Короли локдауна

Tри часа — это слишком долго, чтобы оказаться запертым в тесном пространстве с красивой девушкой. Особенно с той, что так легко заставляет меня смеяться и каким-то образом заставляет меня открыться и рассказывать обо всех тех вещах, о которых я даже не думал годами, не говоря уже о том, чтобы обсуждать.

Мы рассказывали друг другу истории из нашего детства, когда наши семьи были живы и мы были счастливы. Когда никто из нас не был вынужден жить каждый день с грузом горя, давящим на нас. И было приятно думать о тех днях. Улыбнуться им и позволить себе вспомнить, что когда-то я был счастлив. Любил.

После нескольких часов езды по автостраде мы съехали с нее, и Татум повела меня через маленькие городки в глушь густого леса. Мы ехали по все более узким дорогам, пока, наконец, не оказались на грунтовой дороге, где деревья слишком смыкались, чтобы позволить нам двигаться дальше. Когда мы приблизились, она снова надела ботинки, готовая выйти, как только мы остановимся.

— Это как раз за теми деревьями, — тихо сказала Татум, когда я заглушил двигатель и посмотрел на нее в темноте. Только что перевалило за пять утра, но солнце должно было взойти только через несколько часов, и, хотя ночь была ясной, луна висела низко, так что было не так уж много света, чтобы разглядеть ее.

— Во сколько твой отец приедет сюда? — Спросил я, прищурившись в том направлении, куда она указала, и почти разглядел очертания хижины, прятавшейся там между высокими стволами.

— Он только сказал сегодняшний день. Я не знаю, будет ли он там сейчас или мне придется подождать…

— Почему ты продолжаешь говорить, что мне, я что уже отваливаю? — Спросил я, пытаясь скрыть в своем тоне любое негодование, которое я чувствовал по этому поводу.

Татум прикусила губу и посмотрела на меня в темноте.

— Папа сказал мне прийти одной…

— Думаешь, его напугает, если я буду болтаться поблизости? — Спросил я.

— Может быть. — Она отвернулась от меня, взяла с заднего сиденья свою куртку и натянула ее.

— Могу я подождать здесь или мне нужно отойти подальше? — Спросил я.

— Подождать? — Спросила она, ее глаза на мгновение сверкнули в мою сторону, а затем быстро отвела их обратно.

Мой желудок сжался, когда это единственное слово подтвердило мои подозрения. Несмотря на то, что она сказала, что вернется в Еверлейк после этой встречи, теперь, когда она была здесь, в нее закрались сомнения.

— Ты подумываешь о том, чтобы пойти с ним, не так ли? — Спросил я тихим голосом.

— Нет, — мгновенно ответила она, затем нахмурилась, как будто услышала ложь в собственном голосе. — Я имею в виду, он никогда ничего не говорил об этом. Он просто хочет поговорить со мной. Но… он в бегах, так что я не знаю, есть ли шанс, что я все равно смогу остаться с ним и…

— Но что, если есть? — Спросил я, мое сердце бешено колотилось, пока я боролся с эгоистичным желанием умолять ее не ехать с ним, даже если он попросит ее об этом.

— Я…

— Я понимаю, — сказал я, отворачиваясь от печали в ее больших голубых глазах, чтобы посмотреть на деревья. — Он твой отец. Если бы моя мама пришла и попросила меня убежать с ней в ночь, я бы тоже это сделал. Без вопросов.

— Без вопросов? — Она выдохнула, но мне нечего было на это сказать. Моя мама все равно была давно мертва. Ее останки были утилизированы государством, а прах давным-давно развеян по ветру вместе со всем, что я когда-либо любил.

— В том последнем городке была круглосуточная закусочная, — сказал я. Это было примерно в тридцати минутах езды, но это лучше, чем целых три часа. — Я могу вернуться туда и… раздобыть завтрак или что-нибудь еще. Я подожду. Столько, сколько тебе потребуется, чтобы решить. Просто отправь мне сообщение, чтобы я знал, если тебе понадобится, чтобы я вернулся за тобой, или…

— Или? — Выдохнула она, и я заставил себя снова посмотреть на нее, в моем горле образовался комок, когда я заставил себя не тянуться к ней, не заправлять волосы ей за ухо, не проводить большим пальцем по ее полным губам, не наклоняться и не пробовать сладость ее кожи. Черт.

— Или если это прощание, — закончил я. Потому, что мы оба знали, что если она сбежит с ним, то не вернется. Никогда.

— Прощание? — Прошептала она, и это слово врезалось в меня, повиснув в воздухе между нами.

Она казалась мне невыполненным обещанием. Я слишком долго не мог принять это предложение. Форма магии, которую я должен был использовать для себя, пока не стало слишком поздно. Но теперь было слишком поздно.

— Я подожду в закусочной, — грубо сказал я, мое горло перехватило от невысказанных слов.

— Нэш… — Начала она, протягивая руку, чтобы положить ее поверх моей там, где она лежала на ручнике, но я отдернул ее, так как ее прикосновение обожгло меня всеми нужными способами.

— Представь, какими мы могли бы быть в другой жизни, — пробормотал я, воздух в машине наполнился напряжением, сердечной болью и такой чертовой тоской, что было чертовски больно вдыхать это.

— Я бы хотела, чтобы это была такая жизнь, — сказала она немного надтреснутым голосом, когда слеза скатилась по ее щеке, влажно поблескивая в слабом свете звезд. — Прощай, Нэш.

— Прощай, принцесса, — прохрипел я, застыв на месте, когда она потянулась к ручке двери и вышла.

Я смотрел, как она уходит сквозь деревья к хижине, и по всей моей коже образовались трещины, когда первый человек, о котором я заботился за чертовски долгое время, ушел от меня, и основы моей души сотрясались от каждого ее шага.

Я включил зажигание, дал машине задний ход и сумел развернуть ее, немного маневрируя между деревьями, возможно, помяв при этом мою дверь и не придав ни малейшего значения.

Мне просто нужно было убраться отсюда. От нее. От гребаной боли в моей груди и этого взгляда ее больших глаз, который сказал мне, что все это чертово дело во мне. Что это был мой выбор. Что это я повернулся к ней спиной. К нам.

Я слишком быстро помчался по грунтовой дороге, стремясь к дороге в конце ее и к какому-то облегчению от этого всеобъемлющего горя, когда в последний раз отвернулся от нее. Оставил ее позади. Отказался от единственного шанса, который у меня действительно был на что-то хорошее, за так чертовски долгое время, что я даже не мог вспомнить, когда это было в последний раз.

Какого хрена я делаю?

Моя нога нажала на тормоз, и я впился в ремень безопасности, когда машину занесло и она остановилась на полпути вниз по трассе. Я почти не думал о том, что делаю, когда включил задний ход, повернулся на сиденье, чтобы посмотреть в заднее стекло на темную трассу, и ускорился так быстро, как только мог, прищурившись, чтобы что-нибудь разглядеть.

Добравшись до конца, я дернул за стояночный тормоз, сорвал ремень безопасности и, широко распахнув дверцу машины, выскочил наружу. Я даже не потрудился закрыть за собой дверь, когда бежал сквозь деревья к хижине, мое сердце бешено колотилось в груди, а кожа потрескивала от такой яростной энергии, что я не мог игнорировать ее ни секунды дольше.

Деревянная хижина приютилась между деревьями, покрытая мхом и плющом и выглядевшая как часть самого леса. Тонкая струйка дыма поднималась из каменной трубы слева от него, и когда я рванулся к ней, передо мной оказалась тяжелая дверь.

Я схватился за ручку и широко распахнул ее, окидывая открытое пространство внутри одним быстрым взглядом, который охватил стены, обшитые деревянными панелями, простую мебель, кровать королевских размеров справа от комнаты, койки в дальнем конце и камин, в котором оживает недавно разожженное пламя.

Но мне было наплевать ни на что в этой комнате, кроме девушки, которая вскочила на ноги перед камином, ее глаза расширились от тревоги, когда она повернулась ко мне лицом, светлые волосы рассыпались по плечам.

— А что, если я не хочу, чтобы это было прощанием? — Спросил я, мое сердце отбивало боевой ритм в груди так чертовски громко, что я был уверен, что она могла это услышать. — Что, если я не могу попрощаться с тем, кто мне дорог?

— Тогда не делай этого, — сказала она, ее голос был хриплым от желания, и это было все, что мне нужно было услышать.

Я захлопнул за собой дверь, запирая зиму и погружая нас в темноту, которая лишь немного рассеивалась оранжевым отблеском расцветающего в очаге огня.

Я пересек комнату пятью большими шагами, обхватил лицо Татум ладонями и приподнял ее подбородок так, чтобы я мог захватить ее губы своими. Я прижал ее спиной к каменной каминной полке со стоном тоски и поцеловал со всей страстью умирающего, которому предлагают последнюю трапезу. Но она была больше, чем трапеза, она была пиром, достойным богов, она была воплощенным искушением и каждым грехом, который я когда-либо мечтал совершить. Она была моим спасением и моей гибелью одновременно, и я больше не сопротивлялся ей.

Она ахнула, когда я поцеловал ее, ее руки обвились вокруг моей шеи, когда она притянула меня ближе, давая мне место, чтобы прижать мой язык к ее губам.

Мы сгорали от страсти и месяцами отрицали то, чего жаждали, и когда я вонзил свой твердый член в ее плоть, она застонала от чистой, плотской потребности.

Ее руки скользнули вниз по моему телу, когда я прижал ее спиной к стене, и она схватила край моей футболки, дергая ее в явном требовании.

Я заставил себя прервать наш поцелуй, отстранившись, чтобы она могла сорвать ее через мою голову, затем снова прижался губами к ее губам, когда она отбросила ее в сторону.

Никто из нас не спрашивал, как далеко это зайдет. Теперь нас было не остановить. Не в этот раз. Жар между нами был чертовски сильным, и ни один из нас не мог отрицать этого ни секунды больше.

Она попыталась скинуть ботинки, выругавшись, когда шнурки не поддались, ее зубы втянули мою нижнюю губу себе в рот, когда ее отчаяние переполнило чашу.

Я схватил ее за бедра и оторвал от пола, так что она обвила ногами мою талию, и я мог настойчиво тереться о нее своим членом, и ткань наших джинсов создавала трение, которое было таким чертовски приятным, что она застонала мне в рот.

Ее руки исследовали равнины моей груди, но она не была нежной, ее ногти впивались в мою кожу в ее отчаянном желании взять больше меня, всего меня.

Я зарычал от желания, когда оторвал ее от стены, опуская на ковер перед разгорающимся огнем и наваливаясь на нее тем же движением.

Я поцеловал ее так крепко, что почувствовал вкус крови и не знал, была ли это ее кровь, моя или смесь того и другого.

Мы прижимались друг к другу с такой силой, что я рисковал кончить в свои гребаные штаны, мое эмоционально опьяненное состояние из-за этой девушки подо мной довело меня до грани забвения, прежде чем нам удалось что-либо сделать.

С решительным ворчанием я откинулся на колени, прерывая наш поцелуй, когда поймал ее ступню рукой и разорвал шнурки ее ботинка, чтобы сорвать его с ее ноги и перекинуть через плечо.

Татум стонала от желания, извиваясь подо мной, умоляя меня поторопиться, пока я боролся с ее другим ботинком, и она расстегнула пуговицу на собственном поясе, стягивая джинсы, пока я боролся с ее гребаной обувью.

— Просто потяни за шнурки, — проворчала она.

— Хорошо, — настаивал я.

— Тогда сделай это быстрее.

— Что это? Двойной узел или что-то в этом роде? Кто так завязывает ботинки?

— Просто сними их уже и войди в меня, — прорычала она, и я бы рассмеялся, если бы не был так отчаянно готов следовать ее чертовым командам.

— Я начинаю чертовски ненавидеть зиму.

— Сейчас же, Нэш!

Я, наконец, снял их, швырнув через всю комнату и услышав, как что-то сломалось, прежде чем схватить ее джинсы и сильно дернуть вниз. Материал пытался сопротивляться, но она приподняла свою задницу, и я потянул так сильно, как только мог, стаскивая их с нее, трусики и все остальное, обнажая ее перед собой.

Я отчаянно застонал, возясь с пряжкой ремня, и она приподнялась, чтобы расстегнуть ширинку, задыхаясь от желания, когда ее пальцы проникли внутрь и она обхватила мой член через материал боксеров.

— Черт возьми, Нэш, поторопись, — взмолилась она, и я, наконец, расстегнул ремень, отбросив ее руку в сторону, когда стянул джинсы и боксеры вниз ровно настолько, чтобы освободить толстый член.

Она застонала, глядя на него, выгибая бедра в безмолвном требовании, когда я опустился между ее загорелых бедер, и мой член мгновенно прижался к ее насквозь мокрому отверстию.

Я так отчаянно желал ее, что не мог больше ждать ни секунды, резко двинувшись вперед бедрами, и у меня вырвался глубокий стон, когда я погрузил свой член глубоко в нее на всю длину. Татум ахнула, вцепившись мне в плечи, ее ногти впились так сильно, что я был уверен, что у нее пошла кровь, а ее лодыжки сомкнулись вокруг меня.

Какое-то мгновение мы могли только смотреть друг на друга, признавая стену, которая только что рухнула между нами, когда мой член полностью заполнил ее, и она крепко сжала свои мышцы вокруг моей толстой длины. Затем она приподнялась, чтобы снова завладеть моими губами, и мы задвигались, мои бедра врезались в ее бедра сильно и быстро, когда она отвечала мне на каждое мое движение.

Мое имя срывалось с ее губ между стонами, и я впитывал каждый звук, который сорвался с ее губ, целуя ее почти так же сильно, как трахал.

Это было быстро и неистово, это отчаянное, беспорядочное соединение наших тел, против которого мы оба боролись слишком чертовски долго.

Она ощущалась в тысячу раз лучше, чем даже в моих самых грязных фантазиях о ней. А их у меня было чертовски много. Но ничто не могло сравниться с реальностью того, как крепко она обнимала меня, каким грубым и нуждающимся становился ее голос, когда она задыхалась между поцелуями.

Ее дыхание сбивалось каждый раз, когда я врезался в нее, и ее ногти впивались мне в спину, когда она требовала все больше и больше, и я отдавал ей это со всем, что у меня было.

Наши тазы сильно соприкоснулись, когда я прижал ее к полу, и она застонала, когда трение потерло ее клитор в идеальной синхронизации с моими толчками глубоко внутри нее.

Мое сердце бешено колотилось, а кожа гудела от этого глубокого, неослабевающего удовольствия, когда я наконец получил то, о чем мечтал, к чему стремился, чего жаждал, и ее тело слилось с моим.

Нам было жарко и потно, мы были полуодеты и так неистовствовали, что наше дыхание сливалось в неровную какофонию хрипов, вздохов и стонов чистого удовольствия. Весь мой мир сосредоточился на ощущении соединения наших тел, на том, как каждый дюйм моего тела поглощает ее, как ее пятки врезаются в мою задницу, побуждая меня двигаться жестче, даже когда она боролась за дыхание с каждым моим яростным толчком. Мы были похожи на двух диких существ, копошащихся в грязи, каждое из которых требовало всего и отдавало все одновременно.

Ее имя слетело с моих губ как самое благоговейное благословение, когда я поклонялся ее телу своим собственным, поглощая ее, пожирая ее, уничтожая ее.

Слишком скоро мои мышцы напряглись от ожидания, удовольствие заплясало во мне, и мой член набух, когда я излил себя глубоко в нее с низким стоном. Я крепко поцеловал ее, когда она тоже вскрикнула в экстазе, ее спина выгнулась дугой, оторвавшись от пола, так что она оказалась прижатой ко мне, и я почувствовал, как ее соски трутся о мою грудь через футболку.

Я упал на нее, тяжело дыша, наши тела оставались соединенными, когда я прижался лбом к деревянному полу рядом с ней, и мы попытались отдышаться.

Я тяжело дышал, выдыхая ее имя и прижимаясь губами к изгибу ее шеи, купаясь в этом ощущении. Владеть ее плотью так, как я умирал от желания. О том, что я взял девушку, которую так долго желал, и, наконец, забыл все то, что разделяло нас. Потому что нас ничто не могло разлучить. И я был гребаным идиотом, думая, что это когда-либо могло произойти.

— Черт, — пробормотал я, когда немного здравого смысла вернулось в мой мозг, и я приподнялся на локтях, глядя на нее сверху вниз. — Я не пользовался презервативом.

— Я заметила, — сказала она со смешком, который заставил ее тело сжаться вокруг моего члена. Я уже чувствовал, что у меня снова встает для нее, и мне до смерти хотелось сделать это снова.

— Черт, я должен был остановиться, я должен был…

— Я принимаю таблетки, — пренебрежительно сказала она. — И я чиста… а ты?

Я фыркнул от смеха, глядя на нее сверху вниз.

— Да. Я сдавал анализы около восемнадцати месяцев назад.

— Это не так уж и недавно, — заметила она.

— Ну, это произошло достаточно недавно. Учитывая, что с тех пор у меня не было секса. — Я отстранился от нее, когда она выгнула бровь, глядя на меня, как будто ей было трудно в это поверить, и я воспринял выражение ее лица как комплимент.

Я засунул свой член обратно в джинсы и опустился на колени, потянувшись, чтобы поднять с пола свою футболку и с дразнящей ухмылкой вытер ею беспорядок, который я только что устроил между ее бедер. Она прикусила губу, но не сделала ни малейшего движения, чтобы остановить меня, и когда я поднялся на ноги и предложил ей руку, чтобы помочь подняться, она приняла ее без вопросов.

— Ну, это было…

— Неожиданно? — Спросил я.

— Долгожданно, — бросила она в ответ, и я ухмыльнулся ей.

— Если это еще не было официально, то теперь я точно отправлюсь в ад, — поддразнил я.

— Это невозможно, — выдохнула она, протягивая руку, чтобы обвести контур тигра, который был нарисован чернилами у меня на груди.

Мой взгляд опустился вниз по ее телу, когда она стояла передо мной в носках и футболке. Было что-то возбуждающее в том факте, что мы даже не смогли подождать достаточно долго, чтобы раздеться должным образом. Но мне было мало того, что я взял у нее. Очень мало.

— Ты ведь не собираешься снова стать моим учителем, правда, Нэш? — Спросила Татум, и в ее взгляде на мгновение промелькнула уязвимость.

Я медленно наклонился вперед, обхватив ладонью ее щеку и заставив посмотреть на меня, когда она попыталась отвернуться.

— Я так упорно боролся с этим, потому что знал, что ты положишь мне конец, Татум Риверс, — сказал я тихим голосом. — Я понял это в тот первый момент, когда увидел тебя, когда ты подставила мне подножку своим гребаным чемоданом и когда назвала меня мудаком прямо в лицо. Я чувствовал запах опасности в воздухе каждый раз, когда был рядом с тобой, и мне приходилось бороться изо всех сил, чтобы не уступить тому, чего я хотел от тебя. То, что мне было нужно. И с тех пор каждое мгновение, проведенное нами вместе, только усложняло сопротивление. Ты действительно думаешь, что я могу отрицать это сейчас? Ты веришь, что я мог бы притвориться, что между нами ничего не было?

Я поймал ее руку в свою и положил себе на сердце, когда наклонился, чтобы поцеловать ее, медленно, глубоко, говоря ей все, что не мог выразить словами, движениями своих губ напротив ее рта и позволяя ей почувствовать, как мое сердце бьется все быстрее и быстрее с каждым мгновением, когда мы оставались связанными как одно целое.

— Ты имел в виду то, что сказал? — Выдохнула она, когда я обхватил руками ее бедра и начал поддерживать ее, пересекая единственную комнату, которая составляла хижину. Огонь уже вовсю пылал, и он достаточно прогрел воздух, чтобы компенсировать холод, проникавший снаружи.

— В какой части? — Спросил я. Я провел руками вверх, пока не стянул с нее футболку через голову, и застонал при виде ее черного кружевного лифчика с розовыми сосками, просвечивающими сквозь ткань.

— То, что ты сказал, когда вернулся, — пробормотала она, явно не желая произносить эти слова, на случай если я не собирался их произносить.

Я отбросил ее футболку в сторону, прижимая ее спиной к кухонной стойке, приподнял ее, чтобы усадить на край, и провел губами по ее шее, снимая бретельку лифчика с плеча, чтобы взять в рот ее сосок. Татум застонала, запустив руку в мои волосы, когда я обвел языком затвердевшую плоть, проводя по ней зубами и дергая, пока она не ахнула, прежде чем снова посмотреть на нее.

— Ты о том, когда я сказал, что ты одна из немногих людей, о которых я когда-либо по-настоящему заботился? — Спросил я тихим голосом, и ее глаза расширились, когда я раздвинул ее бедра, и я не мог не опустить взгляд, чтобы оценить каждый дюйм ее обнаженного передо мной тела. Я представлял себе это столько гребаных раз, что мне просто нужно было упиться реальностью происходящего.

— Да, — выдохнула она. — Ничего страшного, если ты не это имел ввиду, я просто…

Я поцеловал ее одновременно сильно и нежно, боготворя ее губы своими, когда провел рукой по ее спине и расстегнул лифчик. Она отбросила его в сторону, и я обхватил ладонями ее груди с голодным рычанием, когда наш поцелуй стал грязным, а мой член еще больше затвердел в джинсах от отчаянного желания снова заявить на нее права.

— Я ни к кому не испытывал ничего подобного уже долгое гребаное время, — сказал я ей в губы. — И я не собираюсь лгать тебе, я темная и разбитая душа. Я никогда не перестану преследовать Троя Мемфиса. Если я умру в процессе уничтожения его, я не против. Я не могу обещать тебе шикарный дом и двух детей. Я даже не могу обещать тебе завтрашний день. И я не прошу тебя ничего мне обещать. Это… будет… это будет нелегко. Это не будет чисто и красиво, но я хочу отдать тебе те части себя, которые не испорчены полностью. Я хочу дать тебе все хорошее и порядочное, что я способен дать. Я хочу защищать тебя, боготворить тебя и помогать тебе уничтожать твоих врагов. Так что да, ты мне небезразлична, Татум Риверс, и я хочу тебя, даже если не должен, и тебе было бы лучше буквально с кем-либо другим. И все, чего я хочу от тебя, это того, чтобы мы были свободны быть самими собой. Даже если это будет не часто. Даже если это только здесь и сейчас, и ты соберешься оставить меня и никогда не возвращаться.

— Нэш, — выдохнула она, ее голос был хриплым, неуверенным и полным боли.

— Я не жду от тебя никаких слов или обещаний, — тихо сказал я. — На самом деле, я и не хочу, чтобы ты это делала. Если бы я заставил тебя влюбиться в меня, это, вероятно, было бы величайшим грехом, который я когда-либо совершал.

— Тогда чего ты хочешь? — Спросила она, затаив дыхание, пока я дразнил ее тело, пробовал на вкус ее губы и ласкал ее, пока она снова не начала задыхаться для меня.

— Прямо сейчас я хочу кое-что доказать.

— Что именно? — Спросила она.

— Я думаю, точная формулировка была такой: высокомерные придурки вроде меня не отличат точку G от локтей и не смогут найти клитор с помощью карты и GPS…

Ее губы приоткрылись, и смущенный смешок сорвался с ее губ, когда я напомнил ей о том, что она сказала мне тогда, в моем офисе, когда я впервые попытался поставить ее на место. Я сразу понял, что у меня с ней будут проблемы.

— Э-э-э, я на самом деле не имела в виду…

Я просунул в нее два пальца, изогнув их, и заставил ее вскрикнуть от удивления, когда она схватилась за мои бицепсы, чтобы удержаться.

— Ты знаешь, сколько раз я лежал ночью без сна, представляя, как именно я хотел бы доказать, что это утверждение неверное? — Я зарычал, водя большим пальцем по ее клитору, и она снова ахнула.

— Ладно, — простонала она, — ты высказал свою точку зрения.

— Нет, принцесса. Пока нет, я этого не сделал. — Я опустился перед ней на колени, поднял ее ноги и положил себе на плечи. На ней все еще были толстые носки, но это был единственный предмет одежды, который я ей оставил. Когда она потянулась, чтобы снять их, я с озорной усмешкой отбросил ее руку в сторону.

— Ты хочешь, чтобы я оставила их? — Спросила она, когда я запустил в нее пальцы и любовался тем, как она извивается от удовольствия для меня.

— Ага.

— Почему? У тебя фетиш на носки?

— Нет. Но я хочу, чтобы ты помнила об этом каждый раз, надевая шерстяные зимние носки, до конца своей чертовой жизни, — поддразнил я. — И как только я докажу тебе, что точно знаю, где находится твоя точка G, клитор и все остальные чертовы точки удовольствия внизу, я знаю, ты это запомнишь. А потом я собираюсь трахать тебя до тех пор, пока ты не сможешь дышать, и компенсировать каждый раз, когда мне приходилось заставлять себя уходить от тебя и отказывать нам обоим в том, к чему мы стремились.

— Это довольно громкие слова, — выдохнула она. — Вы думаете, вы настолько хороши, мистер Монро?

— Не надо этого, — прорычал я, не желая, чтобы она подыгрывала мне в этом учительском дерьме. Это были не мы. Это была самая малая связь, что нас связывала, и я хотел бы, чтобы ее вообще не было.

Прежде чем она успела ответить, я подался вперед, заставляя ее согнуть ноги так, чтобы ее колени оказались у груди, в то время как ее ступни оставались на моих плечах, и я опустил рот между ее бедер.

Единственное, что слетало с ее губ после этого, были стоны, проклятия и мое имя снова, и снова, и снова, пока мне не надоело это слышать, но все, чего я хотел, это чтобы она кричала это еще громче, и я собирался убедиться, что она это сделает.