Контрольный выстрел

37

Ночь тем не менее прошла без существенных происшествий.

И в автобусе, и в поле по мере получения информации пытались разобраться в сложившейся ситуации. Она была не ясна ни тем ни другим. Но если на той стороне бандиты сами были себе штабом, то на этой штабом была Москва. Олег уже не подходил к прямой связи и использовал в качестве амортизатора Гусакова. Тот с присущей ему провинциальной флегматичностью вялым голосом что-то объяснял, ссылаясь то на плохую слышимость, то на скудость информации. С удивительной находчивостью он каждый раз объяснял отсутствие Олега, придумывая все новые и новые варианты. Каждый из них был убедителен и по форме, и по существу. Олег принципиально уклонялся от контактов с Москвой. Он наперед знал, что спросят и что скажут. Сам неоднократно бывал в такой ситуации.

Ничего, кроме головной боли, ни тому, кто звонил, ни тому, кому звонили, это на приносило. Плюс ко всем неприятностям, существенно возросло напряжение на внешнем периметре оцепления. На шоссе скопились журналисты, которых было категорически запрещено пускать в район проведения операции. Местные — терпеливо ждали сведений. Московские — трясли законом о СМИ и требовали комментариев.

По-партизански, волчьими тропами некоторые пытались проникнуть в зону, двое из них с камерами были задержаны в непосредственной близости от поля.

По указанию Олега их удалили на безопасное для операции расстояние, предварительное отобрав кассеты.

По верхам прошли сквозняки. Руководители информационных агентств, пытаясь обойти конкурентов, оборвали аппараты правительственной связи, выражая руководству ФСБ свое возмущение отсутствием информации. Каждый «клялся мамой», что в обмен на достоверные сведения выполнит любую просьбу органов. Каждый вспоминал былые добрые отношения и сетовал, что, к сожалению, сегодня они оставляют желать лучшего. Каждый обещал любить ФСБ и даже дружить домами.

Высокое начальство ретранслировало это негодование вниз, упрекая руководителей операции в неспособности наладить контакт с четвертой властью. Олег на этот контакт не шел, несмотря на угрозы. Он знал, что ситуация совершенно нетрадиционна, и допускал наличие источника бандитов среди самих журналистов. Если через этот источник пройдет утечка о сотовом телефоне в автобусе и если, не дай бог, журналисты узнают его номер...

Последствия предугадать было трудно. «Семь бед — один ответ», — решил Олег и дал себе обещание держаться на занятой позиции до победного конца. Он сейчас, наверное, лучше, чем кто-либо, понимал, что право журналиста на информирование общества — это одно, а возможность вмешательства в оперативную ситуацию под прикрытием этого права — совсем другое.

— Может, все-таки что-нибудь скажем общественности? — канючил толстяк из администрации.

— Общественность спит. Посмотрите на часы, — рычал на него Олег.

— Но журналисты...

— Журналисты, как и мы с вами, люди. На двух ногах, с двумя руками. Кроме того, они граждане, у которых должна быть болезненно развита совесть и элементарное понимание того, что есть какие-то этические нормы. Мне плевать, что они обо мне напишут, что подумают. Мне важно сохранить людей. Тех, что в автобусе. Детей, которые вторые сутки находятся в руках бандитов... Не знаю, как для вас, а для меня это главное. Здесь идет война. По сути. Вы можете вспомнить хоть одно интервью кого-нибудь из военачальников в Великую Отечественную?

— Мы нарушаем закон о СМИ, — кипятился толстяк. У него были свои резоны. Помоги он сейчас журналистам, они помогут ему во время перевыборов.

— Вы не знаете закона. Он предусматривает право на отсрочку выдачи информации. Десять суток. — Олег устал от таких диалогов. Демагогия юридических профанов была ему хорошо известна.

— Однако отсрочка должна быть оговорена в письменном виде. — Молоденькая, посеревшая за бессонную ночь пресс-секретарша вмешалась в разговор. Она впервые была в такой ситуации и чувствовала себя Жанной д’Арк. — Вы дадите письменный ответ?

— Да, но лишь на письменный запрос. И дать я его обязан в течение трех суток с момента получения запроса.

— Но вы же не пускаете сюда журналистов. Как они могут?..

— Уважаемая дама, я уже сказал вам, что не пущу. А если вы попытаетесь сами что-то сообщить, то не выпущу вас. Это первое. Второе. Насколько я понимаю, письменных запросов не поступало. Да и трех суток не прошло. Все, — отрезал Олег. — А теперь прошу уйти во-он за ту ленточку.

Удалив ходатаев, он позвал начальника милиции.

— О чем я вас попрошу, — сказал он усталым голосом. — Еще раз проинструктировать наряды. Никого — я подчеркиваю — никого не должно быть в зоне проведения операции. Далее. Предупредите всех своих сотрудников. Никакой выдачи информации. Никому. Только через меня. И в определенном мною объеме. Предупредите всех — любая несанкционированная информация будет рассматриваться как предательство.

Полковник кивнул.

— Более того, ориентируйте оцепление, чтобы выявляли людей с сотовыми телефонами, рациями и прочими передающими устройствами... Следующее: выход в эфир только сверху вниз. Наоборот — только в критических ситуациях. Только!

Полковник снова кивнул. Старому сыщику дважды объяснять не надо.

Интенсивность переговоров автобуса с неизвестным пока абонентом возросла. Этот абонент не мог сказать ничего внятного, что-то мямлил и, судя по всему, метался по городу в поисках пропавшей машины и пропавших денег.

К четырем утра на КП прибыл Тихомиров, который популярно изложил все, чему лично стал свидетелем. Это было значительно хуже, чем Соколов мог предположить. Он расстроился из-за Калиниченко — и из-за того, что тот сломал ногу, и из-за халатного пренебрежения опасностью. Олег давно догадался, что идет двойная игра. А теперь выясняется — не двойная, а тройная! Даже в фантастическом сне нельзя было предположить, что не только преступники контролируют ситуацию, но и их самих кто-то контролирует. И кто? Бывший сообщник? Нынешний свидетель? Хрен разберешь.

— Этот... раненый — под охраной? Или как в прошлый раз? — Гусаков кусал губы. Ему было досадно за все. И за то, что первый раз лже-Левченко ушел из-под самого носа. «Если бы мы знали!» И за Калиниченко, и за Москву, и за себя. И за толстяка, за его секретутку...

Тихомиров кивнул. Никольский — его установочные данные сообщили москвичи — и без охраны никуда не делся бы. Лежит в глубоком наркозе. Удивленные врачи второй раз за смену оказали ему помощь.

Сейчас около койки раненого сидит охранник, которому дано указание открывать огонь на поражение в любого неизвестного, кто попытается войти в палату. «Когда придет в себя, разыщи меня, где бы я ни находился!» — таков был приказ Тихомирова охраннику.

Раздача слонов «за все хорошее» была отложена на утро. Привезенная Тихомировым часть денег лежала под надежной охраной, но это, естественно, не могло разрешить ситуацию. Рисковать, манипулируя половинной суммой, Олег не решался. В автобусе знали, что в банке получен именно миллион.

— Интересно, какая сволочь сейчас играет против нас? — Этот вопрос не давал покоя ни Тихомирову, ни Гусакову. Тихомиров то и дело прослушивал магнитофонную запись, пытаясь по голосу узнать абонента из банка.

В кустах мелькнули фары. Через некоторое время явился Адмирал.

Он был растерян.

— Ну что? — Олег ждал его, как пришествие Спасителя. — Нашли?

Адмирал развел руками.

— Как сквозь землю провалился. Все облазили. Все руками прощупали. В говне по самые уши. В прямом и переносном смысле. — Он потянул носом. Амбре было почище, чем от валенок Тихона.

— Да-а... — протянул Олег. — Влипли. И здесь, и там. Что будем делать, командир?

Гусаков пожал плечами.

— Может, действительно один мешок был?

— Два. — Адмирал елозил подошвой по мокрой траве. — Я даже к Калиниченко в больницу ездил. Он тоже говорит — два.

— Кстати, как он? — поинтересовался Олег.

— Вроде ничего. Хотя с ногой туго. Открытый перелом. В гипсе, как Тутанхамон... Блин, да что же так воняет?

— В общем, так. — Олег принял решение. — Езжай обратно. Может, по свету найдете. Через час будет светло. Ждем еще два часа. Эти пока терпят. Будем выстраиваться на штурм.

— Боязно.

— Я сказал — выстраиваться. Где «Альфа»?

— Здесь. — Командир никуда не пропадал. Он ходил по пятам Олега, словно тень. Шевелил губами, ломая голову, как действовать в этих условиях. Рекогносцировка оптимизма не давала. Расстояние — около двухсот метров. Под ногами пашня, грязь, скользко. Скрытно не приблизиться, быстро — тем более. Схемы распределения бандитов в автобусе нет... И самое главное — СВУ в багажном отделении. А у кого из террористов пульт? Кого ловить за руку? Плюс бензин в салоне... — Автобус нами отработан полностью. Схема стандартная, как на учениях. Но шансы нулевые... И ребят можем положить, и людей.

— Я же сказал — выстраиваться. — Олег все понимал. И действовать нельзя, и бездействовать... — Ничего бойцы не разглядели?

Командир пожал плечами.

— А что ночью разглядишь за занавесками? Думаю, надо ждать. Должен же быть выход...

— Пока есть только вход, и то не тот. Так Высоцкий пел. — Адмирал снова принюхался. — Все равно воняет...

— Может, с Москвой посоветоваться? — проронил Гусаков.

— Со всей Москвой не посоветуешься — лишь с теми, с кем можно... Я и так знаю, что они скажут. «Действуйте по обстоятельствам!» Решение надо здесь принимать, а не в Москве. Как у вас, провинциалов, развито чувство веры в доброго барина! Вот приедет барин, барин нас рассудит. Там такие же люди, как мы, только мы видим все своими глазами... Щупаем, слышим. Здесь работают все органы чувств, а в Москве только ухо. На основании доложенной по телефону информации тебе никто советов давать не станет...

Гусаков нахмурился. Он был дремучим провинциалом, со всеми недостатками и достоинствами — последних, по его мнению, было значительно больше.

— Извини. — Олег тронул его за рукав. — А ты что тут нюхаешь? — Он перевел стрелку на Адмирала. — Я же тебе сказал — без денег не возвращаться!

— Что мне, киоски бомбить, что ли? — вспыхнул Адмирал.

— Что хочешь бомби! Вон какой вымахал! В бронежилете и при оружии...