Красная фурия, или Как Надежда Крупская отомстила обидчикам

Глава 11

Будучи еще в Шуше, Ульянов списался с Потресовым и Мартовым, «сговариваясь с ними заранее об отъезде за границу». Тогда как Надежда Константиновна, трехлетний срок ссылки которой еще не истек, должна была выехать в Уфу.

В Уфу, в центр огромной области, «провинциальный купеческий центр», Ульяновы ехали вместе с Елизаветой Васильевной, обреченной черными, неведомыми силами коротать свой век в кругу ненормальных, полусумасшедших, живших навязчивыми идеями победы во имя некоего придуманного, вычлененного из единокровного общества «рабочего класса, который не имеет Отечества» (по Марксу, из его «Манифеста»). Гостей уже ждали местные социал-демократы: А.Д. Цюрупа, А.И. Свидерский, В.Н. Крохмаль. «Общими усилиями нашли небольшую и недорогую квартиру для Надежды Константиновны и Елизаветы Васильевны… Было тяжело, но даже мысли оставить Владимира Ильича в Уфе, задержать подле себя у нее не возникало… Утром Надежда Константиновна проводила мужа» (Л. Кунецкая, К. Маштакова, с. 76).

А в марте состояние здоровья Н. Крупской ухудшилось настолько, что ей довелось лечь в клинику, где она провела три недели. Как свидетельствуют только что названные соавторы, диагноз, поставленный еще в Минусинске — заболевание щитовидной железы и всей эндокринной системы — подтвердился. Правда, вот любопытный нюанс: в апреле 1900 года Владимир Ильич сообщал матери о здоровье Надежды Константиновны следующее: «Надя, должно быть, лежит: доктор нашел (как она писала с неделю тому назад), что ее болезнь (женская) требует упорного лечения (выделено мной. — Авт.), что она должна на 2–6 недель лечь».

Пока Надежда выкарабкивалась из болячек и поправляла здоровье, Владимир Ильич готовился к отъезду в Австрию, где проведет восемь месяцев, совершенствуясь в деле уничтожения России. Отъезд состоялся в 20-х числах июля.

Позже Н.К. Крупской будет поставлен диагноз «базедова болезнь»; это словосочетание появилось тогда еще совсем недавно благодаря описанию немецким врачом Карлом Базедовым (1799–1854) так называемой мерзебургской триады: зоб, пучеглазие, сердцебиение.

«Базедова болезнь —…заболевание, в основе которого лежит гиперфункция увеличенной щитовидной железы, сопровождающаяся развитием тиреотоксикоза… Еще С.П. Боткин (1885), а также Труссо и Шарко, дополнивший триаду Базедова четвертым постоянным симптомом — дрожанием тела, — приписывали нервной системе ведущую роль в возникновении заболевания…Особенно часто (по Н.А. Шерёшевскому, в 80 %, по Брему, в 85 %) развивается после психической травмы (внезапные переживания, связанные с тяжелым известием, испугом, сильное более или менее длительное нервное напряжение). Более редким… как указывает анамнез больных, являются изменения в эндокринной системы… искусственное прерывание беременности, реже сама беременность, нарушение менструального цикла, вызванные расстройствами гормональной функции яичника…

Все же основным… фактором, вызывающим базедову болезнь, действующим на благоприятном для ее развития фоне, следует считать нервно-психическую травму…А.В. Мартынов характеризует роль нервной системы в развитии заболеваний следующими словами: «Психическая травма подобна электрической искре, взрывающей пороховой погреб; базедова болезнь есть результат этого взрыва» (Медицинская энциклопедия, т. 3, разделы 30–36).

…Еще ранее, в 1899 году, член «Союза борьбы за освобождение рабочего класса России» агент Ордена Алексеев среди прочего сообщал помощнику резидента Ордена Раймонду в Лондон, что отбывших наказание в ссылке господ В. Ульянова и Н. Крупскую «следует направить для дальнейшей подготовки в Германию, где они должны пройти курс обучения последних технологий по делам революций» (возможно, документ находится в библиотеке Конгресса США).

«Срок ссылки Крупской окончился 11 марта 1901 г. На другой день она получила паспорт для выезда за границу и уже 13 марта вместе с Елизаветой Васильевной выехала из Уфы» («Биография», с. 48). Обе отправляются в Москву. Там проходят встречи и с матерью Ульянова Марией Александровной, которая в какой уж раз остается «в грусти и печали» из-за своих не в меру «гениальных» деток: одна дочь Мария Ильинична арестована, вторая — Анна Ильи-нична съехала за границу к братцу. Посетив Санкт-Петербург, Крупская направляется в Прагу, искать г-на Модрачека (на эту фамилию она писала Ульянову), но на месте оказывается, что он — г-н Ритмейер и живет в Мюнхене; по приезде туда выясняется, что Володечка носит иную фамилию — Мейер. А теперь вновь обратимся к Л. Кунецкой и К. Маштаковой — авторам, которым в свое время партия доверила жизнеописание Н.К. Крупской: «В Мюнхене ее, конечно, никто не ждал… Знание немецкого языка пригодилось. Без особого труда она нашла нужную улицу и дом, но квартира № 1 оказалась типичной баварской пивной… Надежда Константиновна последовала во двор, на задворки огромного дома. Обстановка показалась ей неуютной и необитаемой… Войдя, она увидела за столом Владимира Ильича, Анну Ильиничну и Мартова… Начались долгие годы эмиграции» (с. 84–85). Чудесная троица: брат с сестрой и Юлий Цедербаум попивали свежее баварское пивко, — любимый напиток великого революционера Ульянова-Ленина.

В интервью известного исследователя жизни В.И. Ленина — историка и политолога Анатолия Латышева журналисту Б. Кудрявову в № 1 (04) газеты «Тайная власть» есть такой абзац:

«— И сам Ильин прикладывался к рюмочке?

— До революции делал это постоянно. В годы эмиграции без пивка завтракать и обедать не садился. Но, начиная с 21-го года, не злоупотреблял… Вы что, хотите сделать из Ленина человека? Зря. У него не было ни одного положительного человеческого качества. Это же воплощение дьявола.

— А как же его любовь к животным?

— У Крупской есть в воспоминаниях: «…раздавался надрывный вой собаки. Это Володя, возвращаясь домой, всегда дразнил соседского пса». Да и его любовь к женщинам остается не исследованным по-настоящему вопросом.

— Разве он не любил Крупскую?…

— Когда Ленин заболел и слег, то строже всего он требовал, чтобы к нему не допускали Надежду Константиновну…»

Любители гнусных интимных сценок, соратники по нетрадиционной сексуальной ориентации и противоправной политической деятельности меняли страны и паспорта, как перчатки, — все легко и просто, когда делается за чужой счет.

В Мюнхене Надежда и Владимир Ильич поселились в одном из уютных домов, но вскоре получили сообщение от «друзей», что этот дом им придется со временем сменить, ибо он находится под надзором немецкой полиции, имеющей тесные отношения с Третьим отделением МВД России. Здесь Ульянов и Крупская жили как господа Иордановы, причем Надежда носила имя Марица, а ее соратник — Иордан.

В то время многие революционеры, вызванные из России для обучения в школы Ордена, имели болгарские паспорта. Высказывалось ими мнение, будто немцы настолько глупы, что считают русский и болгарский языки похожими и оттого говорящих с «русским» акцентом принимают за болгар. То было далеко не так! Да, немецкая полиция Мюнхена, да и всей земли Баварии обнаруживала у «подданных» Болгарского царства и «русских» эмигрантов общую языковую схожесть; только вот эта схожесть составляла характерное еврейское грассирование (уже после революции в России новые советские режиссеры выдадут свое «Г» вместо привычного «р» за… настоящий полурусско-французский язык, звучащий из уст уродливых актеров, гротескно играющих русских дворян-дураков в глупом советского кино).

Едва ли не единственным человеком среди заезжих революционеров, блестяще владевшим русским языком (как, впрочем, и остальными, которыми она владела) была Надежда Крупская.

Буквально в первые же дни проживания на окраине Мюнхена она обнаружила грубые нарушения конспирации, которые осуществлял ее муж и изредка посещавшие их приехавшие на революционную учебу. Она не сочла нужным об этом сказать. Но в одной из бесед с Верой Засулич заметила, что мужчины весьма невнимательны и ведут себя просто безответственно. На что опытная конспиратор и агент Ордена ответила со свойственной ей жесткой прямолинейностью:

— А где вы, Надежда Константиновна, видели, чтобы ж… признали факт неумения что-либо делать? Да вы посмотрите: от наших мужчин вообще толку мало…

И, действительно, Надежда учтет это замечание, когда придется подключить к революционным преобразованиям главную и основную силу — женщин; шантажируя женщин смертью их мужей, детей, отцов, можно легко добиться решения любой задачи… Но будет у нее и иное знание; она подключит к достижению чудовищной цели, которую желают воплощать нерусские мужчины, разрушительную для российского общества силу нерусских женщин… направляя их на ключевые и социообразующие посты в государстве и способствуя рождению ими детей от мужчин и подростков из именитых русских родов…

Как-то Мартов-Цедербаум предложил, руководствуясь поручением Плеханова, укрепить пути доставки новой большевистской подрывной газеты «Искры» в Россию. Указав при этом, что газету следует печатать у проверенных друзей в Швейцарии.

Однако подобному предложению воспротивилась Вера Засулич, заявив, что газета и так уже полностью находится в руках Плеханова и его единомышленников, и что участие только сторонников Плеханова в пропаганде идей революции в России рано или поздно нанесет вред революционному движению. Реакция Веры Засулич понравилась Надежде Константиновне, ей вообще с недавнего времени стала нравиться ненормальность ее окружения, их непристойность, хамство, разврат, грязь, лживость, бредовые идеи, патологическая ненависть ко всему миру, — нравились, потому что она поняла, что сможет этим воспользоваться. Презирая и восхищаясь, она строила свои планы… Если русский мир поверит в избранность убожества, — то грош цена этому миру! — такие мысли бродили в ее голове, терзали ее окаменевшее женское сердце…

Характеристика Веры Ивановны Засулич у многих авторов одинакова: одевалась небрежно, без конца курила папиросы в мундштуке, вела аскетический образ жизни, бытовой уют ее угнетал. Зная, что каждый из вновь прибывающих в школу Ордена из всех сил стремится понравиться преподавателям, она презрительно относилась к ним и рвалась в Россию с одной целью — террористическими методами бороться за захват власти. Еще при знакомстве с Крупской Засулич в лоб попросила:

— Ну, говорите! От наших бестолковых мужчин ничего не добьетесь. У них одни разговоры о бабах и пивнушках. А вы мне расскажите о Сибири, о русских мужиках. Что там да как.

Выслушав подробный рассказ Надежды Константиновны, Вера Ивановна услышала от собеседницы:

— А расскажите, как вы стреляли в градоначальника Трепова.

— О, и вы об этом хотите знать… — Она цинично рассмеялась. — Я не стремилась убить его. Да и за что, собственно, его убивать? Человек как человек, порядочный, и как начальник полиции корректно относился к задержанным и заключенным. Претензий ни к нему, ни к окружавшим его сотрудникам никаких. Но самим выстрелом надо было возбудить общественное мнение, показать, что в России творится беспредел в отношении политзаключенных. Да, именно так!!! Такова установка Плеханова, Аксельрода и… тех, кто руководит ими. Все мы зависимы. Вот и я не исключение. Ну а вы-то… (коротко хихикнула). Скоро на лекциях вы многое услышите об этом от преподавателей. Но не спешите искать истину и уличать их во лжи. Для вас эти люди прежде всего «носители правды II Интернационала и передачи ее в широкие общественные массы».

После знакомства Крупская и Засулич подружились; от Веры Ивановны она многое узнала о том, как можно нести в массы «правду о революции», чтобы это выглядело твоими личными убеждениями, чтобы неосторожным словом не выдать своих учителей из-за океана. Что слабо усваивали мужчины, находившиеся в их окружении. Так что права была Засулич, что тех в первую очередь интересовали кофейни, пивные бары и интимные общества «странных» мужчин. Здесь, заметила Крупская, не принято называть вещи своими именами; впрочем, вся идеология коммунизма — это бредовая фальшивка, построенная на привлекательной лжи. С каждым днем Надежда все отчетливей осознавала, что она действительно «служебная жена» Владимира Ильича, служащая прикрытием человеку, которому женщина, как таковая, мало интересна.

Жизнь в Мюнхене протекала своим чередом. И это в какой-то мере благотворно сказывалось на Надежде Константиновне, по природе своей она была мягкой, отзывчивой и добродетельной натурой. И окажись она в иных условиях, несомненно, ее физиология женщины получила бы иное развитие, и болезнь не сумела бы поразить ее организм, сказываясь на душевных качествах и образе мышления. Ибо это те категории священного женского начала, когда многое зависит от того, в каком социуме женщина оказалась, каково влияние на нее мужчин. Надежда Константиновна, попав в тот социум мужчин (педерастов, нагло развратничающих на глазах у женщины, и дегенератов, считавших себя мессиями), с течением десятилетий состоялась не Женщиной высочайшего полета, как ей позволяли ее родословная, высокое умственное развитие, внешность и таланты, а Чудовищем, которого не видывал свет…

В квартире Ульяновых в дни жизни в Мюнхене часто появлялся хромой Юлий Мартов-Цедербаум. Этот человек, являющийся уже одним из самых активных агентов II Интернационала — политического детища Ордена, созданного для воплощения своих планов, — был до этого тщательно обследован психиатрами в Швейцарии по просьбе местной полиции. Медицинские работники под благовидным предлогом провели с ним ряд обследований и тестов, в результате чего пришли к выводу, что пациент помимо шизофрении страдает патологической страстью к мужеложству. Выяснилось, что, если кто-то пытался ему объяснить или хотя бы намекнуть на то, что это противоестественно для разумного человеческого существа, то такой тут же воспринимался им как кровный враг.

Тогда Надежда Константиновна еще не знала о серьезном исследовании психики их частого гостя. (Многие секреты откроются ей только после революции, когда она получит доступ к секретным архивам Имперской разведки). Но ей не нравилось, что Юлий Иосифович и Владимир Ильич нередко закрывались в комнате на втором этаже и за ночными беседами, прерываемыми всхлипываниями, взвизгиваниями и воплями, проводили ночи напролет. Как-то она, не выдержав, спросила:

— Какое удовольствие ты получаешь от такой связи с Цедербаумом?

Владимир Ильич пылко среагировал, заливисто смеясь:

— Я люблю МаГтова, я знаю его много лет! Я обожаю его стГанности, ценю его талант, я бы сказал, гениальность… А между пГочим, Наденька, нам, гениям, все дозволено!

Надежда Константиновна была поражена.

«Владимир Ильич любил Мартова, знал его много лет, привык к его странностям, ценил журналистский талант и ради этого прощал бесконечную говорильню. Надежда Константиновна была изумлена, как можно говорить часами, перескакивая с темы на тему, без цели, обо всем… И Надежда Константиновна казалась ему сухой… К счастью, скоро приехал Дан с семьей, и Мартов там стал проводить целые дни» (Л. Кунецкая, К. Маштакова, с. 87–88).

Видя ее состояние, Вера Засулич посоветовала не обращать на это внимание. И чтобы как-то отвлечь свою приятельницу, познакомила ее с еще не ставшей знаменитой Кларой Цеткин. Надежда Константиновна, впервые увидев эту госпожу, поразилась тому, что с первых же минут их встречи та вдруг резко заявила:

— Что это вы на меня так смотрите? Вам, наверное, сказали, что я еврейка? Это неправда! Я чистейших кровей немка.

Такое болезненное восприятие евреями своей еврейской внешности и происхождения для Крупской было не в новинку, и все же… она даже не подумала о том, а лишь обратила внимание на круглые черные глаза Клары. Не придав особого значения ее реплике, Надежда Константиновна спросила:

— Каково ваше отношение к марксизму?

Та скороговоркой, допуская в разговоре на немецком языке многочисленные ошибки, что тут же подмечала блестяще знавшая язык Крупская, рассказала о ситуации в Германии. Дав при этом ясные — хлесткие и нелицеприятные — характеристики руководителям II Интернационала. Упомянув людей, работающих в типографии, где издается «Искра», она как отрезала:

— Это не типография, а сборище развратников…

Их беседа продолжалась около 1,5 часов, после чего Цеткин заторопилась и, не допив остывший чай и не сказав ничего о будущей встрече, быстро попрощавшись, покинула их.

Тем временем в планы по доставке «Искры» вмешался известный деятель II Интернационала Юлиан Мархлевский. Вместе с ним в организации доставки газеты в Россию активное участие принимали австрийский еврей-коммунист Франц Меринг и немецкая еврейка Роза Люксембург.

Иногда в тяжелые минуты одиноких ночей Надежде Константиновне казалось, что она волей зловещих сатанинских сил сброшена в эпицентр какого-то ужасающего вертепа. Ей даже снилось иногда: вот она, крепко схваченная цепкими пальцами знакомых и незнакомых «революционеров», никак не может вырваться. Но постепенно все вокруг превращалось в некую зловонную вязкую массу, втягивающую ее в беспросветную топь…

Небольшой отдушиной в этом примитивном окружении Крупской была лишь супруга Мархлевского Броня, с которой они задушевно беседовали, вспоминая прежних постояльцев Вавельского замка в Кракове, известных писателей и художников, оставшихся в прошлом Речи Посполитой. Броня хорошо знала историю, и эти беседы, по крайней мере, на какое-то время отвлекали от размышлений и разговоров о текущих нелицеприятных делах и окружающих неприятных особах.

Как-то Броня сказала, имея в виду, что ее мужа «затирают»:

— Надя, тебе не кажется, что твой супруг так увлекся своими делами, что в расчет не берет даже искровцев?

На что та, не задумываясь, проронила:

— Да, у Владимира Ильича есть страсть подминать под себя товарищей по работе. Это у него от матери: все вокруг— ничто, а она одна стоит величия… вечная страдалица за интересы полоумных детей. Но я тебе этих слов не говорила. Впрочем, все равно.

Словно услышав этот разговор, Владимир Ильич, пришедший откуда-то из города, и увидев вместе двух женщин, с порога закричал:

— Мы тут пгиняли гешение, что Инна Смидович более не в силах исполнять обязанности секгетагя газеты. И я думаю, Наденька, ты спгавишься блестяще…Мы так ге-шили.

И он, как нашкодивший кот, прошмыгнул на второй этаж в свою комнату.

Она не знала, что этому предшествовала схватка Ульянова с Плехановым из-за того, что тот приревновал слащавого Мартова-Цедербаума к Ильичу. А когда речь пошла о замене Смидович-Леман, разговор и вовсе пошел на повышенных тонах. Плеханов стал убеждать, что у него нет других достойных кандидатур. К тому же он вовсе не собирается смещать Смидович-Леман. Которая, кстати, была самой изощренной из интриганок, крутившихся вокруг газеты; она всегда принимала сторону Плеханова (если тот был лидером среди соратников-соперников). Но она так же легко могла переметнуться в лагерь более успешного «политика». Однако кого она точно не терпела, так это Ульянова. Она была непреклонно убеждена, что Ульянов «со своей Селедкой» проводит максимум времени в развлечениях вместо того, чтобы заниматься революционной борьбой.

А вскоре на Надежду Константиновну обрушился вал работы, к которой она приступила со всей ответственностью.