Комбо

Глава 5. Всё дело в кока-коле!

Макс

Безвременье приняло меня в свои холодные объятия дважды, прерывая игру, и с каждым разом пространственный равнодушный кисель усиливал чувство безнадёжности. Я почему-то для себя решил, что победить на ринге в игре очень важно и необходимо. Но снова и снова меня отправляли в нокаут, выкидывая поначалу в аптеку, а потом в библиотечный модуль, где я сохранял «талоны» каждые пять минут из опасения перед внезапным возвращением в Ничто.

В остальном всё было неизменно: бой — нокаут — утешительное чтение книги — магазин с пополняющимся ассортиментом — ринг — библиотека. Показалось или нет, на ринге двигалось легче с каждым разом не потому, что я стал ловче, а потому что с новым, более дорогим продуктом сил как будто прибавлялось. И я начал жульничать.

После магазина не сохранял опыт, топал сразу на ринг, там проигрывал, возвращался к началу, имея с каждым разом больше «талонов». Тем более хотел накопить на транспорт, чтобы испытать ещё и чувство скорости. Для разнообразия сходил в автомобильный салон, самый простенький мотоцикл стоил 800 кредитов, а гоночный автомобиль — 5000. Так что цели было как минимум две, если не считать самой главной — закончить квест, выйти из гипноза и начистить шутнику фейс до самых пяток.

В библиотеке, чтобы не запутаться, я решил читать в алфавитном порядке каталога с художественной литературой. На букву «А» оказалось 543 наименования, и в процессе чтения я сразу отказался от первоначального намерения читать каждую книгу до максимального количества талонов за неё. «Даже если это вынужденное интеллектуальное изнасилование, то я хотя бы должен получить от него удовольствие», — мрачно подумал повторно стал читать только те книги, которые ему понравились и напомнили что-то из реальной жизни.

Так был перечитан «Айвенго» Вальтера Скотта (до обнуления) и биография Альберта Эйнштейна (дважды). Особо выделил роман «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына, показавшийся родным и убедивший меня в том, что моя Родина — непременно Россия, с её необъяснимым абсурдом, исторической жестокостью и умением народа выживать и приспосабливаться к любому дерьму.

Игра позволила мне расправиться с каталожной «А» и заработать на чтении 560 кредитов. Решил было добрать до шестисот, но быстро отказался от этой идеи: мозг был готов закипеть. А для боя в первую очередь необходима была концентрация. Поэтому отправился побродить по городку, подходил к персонажам, стоящим на улице, вспомнил про какую-то Энн, у которой никак не могла начаться вечеринка, ибо бар неизменно оказывался закрыт. Заскучал немного, потратил двести кредитов на вкус кока-колы, триста — на гамбургер и пошёл драться. В этот раз подвела самонадеянность и радость от неожиданной удачи: после серии ударов Громила зашатался, облокотился на канат, и нет бы его добить в этот момент, но я стоял, открыв рот и наблюдая за ослабевшим противником. А тот пришёл в себя за две секунды и вырубил балбеса, не к месту размышлявшего о том, что помогло — удары в солнечное сплетение или бутылка кока-колы.

Очнувшись в библиотеке на красном круге, я мысленно сплюнул, обозвал себя идиотом и от негодования на самого себя не стал читать ничего — вышел. Накатило бессилие. Так бывает: до победы остаётся одна попытка, но для неё может потребоваться больше решимости, чем за все предыдущие. В реальной жизни что бы я сделал в этом случае? Напился бы и лёг спать. Ах, если бы это сейчас было возможно! Но в магазине из напитков ничего крепче и дороже кока-колы не было. Вздохнул и пошёл домой, чтобы хотя бы прилечь на кровать и попялиться в потолок, если не получится заснуть.

У подъезда стояли знакомые лица. У Марианны ничего нового не появилось, а неприметный парень опять напомнил пословицу про чистоту.

— Чтоб вас вместе с вашим создателем! — пожелал нарочно вслух. Игра равнодушно промолчала.

Оказавшись в убогой обстановке, выругался ещё раз: на душе и без этого было паршиво. Лёг на кровать, но глаза отказывались закрываться. «Ссс-ка! — сказал вслух, рывком поднялся и решительно направился на кухню. — Чистота — залог здоровья… падла…» Подошёл к заваленной посудой раковине и взял тарелку с намерением попытаться её разбить. Но вдруг свободная рука сама потянулась к крану, увеличила струю воды — и через две секунды тарелка была чистой. Раздался тоненький дзынь, и она переместилась в подставку для тарелок. Тот, кто придумал этот квест, был либо женщиной, либо полным психом! Но раз начал — доделывай.

Когда последняя утварь заблестела чистотой, домик слегка встряхнуло, и где-то послышался гул.

— Поздравляем! Вам доступна новая локация! — равнодушно прокомментировал землетрясение голос Системы.

Ошалевший от сюрприза, я вышел на улицу. Невидимое сердце застучало от предположения, что всё дело было в этой чёртовой посуде. Тем временем гул прекратился, но я решил оббежать все локации, чтобы убедиться в изменении. В библиотеке — всё то же. Сохранился на всякий случай, чтобы не мыть посуду второй раз. В аптеке, магазине и спортклубе — без изменений. На ринг лезть не стал, ибо непроверенными остался бар, автомобильный прокат и вокзал, знаменующий границу города.

На вокзале я потерял дар речи. В стенах слева и справа появился тоннель, явно для поезда, и даже где-то слышался гул. Попытка заглянуть в тоннель не увенчалась успехом: чёрные тоннели оказались просто закрашенным чёрным арками. Подошёл к зданию — на стенде, прежде покрытыми однотонным синим цветом, красовалась свежая надпись: «Ожидается прибытие поезда. Пожалуйста, купите билеты заранее!»

Подошёл к парочке манекенообразных пассажиров-неписей[15], и все они сказали одинаково:

— А вы не знаете, когда придёт поезд?

По всему выходило, что этот поезд и есть способ покинуть игру. Несомненно, новость радовала, но где найти подсказку? На вокзале ни один её не давал. Вдруг вспомнился чувак у подъезда. Ведь именно он намекал про посуду, но я тогда не понял его эзопова языка. Значит, начинать снова придётся оттуда. Маленькая победа окрылила, и я заторопился к дому.

Но по дороге безжалостная воронка вернула в Безвременье.

В следующий раз, едва перед глазами возникла знакомая надпись: «Кто много читает — тот много знает», — начал действовать по придуманному в прошлый раз плану. Сначала читал до одури, через каждые двадцать книг бегая в модуль сохранения, и только на выходе узнал, что заработал 244 кредита. В сумме с уже имеющимися можно было бы купить мотоцикл, я с трудом отказался от искушения: победа на ринге необходима была в первую очередь.

Потратил в магазине почти всё хэпэ на сэндвич и две бутылки колы. А по дороге в спортклуб, чтобы занять себя, вперемешку со взрывами вкуса в голове перебирал воспоминания о запомнившихся книгах, прочитанных сегодня. «Белого Бима» Троепольского перечитал дважды в попытке поймать ускользающее воспоминание о любимой собаке и её торжественных похоронах с местными пацанами. Кажется, даже кто-то из девчонок был.

Зато «Белого Клыка» Джека Лондона перечитал до максимального нуля, заслужив одобрение Кота-библиотекаря. «Бегство от свободы» Эриха Фромма, безусловно, оценил, но мусолить не стал, отложив намерение сделать это на неопределённый срок. Надо сказать, крайне было неудобно, что в библиотеке отсутствовала книжная полка, на которую можно было бы отставить понравившиеся книги, чтобы вернуться к ним в первую очередь.

В клубе до зубовного скрежета встретила всё та же надоевшая схема: напоминание рефери про высокий дуб, который не падает от первого удара, звук начала боя, появление того самого дуба. Подумалось, что я сойду с ума, если это не прекратится!.

Настроил себя на победу и затанцевал, пытаясь уклониться от ударов громилы. Пропустил один удар и озверел, разозлился на себя, вспомнил о своём желании отблагодарить гипнотизёра, подарившего эту «чудную» игру, и начал работать на износ, вкладывая в апперкоты, джэбы и кроссы весь гнев и силу, заметно тающую с каждым сильным ударом.

И всё-таки получилось: соперник зашатался, знакомо откинулся на канаты, вращая зрачками, и я в этот раз не растерялся — подскочил и нанёс серию акцентированных ударов в голову сползающего дуба. Едва тело громилы растеклось безжизненно на полу, глаза закрылись, рефери радостно объявил:

— Пришёл, увидел, победил! — разумеется, он сказал на латыни знаменитое «вени-види-вицы», но я, прокачанный сборником латинских пословиц, первёл их автоматически.

Послышался звук аплодисментов и улюлюкающей толпы. На полу — я успел попятиться — прямоугольный мат с лежащим на нём побеждённым соперником перевернулся. По центру ринга теперь находилась большая красная кнопка. Я подумал секунду и решительно встал на неё.

Знакомый гул, радостные возгласы, посыпавшиеся с потолка и растаявшие, едва коснулись ринга, зелёные купюры — и всё стихло. Только знакомый голос прокомментировал перед окончательно установившейся тишиной:

— Поздравляем! Вам доступен модуль управления.

Огляделся — в самом клубе изменений не произошло. «Может, поезд запустил?» — подумал с надеждой и поспешил из клуба. Подозрение, что и сегодня игра, не смотря на победу, устроила подлянку, только усилилось после аптечного модуля. Чтобы попасть на вокзал, нужно было миновать бар и авто-шоп. У бара внезапно оказалось много неигровых персонажей, а знакомый байкер, на которого наткнулся, радостно сказал:

— Поздравляю с победой, Макс! Энн сказала, что сегодня ты угощаешь нас выпивкой?

— Иди ты! — пробормотал и не изменил маршрута, хотя двери бара оказались приглашающе открытыми.

На вокзале топтались всё те же пассажиры, поезд шумел где-то далеко, чёрные туннели не разрешали заглядывать внутрь… Если бы я мог сейчас заплакать, сделал бы это. Мысленно громоздя одно хлёсткое слово на другое, побрёл обратно. В автосалоне остановился полюбоваться на машины, на которые теперь снова нужно было копить. Хотел было повернуться спиной к приближающемуся продавцу, как услышал слова, прозвучавшие словно песня райских птиц для разочаровавшегося грешника:

— Привет, Макс! Я вижу, ты смог заработать денег! Сегодня у тебя на счету две тысячи кредитов! Желаешь ли сделать покупку?

Вот как! Значит, все его казавшиеся бесконечными мучениями оправдались? Да, чёрт возьми, конечно, я желал сделать эту чёртову покупку!

Мотоцикл домчал до аптеки за восемь секунд. Там я сохранил успех и решил, пока меня не выдернет из Игры, буду колесить по этому убогому городишке: мало ли, вдруг ещё где откроется локация, за назойливость.

Степан

На этот раз Малышев не назвал идею Степана пустой, но и отменять своего решения не стал. Наблюдательные посты возле мест встреч встревоженных трансгендеров, геев и лесбиянок решено было продержать минимум неделю.

На совещании в ФСБ Степан поделился своими наблюдениями относительно Библии и очевидного вмешательства в сознание невольных помощников Апостола — такое имя дали предполагаемому организатору терактов и пожара в секс-шопе.

Например, при попытке прочитать память Милены и образ человека, подарившего ей Библию, девушка заплакала, жалуясь на невыносимую мигрень. От подскочившего внезапного давления у неё даже кровь носом пошла, что свидетельствовало о «правильном» подходе Апостола, умело заметающего следы давлением на психосоматику. Наверное, можно было попытаться ослабить влияние, но как это сделать — Степан представлял смутно. Позже не по годам сообразительный Куликов посоветует обратиться к опытному бывшему коллеге:

— Вам бы, товарищ майор, с Булгаковым поговорить. Он мужик что надо, авось поможет. Только вы это, к товарищу Голубеву ни-ни… Обсмеёт ещё Валентин Никоныч, скажет, что мы тут без него маньяка поймать не можем, — Куликов, как и все в отделе, не любил уволившегося Голубева.

К капитану Голубеву Степан и сам бы не поехал, но забота старшего лейтенанта о чести отдела заставила улыбнуться. Он сразу же созвонился с Булгаковым, и тот радостно заревел в трубку, что, наконец, Магомед появится пред светлыми очами горы. Майор передал привет от Куликова, скучающего по «магическому» флёру их тренировок, и Булгаков удвоил радость:

— Как?! Юрка до сих пор с тобой? Ну, вы даёте! Приезжайте оба! Эх, я вас такой самогонкой угощу, не самогонка, а сам-огонь! Кубинский ром отдыхает в своём Кубе!

Совет Куликова, восторг Булгакова — всё это оказалось созвучно желанию самого Степана, и он выпросил разрешение у Ушакова исчезнуть в пятницу после обеда. Подполковника, как ни странно, уговаривать не пришлось. Аргумент посоветоваться с коллегой оказался для него самым главным, ибо на кону стояла безопасность целого праздника города, запланированного на следующую субботу.

— Только вы мне там не налижитесь до поросячьего визга! Чтобы в понедельник оба огурцом были! — напутствовал Ушаков. — А во вторник чтоб эта Милена во всех деталях нарисовала мне фоторобот! Вплоть до родинки на попе Апостола!

— Мы немножко, — улыбнулся Степан. — Слушаюсь! Фоторобот будет готов к среде.

До отъезда утрясли все домашние дела: закупили домашним продуктов, починили всё, что требовало срочной починки, и в пятницу, после обеда, сели на электричку, за два часа домчавшую до станции, где друзей встречал Булгаков.

Казалось, эмоциональная встреча всколыхнула самые светлые и лучшие воспоминания бывших коллег, успевших за недолгий срок подружиться до стадии «лепший кореш», как шутил Юхан. Но едва сели за стол и разлили по стопочке за встречу, как Булгаков согнал с лица довольное выражение, поднял рюмку и напомнил:

— Но сначала, товарищи, помянем наших Данилу и Егора. Пусть пацанам на том свете нужная масть идёт!

Выпили не чокаясь.

— Да-а, спасибо вам, Пётр Юльевич, что не забываете… — выдохнул грустно Куликов. — Жизнь сраная… Если бы не Егор, никто бы и не догадался про этого Апостола…

— Что за Апостол? — Булгаков самолично нарезал тонкими ломтиками домашнее сало.

Степан поморщился. Он не хотел с порога сваливать свои проблемы на друга, как-нибудь потом, когда и сам будет чувствовать себя более умиротворённым. Но Пётр сразу понял, что к чему:

— Я так мыслю, вы ко мне не только ради баньки приехали. Рассказывайте уж, что привезли, а я покумекаю, глядишь, за ночь умное и придумаю.

Степан благодарно согласился. И начал издалека, напомнил про последнюю игру в карты, когда Егор, играя в паре с Юханом, назюзюкался от души. Однако, несмотря на то, что был пьян, как сапожник, выдал своё главное пророчество.

В тот день выбрались на подмосковную дачу Булгакова отмечать мужской праздник. Пётр Юльевич ко всему подходил обстоятельно, поэтому дача была скорее похожа на небольшую крепость. Двухэтажный домик с подвалом для хранения вина и солений, территория, поделённая на огород и территорию для отдыха — всё это было обнесено ладным кирпичным забором с колючей проволокой по всему периметру.

«Мелочь, как говорится, а приятно», — улыбался Булгаков хохоту коллег над его паранойей, а потом, совсем засмущавшийся, объяснил, что паранойя была бабья — жены, с которой разошёлся три года назад. И всё, мол, руки не доходили, ибо лично приколачивал «эту дурку» по периметру. «Так, давай щас все вместе отдерём!» — предложил Егор, засучивая рукава. Булгаков, растроганный предложением помощи, притянул волонтёра за шею к себе: «Хрен с ней, пять лет никому не мешает, пусть ещё пять лет поторчит. А вот водочка ждать нас не будет — выдохнется!»

И правда, на уютной террасе под крышей уже дымился мангал, стол был накрыт как следует. Несмотря на то, что в апреле ещё снега было по колено, все решили сидеть на свежем воздухе и перебраться в дом после шашлыка. Так и сделали. А пока шашлык жарился, Эдик Шварц с Егором успели побороться в сугробе. Наблюдая это, все хохотали, а Булгаков басил: «Не утрамбуйте весь снег, дети! После баньки некуда нырять будет!» Шашлык был съеден, и все зашли в дом, тем более что двоим детишкам нужно было просушить одежду и обувь.

Пока сауна с баней готовились и запаривались веники, занялись любимыми игрищами. В трезвую версию «Назови карту!» играли недолго, минут двадцать, и перешли на хардкор.

Теперь угадавший карту выпивал рюмку, поэтому побеждал самый пьяный и с самой крепкой печенью. Зрители подносили победителю закуску в виде квашеной капусты и прочих разносолов, заготовленных лично Булгаковым. А чтобы проигравшим не было мучительно больно, заставляли снимать по одной детали одежды, а когда игрок оставался в одних трусах, должен был нырнуть в сугроб, после чего ему милостиво разрешали забежать погреться в сауну. От хохота и пробежек голых мужиков через двор собаки Петра сначала сходили с ума, потом охрипли и забились в углу вольеры, приняв тот факт, что этих идиотов перебрехать невозможно.

Егор и трезвый был силён в угадывании, а тут набирал «жидкие» баллы один за одним, вернее, одну за одной. И даже будучи пьяным, с глазами, которые, казалось, вот-вот закроются, подшучивал над лузерами, которых быстро развозило от водки, и они уже не то, что достоинство карты, — цвет масти не могли угадать. И вот, младший Матвеев, наконец, ошибся. Присутствующие заулюлюкали: «Егорыч, снимай подштаники!» Но он тряхнул головой, словно не понимая, что происходит, с трудом поднялся и, хватаясь за друзей и мебель, вышел на улицу. Еле успел, сопровождаемый Булгаковым, дойти до угла, как вырвало всем, что успел съесть за вечер.

— Ля, какая *****! — отёр лицо набранной пригоршней снега. — Что это было? Вы это тоже видели?

— Все это видели, — засмеялись те, кто высыпал следом на всякий случай.

Веселья немного поубавилось, когда Егора начало заметно трясти, он побледнел и попросил сигарету, недокурил и поплёлся в дом, как будто даже протрезвевший. Булгаков налил ему крепкий чай, и Егор минуты две не мог поднять бокал без того, чтобы не расплескать жидкость. Над ним подшучивали, мол, слишком много угадал. Егор молчал подавленно, а потом спросил ещё раз:

— Я, что, один видел эту *****?

— Какую? Белочку? — и снова волна хохота.

— Там людей пятьдесят, не меньше, положило… Кровь на сером снегу… Яркие флаги в крови… Красный кирпич будто кетчупом обмазан… А в воде рука плавает…

Все сразу притихли.

— Говорю вам, я видел это! — Егор обвёл всех трезвым взглядом.

— Может, лучше белочка? — пошутил Данила, но вяло улыбнулся только, кажется, Валька Голубев.

— А ещё я видел его, того, кто это сделает… Мы должны предотвратить это.

Настроение моментально испортилось. Стали выяснять, что увидел в пьяном бреду Егор, и до последнего никто не верил, будто видение было осмысленным и настоящим. Решили — перебрал Егор. Градус веселья немного поднялся лишь через три часа, когда все напарились, закусили тушёной картошкой с крольчатиной. Через час отходила последняя электричка, и все засобирались домой. Егор как будто повеселел, задвинул своё предсказание в угол памяти.

А спустя два месяца, в апреле, вдруг вспомнил. На летучке попросил у Старика разрешение высказаться и хмуро поделился очередным видением. Ермолай Ильич выслушал, значительной оценки не дал, но после летучки они остались вдвоём, и, о чём вели беседу, остальные в команде догадались по ещё более мрачному выражению лица младшего Матвеева.

С тех пор Егор постоянно находился в необъяснимом возбуждении, часто приходил на работу невыспавшийся, заваливал через одно задания. В результате генерал приказом отправил его в командировку с секретным поручением, впервые за всё время сотрудничества выдержав истерику подчинённого спокойно, без рявканья. Егор не хотел никуда ехать, но ему пришлось.

Его нетерпеливость отчасти помогла ему справиться с заданием быстро, и двадцатого мая он был дома, забросил сумку и помчался в офис. Там уже ожидали появления взъерошенного Матвеева.

Пока его не было, генерал прислушался к просьбам команды разрешиться проверить версию Егора и отменил запланированную командировку до 13 мая. Распределили посты на площади, дав нервному капитану Матвееву карт-бланш на перемещение в любую точку, если вдруг интуиция позовёт. Девятое мая началось без теракта и, слава богу, закончилось как обычно. Народ попраздновал и разошёлся.

Егору как будто полегчало. Нервный блеск и желание поругаться со всеми поутихли, вот только становился капитан всё угрюмей и угрюмей. Казалось, что неудача, если её так можно было назвать, заставила его быть более собранным.

В командировке набрал 99 из 100 баллов, показав наивысший результат во время работы с коллегами из Сараево. Но и этого рабочего успеха Матвееву показалось мало. Он быстро, на первом же вечере подружился (через бар) с местными фээсбэшниками, и те в свободное время таскали его по тюрьмам, показывая самых злостных преступников.

Егор сканировал ауру заключённых, что-то записывал себе в блокнот, и, кажется, только эта дополнительная нагрузка позволяла ему расправиться с актуальной в последнее время бессонницей.

Вернулись домой через неделю, и ничто не предвещало беды, как вдруг СМИ объявили о параде ЛГБТ, приуроченного ко дню биологического разнообразия. Егор снова завёлся: нужны блокпосты во время мероприятия. Команда переглянулась и пожала плечами. Все и так были вымотаны поездкой, а опасности, которую ждал Егор, по-прежнему никто больше не чувствовал. Старик частично успокоил Егора, сказав, что уже сообщил, кому следует.

— Наш отдел презирают все, — вдруг окаменев от клокочущей ярости, возразил Егор, не вынимая сжатых кулаков из карманов, — ник-то и ни-ку-да ни-ко-го не пошлёт охранять людей. Разрешите идти?

Накануне 22 мая Булгаков опять собрал компанию на даче, отметить удачную командировку. На этот раз с ночёвкой. И всё было бы как обычно, если бы не хмурый и постоянно задумчивый младший Матвеев. Он почти не пил, сославшись на то, что надо утром рано встать, но в результате как-то неожиданно опьянел и заснул. Его отнесли в комнату к быстро утомившемуся Даниле Викарчуку.

И всё было благополучно, только утром, раскачавшись аж в девять часов, обнаружили, что Егор и Данила сбежали. Наспех позавтракав и, вот теперь точно имея дурное предчувствие, все засобирались. Но то машина не заводилась — пока запаяли отвалившийся контакт, — то колесо спустило… В столицу добрались к одиннадцати. А пока ехали, сначала по радио сказали новость, а потом позвонил Старик с приказом ехать сразу на Болотную. Где полчаса назад прозвучал взрыв. Количество погибших ещё не было установлено, но приблизительно зашкаливало за отметку в несколько десятков.

Они приехали, и Степан, расталкивая полицейских, что-то выкрикивая, побежал к эпицентру взрыва, где сновали эксперты и медработники.

Площадь была усеяна пеплом, похожим на грязный снег. Вперемешку со сгустками крови. Степан облокотился о перила, чтобы унять подкатившую тошноту и увидел под собой, в медленно движущейся воде, плывущую человеческую руку.