противника касанием.

Словно невзначай, мне на глаза попалась полоска состояния Неи, подсказывающая, что если порождение Слави и может быть оружием, то очень-очень недолго...

Не ведая жалости, стиснув рукоять покрепче, я рванул к чудищу навстречу, резко дернулся в сторону, едва мы оказались в опасной близости — кулаки изуродованной алхимички снова замолотили по полу. Бешеной осой, выровнявшись, я вонзил клинок в мягкую, неприкрытую плоть — теперь пришло время титанических размеров твари падать передо мной на колени.

Боль, помимо озлобленности, породила в ней страх. Уверенная в своей победе алхимик отдавала всю себя на откуп одной лишь грубой силе.

Пригнулся, перекатился за миг до того, как над моей головой со свистом прошел огромный кулачище. Попади я под него — и лишился бы головы.

Она страдала от скачков собственной подвижности: будто выпитая ей дрянь боролась друг с дружкой, мешая работе иных отваров — и стремительность сменялась неповоротливой неуклюжестью.

Вот как сейчас.

Я вмиг оказался у паршивки за спиной, святой клинок, пышущий праведным, воистину живым гневом, полоснул ее под ягодицам, оставив широкую алеющую полосу разреза.

Вой, вырвавшийся из ее глотки, должен был пробить любой заслон. Мне так и представилось, как сейчас стеклом хрустит поставленный Славей купол. Не поддаваясь излишним размышлениям, я развивал собственный успех.

Выпрямившись, вонзил Нею подлым ударом в спину — кровь брызнула мне на лицо чуть ли не киношным потоком.

Извернувшаяся тварь смела меня прочь размашистым ударом ладони. Выгнувшись, не желая мириться с терзавшим ее клинком, она тщетно силилась вытащить его из себя — разбухшие руки не позволяли ей дотянуться до резной рукояти.

Я не сразу, но пришел в себя под завалами детского счастья. Ноги норовили наступить на деревянные паровозики, мешавшие подняться, обещавшие отправить меня в очередное падение. Кукольные ручонки, отколотые и отломанные, крючьями пальцев цеплялись за одежку. Будто несчастные не желали выпускать меня из своих объятий, желая поиграть со мной хоть минутку, хоть секунду...

Я вырвался из игрушечного плена рывком. Меч, будто живой, вертелся буром в и без того уже раздувшейся прорехе раны. Любой живой и нормальный человек от такого уже давно бы отдал Богу душу, но алхимик сопротивлялась.

Пьяной слонихой, цепляясь за собственную жизнь, она в детской наивности желала убежать от терзавшей ее боли. Перегородки и поддерживающие потолок колонны хрустели, обрушиваясь всякий раз, как она нелепо врезалась в них. Жажда мести — расквитаться за собственное унижение, пылала в мутных булыжниках глаз.

Славя — не иначе как ее и вправду хранила божья сила — разве что чудом не угодила под шлепающие, гремящие при каждом шаге стопы.

Тварь взревела, когда острие клинка вынырнуло у нее из груди — Нее удалось пробуравить противницу насквозь.

Собравшись с силами и духом, изуродованная алхимичка двумя пальцами сумела ухватиться за острие клинка — кожа рук тотчас же задымилась, по пальцам побежали раздувающиеся бугры ожогов.

Будто не обращая на это никакого внимания, паршивка рывком вытянула клинок сквозь себя — поток ударившей по ней боли ее обездвижил. Нея заскакала по земле беззвучно, норовя в любой момент расплыться, снова принять привычную ей форму.

Израненным исполином алхимик заваливалась наземь. Припав на колено, оперевшись огромной рукой о ближайшую стену, она обдавала комнату тяжким, горячим дыханием. Облачка пара вырывались из ее рта при каждом вдохе.

Я смотрел на нее, пытаясь понять: как это еще живо? Почему не умирает? Полоска лайфбара облегчилась, потеряла половину, но не больше. А вот с моей псевдофеей все было гораздо хуже. Еще немного — и, казалось, она развоплотится на радость Славе.

Прямо на моих глазах страшная рана затягивалась, оставляя на своем месте едва заметную неровность шрама.

А вот силы из алхимички утекали едва ли не рекой. Реальность, к моему счастью, была справедлива даже к чудищам, подобным ей.

Тебя изранили, а ты восстановилась как ни в чем не бывало? Вот тебе, родимая, штраф! И на то штраф, и на это, и даже не надейся, что это не скажется на запасах выносливости.

Из могучего великана она обратилась разве что во все еще пышащего силами, но просто человека. Разбухшее тело теряло объемы.

Я сразу же понял, что надо делать — в один прыжок оказался рядом с Неей, снова взяв ее в руку. Лучу света тяжело было удерживать прежнюю форму, ей хотелось снова стать собой, но она отважно терпела. Я мысленно обещал ей после боя... Да чего только не обещал!

Успевший растерять в своей прочности клинок полоснул по вываливающемуся брюху. Я чувствовал себя, будто Зорро, оставляя широкие крестообразные разрезы. Только что успевшая залечиться алхимик спешно пыталась засунуть обратно в живот вывалившиеся потроха. Поди ж ты, интеллекта даром что на единичку, а ведь как-то сообразила...

Не желая стоять на месте, я был повсюду. Лезвие на добрую половину скользнуло в плечо — знаменитым ударом Ахиллеса я желал поразить великана в самое сердце, но оно пряталось за грудами вонючего, сального жира. Я сунулся к шее, но удар по ней не принес результата, зато сожрал добрую треть оставшихся у Неи сил. Полоска ее состояния была ничем не лучше, чем у алхимички.

В голову лезла тщета вопросов. Можно ли убить солнечный луч? А лишить сил?

Несмотря на свою неловкость, избитая образина сопротивлялась. Регенерация спешила за каждым новым порезом, сращивая только что вспоротую плоть. Словно не ведая, что творит, обезображенная мерзавка схватилась за лезвие клинка — стоит ли говорить, что я лишил ее пальцев без лишних сожалений?

Словно змеи, дергаясь в конвульсиях, они повалились мне под ноги. Выставив перед собой поврежденную ладонь, мутантка тупо уставилась на нее, будто не в силах поверить случившемуся. Не так давно она могла нарастить непробиваемую корку, а теперь...

Пальцы выросли новые. Словно вздувшиеся полипы, едва кожа на месте порезов некрасиво стянулась, они набухали, росли воздушными шариками прямо на глазах. Словно всего того было мало, ногти пробились сквозь свежую, розовую кожу.

Я не отвлекался, с каждым взмахом отбирая у нее могущество. Любопытство тащило меня все дальше и дальше, я забыл про усталость — мне хотелось узреть, насколько маленькой она сумеет стать, вернется ли к человеческому облику?

И тогда... О-о-о-о, тогда я попросту ее прирежу, как обыкновенную разбойницу.

После очередного удара клинок вдруг обмяк, а я понял, что держу в руках не способный прожигать собой сталь клинок, а тщедушнее, почти высохшее тельце. Нея подняла на меня взор незримых глаз, коснулась рукой большого пальца — так, будто на прощание.

Азарт, еще мгновение назад вихрем бурливший в душе, сменился холодом ужаса и ощущением скорой потери. Я будто видел, как жизнь малютки утекает у меня меж пальцев.

Крик не шел из горла. Я перевел полный ненависти взгляд на образину, заставившую меня потерять голову в горячке боя — действие выпитых алхимичкой эликсиров сходило на нет.

Там, где мгновение назад бугрилось безобразие новообразованных мышц, теперь была лишь нежная девичья кожа. Морда принимала все более человеческие, симпатичные очертания. Вздыбившаяся, почти мужская грудь теперь наливалась женственностью и изяществом формы. Белые, выжженные химией волосы скрывали от меня лицо.

Некоторые раны регенерация не успела залечить. На плечах, животе, под грудью пробивались грубые полоски ссадин. Тяжкое дыхание сменилось мерным и ритмичным. Ни на что не похожий мутант, будто в сказке про заколдованных принцесс, спешил принять облик простой, полностью обнаженной девушки. Не узнать в ней Екатерину Менделееву было попросту невозможно — что она вообще здесь забыла?

Я аккуратно положил безжизненное тельце Неи на ближайший стенд. Ей как будто бы пошло быть еще одной куклой посреди остальных.

Не еще одной, поправил я сам себя.

Самой красивой.

На глаза мне попался Подбирин — пистолет, оказывается, большую часть схватки пролежал под одним из опрокинутых шкафов.

Его тяжесть была приятной для руки. Обманчивое чувство покоя и безопасности лизнуло запястье — с пистолетом наперевес я чувствовал себя едва ли не Богом.

Жнецом.

Мои шаги гулко отдавались в ночной, вернувшейся на свой трон тишине. Алхимик дрожала — то ли от зябкого сквозняка, то ли от страха. Такая ли уж, в самом деле, разница? Обойма мягко легла мне в ладонь, я тут же загнал её в Подбирина, лязгнул затвором. Бездушная злоба заливала меня изнутри. В прошлый раз её ангел-хранитель призвал на помощь Кондратьича. В пору было ухмыльнуться — сегодня он, видимо, занимался чем-то иным.

Я сглотнул, плотно сжал губы и направил в ее сторону ствол, не раздумывая спустил курок.

Руку дернуло, но не от отдачи. Славя, невесть каким чудом оказавшаяся на ногах, перехватила запястье. Выстрел ушел в молоко, заставил бывшую противницу вздрогнуть, когда у ее головы хрустнула плита.

Немного приходя в себя, набираясь сил хотя бы только для того, чтобы подняться, она села, прислонившись спиной к стене.

Запрокинула голову.

Все ее тело блестело от пота.

— Зачем? — холодно спросил я, заглянув Славе в глаза. Что ж, у меня был хороший учитель для разговора таким тоном. Я не мог понять ангела — до сих пор она не отличалась человеколюбием. Она готова была обратить Нею в ничто, но решила сохранить этой твари жизнь?

Будь я трижды проклят, если у нее есть внятное объяснение!

Я все еще готов был прихлопнуть алхимичку, даже несмотря на то, что она беспомощно вытянула руку в моем направлении. Не иначе как желала просить пощады...

— Затем. — Славя отозвалась в тон мне. В ее глазах отразилось, что она, может быть, хотелось прикончить последовательницу Менделеевых не меньше моего. Но у всего есть цена, последствия и разве я не успею сделать этого позже?

Она выдохнула, как будто намекая, что я сейчас, как и просил, буду трижды проклят.

— С кем мы только что дрались?

— Ты обезумела? — Я перешел на крик. — С ней!

Славя отрицательно покачала головой, жестом указывая на изувеченные трупы крыс. Я прищурился и лишь через мгновение понял, что хотела сказать Славя. Располовиненные, разорванные, с блестящими безжизненными глазами, они меньше всего походили на золотого, писанного святыми чернилами льва.

У меня опустились руки.

Если за пределами установленного Славей купола нас вряд ли кто слышал, хотя, ночные доходяги прохожие наверняка заметили, что привычный им вид детского магазина малость изменился, то внутри со звукопроницаемостью все было попросту прекрасно.

Не услышать устроенную нами здесь вечеринку не сумел бы даже глухой, не говоря уже об истинных владельцах расписной кошки.

Эта чертовка дала им возможность уйти. Менделеевы уже во второй раз самым нещадным образом вмешиваются в мои дела. Всякий раз мне удается выйти сухим из воды, но вот ворох проблем, которые они приносят с собой...

— Если кто и может нам что рассказать, так это она. Убить ее — убить надежду узнать.

Последнее предупреждение было явно лишним. Я лишь махнул рукой в ответ — а, пошло оно все! Пусть будет как будет...

Славя, убрав мешающуюся прядь волос с глаз, присела на корточки, взяла беспомощную девчонку за ладонь.

— Нея... она умрет? — Я задал вопрос, тревожащий до сих пор. В самом сердце покоилась надежда, что ангелица будет в состоянии вдохнуть в нее свежую жизнь.

— Кто? А, эта... наверное. Письма могут умирать? — Ангел вернула мне вопрос. Судьба живого писания ее заботила мало, даже учитывая, что та только что помогла спасти наши шкуры. Но, чтобы меня успокоить, хлопнула ресницами, ответила:

— Она не в том понимании живая, в котором ты привык. И умирает не так, как ты понимаешь.

— А как я понимаю?

— Никак, — холодно отозвалась ангел, решив не рассуждать на эту тему. — Дай ей исчезнуть. Она вернется вновь и через время. Обещаю.

Одним грузом на душе стало легче. Я лишь устало выдохнул, вдруг поймав себя на мысли, что не знаю, что дальше.

Славя обладала шикарным запасом хилерских абилок. К ее услугам были и чисто паладинское «наложение рук», и абилка «хилер», способствующая заживлению самых тяжелых ран.

Для людей. Словно в злую насмешку над моей новой природой, они носили эту издевательскую приписку. Демонам и нежити ее попытки полечить обязаны были причинять неимоверную боль. Осталось теперь только найти ответ на вопрос — как и зачем Славя в своем недобункере собирала устройство для исцеления нечистых...

Вопрос о том, нужен ли нашей новой пациентке транс, отпал сам собой.

Славя была практична, как никто другой. Там, где иной целитель старался бы сделать хорошо и качественно, она экономила запас собственных сил. Ангел поймала на себе мой взгляд — сквозь прореху раны на меня смотрело постоянство космоса. Мне вспомнилось недавнее объяснение дочери небес: у нее нет плоти и крови, как у людей, а то, из чего она сделана, я попросту не пойму.

Теперь я сошелся с ней во мнении — тут я, пожалуй, действительно не пойму...

Словно стыдясь, она заспешила прикрыть рану попавшимся под руку плюшевым медведем, я демонстративно отвернулся.

Мне думалось, что все пройдет гладко. Мы приедем, по-тихому расправимся с умельцами выводить арабийские закорючки, устроим им допрос с пристрастием — и по домам!

Вместо этого меня ждал самый настоящий разгром. Любопытство тянуло наверх: может быть, следы тех ангелов все еще остались и можно будет наткнуться на свежий, броситься в погоню...

Я отмел мысль, отрицательно покачал головой. Видел, на что способна Славя — уверен, окажись я один против двух-трех ангелов, и они не оставят от меня мокрого места. Даже если не будут обладать тем же техническим превосходством, что и она.

Я усмехнулся — ангел-механик. Кому расскажи — не поверят...

Но любопытство оказалось сильнее, будто на привязи потащив меня сначала на второй, а затем и на третий этаж.

На втором своего часа ждал самый настоящий арсенал для юных рукодельников — ножницы, клей-карандаши, разноцветные нити... На третьем царили покой и умиротворение — как будто бы здесь никого никогда и не было. Следовало думать, что здесь находилось административное крыло.

Я сделал несколько шагов, насторожился, когда увидел проблеск электрического, неуютного света.

Дверь была приоткрыта. С замиранием сердца, приготовившись стрелять, я поддал ее ногой — мягко и плавно она открылась.

Электрическая лампа гудела, скучающий черт смотрел в стену, не забывая лениво позевывать. Электрические разряды — не иначе как родом из самого Ада — бежали по его хвосту, обвивали провод. Я в который раз пообещал самому себе спросить у Биски, как же, в конце концов, эта херня работает.

За столом сидел трудоголик. Наверняка он страшно любил свою работу. Иначе объяснить, каким образом он сумел задержаться здесь допоздна, я был попросту не в силах.

Может быть, он получил расчетный лист и печальную весть о том, что он уволен, а потому умер от горя?

А перед тем решил разнести рабочее место в пух и прах. И кричал, наверное, как оглашенный — так не доставайся же ты никому!

Я усмехнулся и понял, что детектив из меня, как из говна пуля.

Вся комната носила на себе следы сражения. На шкафу, полнившемся наградами невесть за какие заслуги, красовались отпечатки когтей — вглядевшись при помощи ясночтения, я сразу же понял, что их оставил мой златогривый знакомый.

Его самого я нашел чуть поодаль. Или то, что от него осталось — блестящая, темная жижа. Мой дар был уверен, что это не что иное, как те самые святые чернила.

Бойня была нешуточная. Я наступил на труп крысы, заметил еще один, закинутый под стол. Третий грызун нашел свой покой под грудой разбросанных бумаг. Пистолет — ничем не хуже моего Подбирина — валялся на полу. Я принюхался: воздух еще хранил в себе вонь пороховых газов. Стреляли не так давно, а убийца нашего лысеющего трудяги не потрудился открыть окна, решив оставить все улики как есть.

Покойник, судя по всему, умер быстро, а вот про безболезненно сказать я не мог. До сих пор остывающий труп носил на себе три, а то и четыре десятка дебаффов — и каждый из них поражал то печень, то мозг, то мочевой пузырь.

Все, кроме сердца.

Что же такого натворил этот бедолага, если Менделеевы потрудились создать такой яд? Неумолкающие дебаффы будто зловеще говорили, что даже после смерти они продолжат терзать душу несчастного...

За моей спиной щелкнул курок взведенного револьвера. Я чуть приоткрыл рот и выдохнул — поздно ругать себя за беспечность. Надо было дождаться, когда Славя закончит и уже тогда, вместе с ней...

— Обернись. — Она говорила в приказном тоне. Ее голос я вспомнил не сразу, лишь чуть погодя.

Позади меня, голая и неумолимая, стояла Екатерина Менделеева.