Комбо

Два месяца назад. 22-е мая

Длинный телефонный звонок не смог вырвать из блаженного состояния наркотического опьянения. Пока дурь действовала, он лежал, прикрыв глаза и наслаждаясь лёгкими мыслями и странными, но такими приятными картинками, показывающимися на самом большом мире экране, который он, Игорь Дёмин, сам себе нарисовал.

И только когда цветастая дымка стала прозрачной, требовательная мысль пролезла в образовавшуюся брешь и уселась рядом, на пустующее кресло в кинотеатре, жалостливо пропело маминым голосом: «Игорёчек! Тебе надо в туалет! Опять матрасик засикаешь!» Он поморщился, но перекатился на бок, заранее зная, что свалится на пол — и почти пришёл в себя.

Привычно обходя коробки с вещами и хламом вперемешку, добрался до туалета, сделал своё дело и вернулся к кровати, с обречённостью вернувшегося в злые будни волшебника, упал на скомканное покрывало. Рука дотянулась до телефона с мигающим индикатором и поднесла к лицу. Дрянные смски выбешивали, но зато с ними легче было приходить в себя. Три часа на ковыряние в сайтах, может быть, какой-нибудь фильм — и можно будет снова выйти из матрицы, чтобы заставить себя заработать на хавчик и свежую дозу.

«Глокая куздра штеко будланула бокра и кудрячит бокрёнка», — было написано в одной из смсок.

И вдруг Игоря будто подкинуло с кровати — резко сел, пытаясь сфокусировать новый взгляд и новые мысли: как же так, он забыл! Он чуть не проспал свою жизнь!

Соскочил и принялся метаться по квартире, но куда бы ни упал взгляд — везде грязь, мусор и … опротивевшая жизнь. «Как же ты так, сыночек?» — опять сказал мамин голос. Мама умерла полгода назад, а голос продолжал жить в её квартире, в углу, где стоял её диван. Ныне в пятнах от блевоты друзей, не умеющих вовремя просыпаться, и не только.

Он распахнул окно, позволяя свежему воздуху ворваться в царство вони. Нужно успеть! Нужно обязательно успеть… До звонка. Которого очень хотелось. Потому что Его голос, Его слова, они давали другое пьянящее ощущение, почти такое же сладкое, как кайф от дури. Потом, через неделю, правда, желание начать новую жизнь утихало, но, всё равно, продолжало, затаившись, жить где-то в глубине души, захламлённой страхами.

И Он позвонил! Ровно в полночь — какая восхитительная точность! К этому времени весь мусор был выброшен на помойку, квартира заблестела, насколько это было возможно, смска на телефоне удалена, как Он и просил, макароны сварены и пожарены с луком (почти по-флотски!)…

— Добрый вечер, Игорёчек! — сказал Он голосом Бога. — Что ты сегодня успел сделать?

Игорь отчитался, радостно и с замирающим сердцем, ожидая похвалы.

— Умница моя! — Бог терпеливо выслушал сбивчивую речь и улыбнулся в трубку. И, наконец, сказал то, о чём Игорь, кажется, мечтал всю свою жизнь: — Завтра, Игорь, ты, наконец, станешь супергероем. Ты выполнишь великую миссию, и спасешь мир…

Голос обволакивал и укутывал душу мягким белым свежевыстиранным маминым пледом. Повинуясь указаниям, Игорёчек сбегал в ближайший к дому парк, нашёл сокровище, заваленное ветками, — ощутимо тяжёлую коробку — и бережно отнёс её домой.

Бог снова позвонил, осведомился, всё ли в порядке, объяснил, как нужно будет завтра одеться и тепло попрощался, пообещав позвонить ещё утром. Но прежде пообещал, что Игорь быстро уснёт сегодня и проснётся завтра ровно в девять ноль-ноль свежим и отдохнувшим. О! Как он обожал это волшебство!

Положив трубку, разделся и лёг под одеяло — и тут же вырубился.

— Доброе утро, Игорёчек! Великий день настал! — первое, что захотелось услышать, открыв глаза. Рука сама потянулась к жужжащему телефону и нажала на зелёную кнопку, предвкушая.

Сегодня день би-о-ло-ги-чес-ко-го разно-образи-я! Мы все разные, и это надо отпраздновать!

…Радость потребовала движения. Как никогда бодро он выпрыгнул из кровати, нажал play и, пока Arminvan Buuren отбивал ритм прогрессива, успел привести себя в порядок полностью. Сегодня великий день, и всё должно быть чистым — его зубы, его волосы, его зад.

Игорь неплотно, но вкусно позавтракал: его сегодняшний долг требует ясного ума, пристального взгляда, быстрой реакции. Бог это знал, и поэтому заботливо положил в коробку вкусностей: сегодня можно было позволить себе больше обычного. Под музыкальный ритм челюсти перемололи бутерброды с красной икрой, на языке весело полопались красные икринки. Горячий кофе благодатно залил всё это сверху. Он был сыт, он был счастлив.

В человеке всё должно быть прекрасным, сегодня — в особенности. Чистая майка, выстиранные вчера и слегка влажные внизу джинсы. Под белоснежную со стоячим воротом рубашку Игорь аккуратно надел тяжёлый толстый жилет, подаренный Богом. На удивление рубашка легко застегнулась, а длинные и широкие рукава были закатаны до локтя. По-деловому и очень сексуально. Поверх так же легко застегнулась ветровка с укороченными рукавами, капюшоном и надписью на спине «Так победимЪ!», выведенной лучшим другом сочно и призывно. Последний штрих — шарф с рисунком радуги и фотоаппарат на длинном пахнущем новой обувью ремешке. Всё. Теперь можно идти.

До земли — семь этажей. Если бы Игорь умел летать, то просто выпорхнул бы с балкона, но ему пришлось преодолеть четырнадцать пролётов и пять площадок. Это даже неплохо — энергии в нём слишком, слишком много. Лифт опять не работал — и пёс с ним.

Ступеньки мелькали торопливо, его руки — в карманах куртки: старался не дотрагиваться руками до облупленных стен и давно некрашеных перил с кое-где присохшими соплями (биологически неопределившийся пятиклассник Вовочка из шестьдесят четвертой уже настоящий пи*****).

Чем ближе к первому этажу, тем сильнее пахло мусором, сваленным по трубам в небольшую комнату у входа. Наконец знакомо — у почтовых ящиков — его встретил устоявшийся запах мочи, который не может вывести даже стиральный порошок Ульки, убирающей подъезд. Игорь сморщил нос и побежал дальше, к выходу. К великому дню! Вперёд, так победим!

На улице плясал ослепительный май, настолько наглый, что утреннее солнце уже брызгало в глаза, мешая думать о своём. Игорь поправил шарф, так, чтобы было видно радугу, наушники и вечно уползающие вниз провода, натянул капюшон на лоб, закрываясь от солнца. Вдыхал полной грудью, осматриваясь, будто только решаясь выбрать направление маршрута: сегодня хотелось запомнить всё, до мелочи, до ржавого гвоздя в расхиряченной скамейке у двери со взломанным кодовым замком. Пи*****-Вовочка никогда не скучает.

Сорокапятилетняя Улька, изнасилованная судьбой, бросившим мужем и уходом за своим сыном-дебилом, во дворе растирает розоватую пену на чьих-то коврах. «Зарабатывает на вечерний ужин и, если не пожадничают, то ещё и на лекарства сыну», — мелькнуло в голове. Цвела возле подъезда чахлая яблонька, и от её незамысловатой пены казалось, что Улька моет весь мир.

Неподалеку сидела в инвалидной коляске алкашка баба Нина (илиНюра?), готовая ехать «на работу». Четыре года назад она уснула вечером в канаве с ледяной жижей, а утром хирурги отрезали ей отмерзшие ступни. С тех пор баба Нина-Нюра передвигалась на костылях и на дохлой коляске, обычно которую толкал такой же алкаш, бывший чернобылец дед Дима. Однажды Игорю пришлось помогать тащить пьяную Нюру-Нину на третий этаж без коляски. После этой благотворительности бабка заметила Игоря и теперь каждый раз смотрела с особой благосклонностью. «Сегодня будет жарко», — сказала с грустью. Игорь кивнул: безнадёга сидеть целый день в коляске в такую погоду у ворот храма. Но другого способа заработать и нажраться у Нины-Нюры с Димой не было.

Завернул за угол дома. Одинокая тетка с чудаковатым именем Лима, которое не раз отпугивало, как и её рыхлый зад, потенциальных ухажёров, выгуливала своего дога. Никаких перспектив — и она ненавидит всех, кто мог бы стать её партнером в постели, но не станет никогда. Пёс с длинными тощими лапами и мохнатым продолжением своего собачьего ануса оказался последним биологическим разнообразием для Лимы. Она не афишировала своих отношений, Игорь догадался сам. Поздоровался с обоими, в ответ Лима прошипела: «Обходи стороной!» Злая тётка, злое одиночество, злой пёс.

…До Болотной недалеко. Как и просил Бог, проигнорировал метро и отправился пешком. По дороге — бывший детский сад, в котором давно и с завидной регулярностью меняются конторы. А когда-то его, Игоря, как и весь вылуп до восемьдесят пятого года, водили в этот сад, было удобно… От детских аттракционов почти ничего не осталось, на перекладинах от качелей до сих пор приходят повисеть подростки, торопятся вытянуть свой скелет раньше времени. Да в каменном крепком домишке с затертой радугой на стене иногда друзья-наркоманы разогревают свои дозы. Хотя нет, они теперь — бывшие кореши. Теперь всё — бывшее. С сегодняшнего дня. Игорь остановился здесь на двадцать секунд, хотелось запомнить и это.

Стоял, дышал, запоминал… Беспечного детства давно нет. Есть прошлое и воспоминания. И желание сделать мир лучше, вернуть прошлое, в котором всё было чище и понятнее…

Пролез через дыру в заборе, и снова замельтешили улицы — дома — переулки — дома — и мостовая. На календаре рабочий день, вторник, но праздношатающихся слишком много. Приезжие с тёмными лицами, пенсионеры, выгуливаемые своими мелкими сучками-трясучками, школьники, не торопившиеся на уроки, безработные, в ожидании удачи тратившие последнюю мелочь на пиво, — люди, которым не интересно жить, не интересно думать о будущем и уж точно по барабану на судьбу государства. Взаимное отношение, надо сказать.

До площади стало совсем близко. Парки — аллеи — крашеные скамейки — полупустые урны — чистота. Иностранцы, интуристы, полицейские и юные проститутки с обеспеченными джентльменами под ручку. Чувствовалась близость центра, и с каждым кварталом гулящих станет больше. Игоря никто не останавливал, и ему казалось, что он слишком счастлив для паузы, слишком быстр для замечаний. Никому не нужен счастливый великовозрастный полнеющий студент. Если кто-то что-то и говорил ему в спину, — он не слышал всё равно: оптимистичный прогрессив[1] в наушниках защищал.

Полицейских на набережной насчитывалось всё больше, но его беспрепятственно пропускали, возможно, считая Игоря очередным фотографом, собиравшимся делать кадры на свой полудохлый «Никон». А может, и радуга на шарфе стала негласным пропуском. Полицейские брезговали? Всё оказалось продуманным Богом.

Игорь, улыбаясь людям в форме, протиснулся через поток к месту действия. Какое-то время он побудет среди тех, кто трясёт радужными транспарантами, флагами жалобными призывами на склеенных листах ватмана, чтобы выбрать нужный момент. Улыбался всем — геям, лесбиянкам и притворяющимся в радужных цилиндрах. Все ждали чуда и понимания.

«Я на их волне: нам всем хочется свободы и внимания, нам всем скучно. Мы — не замученные Ульки, не голодные Нины-Димы, не озлобленные Лимы. Мы — скучающие и жадно требующие к себе внимания мальчики-Вовочки, отстаивающего своё право быть замеченным и любым способом. Это другой голод, мы не хотим тихо плакать, как Улька, мы уже не хотим бухать в одиночестве, как Нины-Димы, и мы не можем тайно, как Лимы, наслаждаться со своими сожителями!» — мысли даже не текли, шагали маршем. Игорь вдруг вспомнил, как лично отодрал соседа Вовочку за уши, маленький пи*****не плакал, поныл с каким-то наслаждением и убежал, широко улыбаясь. На следующий день на облупленном пролёте между седьмым и восьмым этажом чёрным маркером было выведено смачное слово, которым Игорь наградил хулигана. И весь день потом в подъезде стоял запах растворителя, привлекая к себе токсикоманов.

Болотная площадь… Когда-то здесь проходили гуляния, кулачные бои, торжественно был казнён народный заступник Емелька Пугачев. Здесь было весело всегда. Сегодня — по-особенному. Транспаранты — флаги — шляпы — чья-то голая грудь, задорно раскрашена в семь цветов. Грудь прыгала с каждым взмахом рук — было весело. Крики: «Мы тоже люди!» — «Мы хотим свободы!» — «Любовь бесконечна!». И кто-то тонким голосом вопил: «Лена, я тебя люблю!»

Полицейские хмуро стоят на своих местах, не надвигаясь на беснующуюся толпу. Они на всех так смотрят — скользящим взглядом, одновременно зорким и слепым. Так смотрят только на ничего не значащее быдло; на мошку, летающую над сморщившимся яблоком, смотрят куда более осмысленно.

И всё же в толпе нашлись двое, которые заметили Игоря, мошку, собирающуюся вгрызться в этот залежавшийся фрукт. Один из них сначала стоял с закрытыми глазами и приподнятыми руками-антеннами, водил ими налево-направо, изображая локатор. «Смешной!» — подумал Игорь и щёлкнул его, успевая выставить нужную выдержку. Потом человек-локатор замер, открыл глаза, пошарил глазами и уставился не мигая. Ещё миг — и мужик улыбался так, словно он был адвокатом сдохшего дядюшки, много лет разыскивавшего наследника. Ещё миг — и эти двое начали ледоколом раздвигать толпу. «Бог предупреждал, что со мной будут играть!» — весело вспомнил Игорь. И он присел, некоторое время шёл на согнутых ногах, представляя себя подо льдом, а когда вынырнул — эти двое уже находились справа и озирались, пытаясь понять, куда исчезла их цель. «Я в домике, ментяры!» — тихо хихикнул Игорь. Бог предупреждал: нужно стараться, и Игорь старался.

Кто-то сунул ему в руки табличку на длинной палке. На картонном, заклеенным белым листом, прямоугольнике — радуга детства и слово «свобода». Да! Он хотел эту свободу, он хотел снова в детство, где всё было простым и понятным. И мороженое стоило три копейки невкусное, лимонное, и пять — вкусное, сливочное.

— Ты новенький?! — к Игорю обратилась лесбиянка с радужными сиськами.

— Нет, я старенький! — ответил, перекрикивая общий гвалт.

— А я тебя первый раз вижу!

— Я тебя тоже!

— Меня зовут Настя! Я люблю Лену!

— Супер! А я люблю музыку!

— Кого ты любишь?!

— МУ-ЗЫ-КУ! — проорал радостно, полураздетая Настя захохотала сиськами: «Ах-ха-хах! А какую ты любишь музыку?!»

— Я люблю разную музыку! А ты тоже за разнообразие?! Тебе тоже нужна свобода?!

Он с каждым словом почти попадал в темп музыки в наушниках, приглушённую праздничной радостной содомией на набережной.

— Да! Мне тоже нужна свобода! Ты молодец, что пришёл!

Какой-то мужик в радужном шарфе притиснулся к ним, взял Настю под локоть и провопил:

— Настюха, пошли туда! Там папарацци навалило!

Бедная юная Настенька, Игорь с сожалением проводил взглядом ложбинку на её голой спине. Лет через двадцать она будет ходить, как недолюбленная Лима, и бросаться на всех прохожих со своей собакой. Или не будет…

«Уходи, Настя, не уходи — желанная свобода достанет до ажурных перил над грязной рекой. Мы все будем счастливы и свободны! Грязи в подъезде станет меньше, Ульке повысят пособие, детский сад восстановят, Лиму полюбит настоящий мужик и отравит её собаку; Нинке пришьют ноги, а про заслуги Димы вспомнят. Внимания хватит всем, даже Вовочке в детском приёмнике-распределителе… — с этими мыслями он просунул руку в карманную дырку и дотянулся до устройства на жилете. — Свободы хватит на всех!»

Ментяра с руками-антеннами оказался неподалёку, всего в пяти метрах. Он нашёл Игоря, но всё равно поздно. Игорёчек уже чувствовал запах свободы. В последний раз он поднял вверх руку с табличкой, на которой сияла радуга и свобода. И нажал на «пуск»:

— За новый мир!