Кости и цветы (том 4)

Глава 15

Мефит, затаившийся в прохладе густой кроны, наблюдал, как внизу, на опушке, шумят люди. Странники буквально окружили Шойсу. Его поступок стал причиной разговора, куда более бурного, чем унёсшая труп река.

— Я хочу знать, почему ты убил её, — стоявшая напротив дроу Лайла подняла руку с пучком окровавленной травы. — Убийство. Ты же помнишь это слово? — строгий взор требовал ответа.

— Lesez, — Шойсу неторопливо отодвинул с лица белую прядь, продемонстрировав свежие царапины возле уха: весьма глубокие.

— То есть она всё-таки напала? — пыталась найти оправдание вампирша.

— Или вцепилась, после того, как ей перерезали глотку, — сухо заметила Эрминия.

— Как-то непрактично для рабовладельца… — усомнился Джон.

— Угу. Не поверю, что она была настолько никудышной. Сказал бы, больная какая, но, судя по следам, войти в неё он не побрезговал.

— Рэкси, — красноречиво посмотрела на ассасина Лайла, а затем вновь обратилась к Шойсу: — Мерзос. Что это?

— Merzos? — в шипящей манере переспросил тот и вытащил из кармана куртки свёрнутый лоскут кожи.

— Да, — спешный кивок не стряхнул с лица отвращения.

Немного подумав, дроу попросил Рэксволда «заколоть» Джона. Но не до конца. Лишь победить и связать верёвкой. Пленный был удостоен слова «hebzos». Затем чередой невнятных указаний Шойсу стал добиваться от следопыта определённого поведения. Отказ идти, попытка освободиться или напасть приводили к импровизированному взмаху клинка с формулировкой «merzos». Как поняли странники, любое неподчинение обесценивало жизнь пленника. Однако всё оказалось сложнее. Потрясая лоскутом, дроу объяснил, что кусок кожи с непокорной жертвы может использоваться в качестве оплаты за какой-либо предмет — жуткая валюта рисовала в воображении совершенно дикие законы подземного государства.

— Всё равно ни черта не ясно. Почему только со лба? Я таких треугольников мог бы стопку вырезать, — Рэксволд жестами показал, как руки, ноги и тело Джона способны приумножить богатство.

Шойсу отрицательно мотнул головой, выпустил из наруча клинок и осторожно положил лоскут на его плоскость — вырезанный символ тускло засветился фиолетовым. Вероятно, это был способ выявления подделок. Однако интерес к нему померк на фоне внезапного свечения.

— Это что… магия⁈ — ассасин перевёл ошарашенный взгляд на Лайлу.

— Похоже… Но ведь… Хотя источник… — фрагменты мыслей прорывались растерянным бормотанием, потом же Лайла наконец поборола рубящий речь клин: — Из чего бы ни было сделано его оружие, оно зачаровано.

— Как та сосулька? — вспомнила про камень телепортации Эрминия.

— Да, как она, том Огня или синклитовы столпы.

— Сдаётся мне, разведчики дроу — опасные противники, — задумчиво проговорил Джон. — С такой-то экипировкой. А сколько всего мы ещё не знаем…

Заметив повышенный интерес к клинку, Шойсу задвинул его в наруч до тихого щелчка, а кожу бережно убрал в карман.

Вот так, за сумбурными разъяснениями, странники узнали, что под носом прятался магический артефакт. Раз Шойсу поведал им эту тайну, то, видимо, доверял. Или хотел усыпить бдительность, чтобы позже перебить остальных. Такого варианта они тоже не исключали. Очень уж настораживала мутная история с разбойницей и внезапные откровения. Но опасения следовало держать при себе. Как-никак наблюдение принесло плоды, пусть и не самые приятные. Выход один: осторожная слежка и готовность отразить подлый удар. Последнее — вообще не лишнее. День только начинался, а уже успел сообщить, что в обновлённом магией мире люди не изменили своим привычкам. Впрочем, как и дроу…

В подземелье господствовал мрак. Здесь не пищали крысы и не шуршали пауки. А в такт редким стукам капель глухо билось сердце. В черноте же горели алые, похожие на раскалённые угли, глаза. Они видели всё. Лежавшего на столе обнажённого мужчину. Кожаные ремни на его конечностях. Две высокие подставки по бокам: с медицинскими инструментами и стеклянными коробами, заполненными тёмной жидкостью.

Скальпель, такой же холодный, как державшая его рука, вывел квадрат на плоском животе. Кусок кожи с мышцами был осторожно отложен в сторону. Скальпель вернулся на место. Пальцы погрузились в склизость: раздвинули розовые кишки, коснулись желудка. Мужчина открыл глаза и что-то пробормотал.

— Ты не должен был очнуться, — скосила взор на щетинистое лицо Диана. — Однако каждому Отдающему себя причитается лишь одна порция эликсира забвения, — она бесцеремонно вытащила ком кишок и сложила на волосатую грудь.

— Я… я… передумал.

— Поздно, — раздался голос во тьме. — Мы предупреждали: алхимия способна заглушить лишь боль, но не жажду жизни. Хотя сегодня явно что-то пошло не так.

— Не надо… — мужчина обессиленно смотрел, как две светящиеся точки растворились во мгле: отвернувшая голову вампирша снова взяла скальпель.

— Твоя жертва не будет напрасной, — лезвие отделило желудок от внутренностей, и сбоку раздались стоны. — Попытка создать нечто из плоти и металла крайне амбициозна. Достаточно взглянуть на питательную субстанцию из эмбрионов, чтобы понять, каких затрат требует реализация, — извлечённый орган был бережно опущен в стеклянный короб: едва над желудком сомкнулась тёмная жидкость, на её поверхности заклубился чёрный туман.

— Мне больно…

— Больнее, чем раньше? Ведь ты от зари до зари трудился на чайной плантации, называл свою жизнь жалким существованием… и с радостью разменял её на скоротечное плескание в роскоши. Только подумай. Когда-то ты собирал листья с растений. Теперь же сам растение, с которого обрывают листья.

— Я хочу… уйти…

— Уйдёшь… Все уходят… Но не раньше, чем я закончу… — Диана запустила руки в окровавленное нутро.

Точное движение скальпеля высвободило печень — невнятный вопль прокатился по залу душераздирающим эхом, забился в трещины свода и пробрался сквозь толщу земли неуловимой вибрацией. Хотя, будь она сильнее, из-за звеневших по мостовой подков её бы всё равно никто не заметил.

Под вуалью белоснежных облаков странники поднимались по лесистым склонам. Дорога к перевалу, пусть и была обозначена на карте, оказалась заросшей, как подбородок бывалого матроса. У Лайлы сложилось впечатление, что здесь проезжают от силы раз в неделю, да и то жители окрестных деревень: кому ещё понадобится лезть в окружённую болотами долину, где главная достопримечательность — заброшенные руины? А если верить карте, даже тех не существовало. Только старый липняк. Наверное, за липовым цветом туда и заглядывали люди. Чашечка ароматного чая поутру — вполне в духе ардонэйзийцев. Хотя они были теми ещё затейниками. Лайла не удивилась бы фруктово-липовому пирогу и, конечно же, не упустила бы шанса его отведать. Она посмотрела на парившего в небесах мефита, что уверенно держался впереди: явно знал дорогу и стремился вернуться домой, к истинному хозяину, великому заклинателю огня Дельвинусу. Теперь, когда не нужно никого отвозить в стоявший у болот городок, долгожданная встреча могла произойти уже сегодня. Вечером.

Джон тоже думал о приближении крепости. Правда, полагал, что спокойно доехать не получится. Либо ясный путь снова обернётся долгими блужданиями, либо планы спутает магический хищник, либо, чего далеко ходить, Шойсу выкинет какой-нибудь фортель. А ещё из головы никак не шли утренние разбойники. И не мудрено. Они эту самую голову намеревались располовинить рубящей атакой с телеги. Мерзкое чувство, когда кто-то пытается нажиться на твоей доброте. На всякий случай следопыт заранее собрал волосы в хвост: чтобы не мешались при стрельбе из лука. Ведь перевалы с ущельями — места, где часто устраивают засады. И чем замысловатей скалы, тем выше шансы нарваться на слаженную банду лучников. Мечом уже не отмашешься.

Рэксволд ехал сразу за Лайлой и Джоном, периодически метая в деревья кинжал. Забирать его не приходилось: прохлада рукояти материализовывалась в ладони за считанные секунды. Удивительно, интуитивно колдовать было проще, чем понять законы тёмной магии. Чары Леонардо вводили лошадей в ступор, Лайлы — пугали. Здесь же за шесть бросков никто даже ухом не повёл. Заклинание слишком слабое? Раздражающее животных не сильнее комара? Но как тогда объяснить озлобленность единорогов без всякого колдовства? Это не совпадение. Некоторые всё-таки распознают Тьму. Наверное, к ней более чувствительны именно создания Света. Если так, почему Скарги не кривит морду и не швыряется огнём? Потому что союзников Лайлы обижать нельзя или питомец боевого мага устойчив к провокациям? Выспрашивать у подруги было лениво. Да и сама она знакома с тёмной магией лишь по верхам. Чёрт с ней, с теорией. Куда важнее разобраться в себе: сколько ещё незнакомых талантов скрывает знакомое тело?

Шойсу ехал предпоследним. Попытки перестроиться в хвост были тщетными: замыкающая прочно держала своё место. Дроу подозревал, что после убийства Обесцененной к нему приставят конвой. Однако ждал воина в чёрном, а не златовласую. Среди всех она была самой опасной. Без власти над огнём. Без внушительных мышц. Без ярко выраженных на лице угроз. Она просто брала и делала. Словно одна из Жриц храма Шазтс, выбиравшая достойного, чтобы взрастить из семени не очередную тень Кальвантийского грота, а Отголосок Провидения или новую Жрицу. Хотя роль златовласой перекликалась даже в этом. Клинок всё чувствовал. Ведал гораздо больше самого внимательного взора. Спутники и близко не представляли, какие возможности давал напитанный волей Шазтс тантал. Впечатлившее их Обличение — лишь блестящий конец огромного сталактита.

Упрямая попытка перестроиться. Глядя на замедлившегося дроу, Эрминия снова натянула поводья, обозначив твёрдость своей позиции размеренным шагом. И Шойсу, ни разу не обернувшись, опять порысил вперёд. Он знал, что так будет. Но делал для себя какие-то выводы. Собирал их по крупице и хранил в кармане. Когда-нибудь они могут обернуться брошенной в лицо горстью песка. Или нет. Как бы там ни было, усиленный надзор — верный способ избежать чужой самодеятельности.

Лесистый подъём остался позади. Всадники выехали на открытое пространство, где волосами заиграл тёплый ветерок. Справа — зеленел крутой склон, слева — тянулся длинный овраг, огибавший подножие другой горы. Между ними же ползла дорога, если так можно было назвать широкую полосу цветастого разнотравья.

— Выглядит неопасно, — пустив коня шагом, обернулся следопыт. — Для обвалов и засад места неподходящие, а кубарем покатиться вниз… ну, я не знаю, какой растяпой надо быть.

— Однако распускать волосы ты не спешишь, — поравнялась с ним Лайла. — И это правильно. При всей моей лояльности к существам, не хочется стать добычей какой-нибудь рух. Даже с луком и огнём можно не отбиться.

— Наблюдательная какая… — улыбнулся Джон. — Рух, говоришь? Я уж и спрашивать боюсь.

— Зато я спрошу, — нагнала подласую шею грива в репьях. — Что ещё за тварь?

— Пернатый исполин небес: гигантская хищная птица. Она как раз любит места, отличные от горных высот, где не приходится конкурировать за еду с грифонами и вивернами.

— Я твою рух-лядь ещё на подлёте подобью, — ухмыльнулся Рэксволд. — У меня дрессированные кинжалы и завидная меткость.

— Кстати об этом. Не забывай про лимитированный запас крови. Если над тобой вдруг перестала довлеть духота, ты на полпути к обмороку.

— Да ладно пугать. Тут свежо просто.

— И, вероятно, ты не чувствуешь усталости. Как скажешь, — пожала плечами вампирша: повод задуматься дан, а публичное признание правоты уже не так важно.

— Угу. Тело тренируй, магию тренируй, но будь, как огурчик, — проворчал ассасин и, натянув поводья, остался позади. — Чего уставился? — поймал он взгляд проезжавшего мимо Шойсу, а затем плавно присоседился к Эрминии.

Перевал встретил всадников шумным ансамблем цикад и сладковатыми запахами цветов, порой настолько крупных, что явно ощущалось, когда они задевали сапоги. Рассекая море трав, неустанно колышимое ветерком, странники продолжали двигаться вдоль оврага.

Там, внизу, колосились пучки зазубренных колючек, а где их не было, угрожали чёрными шипами серые кустарники, напоминавшие пепельные пятна на зелёном полотне. Справа же, на крутом склоне, тянулись к голубому небу одинокие деревца.

Скарги по-прежнему парил под облаками. Купался в солнечных лучах, ментально посылая Лайле особо интересные виды. Та не протестовала. Напротив. Выражала любопытство, позволяя мефиту наводнять разум яркими картинками. Не каждому дано насладиться пейзажами с высоты птичьего полёта.

Вот шрамом рассекавшая овраг расщелина. А вот похожий на кабана валун, притаившийся у дальнего подножия. Выжженное пятно травы, в контурах которого мерещилась бегущая лошадь. Высокий водопад, настолько белый, словно с плато лилось молоко. Лысоватый уступ с огромной кучей хвороста. Секундное замешательство рассекло фантазии лезвием реалий: гнездо, это было гнездо!

— Здесь водятся рух, — поглядела на следопыта Лайла.

— Я помню, ты гово… — повернув голову, тот застал тревожное лицо. — То есть уже наверняка?.. Ты учуяла запах?

— Скарги заметил гнездо. Туда легко поместятся два Бамбука.

— Где-то рядом? — заозирался Джон.

— В полумиле на запад. Для яиц и птенцов после Возвращения прошло слишком мало времени, но это не мешает самке хлопотать об их будущем доме. Раз гнездо уже возведено, она летает по округе и собирает всё, чем можно его устелить. Земля. Ил. Трава.

— И нас соберёт, если заметит…

— Именно. Отзову пока Скарги, чтобы не привлекал внимания.

Горная ложбина, по которой ехали всадники, вмиг перестала быть живописной. Приходилось постоянно вертеть головами, чтобы не пропустить появление рух. И даже так в скользивших по склонам тенях облаков иногда чудился парящий силуэт, а в шелесте трав — свист рассекавших воздух когтей.

— И, опасаясь злобной куропатки, они ехали в неведомые развалины, где их ждал очередной древний маг… — Рэксволд, стремя в стремя рысивший с Эрминией, скосил на неё взгляд: — А ведь были времена, когда мы просто убивали мразей и сорили золотом на постоялых дворах.

— Ты сорил.

— Зато ты знаешь, чем коса копчёного сыра отличается от виноградной колбаски с орехами, — ассасин полоснул взором облака и усмехнулся. — Меня от твоей неприхотливости поначалу передёргивало. Дай волю, спала бы под открытым небом и питалась тем, что само приползёт.

— Мне за глаза хватало варева из бандитских котелков, вяленого из их сумок.

— И сперва ты даже не догадывалась, что за головы ублюдков могли заплатить…

— Нарывались. Подыхали. Запасы пополняли, — посматривая по сторонам, Эрминия ненадолго задержала взгляд на Рэксволде: — Чего ещё надо одинокой страннице?

— Угу, запасы пополняли. Представляю, сколько выпивки ты оставила мародёрам. Или вообще перевела. До сих пор помню, как в той пещере ты разрубила бочонок вина. Грязь с меча ей смыть, видите ли, нечем.

— Не грязь, а дерьмо. Урод был буквально набит им. С тех пор клинки в пузо стараюсь не всаживать.

— Всё равно, славные были деньки, — с улыбкой на губах вздохнул ассасин. — Морской волк искал себя на суше, а белая тигрица бежала от снегов. Два одиночества встретились. И, казалось бы, нелепая стая не оставила даже захудалого шанса местным шавкам. Всех передавили. Набили карманы золотом да двинулись дальше. Нравилась мне та свобода. Ехали куда хотели. Без оглядки на судьбу, не считаясь с миром. Будто он был создан для нас, — Рэксволд помрачнел: — А теперь все повязаны ремнями каких-то обязательств… Леонардо… Апофеоз… Спасибо, хоть флюгер богов из задницы вынули.

— Леонардо? Не желтоглазка? — немного удивилась оговорке Эрминия. — Совсем захандрил…

— Ты разговор-то в сторону не уводи. Мне интересно, что у тебя на душе.

— Прям интересно? — дрогнул мимолётной ухмылкой уголок губ. — Иней там… с клочком весны. Одной ногой стоять в могиле мне было как-то привычнее.

— И… — ждал продолжения ассасин.

— Тебе всё разжёвывать надо? Ну, давай, разжую. На севере у баб две роли: рожать или убивать. Не вылезать из-под пьяного мужлана или воевать под «совиным» крылом. Всё предельно просто. До омерзения просто. Настолько, что хочется свалить подальше. И вот я на чужой земле, где здешние миролюбивые обитатели понакрутили всяких сложностей. Отпоили ими замёрзшую душу. На деле же — отравили. Я искала выбор, а нашла силки. Силки неопределённости. От гордой воительницы ни черта не осталось. Кто я теперь, Рэкси? Наёмная убийца? Будущая мать? Беглая преступница? Сомнительная подруга? А может, всё разом? Я стараюсь забываться, но мне сложно чему-либо радоваться: взгляд в прошлое поганит настроение, взгляд в будущее — вызывает раздражение. И раз тебе приспичило выспрашивать, что у меня на душе, давай-ка, ответь на этот вопрос, — взор серо-голубых, похожих на льдинки глаз, впился в ассасина, явно не ожидавшего такого напора: — Ну? Нечего сказать? Тогда лучше высматривай птицу.

Дальше они поехали молча. Эрминия неспешно озиралась, заставляя чуть шевелиться стекавшую по плечу косу. Рэксволд же пялился вперёд, на притороченное к седлу копьё: на древке — темнели грондэнаркские символы, в голове — ворочались странные мысли.

— А если есть? — вдруг сказал ассасин, приковав к себе взгляд сбоку. — Возможно, ты уже забыла, почему оказалась в пустыне. Я вот помню. Хотела забыть свою родину. Хотела никогда не видеть снега, суровых бородатых рож. Знаешь, я рад, что от гордой воительницы ни черта не осталось. Даже колючего акцента. Это наследие севера. Хотя какое наследие — так, долбаная заноза. Теперь её нет. Ты ведь стремилась к этому. Ну так хватит оглядываться назад и без толку таращиться в завтра. У тебя есть настоящее — в нём ты можешь стать кем угодно.

— Трепаться ты умеешь, да… Только какой смысл умничать, если сам недоволен настоящим?

— Доволен, — Рэксволд улыбнулся, показав, что светлая грусть такая же щуплая, как трофейный меринок. — Так… воспоминания накатили… Они — накатили, а я — нет, — со смешком подметил он.

— Неймётся? Ну так вперёд. Пойло у Джона. Интересное. Ардонэйзийское, — нарядились в сарказм полные пренебрежения слова.

— Я завязал, — уверенно мотнул головой ассасин. — Даже нюхать не стану. Не понюхаешь — не пригубишь. Не пригубишь — не напьёшься. Видишь, как просто?

— Эта песня старее, чем кости в обвалившейся берлоге. Слышала её раз пять.

— Но теперь-то всё иначе. Не за горами день, когда я буду сына воспитывать. Ну или дочь. Малявке и без меня дурных примеров хватит.

Тяжёлый взгляд Эрминии едва не сбросил Рэксволда с лошади:

— То есть это я виновата, что раньше, при каждой встрече с друзьями, ты наклюкивался, как пропойная забулдыга? А зубы тебе не проредить, чтобы грудняка щербатой улыбкой развлекать было проще?

— Честно? Кровавый кашель помог понять, чего я хочу. А потом и магия, как снег на голову свалилась. Куда тут пить, когда с собой не в ладах?

— Ох, Рэкси, за язык тебя никто не тянул. Сорвёшься — сломаю тебе рёбра. Будешь снова кашлять кровью: ждать запрещающего озарения.

— Что тут скажешь… Жестоко. Но справедливо.

Разговор в конце отряда вышел интересным и… никем не замеченным. Шойсу не мог оценить его по причине незнакомого языка, Джон — из-за удалённости, а Лайла, хоть и слышала, совсем не слушала: чутко следила за окрестностями. Дорога змеилась между горными склонами и низинами, но вуаль небес марали разве что улары, каких вампирша ошибочно принимала за орлов.

Казалось, перевал усыплял бдительность, чтобы в самый неподходящий момент обрушить на головы коварные когти. Или закатать самых нерасторопных в земляные пузыри. Да, рух могли и не такое. Пусть величие полёта зависело от воздуха под могучим крылом, магические умения относили их к противоположной стихии.

Однако, когда две мили спустя извилистый путь скатился в липовый лес, а ветер наполнился чарующим благоуханием, пришлось признать: сегодня всем явно благоволила удача. Лайла ещё не ведала, какой подарок припас для неё сиреневый вечер…

В громадной печи, над красными углями, был зафиксирован графитовый тигель. Алый свет очага выползал на каменную плитку и рассеивался посреди тьмы, в глубине которой под звон металла разлетались искры.

Коренастый кузнец бил молотом по раскалённой заготовке, придавая бруску форму человеческой кости. Несмотря на тяжёлую работу и царивший в помещении жар, бледный торс мужчины оставался сухим и холодным. Теплом сияли лишь узкие глаза, но то был обман: колья зрачков в багровом зареве прятали мороз сотен узретых зим.

Наковальня дрожала. Снопы жёлтых искр сыпались на пол, шипели на гладкой коже, а изредка отскакивали на голову, где терялись в чёрной глади волос: они сходились на затылке в короткую косу, сплетённую вокруг тонкого стилета — казалось, тот пронзал её по всей длине.

Сколько ни грохотал тяжёлый молот, едва ли не разрывая барабанные перепонки, сосредоточенность на заготовке развеял тихий голос:

— Какой толк от намеченного графика, если на столе у входа лишь половина, — из темноты бесшумно выплыла Диана. — Я быстрее скальпель о воду наточу. Как долго мне ещё ждать латную форму? — сверкнув изящными очками, она перевела внимательный взгляд на кузнеца.

— Покамо бородёсики косьмой нижегубие не завьют, — стала ответом рорхская поговорка.

— Эсте ты так же скажешь?

— Эста не задаёт глупых вопросов, — Сайдакуру скосил взор на стёкла в тонкой оправе, где двумя яркими квадратами алело отражение печи. — Это ты вынимаешь из нутра всё готовое, а я создаю с нуля. Скелет. Каркас. Оболочка. Нерушимое вместилище твоих амбиций.

— Нерушимость ещё предстоит испытать.

— Я гарантирую, что ни топор, ни клевец не сможет проломить мою броню. Сплав звёздной руды с титаном крепче грондэнаркской стали.

Кузнечные клещи сунули имитацию кости в ведро с водой. Шипение. Столб белых клубов. Мускулистую руку покрыла ложная испарина.

— Надеюсь, в погоне за прочностью ты не забудешь сделать отсеки для мозгов в бедренной части. С каждой стороны. А также для желудка в голове. Симбиоз голема и гомункула превзойдёт ожидания врагов.

— Уж не сомневаюсь, — кривая усмешка Сайдакуру обнажила один клык: — В прошлый раз твоё творение не протянуло и пяти минут.

— Прошлое помнит твою человеческую бренность. Станем судить минувшим?

— Почему бы и нет, — кузнец положил молот на наковальню. — Я был рукастым и при жизни. Знать ко мне в очередь выстраивалась. Даже король как-то пожаловал. На его золотой кирасе я выгравировал карту Рорха, инкрустировав города сапфирами. Но кому интересны церемониальные доспехи? Годная броня и оружие — вот, что действительно важно. За этим ко мне тоже захаживали. Катана генерала Лью-Наро, того самого, какой набеги северян отбивал, — моя работа. Как и латы рыцарей Великой Пагоды. А теперь чем я занят? Кую короб под бесполезную требуху?

Диана склонила голову набок, уронив на плечо светлую лозу кудрей:

— Осторожнее… — тусклый багрянец глаз воспылал зловещим закатом: — У тех, кто не следит за словами, не мал шанс закончить путь на моём столе…

— Хах. Говоришь так, словно меня можно напугать. Я пошёл за Эстой не из-за страха смерти. Мне нечего было терять. Равно как и сейчас, — Сайдакуру угрожающе приблизился к вампирше: — Хоть я давно мертвец, во мне жизни больше, чем во всех вас, вместе взятых, — он осторожно приподнял её подбородок мокрыми клещами. — Если бы не моя преданность Культу, мы бы поговорили иначе, — кузнец развернулся и зашагал к печи.

— От пренебрежения до инакомыслия — один шаг, — спокойно заметила Диана.

— Смертя не скатёрики — укроет, не вставорики, — была брошена через плечо ещё одна поговорка. — Ты поймёшь, когда он будет сделан, — обхваченный цепью тигель с грохотом встал на плитку. — Возвращайся к полуночи за своей формой. А пока… брысь.

Пронзив могучую спину презрительным взглядом, вампирша растворилась во мраке. Она бы с превеликим удовольствием поступила иначе, но до триумфа оставалось совсем немного — нельзя позволить разногласиям решать судьбу «Лунного венца».