Красная фурия, или Как Надежда Крупская отомстила обидчикам

Глава 2

В 1869 г. Константин Игнатьевич закончил Военно-юридическую академию и получил диплом 2-го разряда. Советская литература подает нам это как месть начальника академии, «убежденного реакционера и монархиста» за связь К. Крупского с мифическими «передовыми русскими офицерами и членами народнической организации «Земля и воля», — вот, мол, и получите диплом 2-го разряда, что будто бы «автоматически лишало возможности быть военным прокурором». Не будем даже делать ссылки на авторов, поскольку заложенная единожды в 20-е годы XX века ложь плавно перетекает в исторические, публицистические, художественные и малохудожественные лживые книги XXI века… Константин Игнатьевич получил серебряную медаль (тогда как диплом 1-го разряда- это золотая медаль отличнику; были дипломы и 3-го разряда), так что «автоматически лишить возможности быть прокурором» его могли только советские писатели, заново создававшие историю великой Руси, приводя ее в соответствие со своими порочными и грязными измышлениями.

Советские «летописцы», пороча отца Надежды Крупской, обязательно делали яркий акцент на его любви к… евреям. В 1870 г. он вместе с семьей переезжает в знакомые места, в Польшу, получив назначение начальником юридической службы уезда в Гроеце. К слову сказать, будь он замечен в связях с революционерами, — подобного ответственного поста ему б не видать. Здравомыслящий русский офицер, каковым и был Константин Крупский, не собирался становиться «неблагонадежным», водя знакомства с психопатами, желающими переустройства мира в пользу заокеанского масонства, не думал лишать своих детей привычного и устойчивого быта и надежного будущего. Измышления красных агитпроповцев — и то, что Константин Игнатьевич в 1872 года получил постановление конференции I Интернационала о статистической переписи сельскохозяйственных рабочих, за что был уволен и осужден Варшавской судебной палатой аж по 22 пунктам, в том числе за «знание польского языка, умение танцевать мазурку» и другой бред сивой большевистской кобылы. Однако подобное постановление I Интернационала о сельскохозяйственной переписи имело место, и проводилось оно одновременно и тайно агентами этой преступной организации не для «вскрытия системы эксплуатационного наемного труда в сельском хозяйстве», а, чтобы систематизировав и проанализировав, разрушить уникальную систему землепользования, землевладения и земледелия в Российской Империи. И это очень любопытная тема, требующая особого исследования. (Интерес коммунистов к теме российского сельскохозяйственного устройства можно отследить в трудах К. Маркса, Г. Плеханова, В. Ленина, др.)

Что же касается любви к инородцам, как чаще называли евреев в Российской Империи, то вот несколько примеров из книг о Надежде Крупской. Константин Игнатьевич в Гроеце «запрещал всякие издевательства над евреями» (Л. Кунецкая, К. Маштакова), потому что там «делались всякие безобразия — евреев вытаскивали на площадь и под барабанный бой стригли им пейсы» (Б. Соколов); он своими деяниями «заслужил ненависть жандармерии и русского чиновничества и любовь населения — особенно поляков и еврейской бедноты» (Б. Соколов). Коли чинились такие «безобразия», что евреям стригли пейсы на площадях, то отчего ж не сказать, почему это происходило в пережившей восстание Польше и что таким вот образом наказывали бунтарей (а не сажали в тюрьмы и лагеря ГУЛАГа, как это делали через десятилетия последователи этих самых «обстриженных», когда сажали, ссылали и расстреливали миллионы русских и других народов бывшей Российской Империи)?!

«Крупские переехали в Варшаву и поселились в квартале бедноты. «Когда мне было пять лет, мы жили в Варшаве и очень бедствовали, жили в чужих квартирах, — вспоминала Надежда Константиновна. — Я помню сценку. Какая-то черная лестница, по которой мы поднимаемся с мамой, чтобы посмотреть новую квартиру, куда мы должны были перебраться в тот же день. Но когда мать открыла дверь, оказалось, что старые жильцы еще не выехали. Это были портные; в большой комнате они сидели на столах, поджавши ноги, что-то шили, и рядом с одним из них лежали большие ножницы». Во дворах бегали ребятишки разных национальностей. «…Я играла во дворе с ребятами — польскими, еврейскими, татарскими…» (Л. Кунецкая, К. Маш-такова, с. 11); «Я рано выучилась ненавидеть национальный гнет, рано поняла, что евреи, поляки и другие народности ничуть не хуже русских… Еврейский мальчик был постарше меня года на три, он очень хорошо обращался со мной, я его очень любила, он угощал меня хлебом со смальцем… Когда я стала постарше и слышала, как обижают детей евреев, не пускают их в общественные сады, не пускают учиться… я очень возмущалась» (Б. Соколов, с. 14–15.)

Подобное описание посещения еврейской портняжной мастерской, которую родители Нади собирались снять как квартиру, — очередная ложь из «биографии». А «ненависть к национальному гнету» и описание интернациональных игр во дворе — это из серии советской пропаганды о «мерзком царизме» и. «дружбе народов», — самые модные, культивируемые темы после 1917 года. Не исключено, что Надежда в зрелом возрасте (в 20-е годы XX века) занималась подобными измышлениями-воспоминаниями, однако анализ сего проведем позже. Пока же о причинах возникновения этой лжи говорить рано. Только кратко укажем, как «революционизировался» честный русский офицер К. Крупский. Можно заметить, что в автобиографической книжице «Моя жизнь», вышедшей в 1925 г., Надежда Крупская, не желая предавать память отца, полностью чернить его имя, осторожно писала: «Отец всегда очень много читал, не верил в Бога (ложь. — Авт.), был знаком с социалистическим движением Запада. В доме у нас постоянно, пока был жив отец, бывали революционеры (сначала нигилисты, потом народники, потом народовольцы) (в этом ее когда-то убедили «товарищи», но к тому времени Крупская, имея архивные материалы Российской Империи, уже знала, что это подлая ложь, опираясь на которую ее саму в юности завербовали. — Авт.), насколько сам отец принимал участие в революционном движении, я судить не могу. Он умер, когда мне было 14 лет…» С годами большевистские агитпроповцы сделали ее отца революционером, потерявшим право жить в столицах из-за своих убеждений и даже чуть ли не соучастником… народовольцев-психопатов, — польского еврея Аппельбаума, имевшего фальшивый паспорт на имя Гриневицкого, и иже с ним террористов, убивших бомбой императора Александра И.

В 1874-м давняя приятельница семьи Крупских виленская помещица Русакова пригласила на лето в гости Елизавету Васильевну с дочерью. Константин Васильевич пробыл с ними в имении недолго и выехал в Углич, где располагалась писчебумажная фабрика братьев Варгуниных, которым он, как юрист, давал частные консультации по торговым и финансовым сделкам и проводил ревизию сделок относительно юридического соответствия существующему законодательству. Эти изумительные по природной красоте места до 1917 года считались одним из священных мест Российской Империи. Здесь, как известно, был зарезан младший царский брат 9-летний царевич Димитрий. По завещанию отца Иоанна Грозного, получив в удел город Углич, царевич жил там под надзором матери и дядей из рода Нагих до 1591 г., когда вся Россия узнала о его жалостной кончине. Весть, облетевшая центр и все окраины, гласила, что сын дьяка Битяговского, управляющего хозяйством Углицкого двора и подкупленного Борисом, Данило с двоюродным братом Качаловым 15 мая средь бела дня зарезали игравшего во дворе со своими сверстниками царевича; пономарь соборной церкви, видевший сие кровавое злодейство, ударил тревогу; народ сбежался, умертвил обоих Битяговских, Качалова и других подозреваемых людей. Убийство царственного отрока (отроков) и наглость лезущих во власть самозванцев еще не раз всколыхнут православный мир…

С началом зимы Константин Игнатьевич привез в эти священные места жену и дочь, прогостивших полгода в имении Русаковых. Надюша в подобных путешествиях познавала родной край, историю страны, развивалась духовно и нравственно, так что ей вовсе не нужно было, как описал советский агитпроп, «играть с ребятишками рабочих, часами сортировать утиль вместе с девочками-подростками», для того, чтобы пламенно озвучить через 50 лет: «В шесть лет я уже научилась ненавидеть фабрикантов». Штамп о «ненависти» прочно войдет в литературу и публицистику 20-40-х гг. и достигнет пика в 40-е, когда станет неотъемлемой частью не только сознания, но и генной цепочки каждого появляющегося на свет так называемого советского человека. И если власть императора России держалась на Любви и Созидании, то власть революционеров-большевиков — на ненависти и лжи.

Мать Наденьки была интересной личностью, не только образованной, но и творческой. Еще в 1874 г. в Варшаве была издана ее книжечка для детей, которая называлась «Детский день. Подарок детям с 12 картинками». И в этом Агитпроп нашел повод для агитации и пропаганды гнусных идей: «В книге, которая хотя и отличалась некоторой наивностью, много внимания уделялось трудовому воспитанию ребенка и в отличие от всех детских книг того времени ни слова не говорилось о Боге» (Л. Кунецкая, К. Маштакова, с. 12). Время обезличенного «трудового воспитания» ребенка настанет в 20-е годы XX века. Зато вот это «отличие от всех (!) книг того времени» позволяет намекнуть о революционной позиции матери Елизаветы Крупской, — мол, мы прокаженные (но верим, что самые правильные в мире), так и вы будьте заклеймены! — и из этих цепких лап никуда не деться, ведь С ТОГО СВЕТА отпор дать невозможно…

Любопытный намек дает потомкам сама Наденька, намек, похожий на ребус, да ведь она сама — женщина-ребус, поставившая нам всем сверхзагадки. Вот она пишет в книжице «Моя жизнь», что, будучи в гостях в имении Русаковых, она «скандалила, не хотела ни здороваться, ни прощаться, ни благодарить за обед, так что мама была рада-радешенька, когда за нами приехал отец и мы уехали», — и при этом такое поведение 5-летней девочки ставит в пример подрастающему поколению, как образец настоящей революционной морали. А в чем же намек? Да в том, что здравомыслящий поймет, — не могла ТАК себя вести девочка из благополучной семьи, не приняты были в дворянских семьях подобные вольности в воспитании и поведении! Но в чем тогда разгадка этого ребуса? Да в том, что: ТАК поступают дебилы, которыми вы все — большевистские девочки и мальчики — скоро станете!

Закончив с делами на писчебумажной фабрике в Угличе, Константин Игнатьевич отправляется в Киев, куда берет и семью. И вновь — длительное путешествие, на сей раз с заездом в Новгородскую губернию, где пост военного прокурора занимает Александр Игнатьевич Крупский, старший брат ее отца. Да, если б папенька Нади был таким ярым помощником революционеров, водил дружбу с представителями I Интернационала и в эти годы находился под следствием, как рассказывают нам агитпроповцы, то его брат НИКОГДА бы не получил столь ответственный и значимый пост уездного военного прокурора!..Новгород и Киев впечатлили утонченную детскую душу. В Киеве на Крещатике располагалась школа, в которую пошла учиться Надюша. А через какое-то время они переезжают в Санкт-Петербург, чтобы девочка могла учиться в одной из лучших гимназий Империи — Екатерининской (которую патронировали Императрицы!). Здесь девочка знакомится с семьей еще одних своих родственников, на сей раз по линии матери, — Николая Петровича Тистрова, двоюродного брата Елизаветы Васильевны, у которого подрастает дочь Леля. В сфере интересов Николая Петровича была словесность; он и подготовил Надю к сдаче экзаменов во второй класс гимназии.

В 1880 г. Константин Игнатьевич получил приглашение проверить договора и отчеты о сделках на писчебумажной фабрике помещиц Косяковских, проживавших в Псковской губернии. Так что летние каникулы Надюша провела в чудесном имении. И позже, вспоминая о тех сказочных днях, когда 11-летней девочкой она взахлеб слушала соловьиные трели, любовалась луговым раздольем, вдыхала аромат садовых цветов, «спала в шикарной комнате на шикарной постели» с открытым настежь в звездный мир окном, она припомнит и выделит свою встречу с 18-летней местной учительницей Александрой Тимофеевной Яворской, «Тимофейкой», обучавшей крестьянских детишек. И вновь мини-ребус: в «темной и забитой России», — как объявят впоследствии большевики, — где «потребовалась большевистская программа ликвидации неграмотности», практически в каждом имении имелись школы для крестьянских детей. А сама Крупская решила раз и навсегда стать народной учительницей… Тем более, что у девушки-народоволки А. Яворской «во время обыска полиция нашла запрещенную литературу и портрет царя, на котором было записано решение какой-то задачи», вследствие чего та «два года провела в Псковской тюрьме, в камере без окна». Но откроем уже упоминаемый источник — М. Гернет «История царской тюрьмы», где на с. 366–368 говорится о состоянии провинциальных мест лишения свободы и, в частности, тюрем губернского города Пскова в период с 1870 по 1900 г. В городе имелись: арестный дом, городской тюремный замок и временная каторжная тюрьма. Арестный дом представлял собой пять камер в подвальном этаже, одна из них отводилась для женщин; во всех были небольшие окна (можно рассматривать ноги и подол платьев прохожих). Кухня была домашняя, за обеды отвечала жена смотрителя этого дома. Тюремный замок г. Пскова располагался в центре города и был рассчитан на 161 человека, имел общие и одиночные камеры, все с окнами. Здесь же, в четырех башнях замка находились кухня, баня, прачечная, пекарня, мастерская. В случае надобности «заболевавших арестантов переправляли в земскую больницу. Занятия трудом в замке не были организованы, и заключенные отпускались на работы к частным лицам вне тюрьмы». Третьей тюрьмой в Пскове была временная каторжная тюрьма, расположенная за городом и где также имелись мастерские, столовая, пекарня. Впрочем, находиться в этом последнем заведении «Тимофейка» не могла, так как к каторге ее не приговаривали, да и не проводят во временных тюрьмах два года, впрочем, как и в арестантских домах. За такую провинность как нахождение запрещенной литературы и исписанного портрета императора дать наказание в два года в Российской Империи НЕ МОГЛИ! — для такого наказания нужны были более веские причины. Так что никакой Тимофейки-народоволки в жизни Наденьки Крупской не было, а была лишь юная девушка, народная учительница, которой впоследствии сотворили большевистскую легенду. И таких народных учителей в России было множество, потому что так называли тех, кто работает в сельских школах (!), имеющихся практически во всех крупных селах необъятной страны (!!!), не говоря о городах— больших и малых; правда, некоторые добродушные и наивные учителя все же попадали в сети провокаторов и, шантажируемые, начинали исполнять приказы злоумышленников.

Но фальшивая история, раз начавшись, не могла прекратиться. «Исследователи» жизни будущей «жены вождя всех униженных и оскорбленных» придумали, что вернувшись из Псковской губернии, где в имении Косяковских Надя провела чудесное лето, она возвращается не в привилегированную гимназию, а… в Литейную, расположенную на углу Бассейной улицы и Литейного проспекта, где занималась и некая Маша Юрковская, в будущем артистка Художественного театра Андреева; «Через много лет Надежда Константиновна и Мария Федоровна удивлялись, что не познакомились еще в гимназии» (Л. Кунецкая, К. Маштако-ва, с. 14). Впрочем, чему удивляться, — Наденька никогда не училась в Литейной гимназии. Хотя бы потому, что учились здесь в основном дети рабочих с Обуховского металлургического завода. В царской России существовала столь уникальная система просвещения, что каждая отрасль российского хозяйства позволяла иметь гимназии. Например, гимназии кожевенников, скорняков, железнодорожников, коннозаводчиков, скобяной торговли и т. д. В царской России имелись сословные учебные заведения; подведомственные учебные заведения, т. е. находящиеся в ведении всех и каждого министерства; учебные заведения в ведении Синода, к примеру, архиерейские школы; учебные учреждения Императрицы Марии и т. д. и т. п. (более подробно поговорим об этом позже…) — что свидетельствует об индивидуальном подходе к просвещению каждого члена общества. Где, в каком государстве мира на сей день можно найти подобную просветительскую систему индивидуального обучения?! А нам почти весь XX век говорили: безграмотная Россия, забитая Россия… забитая кем?!

И так как нам предстоит тщательное знакомство с каждым человеком из окружения Н. Крупской, то присмотримся к вышеназванной «подруге».

Маша Юрковская (по мужу Желябужская, сценический псевдоним Андреева); определенный интерес представляет та краткая информация, которая имеется в академических изданиях, таких, как Энциклопедический словарь, изданный в 1953–1955 гг. и БСЭ, изданная в 70-е гг. XX столетия. В первом источнике, к примеру, говорится, что родилась Андреева Мария Федоровна в 1872 году; член КПСС с 1904 г.; играла на сцене Общества искусства и литературы с 1894 г.; в Московском художественном театре и в др. Была одним из организаторов Большого драмтеатра в Петрограде (1919). В 1931–1948 — директор Московского дома ученых. Награждена орденом Ленина.

Второй источник дает более полную информацию и указывает, что Мария Федоровна Андреева 1868 года рождения (не то, что в прижизненном издании, где она моложе на 4 года!) в Петербурге, умерла 8.12.1953 г.; член КПСС с 1904 г.; подруга и соратница М. Горького. Начала сценическую деятельность в 1894 г.; в 1898–1905 актриса МХАТ. В 1905 г. — издатель большевистской газеты «Новая жизнь». В 1918–1921 гг. — комиссар театров и зрелищ Петрограда. В 1931–1944 гг. — директор Московского дома ученых. Награждена орденом Ленина.

Для достоверности заглянем еще и в «Театральную энциклопедию» (М., 1961, т. 1, с. 206); там уточняем, что родилась Андреева (наст. Мария Федоровна Юрковская; фамилия Желябужская в этом источнике «утеряна») все-таки в 1868 году. «Будучи другом A.M. Горького, находясь в эмиграции, свыше 6 лет была его секретарем, переводчиком и ближайшим помощником», — любопытно… В 1913 г. вернулась в Россию. Но поразительно то, что составители энциклопедии постарались уменьшить ее «послереволюционную» роль, указав, что в 1919–1921 гг. она была заместителем комиссара просвещения по художественным делам в Петрограде.

Правда, ни в первом, ни во втором, ни в третьем источниках не указывается, что комиссарша должна была — по должности положено! — способствовать убийству исконно русских актеров и уничтожению русского сценического искусства в пользу таких, как «режиссер-новатор» Всеволод Эмильевич Мейерхольд (кстати, играла с ним в спектаклях еще во МХАТе, где тот служил актером с 1898 по 1902 г.). Мейерхольд в свое время осуществил: постановку «лирической драмы» «Балаганчик» «революционного романтика» А. Блока об исканиях психопатов; постановку в 1920 году пьесы Э. Верхарна «Зори», — ее как «псевдореволюционную, рассматриваемую постановщиком как «манифест» «Театрального Октября» разоблачала Н. Крупская, выступив со статьей в газете «Правда»; пьес М. Горького с характерными названиями «Песня о Соколе», «Песня о Буревестнике», «Мещане», «На дне». А еще — таких «сверхзначимых» для развития театрального искусства постановок, как «Действо о III Интернационале» (1 мая 1919 г.), «Гибель Коммуны» (18 марта 1920 г.), «Мистерия освобожденного труда» (1 мая 1920 г.), «Блокада России» (20 июня 1920 г.), «К мировой Коммуне» — «массовая постановка в честь второго конгресса III Интернационала» (19 июля 1920 г.) и другие. Эти массовые празднества и инсценировки к ним проходили в Петрограде в бытность М.Ф. Андреевой комиссаром театров и зрелищ.

Но вся приведенная информация, как говорится, так, для размышления… Ведь это театрализованное убожество и театроубиение начнется в 20-х годах XX века; а пока нас интересует конец века XIX…

Согласно большевистской версии, отчего-то не училось милой Наденьке и в Литейной гимназии! И опять через год отец перевел ее, на сей раз в частную гимназию Оболенской, где преподавание велось «типичными шестидесятниками». Директором которой был «колоритный» Александр Яковлевич Герд, он же читал гимназистам лекции наряду со своими единоверцами и, конечно же, как они всегда представляются в литературе определенного рода (в первую очередь, во всей советской литературе), «выдающимися педагогами» Я.И. Ковалевским, Е.Ф. Литвиновым, А.Я. Билибиным, А.О. Пуликовским, Н.Е. Смирновым. Однако отчего-то столь выдающихся деятелей нет в классической 4-томной «Педагогической энциклопедии», изданной в Москве в 19641968 гг. Правда, там же (т.1, раздед 527) находим, что Александр Яковлевич Герд (5.4.1841—13(25). 12.1 888) в 1863 году окончил Санкт-Петербургский университет экстерном, т. к. был исключен из числа студентов (!) за участие в революционно-демократической организации. Преподавательскую практику получил, работая в воскресных школах. «Был директором исправительной колонии для малолетних преступников (около Петербурга)»; только вот незадача— подобный термин, наряду с «воспитательными» и «трудовыми» «колониями» появился уже при советской власти (!); к примеру, «в период 1920–1923 гг. стали возникать детские колонии и коммуны: колония имени М. Горького, коммуна имени Ф.Э. Дзержинского и т. д.» (т. 1, раздел 683). А в царской России для содержания неблагополучных несовершеннолетних имелись воспитательные дома и исправительные приюты! Малолетних преступников могли также «до особого распоряжения» направить в монастырь. Но, к примеру, за уголовные преступления (убийство), за которые закон угрожал смертной казнью, каторжными работами и ссылкой, — подростки 14 лет могли быть направлены в особые отделения при тюрьмах или арестных домах на срок от 2 до 5 лет; при этом суд всегда учитывал, «действовали ли они при совершении преступления с разумением или без разумения» (Уложения о наказаниях); не достигшие 10-летнего возраста за уголовные преступления вообще не привлекались; одним из видов наказания было… отдать родственникам на исправление.

Но вернемся к А.Я. Герду, который с 1877 г. руководил женской гимназией (имя Оболенских в тексте упоминаемого источника — Педагогической энциклопедии — отсутствует), и к «передовым талантливым педагогам». Ничего удивительного, что подобная компания прикрылась известным именем князей Оболенских, — некоторые ветви этого рода были известны с начала XIX века как семьи декабристов, педерастов и психопатов. Заслуги определенной части этой семейки были учтены Советами. Вспомните хотя бы Валериана Валериановича Оболенского, ставшего Н. Осинским (1887–1938), который дослужился до заместителя председателя ВСНХ и члена ЦК партии — при новой власти, которую так приближал и жаждал установить. Но как справедливая расплата за предательство интересов державы — репрессирован властями и расстрелян.

Школа Оболенских находилась на контроле в III Отделении МВД Империи и по представлению оного деятельность частной школы Оболенских неоднократно приостанавливалась решениями Министерства просвещения Империи за… содомию и привлечение к преподавательской деятельности лиц, не имеющих педагогического образования и имеющих психические отклонения. Да, слишком либерально относились в царской России к подобным проявлениям…

Так что не училась Наденька Крупская в этом «иудейском пансионе» (как его называли современники); впрочем, как и не преподавала здесь же после окончания оной в 1887 г., где якобы для девиц имелся пансион М.Г. Герстфельд.

Все эти годы Надежда Константиновна получала прекрасное образование в Екатерининской гимназии, патронируемой самой Императрицей! И только преданная служба честнейшего офицера Русской армии Константина Игнатьевича Крупского могла служить порукой блестящего будущего его дочери. И не было случая, чтобы гимназисты, добившись столь великого почета — учиться в заведении, находившимся под патронажем Императриц, уходили в другие гимназии и школы…