Королевские клетки

Не мыло — не смылится

К концу десятинки Лиля не знала — какой погоде радоваться? Солнца зимой в Ативерне, похоже, никто и не ждал. Было либо серо, холодно и ветрено (влажный ветер даже при формально не очень низкой температуре ощущался как злой и холодный), либо серо, тепло (по сравнению с) и влажно. Либо караван двигался сравнительно бодро — но мерз, либо не мерз — но полз, застревая в грязи… Все-таки, морозец лучше. Тем более под вечер, в виду деревни. Весьма бедненькой, как Лиля уже выучилась отличать.

Вспоминая услышанное где-то "Вечерело. Старушки все падали.", Лилиан подъехала к деревне с обычным сопровождением и наметанным взглядом нашла дом старосты — наименее покосившийся. Не подводило ни разу, не подвело и сейчас. Даже в деревеньке на десяток халуп.

Старостой оказался дедок, который мялся и блеял что-то невнятное, постоянно косясь на ее сопровождение.

— Дык, нету у нас места-то. Живем в бедности…

Ну, эту песню Лиля слышала каждый раз. Лечилось одинаково.

— Мы заплатим. Два скипетра за всех. Больше не дам, не ври.

Дедок уставился на нее так, как будто у нее выросла вторая голова. Это было необычно — как правило, после появления на свет денег разговор переходил в конструктивное русло. Лиля повторила, показывая ему монету.

— Изба. Для пяти баб. Пустой амбар. Или чистый сарай. С сеновалом. Для охраны и лошадей. Два скипетра. Один вперед. Вот этот. Понял?

— Дык ить… оно конечно, токо вот озоруют тут.

Лиля сунула ему скипетр, истолковав сказанное как согласие.

— Проводи их.

Лиля дождалась своих фургонов, перемолвилась с Лейфом, который упихав возы в выделенный сарай и пустой общинный амбар, большую часть народа куда-то разослал.

Нагнувшись, Лилиан со своими — гхрм — дамами прошла в темную избу. Пахло кислым. В углу у печки громоздились на полках горшки, ухват, какие-то деревянные поварешки-мешалки. Ножей, конечно, не было. Какие ножи у бедной бабы в деревне? Зачем они ей — кашу резать? Нож штука дорогая. Было две лучины, избу перегораживала рогожная занавеска — и правда бедно жили.

— Ингрид, вы там в порядке?

— Да, госпожа, он уже уснуу-у-у-л. — почти пропела Ингрид. Ну, все значит в порядке.

— Кто поближе — запалите пару свечек, а?

— Сей момент, госпожа. — Запалили с удовольствием. Свечки-то они дороги, без приказа несподручно как-то.

Притащили тюфяки и одеяла, разложились на полу. Кто там за занавеской — Лиле было неинтересно. И так понятно — семейство старосты. Может быть бабка, одна-две вдовых молодухи — приживалки, дети от нуля до лет восьми. Старше — вряд-ли. Скорее всего, как и везде, мужиков нет — они живут семьями отдельно, дети если бы старше были — они бы их уже увидели, никто бы им просто так без дела сидеть не дал.

— Госпожа, — подошел к ней Лейф. — Надо бы осмотреться в округе, место мне не очень нравится, да и дрова бы не помешали. Деревню мы осмотрели. Я оставлю с вами четверых.

— Хорошо…

Они занялись хозяйственной суетой, а потом собрались спать. Все устали, а парням Лейфа надзор не нужен.

Через примерно час, когда уже все засыпали, в дверь протиснулся озабоченный вирманин.

— Госпожа, — сказал он на вирманском, — С севера приближается человек двадцать, с факелами и фонарями. Орут. Мы проводим вас.

— Куда? Чтобы они загнали нас в сыром лесу? Отошли человека за Лейфом, и выжидайте сами.

— Уже послал. Мы подождем тут.

— Тут?.. — Лиля скептически оглядела избу. На ее взгляд, и ей-то горница была узковата в плечах… На лице воина заиграли желваки.

— Мы не трусы!

— Как это изменит то, что ты почти ничего тут не сделаешь?

— Лейф нам оторвет… все, в общем, оторвет.

— И лучше нам всем умереть до этого момента?

— Да, пожалуй. — окончательно посмурнел воин. — Факел кинут на крышу, и все.

— Идите. Постараемся посидеть тихо часик и продержаться.

Вирманин был крайне недоволен, но сказать ему было нечего. Все подобрались, потушили свечи, и тихонечко оделись. Лилю постепенно заполняло тоскливое беспокойство и ожидание неприятностей.

Пьяные голоса снаружи быстро приближались.

Чего Лиля не видела в деревнях (да и в городах до того) — это большого количества пьяных. Вообще, конечно пьяные ей попадались — среди аристократии. А вот крестьяне, ремесленники, купцы — они обычно работали, и напиться могли только в праздник. И то — не все. Так что уже сам факт ввалившейся ПЬЯНОЙ, но плохо одетой рожи говорил много плохого. На боку у этого рыла висел нож, больше смахивавший на короткий меч.

В руках у рожи, что опять-таки настораживало, был фонарь — вещь дорогая, городская. Где, черт с Мальдонаей побери, её охра… Похоже, раньше, чем через час не появятся. Называется — влипли.

К сожалению, вслед за рылом ввалилось еще трое. Стало совсем тесно. Тоска у Лилиан сменилась на напряженную готовность к прыжку, которую приходилось сдерживать.

— Во!! — заорала рожа — Бабы! Сами приехали!

— В чем дело?! — спросила Лиля, пытаясь придать себе грозный вид.

— Эт че, господские? Годсподсукские?.. — роже показалось, что она остроумно пошутила, и она осклабилась щербатыми желтыми зубами.

— Кто ты такой и что тебе нужно?

— О-па! Чо такая злая-то? Чо, к торгашу своему едешь? Так не торопись, мы-то получше будем!

— Не твое дело, куда я еду. Вон отсюда!

— Че, в благородные записалась? Эт хорошо, я чистеньких люблю. Чо, друганы, любим мы чистеньких?

Заплакал ребенок. Лиля больше не мерзла, и держать себя в руках становилось все труднее. Она коснулась рукояти стилета. Ввалившиеся заржали.

— О, друганы тоже любят! А ну освобождайте лавку какую, ща мы тут тебя задабривать будем, а то с лавочником-то своим настоящего и не пробовала, небось…

Все, что дальше говорило это рыло, в ушах Лилиан заглушил какой-то внутренний шум и звон. Лиля с необыкновенной ясностью и четкостью вдруг увидела как шевелятся его губы и грязная борода, как подергивается, сглатывая что-то, кадык, как трясется рука, дергая завязки штанов. Неверный свет фонаря ей больше не мешал.

Кажется, рыло что-то заподозрило, но было уже поздно. Лиля без воплей, без предупреждения, без замаха выкинула вперед руку со стилетом. Конечно, в пах она не попала сразу — но рефлекс хирурга ее не подвел, и на возврате клинка она распорола бедро как раз в районе паховой артерии.

Рыло завопило, но шум позволил Лилиан просто отметить факт появления этого вопля. Она продолжила движение вставая, метя клинком в лицо — не попала, но зацепила голову гартой, отбрасывая ненавистную рожу куда-то в угол.

Вокруг завизжали, на замерших от ужаса и удивления мужиков обрушился поток женщин, в котором кто-то ухватил что-то, а кто-то и без этого обошелся.

Дверь распахнулась, но вместо остального "самофуражирского" отряда на пороге оказался Лейф с окровавленным кинжалом. Он сразу прянул в сторону, и в дверь запрыгнули еще трое. Тоже запаленные, с дикими глазами, забрызганные кровью.

Стороны наконец остановились и взглянули друг на друга. Нападавшие валялись на полу, кто-то визжал, какая-то из крестьянок продолжала чугунком (уже разбитым) молотить одного из нападавших повторяя только "А вот тебе! А вот тебе!"

Лейф оглядел "сцену", утер со лба пот и кровь (в основном — размазал), шмыгнул носом и спросил:

— Госпожа, мы можем предложить тебе умыться?

— Было бы, — запаленно дыша сказала Лиля. — Неплохо. Кстати, где вас всех носило?!

Избитых до неузнаваемости нападавших и труп истекшего кровью "Рыла" вирмане вытащили на двор.

— Что ж, — философски заметил Лейф, глядя на их состояние. — Известно, что попадаться разъяренным женщинам опаснее, чем воинам. Они не станут даже задумываться о пределах… Ингвар. Объясни-ка мне теперь, почему в избе госпожа была, а вас — не было?

— Потому что я им это приказала, Лейф. — сказала Лиля, которую еще не отпустило, несмотря на то что испуганная насмерть молодуха уже притащила ей ведро с водой и полотенце. Кровь приходилось оттирать, что с волосами делать — непонятно.

— Госпожа, а могу я просить тебя не вмешиваться?..

— Можешь. Но в этом конкретном случае я это проигнорирую. Это был мой приказ. Давай обсудим это без свидетелей?

Лейф поиграл желваками, но согласился.

— Лейф, — тихо сказала Лиля. — Их осталось фактически трое на два десятка. Избенка забита нами, и крыша у нее — сам видишь. Что, ему надо было там сдохнуть и нас покалечить? Или нам всем сгореть?

— Это позор для воина, госпожа, бросить женщину без защиты! И он повел себя недостойно.

— Давай не будем считать меня вазой, которую куда-то надо отвезти? Я же точно знаю, если бы там сидели твои парни — ты бы считал, что все сделано правильно.

Лейф скрипнул зубами.

— Но ты — не мои воины!

— Именно. Я отвечаю за весь наш караван. Лейф, не пытайся брать на себя все сразу…

— Но ты же берешь?

— Что могу. Лейф, хватит. Отсылай всех спать. Только вот что — можно до утра никого из деревни не впускать и не выпускать?

— Конечно!

— Вот и отлично — отложим на утро все остальное.

Несмотря на все старания, заснуть ей только под утро и удалось — когда ее перестало трясти и колотить от пережитого. Утром, во время завтрака, "всплыл по рубку" её личный глубинный крокодил и намекнул, что перед отъездом надо бы разобраться.

— Лейф. Пошли пару человек, мне нужен староста.

— Целый?

— По возможности. Обязательно говорящий. Жажду с ним побеседовать…

Перепуганного деда притащили к крыльцу через пять минут. Лиля шепнула еще пару слов Лейфу и пошла беседовать.

Для нее уже поставили чурбак, накрыли зеленой тканью — и она не спеша подошла, изящно села, поправила платье, приняла из рук служанки кубок, отпила и, наконец, обратила внимание на дошедшего до кондиции старосту в руках пары охранников поздоровее.

— Скажи-ка мне, староста — медленно сказала Лиля рассматривая дедов лоб. — А откуда эта компания вообще тут появилась, на ночь глядя, а? И пошла прямо к нам? Как этот такое вдруг случилось? Может, рассказал им кто-то о нас, а?

Голос деда подрагивал.

— Они, тут, значит, почитай что неделю гулеванят. Как из-под Лавери сдернули, так и гулеванят по округе. Из Потылихи пришли, там-то мужиков много, не особенно покуролесишь…

— Пришли. Пили-пили, и вдруг по темноте пошли на твои выселки, всей толпой?

— Дык, это… я ж за них не ответчик… кто их разберет-то, госпожа, не казни!

Из-за угла показались вирмане, пригнавшие всех жителей деревни. Лиля посмотрела на них, и спросила у единственной зареванной молодухи:

— Кто?

— Ви… ви… ви… — та разрыдалась, и полное имя осталось неизвестным.

— Коза драная… — зашипел староста. Лиля подняла палец, и дружинник отвесил старосте оплеуху.

— Где он?

Молодуха ткнула дрожащей рукой в сторону трупов. Лилиан встала и подошла поближе, заслонив старосту.

— Ты к нему бегала, верно понимаю? Встречались вы где-то посередине? Но сегодня ты бежала специально? И рассказала о нашем появлении? Что он тебе обещал?

Молодуха кивала или трясла головой, тонко подвывая

— Жениться обещал, он меня люю…

— Про нас ты и не думала, а про себя? Думаешь, притащив такую компанию он бы тебя компашке пожалел? — ответа она ждать не стала, развернулась к старосте. Молодуха снова принялась рыдать. Лиля подошла поближе и снова уставилась старосте между глаз.

— А как это они нас так быстро нашли, а? Ни в амбар грабить не отправились, ни баб твоих щупать — а прямо с нас начали?

Дед, очевидно, решил что уже все кончилось, так что нечего лишнего мучиться.

— А к тебе, госпожа, так то я.

— Вот как. — задумчиво проговорила Лилиан, не спеша захватив старосту за ворот рубахи и завернув его в подобие гаротты. — Не споришь даже.

— Лучше, — прохрипел старик. — Ты, госпожа, чем внучки мои. У тебя вона, и вои — мужики, и дворня боевитая. Справилась… небось…

— Справилась. И ты мне сейчас подробно расскажешь — кто это такие, откуда взялись… А я подумаю — не потешить ли душеньку, не отправить ли и тебя в холодок?

Выслушав интереснейшее описание взаимоотношений Старых Выселок с Потылихой, а также специфики жизни упомянутой Потылихи (при некотором понукании вирман), Лиля подумала и сказала:

— Ингвар. Кликни там кто свободен, прошерстите-ка деревню.

— Что искать, госпожа?

— Не деревенские вещи. Не деревенские деньги… очень мне интересно, только ли упомянутая Потылиха так вот интересно живет?

Обыск результатов не дал. В отличие от Потылихи, Старые выселки не были разбойничьей деревней.

— Отпусти крестьян, Лейф.

Никто из крестьян (кстати, мужиков в деревне было всего пятеро) защищать старосту не остался.

Выслушав все, Лилиан холодно бросила дружиннику:

— Выпороть этих двоих. — и, уже уходя, тихо добавила — Без фанатизма.

— Что ты их жалеешь, госпожа, — зашипел дружинник, — Нас вообще чуть не перебили!

— Может нам еще глашатая послать поорать, кто едет? Делай, как велено! Не бери грех на душу — а то вообще вся деревня передохнет.

На сегодня — подморозило, так что к Лилиной мрачной радости она смогла сесть на коня и, предупредив Лейфа, взяв охрану (господи ты боже мой, просто погулять уже нельзя…) пустив лошадку быстрой рысью, поехала вперед — развеяться.

"Мне кажется, Аля, мы неплохо — как это у вас? — сработались…" — мурлыкнула где-то внутри Графиня Иртон. "Помолчи, крокодилица". Зеркала не было, но Лиля просто чувствовала, как Графиня улыбается.

Староста Лурёк, кряхтя и потирая армяк (городской дурень — даже снять не заставил!) глядя им вслед, сказал все тем же своим подрагивающим голосом:

— Турек, Ален. Закопайте-ка этих олухов рядом с купечиками.

— Дык ить, дедуля, она жа навроде сказала…

— Она-то сказала. И мы скажем, коли спросят. А лучше бы — дедок обернулся к внуку и приёмыху. — Чтоб не спросили. Так оно понадежнее будет. Как оно и с вещами вышло. Говорил — чтоб ни одной тряпки! Ни одной полушки! Благородные поскандалят и помирятся, а в разбойники нас запишут — года не проживем!!!