Красная фурия, или Как Надежда Крупская отомстила обидчикам

Глава 9

Уже не в первый раз Надежда Крупская вместе с Ольгой Витмер, по поручению своих товарищей получавших задания и подрывную прессу из-за границы, распространяли марксистскую литературу среди недовольных рабочих, пьяниц и простонародья. К счастью, эти «походы в народ» осуществлялись не часто. Изредка она вела занятия в вечерней школе за Невской заставой; уроки не особо обременяли, но Надежда старалась больше не задерживаться в классе.

Надежда Константиновна хорошо помнила главное: ей надо при случае познакомиться с Владимиром Ульяновым, который был на год ее моложе, но имел удивительную для его 23-летнего возраста кличку: Старик (позже она услышит версию, что его звали за глаза «старушечник» из-за того, что он сожительствовал с женщиной, старше его более чем на 20 лет, — мол, отсюда и партийная кличка). При ее расспросах местные революционеры доложили: Владимир Ульянов с Волги и, невзирая на молодой возраст, чуть ли не в совершенстве владеет марксизмом.

Встретила она его на Масленицу на Охте в доме агента международной революционной организации, участника работы нескольких конгрессов Интернационала еврея Классона, которого также в то время считали «выдающимся марксистом» (некоторые современные исследователи отмечают его «выдающуюся» тягу к особам обоего пола). Столкнувшись с Надеждой на улице, он пригласил ее к себе, бросив: «Пойдемте, ваш кумир заждался».

Кумиром оказался Владимир Ильич Ульянов, который заливисто смеялся перед сидящими на стульях и диванах людьми разного возраста. Его трескучий картавый голос оглушал всех, выдавая нескончаемый набор разных «гениальных» мыслей. «Ну что ж, кто хочет спасать Госсию в комитете ггамотности, — пусть, мы не мешаем!» По всему выходило, что этого не устраивал метод распространения марксистской литературы и марксистских идей, ему нужна была решительная и бесповоротная борьба, а за ценой он не постоит… Кстати, при Советах эту особенность, как извинительную наследственную черту — картавость и невыговаривание «р» — припишут… Илье Николаевичу Ульянову, отцу Владимира.

Тем временем внесли блины, как средство конспирации от филеров, агентов Третьего отделения МВД и, конечно же, «шпиков» (как их пренебрежительно назвали «великие герои-революционеры», а на самом деле — преступные отбросы любого добропорядочного общества).

Но кто же были эти любители русских блинов?

Роберт Эдуардович Классон (31.1/12.2).1868, Киев — 11.2.1926, Москва), как пишет БСЭ, «советский электротехник, руководитель строительства ряда электростанций. После окончания в 1891 Петербургского технологического института стажировался в Германии, где принимал участие в монтаже и пуске первой линии электропередачи трехфазного тока от Лауфена до Франкфуртской электротехнической выставки»; правда, только в качестве рабочего, но никак не инженера, разработчика или руководителя монтажа объекта, — но об этом БСЭ тактично умалчивает; главное ведь для таких деятелей — значимость: принимал участие… поди догадайся кем…

«Участвовал в Петербурге с М.И. Брусневым, Л.Б. Красиным, Н.К. Крупской и другими в первых марксистских кружках; позднее от политической деятельности отошел» (БСЭ, т. 12, с. 280). На самом деле этот член марксистских кружков, имевший свои революционные отношения с Брусневым и Леонидом Борисовичем Красиным, впоследствии вовсе не отошел от политики. Судите сами: «Участвовал в составлении плана ГОЭЛРО» (там же); в этой простой на первый взгляд фразе кроется чудовищный подтекст: во-первых, Государственная электрификация России (ГОЭЛРО) — это именно политическая акция советской власти, во-вторых, главная и незримая часть плана разрабатывалась в секретных лабораториях Бокия (это отдельная, слишком обширная и хорошо засекреченная до сего дня тема!), и имела целью воздействие на психику и генетику людей, особенно рожениц с помощью импульсов тока определенных частот, — и так тоже уничтожалась нация (нации), так бывших подданных Российской Империи превращали в советских дегенератов. Так что не зря впоследствии Классону пели дифирамбы почитатели его талантов: Кржижановский Г.М. «Памяти Классона» (Глеб Максимилианович Кржижановский был одним из разработчиков советского плана ГОЭЛРО, основу которого большевики украли у русских ученых царской эпохи); Красин Л.Б. «Инженер Р. Э. Классон»; Винтер А.В. «Выдающийся инженер-новатор…» (там же); и это даже не: кукушка хвалит петуха…

Но коли в эту компанию затесался и Леонид Борисович, которого не могла не знать Надежда Крупская, то, может, он был человеком, достойным уважения русского народа, для которого и совершал свою революцию?

Красин Леонид Борисович, 15.7.1870, Курган — 24.11. 1926, Лондон. БСЭ свидетельствует: член группы Бруснева; член компартии с 1890 г., в 1891 исключен из университета и выслан, но позже, в 1900-м закончил Харьковский технологический институт. Вместе с Классоном работал на стройках электростанций; «пользуясь служебным положением, ездил по стране для создания централизованного технического аппарата, установления связи с местными организациями, налаживания партийных финансов, транспортировки и распределения литературы, переправки членов партии за границу и обратно» (БСЭ, т. 13, с. 324), — и куда, спрашивается, смотрели имперские власти, почему государственному служащему так легко и так нагло удавались все эти антигосударственные манипуляции?!

Что еще интересного в его насыщенной событиями биографии? «Во время революции 1905–1907 гг. член Петербургского совета; по предложению В. И. Ленина — «ответственный… финансист и транспортер» партии…участвовал в организации каприйской школы. Затем отошел от политической деятельности», — что такое каприйская школа, вкратце скажем позже, когда речь пойдет о пламенном «буревестнике революции» Максиме Горьком. Что касается «отошел от…», то это ложь. «Работал в фирме «Сименс и Шуккерт», проявил незаурядные способности инженера (совет: при чтении советских энциклопедических трудов обратите внимание на закономерность: кому всегда адресованы славословия о выдающихся или незаурядных способностях за любую малость! — Авт.)… В 1912 возглавлял московский филиал, а с 1913 директор общероссийского отделения (Петербург) фирмы. С начала 1-й мировой войны 1914–1918 гг. директор нескольких заводов, принадлежавших ранее фирме «Сименс и Шуккерт» (там же). Названная фирма была дочерним предприятием Ордена, имевшего множество разных фирм и компаний (см., к примеру, книги профессора Энтони Саттона «Как Орден организует войны и революции», «Уолл-стрит и большевицкая революция» и другие). Так что денежки, зарабатываемые для Ордена, возвращались в Россию и шли на «русскую» революцию.

Неудивительно, что этот человек после революции заключал «выгодные» с точки зрения большевиков контракты, заключал экономические соглашения с нужными им фирмами и людьми. Л.Б. Красин был председателем Чрезвычайной комиссии по снабжению Красной армии; наркомом торговли и промышленности; наркомом путей сообщения (видать, не зря в юности участвовал в строительстве Сибирской железной дороги; заменив на этом посту не справившегося с обязанностями Марка Тимофеевича Елизарова, мужа старшей сестры Ленина, Анны Ульяновой), был наркомом внешней торговли, полпредом в разных странах. Похоронен на Красной площади у Кремлевской стены, — у стены плача на русской земле…

После чаепития с блинами Надя с Володей, выйдя из дома вместе, пошли по малолюдным улицам, вдыхая вечернюю прохладу. Некоторое время молчали, затем Володя стал вдруг вспоминать старшего брата, как в детстве они уединялись во флигеле, как много тот дал ему в плане познания жизни и вот — повешен властями… После смерти Александра у Володи весьма обострилось психическое состояние, проявившееся в патологической неприязни в отношении Государя императора, семьи Романовых и всей России. Этот человек не был вовсе лишен талантов, но отныне его мозг работал в одном направлении: уничтожить Империю! Большинство советских исследователей жизни В.И.Ульянова-Ленина утверждают, что принципиальность его брата развила в нем черты принципиальности и честности во всех вопросах. Однако Надя, став женой Ульянова и секретарем всех его дел, постоянно убеждалась, что он не раз обманывал своих коллег по «революционному ремеслу» и считал это самым обычным явлением; «Все они подонки, не стоят моего мизинца», — говорил он. Но одно дело обманывать своих коллег по преступному ремеслу, а другое — суметь обмануть население страны и мировую общественность. Это не обман, а коварный сверхцинизм, которому даже не найдена мера измерения…

Буквально с первых дней жизни с Володей Надя испытала на себе его властный напор; он поставил жесткое условие: быть беспощадной к слушателям вечерней школы. Позже она как-то скажет: «В школе можно было говорить обо всем, несмотря на то, что в редком классе не было шпика; надо было только не употреблять страшных слов «стачка», «революция» и т. д., тогда можно было касаться самых насущных вопросов». Официально действительно запрещалось говорить о террористической деятельности и революционерах, что считалось не только преступлением против государства, но и грехом против Бога. Но почему разрешалось говорить косвенно?!

После захвата власти ленинский Совнарком учтет опыт имперского правительства и каленым железом выжжет всякие маломальские вольности по части «идеологической выдержанности»; преподавание в советской школе не допустит никакого отклонения от заданного большевистского курса.

Деятельность Нади в воскресной школе и «дружба» с революционером Володей, естественно, попали в поле внимания полиции. Хотя Ульянов постоянно требовал соблюдения строжайшей конспирации, учил, как отрываться от слежки, как писать в книгах между строк невидимыми химическими чернилами. За каждым из слушателей он закреплял клички, и, по мнению Надежды, это становилось похожим на затянувшуюся игру, в которую их всех все более и более втягивают, словно в чудовищную воронку.

Унылая необратимость процесса подтачивала ее женские силы, повергала в циничное самоутешение: пусть будет так, как будет…

Летом 1895 года к Надежде приехал посредник из Ордена и передал просьбу, чтобы она отследила, каким образом Владимир Ульянов и Юлий Мартов создают структуры плехановского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса России».

Надя пока не знала (она еще не анализировала так масштабно), что лидеры Ордена предусматривали ряд вариантов развития и подстраховки последующих событий. Само собой, считали, что будущая «русская» резидентура, созданная и возглавляемая Плехановым, — вся отлаженная сеть — столкнется не только с силой и мощью Империи, но и с непониманием в общественной среде. Поэтому просчитывались возможные варианты создания подразделений по всей огромной стране, и, главное — по основным промышленным центрам России, одним из которых и являлось Петербургское подразделение. Его было поручено создать Ульянову и Мартову. В свою очередь, получившие задание от политхозяев Ульянов и Мартов не знали, что же поручено Наденьке, оттого и осторожничали, не посвящая ее в цели и задачи создаваемого ими союза.

БСЭ утверждает, что «…Петербургский «Союз борьбы…» явился зачатком большевистской партии» (т. 24/1, с. 279); впоследствии были созданы: Киевский, Екатеринославский, Уральский, Пермский, Харьковский союзы (отделения, группы). «В союзах воспитывались политически и получали первый опыт нелегальной пролетарской борьбы будущие видные деятели партии», среди них: Николай Эрнестович Бауман, Вацлав Вацлавович Воровский, Михаил Иванович Калинин, Глеб Максимилианович Кржижановский, Фридрих Вильгельмович Ленгник, Мартын Николаевич Лядов (наст. Мандельштам; кстати, имел кокетливый педерастический псевдоним Русалка), Николай Александрович Семашко, Дмитрий Ильич Ульянов, Анна Ильинична Ульянова-Елизарова, И.В. Бабушкин, И.Х. Лалаянц, Б.Л. Эйдельман и др. Причем, эти люди перемещались из города в город, из кружка в кружок, создавая свои преступные шайки. В уставе союза указывалось, что члены союза могут быть (КЕМ и ЗА КАКОЙ СЧЕТ?!) командированы в другие местности для руководства стачками, развертывания революционной пропаганды и создания так наз. рабочих кружков. Дело развала Русской государственности и Российской Империи было поставлено на широкую ногу и обеспечивалось безграничным денежным потоком!

Однако заглянем в уже цитировавшиеся нами источники, к примеру, в книгу Людмилы Кунецкой и Клары Маш-таковой; «…Владимир Ильич собрался в Женеву к Плеханову. Он настаивал, что связи на время его отъезда должны быть переданы совершенно «чистому человеку». Долго обсуждали все кандидатуры и выяснили, что только за Надеждой Константиновной никогда не было никакой слежки…

Это заседание активных членов будущего «Союза борьбы» состоялось в Царском Селе в скромной комнатке Сильвина, который давал уроки в семье известного писателя Гарина-Михайловского. Собралось шесть человек… Поездка Владимира Ильича имела большое значение. Социал-демократы России хотели установить более тесный контакт с группой «Освобождение труда»… Вначале сентября вернулся из-за границы Владимир Ильич… Работа продвигалась семимильными шагами… Одной из первых организованных «Союзом» забастовок была забастовка 500 ткачей фабрики Торнтона, вспыхнувшая в ноябре 1895 года. «Союз» распространил две листовки, обращенные к забастовщикам: «Чего требуют ткачи» и написанную Ульяновым «К рабочим и работницам фабрики Торнтона»…» (с.40–41).

Вот так вот запросто: поехали за границу к Плеханову, получили инструкции, получили деньги на забастовки и листовки, заодно развеялись в любимых пивнушках и ресторанах… Да, кстати, что за странный нерусский подход: как только речь идет о неких помещениях, где живут революционеры, то все помещения эти какие-то маленькие, скромненькие, почти убогонькие («в скромной комнатке Сильвина»), а когда речь идет о них самих — все они гениальные, талантливые, значимые…

Однако вернемся к нашим баранам, то бишь, к Ленину и Мартову. Имя последнего в деле создания «Союза…» авторы Людмила Ивановна и Клара Александровна (и большинство других авторов) не упоминают. Ведь было за что большевикам рассердиться на товарища!

В 1895 году, когда создавался «Союз борьбы за…», Л. Мартову было 22 года; а он уже считался «опытным» революционером. О его заслугах «благодарные» соратники забыли мгновенно, как только свершилась мечта всех ненавидевших Российскую Империю инородцев, выродков и нравственно убогих; к примеру, Энциклопедический словарь (1954 г., т. 2, с. 340) отводит ему шесть нелицеприятных срок, откуда мы можем узнать, что он — «один из лидеров меньшевизма. Непримиримый враг Коммунистической партии и Советской власти».

Однако академическое издание 70-х гг. XX века более благосклонно к очень-очень близкому соратнику товарища Ленина. Л. Мартов — наст. Юлий Осипович (Иосифович) Цедербаум, 24.11.1873, Константинополь — 4.4.1923, Берлин. Родился в семье купца; в 1892 г. арестован и выслан в Вильно; в 1895 г. участвовал в создании Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса»; в 1896 г. арестован и выслан в Туруханск. В 1900-м входил в инициативную группу по подготовке издания «Искры»; в 1901-м эмигрировал и стал одним из редакторов «Искры» и «Зари»… Вернувшись в 1917 г. в Россию, занимал «левую» позицию в меньшевистской партии. В 1920 уехал за границу; один из организаторов «Интернационала 2Vi» (БСЭ, т. 15, с. 424).

Напряженная работа, захватившая Ульянова, сказывалась на его психике. Он стал по ночам говорить. И, конечно же, о делах, которые не афишировал при ней. Надя восприняла это как личное оскорбление. Хотя она вспоминала о поступившем ей поручении, но решила с этим повременить… Узнав о намерениях Ульянова и Мартова, полученных от Ордена, она встретилась с князем Мещерским, адъютантом великого князя Сергея Александровича, который этой летней порой 1895 года не поехал со своим патроном в Крым. Надежда Крупская рассказала о преступных намерениях, осуществляемых Ульяновым вкупе с Мартовым-Цедербаумом. Спустя некоторое время оба организатора были арестованы. После чего князь рекомендовал ей поддерживать связь с ними, чтобы они ничего не заподозрили, и она начала передавать «сотоварищам» книги и продукты. В книгах она, как и должно по уговору, делала записи между строк молоком, сообщая, что делают избежавшие ареста члены создаваемого союза.

«Владимир Ильич в письмах к товарищам почти каждый раз спрашивал, как дела у «Миноги», не случилось ли чего с «Рыбой» (Л. Кунецкая, К. Маштакова, с. 43); то были и партийные клички Надежды Константиновны, и ее личностная характеристика, и презрение к ее женственности из уст Володеньки Ульянова… Сами-то оне-с величали себя ласково, многозначительно подписываясь: Гамма, Нарцис (отчего-то с одним «с», — Ю. Цедербаум); Петербуржец, Наблюдатель, Фрей, Правдист (Ленин); Волгин, Ушаков, Один из приверженцев (Г. Плеханов); Русалка (М. Лядов); Важный, Фавн, Кентавр, Тарантул, Черномор (В. Боровский); Астроном (Ф. Дзержинский); Романов (!!!), Чужестранец (М. Калинин); Анютин, Александр Барсов (А. Луначарский); Верин, Клавдии, Марианна (Е. Ярославский, наст. Губельман); Матрена (П. Смидович); Жозефина (Орловский); Ъ (Я. Свердлов) и т. д. и т. п.

Пока стоустая Минога не пригвоздит стеклярусным блеском своих рыбьих глаз всех этих фреев, нарциссов, фавнову жозефин и матрен; настанет время, и они будут услужливо пресмыкаться перед этой искушенной в своей мести Женщиной.

Наряду с В. Ульяновым были взяты Г. Кржижановский, Лепешинский, Шата и другие; «у арестованных была найдена обширная литература «преступного содержания», в частности, в «обзоре» отмечено нахождение… воззвания к рабочим фабрики Кенига и Путиловского завода, статьи, относящиеся к стачкам в механической мастерской обуви в Иваново-Вознесенске, Ярославле, на фабриках Торнтона… собрание рукописей, предназначенных для первого номера предполагавшейся к изданию подпольной газеты «Рабочее дело»…» (М. Гернет, с. 136). Вся эта подрывная макулатура появилась после поездки Ульянова к подельнику Плеханову, а там ТЕ, КОМУ НАДО, уже давно разработали планы: какие и где фабрики и заводы всколыхнуть, где расстроить созидательный процесс; все — для подрыва передовой российской экономики.

Чтобы полностью исключить всякие подозрения в среде общения Крупской, князь Мещерский предупредил Надежду, что так или иначе полиция вынуждена будет задержать и ее; при этом ей вовсе не обязательно отвечать на вопросы, достаточно просто все отрицать.

Это случилось в августе 1896 года, когда арестовали «учительницу Варгинской воскресной школы Надежду Константиновну Крупскую, библиотекаршу при читальне «Невского общества народных развлечений» Анну Чечурину… Лирочку Якубову, Михаила Сильвина» и др. «На допросах Крупская отказалась признать себя виновной, вещественных доказательств и улик у следователей не было, и потому 10 сентября 1896 г. Надежду Константиновну из-под стражи освободили» («Надежда Константиновна Крупская. Биография», с. 26; в дальнейшем этот источник станем называть просто «Биография»).

Но тут произошло досадное недоразумение. Один из филеров вечерней школы написал донос, где называл Надежду организатором революционного кружка. И 28 октября ее вновь арестовали.

«В Доме предварительного заключения, где содержалась Крупская, находился и Владимир Ильич. Надежда Константиновна продолжала с ним тайную переписку, начавшуюся еще в ее бытность на воле. Через навещавших их родных они наладили пересылку писем друг другу и оставшимся на свободе товарищам… В тюрьме Крупская много занималась, изучала по самоучителю английский язык (без комментариев. — Авт.)» («Биография», с. 26–27).

У тех, кто оставался на свободе, были деньги и было задание от истинных, заграничных хозяев. А, значит, «надо было искать типографию, и она нашлась. Помогли народоволки — Л.М. Книпович и П.Ф. Куделли. Они имели связь с небольшой нелегальной типографией на Лахте» (Л. Кунецкая, М. Маштакова, с. 42). В типографии были отпечатаны некоторые брошюры антиправительственного содержания. К посредничеству в этом деле подключили и юную Марию Ветрову. Девушка родилась в 1870-м и была внебрачной дочерью нотариуса и крестьянки, воспитывалась в сиротском доме, затем получила образование в гимназии, по окончании которой работала народной учительницей (все время хочется задавать один и тот же вопрос: а как же крепко-накрепко вбитый нам в головы штамп из советских учебников о поголовно неграмотной царской России?). В 1894 она поступила на… Высшие женские курсы в Петербурге, но попала в преступные лапы, как результат — арестована в декабре 1896 по делу тайной типографии в Петербурге, с 23 января 1897 находилась в Трубецком бастионе Петропавловской крепости. Там, в Петропавловской крепости, в это время находилась и Надежда Константиновна Крупская.

Человек чести, князь Мещерский через своих людей рекомендует Елизавете Васильевне, написать прошение, чтобы ее дочь освободили из заключения. Вскоре поступило распоряжение, что Надежду необходимо обследовать по причине ухудшившегося состояния здоровья. А, значит, в связи с этим обстоятельством ее должны были освободить. Но освобождение наступило еще прежде, а причастной к нему оказалась одна несчастная, которая, облившись керосином в камере, подожгла себя. Поэтому МВД было принято решение (оберегая хрупкую женскую нервную систему!!!) выпустить до вынесения приговора под надзор полиции некоторых находящихся в Петропавловской крепости женщин; и в апреле 1897 года Надя оказывается на свободе.

Но отчего произошла та чудовищная дикость, кто довел бедняжку заключенную, молодую курсистку до подобного конца? Читаем: «самым крупным событием в истории Трубецкого бастиона за 90-е годы было самоубийство Марии Ветровой. В 6 часов вечера 8 февраля 1897 г. в камере № 7 второго этажа запылал живой факел: заключенная Ветрова, облив себя керосином из лампы, принесенной в ее камеру, подожгла себя. Она умерла в страшных мучениях лишь на четвертые сутки — 12 февраля… В архивном деле департамента полиции отмечено посещение Ветровой заведующим арестантским отделением штаб-ротмистром Подревским в первый же день перевода сюда заключенной. Он предложил ей выбрать книги для чтения… По официальным документам, Ветрова не проявляла душевного расстройства до 4 февраля. В указанный день дежурный унтер-офицер доложил Подревскому, что заключенная № 3 кажется ему сильно расстроенной и ненормальной. Тюремный врач Зибольд (скорее всего фамилия врача-немца была Зибольдт. — Авт.), посетивший вместе с двумя жандармами заключенную 4 февраля, показал, что Ветрова гнала жандармов и кричала… Акушерка Шахова подтверждала предположение врача о психической ненормальности заключенной» (М. Гернет, с. 174–175). Так кто помог проявиться негативным задаткам психики сироты, заботливо опекаемой, охраняемой и просвещаемой родным государством?! — эх, если бы не так называемые революционеры и революционерки, втянувшие заблудшую душу в политические игрища!

Нахождение Крупской в тюрьме впоследствии было интерпретировано советскими «историками» как «стойкость» и сверхчеловеческая преданность партии и вождю. Вот примеры лживого пафоса: «Стойкость Крупской поражала даже видавших виды судейских чиновников и тюремщиков»; «Прокурор, наблюдавший за поведением девушки в заключении, на одном из допросов сказал ей, перефразировав Некрасова: «Теперь я вижу, что у вас под маской наружного холода скрыта бесконечная любовь к революции» («Биография», с. 26). А вот пример наглого вранья: «В своем заключении по делу арестованной прокурор написал: «Обвиняемая Надежда Крупская злоупотребляла своим положением учительницы при воскресной школе на Шлиссельбургском проспекте, играла за Невскою заставой роль представительницы интеллигенции, т. е. преступного социал-демократического сообщества, и к ней рабочие обращались, имея надобность в интеллигенте-руководителе» (Ученые записки Высшей школы профдвижения ВЦСПС, вып. 1, М., 1957, с. 100); обвинять царскую власть в неуважительном отношении к интеллигенции — это цинизм высшей пробы омерзительности, как и считать русских рабочих быдлом, нуждающимся в «интеллигенте-руководителе».

А пока «судейские чиновники и тюремщики» приходили в себя от невиданной «стойкости» Крупской, недавняя заключенная Надежда Константиновна благополучно вместе с матерью на все лето уезжают в Новгородскую губернию, отдыхать и поправлять здоровье…