Флаг

— Так ты мне что-нибудь, наконец, скажешь, Толстый?

— А что ты, Твое Сиятельство, хочешь чтобы я тебе сказал? — оторвался наконец от карты командир наемников. — Хочешь знать, какие у нас дела? Я тебе скажу.

Шут сел поудобнее.

— Сидим мы в центре недружественной территории. В которой мы вроде как сильнее всех — но по отдельности. Со снабжением у нас кое-как, на грани облома. Спасибо, что не голодаем. Идет к нам — неизвестно как, но идет — Кровавая Куница лично, со своим любимым полком. С тем самым, с которым он герцога Байканского пять лет назад куда-то дел, вместе со всей дружиной, двумя вольными компаниями и половиной замковой челяди…

В принципе, Шут знал, что челядь не так уж пострадала, но решил помолчать. Тем более, что конюх, которого он из любопытства расспрашивал о том штурме, трясся и заикался, как только речь о замке заходила.

— Имеем мы под боком тысячи полторы сброда… то есть, извиняюсь, благородных дворян. Как эту благородную плесень заставить подчиняться — знаю ровно один способ, но ты ж мне не разрешаешь. Так что мое мнение, господин наниматель, такое: дела у нас плохие, тикать отсюда надо. Быстро тикать.

— Куда "тикать"? Мы тут стоим вроде как с законными претензиями на трон. Если убежим — какие претензии? И кто мы тогда, если не законная добыча?

— Коли мы, как ты говоришь, с законными претензиями — что ж твоя претендентка молчит и жмется, как альдон в борделе?

— А что она, должна тебе лично все высказать?

— Мне ничего говорить не надо, ты мой наниматель — вот и весь сказ. А вот местные именно так выражаются, как я тебе сказал. И твои "благородные" — тоже. Ты знаешь, что из них половина за месяц разбежалась, причем те, что поумнее?

— А что-нибудь хорошее ты мне можешь сказать?

— Могу. Я понял куда идет Иртон. И понял зачем.

— И?..

— Он отрезает нас от Уэльстера. Причем так, чтобы иметь возможность перекрыть нам дорогу и на Эльвану и вольные города.

— Ух ты. А как ты это узнал?

— А я послал несколько групп в глубокий рейд и велел гонять местных, да мне каждый день отписываться. Ну и погляди, я на карте пометки сделал когда, откуда и кто из них писать перестал. Или указал, что первые разъезды увидел и утек. Он-то крут, да и я ж не первый день в деле.

Теперь и Альтерс задумался над картой.

— На переправы смотри, и пущи.

— Ну да… Сколько, как ты считаешь, у нас времени?

— Арбалетчики твои будут?

— Будут… но сами арбалеты будут мелкие. И мало. Послезавтра.

— То есть — почитай, что нет. А еще кто-нибудь?

Шут помолчал.

— Нет. Скорее всего. Нет кораблей, не знаю почему.

— Тогда — пока нас не заперли, десятинка. А потом он сюда прямо по дороге пойдет.

— Тогда мы успеем достойно отступить?

— Может быть. Или хотя-бы не с полными его силами столкнемся. Так что надо как-то быстро соображать. Тем более, что того и гляди, народец местный с цепи-то сорвется и начнет нас толпой бить. А толпа — зверь страшный, мы тысячу человек прибьем, да тысяча останется — и по нашим косточкам пройдется.

— Народец, говоришь, сорвется?.. — вдруг как-то заинтересовался Шут. — А ты что про это знаешь?


Тактично выражаясь, Альтвера никогда не была оплотом благочиния. Большой старый порт, несколько гильдий, Королевский дворец со всеми его службами, три рынка, семинария… Деньги, товары, множество людей — в-общем, не очень благонравных, совсем не смиренных, и уж точно — не лезущих в карман за словом (кто побогаче и посолиднее), и за ножом (кто не совсем по закону побогаче), ну и большинство остальных имели возможность выбрать между острым словцом и зуботычиной, чем обычно и обходились.


Если бы королевская деревня (до сих пор столица имела именно такой статус, и, по неочевидным чужакам причинам, за него держалась) когда-нибудь решила обзавестись своим гербом, то на нем было бы написано "ЗА СВОИХ!".

Их Величества традиционно относились к этому… с пониманием. Альтвера традиционно отвечала им… тем же самым. Все люди, все человеки — жить-то как-то надо, нет? Вот короли они, при всех их "но" — свои. И "блаа-родные" есть свои — а есть… не свои.


Как и всякий старый город Альтвера обросла огромным количеством баек и традиций, и одной из них была традиция не трогать трактирщиков, корчмарей и содержателей постоялых дворов. Смыться, не заплатив — бывает, а вот, например угрожать или намеренно "приложить" в драке — неприлично. Так себя "наши" люди не ведут.


Часть собравшихся вокруг ""трех герцогов" пришлых понимала свое положение, а часть — искренне думала, что простой люд был им чем-то обязан. Что, собственно, и произошло в трактире Малого Рыбника, когда там то-ли служанку прижали, то-ли выкинуть кого-то за неуплату решили… В целом, все свелось (с обоих сторон) к формуле "Чужаки супротив наших", в результате чего было сломано три руки, пробита голова и одного из дворянчиков в суматохе придушили. Теперь от горожан пришло два стражника, жаловаться — значит пострадал кто-то из купцов.


Ничего необычного, повторялось такое регулярно. Обычно стражникам не мешали. То есть, если они могли найти обидчика — то пусть сами с ним и разбираются. Если у объекта их интереса были друзья в достаточном количестве — то они грозно шевелили бровями и возлагали длани на потертые эфесы… Хотя стражники не так уж редко ухитрялись и в этой ситуации отволочь виновника на разбор в магистрат (который, по указанным причинам, назывался старостатом — в три этажа, на крупной площади.)


Формально, обыватели не имели прав ничего делать с дворянами. Но, с другой стороны — а кто знает, дворянин ли это?! Задержать до выяснения. Мог вступиться комендант столицы — но он обычно бывал так занят, так занят… Впрочем, на "блошиной грядке" кормили. Каждый день.


Сегодня же стражников попросили обождать. Шут отправился к принцессе Амалии лично.

— Ваше Высочество.

— Граф. Вы меня заранее утомили. — Ее Высочество изволили заставить его ждать полчаса, но он спокойно сел и просидел все это время в приемной, как будто и не мог приказать высадить двери и приволочь ее силой.

— Я бы и не стал вас беспокоить, но местные жители не думают, что это мое дело.

— Какое отношение ко мне имеют местные жители?

— С их точки зрения, мадам, именно ваши люди виновны в некоем инциденте. Как старшая, вы должны разобрать вопрос. Возможно, пожелаете делегировать это право мне?..

Амалия Ивельен делегировала бы ему только одно свое право — умереть на плахе. Остальные, если уж так удается, она желала бы оставить за собой.

— Я выйду через полчаса.

Шут молча поклонился и снова уселся ждать. Действительно, примерно через полчаса в плаще и сравнительно скромном платье Амалия вышла. А вместе с ней два "её" доспешных воина, с полуторниками на поясе. В свежеразмалеванных гербовых коттах.

— Ваше Сиятельство, мы готовы, — и посмотрела на него своим коронным невинным взглядом. Впрочем, Альтерс и не подумал возражать.

— Мудрое решение, Ваше Высочество. Идемте.

Шли они минут десять, не очень-то следя за поворотами (сейчас часто приходилось идти в обход, с учетом "лагерей" всякого сброда), как вдруг Шут ускорил шаг и распахнул двери на балкон. Как раз выходивший на большой двор.

— Вот она! Приветствуйте! Ее Высочество! Защитница и заступница!.. — остальное потонуло в гуле и приветственных криках.

— Вперед пошли! — прошипели им сзади и спину ощутимо кольнула пика. Их буквально вытолкнули на балкон.

— Заступница! Ивельены навеки! Славься!! — из первых рядов орали, заглушая все рожи из ближников шута. Волновалась масса зачем-то пришедших людей. Впрочем, ей не требовалось говорить, а метаться им и не дали.

— Повелевает Ее Высочество! Идти к Равелье! Стереть в порошок узурпатора! Слава, слава!

— Слава!

Орали так, что ей казалось в лицо дул ветер. Впрочем, все это заняло всего минут пять-десять, а потом их вытащили с балкона и закрыли двери.

— Что все это значит!

— Ай, кума-красавица, гнется — не ломается, идет — ножки заплетаются… — Шут приплясывал, помахивая воображаемым колпаком с бубенчиками. С нераскрашенным лицом, длинной шпагой и без колпака выглядело это не смешно, а жутко. — Крестьян послушает, кашку скушает, деток побалует, врагов зацелует…

— Хм, — остановился он. — Глупо вышло — ну мне так и полагается. Что, Высочество, за дурачка меня держите? Ну, вот он я, дурачок-дурачком, почти и с колпачком, с палочкой да веточкой, на свинье катался, дураком остался… Завтра мы выходим. Советую уйти с нами. Да, кстати! В малом дворе те стражники. Ежели интересно.

И люди Шута просто разошлись. Она стояла, не зная, что делать, а потом все-таки пошла как деревянная к малому двору, ощущая какое-то гудящее безмыслие в душе, лишающее воли и сил. Ее бесполезные охранники двинулись следом.


Стражники и правда были там. Один из них даже был еще жив и держался за располосованный живот. Она наклонилась к нему и в открывшихся глазах увидела не боль, а чистую, незамутненную ненависть. Он что-то шептал. В том же самом состоянии гудящего полуобморока она услышала:

— Иртон идет, сволочи, Иртон идет… Куница мимо глотки не ударит, кошки сучьи, Иртон идет…

Амалия уже разогнувшись отстранено подумала, что это уже не ее фамилия.

Загрузка...